Пытаясь заработать себе на пропитание, я каждый день выходил в Катькин сад. Прохожих там, почему-то, проходило мало и, что говорить, мне было не очень весело. Всё-таки, я привык к многолюдности Арбата, где - толпы людей, где - радость и глупое веселье, где - шум и смех. Деньги совершенно закончились, и мной овладело тревожное умонастроение. Я ходил там кругами и не знал, куда себя деть в этой щемящей пустоте. Я вообще-то всегда немного напрягался, торгуя своими картинками. Продавец я был не очень талантливый, и мне не нравилось торговать. У меня не было торговой жилки, и я всегда быстро скидывал цену, и быстро соглашался на свой минимум. Обычно брал столько, сколько мне предлагали, а тут, мне вообще ничего не предлагали. Иностранные туристы пробегали мимо по Невскому проспекту, и мало кто из них обходил этот садик с художниками. Моими же клиентами были, в основном, - иностранные гости, которые приехали в СССР понаблюдать за ходом нашей Перестройки. Среди них было много интересных и культурных людей. Потом, этот поток с Запада значительно снизился, и, что говорить, мы вышли из моды. Иностранцы, конечно же, продолжали появляться, но это уже были, в основном, те, кто работал в нашей стране. Всякого рода журналисты, работники посольств и разного рода СП (совместные предприятия), жёны послов (у меня была одна постоянная клиентка, которая была женой посла Финляндии в России, и она была очень хорошая дама), жуликоватые аферисты, обаятельные французские гомосексуалисты (Был такой - Патрик Дарю, с внешностью Паганеля, и работающий в организации «Врачи без границ») и случайные гости столицы, которые приехали за острыми ощущениями в бандитскую и свободно-дышащую Москву. Поэтому, можно сказать, что художники тогда жили, в основном, за счёт иностранного капитала, - это потом у нас появились наши нувориши, с не очень хорошим художественным вкусом, и им надо было рисовать что-то пореалистичней, поярче красками и в богатом позолоченном оформлении. Это уже было в середине и в конце 90-ых, в эпоху, так сказать, Бориса Ельцина. Лично мне пришлось рисовать скромные акварельки с котиками и зайцами, рыбками и девочками. И это меня как-то поддерживало на плаву, и дало возможность как-то существовать, хоть и бедно, но свободно. И я даже смог снять мастерскую, и перестал быть бомжом и приживалкой. О, как это было унизительно…
И вот, к моим рисуночкам подошёл странного вида человек, необычно одетый, в какие-то пёстрые и восточные цвета. Он носил длинную чёрную бороду и ему было где-то лет под сорок. Этот джентльмен был наш, - не иностранец, и он очень культурно разговаривал. Он оценил экспрессионизм и необычный эротизм моих творений, отдалённо напомнивший ему работы известного английского графика Обри Бёрдслея. Покупать он у меня ничего не стал, и я, признаться, был разочарован. Это был какой-то известный ленинградский искусствовед, и он оставил мне свою визитную карточку и даже пригласил в гости. Жил он где-то рядом, в минутах десяти ходьбы. Приходите на чайок, - я вам покажу свои альбомы по изобразительному искусству. Что-то в этом роде. Этим же вечером я к нему и пошёл, но не один, со мной была моя девушка, которую, напомню читателю, звали Светлана. Идти к нему одному мне, признаться, было страшновато. Я бы, конечно, пошёл бы и один, но Света тоже захотела пойти в гости. Вообще-то это моветон, - тебя пригