ЧАСТЬ СТО ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ (1911-1913)
Глава 114.618. ИДИТЕ СЮДА…
Вверху беззвучно и торопливо искрились звезды. Они мигали и шевелились, как живые, наполняя необъятный простор вечным движением. На земле же были тишина и сон. Белые домики смутно белели под деревьями. Мрак проступал меж стволами сосен и полз на бледные поляны, где недвижно никли сонные травы и цветы; воздух был пряный и пьяный.
От выпитого шампанского и недавнего возбуждения у Венкова кружилась голова и беспокойно стучало сердце. Поглощенный своими мыслями, есаул уже часа два бродил в этом ночном царстве, и все казалось ему странным, точно он видел ночь в первый раз.
Невольно сторожко всматриваясь в темноту под деревьями, где чудились какие-то присевшие подстерегающие тени, Венков думал об инженере, а шаги его звонко скрипели по деревянным мосткам, проложенным вдоль домиков и белевшим во мраке.
«Как он смел так говорить о Юленьке?.. – думал Венков. – За кого он принимал меня? За такого же мерзавца, как и он сам, или за глупого мальчишку?.. Негодяй!.. Даже не потрудился скрывать своих намерений!..»
Эти намерения цинично представлялись Венкову и были так ярки; он уже видел Юленьку, такую чистую и нежную, в объятиях инженера, похожего на козлоногого чернобородого сатира. Кулаки Венкова инстинктивно сжимались. Есаул вспомнил слова инженера о том, что молодые мужчины часто из глупого благородства уступают женщин другим, более наглым, и почувствовал себя именно таким глупым рыцарем. Как будет инженер смеяться над ним, если овладеет Юленькой!.. Злоба и ревность овладели Венковым, и, отлично сознавая, что, во всяком случае, этой ночью ничего быть не может, он все-таки повернулся и почти побежал к дому, где жила девушка.
Сердце сильно билось у него в груди, когда через решетчатый забор он увидел пустынный двор, знакомую аллейку тоненьких сосенок и темное запертое крыльцо.
Ни одного огонька не было в слепых окнах. Полная тишина, в которой тихо бродил сон, стояла кругом. Как зачарованные, неподвижно замерли тоненькие елочки, а через поляну навевал мрак темный, жуткий бор.
Венков тихонько обошел кругом, вышел на дорогу в поле и долго стоял на углу, глядя в далекие, уходящие во мрак луга и широкое звездное небо. Чувство глубокого одиночества охватило его, и вдруг до боли захотелось женской ласки. Он представил себе Юленьку, как она спит сейчас, свернувшись клубочком и рассыпав по подушке свои светлые пушистые волосы, и жажда близости заставила его задрожать.
«Милая!..» – подумал Венков со страстным порывом, и ему захотелось вслух произнести ее имя.
Но кругом была такая тишина, что слова не шли с языка.
– Юленька!.. Юленька!.. – наконец со страшным усилием невнятно выдавил из себя он и сам вздрогнул от своего голоса, таким странно громким и незнакомым показался он в тишине и неподвижности ночи.
Есаул даже оглянулся невольно, но все было пусто и тихо и загадочно чернели окна кругом запертого дома.
Он уже собирался двинуться назад, в обход дома, как вдруг что-то зашуршало, злобно заворчало и гавкнуло у самых ног. Подкравшаяся со двора соседнего дома, невидимая в темноте собака залилась оглушительным глупым лаем.
– О, черт!.. – вздрогнул Венков, чувствуя, как мурашки побежали по спине.
Собака кидалась на забор, рычала и захлебывалась от злости.
– Пшла ты, проклятая!.. – сквозь зубы цыкнул офицер и замахнулся, испугавшись, что этот лай перебудит всех в доме.
Собака даже взвизгнула от злости и кинулась с такой силой, что забор затрещал. Лай ее, казалось, действительно был способен разбудить целое кладбище.
Венков на цыпочках отбежал в сторону и пошел прочь, но проклятая собака и не думала успокоиться. Ему послышались сонные голоса. Собака залилась еще пуще.
«Недоставало еще, чтобы меня за вора приняли!..» – подумал есаул и ускорил шаги, уже не по мосткам, а прямо по мягкой росистой траве.
Еще долго издали доносился заливистый лай собаки, которая, очевидно, все еще чуяла его. Наконец все затихло, и Венков вздохнул спокойно.
– Вот проклятая собака!..
Он оглянулся кругом и заметил, что стало светлее.
Летняя ночь быстро шла к концу. Близился рассвет. Где-то далеко, в слободке, звенящим и тоскливым криком залился петух.
«Скоро и утро», – подумал Венков, и ему стало странно, что он пробродил, сам не зная зачем, целую ночь.
Но когда он подумал, что надо идти спать, прежнее смутное желание снова поднялось. Стало жаль чего-то, что могло бы случиться и, не случилось. И сквозь нежность к Юленьке, которая вдруг охватила его, пробилась животная досада:
– Неужели она не понимает, как нужна мне… А как могло бы быть хорошо!..
Сладкая истома прошла по всему телу при этой мысли, и внезапно Венков вспомнил другую женщину:
– Ах, если бы…
Он представил себе Раису Владимировну, с ее черными подрисованными глазами, яркими губами, такую смелую, откровенную и доступную. Только одно мгновение было противно ее порочный образ ставить рядом с милой, чистой Юленькой, но потом пришла темненькая юркая мысль:
«Сама и виновата!.. Чего ж капризничала!..»
Венков постоял, охваченный неожиданными дерзкими соображениями. Странная улыбка трусливо бродила по его губам. Пришедшая в голову мысль пугала его самого и казалась совершенно дикой.
«А вдруг?..» мелькало у него в голове.
И еще не веря себе, он нерешительно повернул и пошел к дому, где жила Раиса Владимировна.
Должно быть, где-то за лесом уже светало, потому что стволы сосен явственно выступили из мрака и промежутки между ними посерели.
На стенах дома лежал синеватый свет. На дворе побелела трава, и с гор потянуло резким ветерком. Звезды как будто углубились в синеву побледневшего неба.
Венков стоял перед калиткой и чутко прислушивался. Глаза у него вдруг стали зорки, слух тонок, движения быстры и ловки.
Он все еще не верил тому, что хотел сделать. Было страшно и стыдно, и казалось, что это совершенно невозможно. А вдруг она вовсе и не думала ничего подобного, и выйдет глупо и скверно?..
Но темное желание было уже сильнее голоса рассудка. Юленька вдруг вылетела у него из головы, и навязчивое невыносимое представление о большом, полном и нежном теле и черных бесстыжих глазах одно стояло перед ним.
Чувствуя, как сладко ноет и слабеет у него под коленками, Венков отворил калитку, на цыпочках пробежал весь двор и, как вор, юркнул за угол дома. Ему казалось, что со всех сторон видят и следят за ним. Сердце безумно колотилось.
По эту сторону дома был садик, окруженный молодой фруктовой посадкой. За обвитым хмелем плетнем шли какие-то пустыри и огороды, а еще дальше виднелась холодная белая полоса утреннего тумана над рекой. Было как-то особенно пусто и светло.
На стене странно и неожиданно чернело открытое окно.
– Я всегда сплю с открытым окном!.. – вспомнил Венков лукавый женский голос, в котором звучал откровенный и циничный намек-призыв.
Голова у него закружилась. Венков подкрался к самому окну и прислушался. В комнате было тихо и темно, но ему послышалось мерное дыхание. Может быть, это просто шумело у него в ушах.
– Раиса Владимировна!.. – прерывающимся шепотом проговорил он.
Никто не ответил, только какая-то птица шелохнулась на верхушке дерева.
– Раиса Владимировна!.. – громче повторил Венков и облизал вдруг пересохшие губы. Что-то шевельнулось в комнате и затихло.
– Раиса Владимировна!.. – в третий раз позвал он почти громко. Он уже не владел собою и был готов на все.
Шорох послышался сильнее, и сонный женский шепот что-то спросил из темноты. Венков почувствовал, что от слабости у него подгибаются ноги. Он уже не видел ничего, кроме черного четырехугольника окна.
И вдруг мрак в окне заколебался: что-то белое выплыло в нем, и из темноты выступило красивое, странно бледное при неверном свете утра женское лицо с черными глазами и черными распущенными волосами.
Она с испугом смотрела на Венкова, и он ответил ей кривой нелепой улыбкой.
– Кто это?.. – спросила Раиса Владимировна тревожно и вдруг узнала его.
Мгновенно выражение глаз изменилось, и что-то порочное, насмешливое и обрадованное мелькнуло в них.
– Сумасшедший!.. – шепнула она. – Откуда вы?..
Он хотел ответить и не мог. Раиса Владимировна пытливо посмотрела на него, быстро оглянулась кругом и протянула руку.
Рука была совсем обнажена и слабо розовела в синеньком свете утра. Венков схватил ее и жадно пополз губами по теплой бархатистой коже, туда, где у сгиба локтя неуловимо нежно голубела мягкая ямочка.
– Сумасшедший!.. – как бы в раздумье повторила она и опять оглянулась.
Есаул с кривой, преступной улыбкой тянул ее руку к себе и не знал, что делать дальше. От этого движения свалилось что-то белое и обнажилось круглое голое плечо, по которому стекали черные спутанные волосы. Ей было неловко стоять так, и она невольно потянула руку к себе, но Венков не пускал и все смотрел ей прямо в глаза с той же кривой, нелепой, умоляющей улыбкой.
– Пустите же!.. – прошептала она. – Увидят!..
Но есаул вскочил на карниз и резко и грубо дернул ее к себе. Женщина пошатнулась и всем своим манким и горячим телом прислонилась к нему. Он жадно искал ее губы, увидел близко черные, как-то странно внимательно смотревшие глаза, почувствовал упругую тяжесть ее высокой груди с торчащими сосками и изо всех сил сжал ее в объятиях, внезапно озверев до потери сознания.
Раиса вырвалась, с пьяными глазами и странно улыбающимся ртом.
– Идите сюда… – прошептала она чуть слышно и, не выпуская его руки, отступила куда-то назад, в темноту.
Венков неловко, помогая себе одной рукой, перевалился через подоконник и опустился в какую-то душную темную бездну, ничего не видя и не зная, где он.
Голые горячие руки нашли его и уверенно повлекли куда-то.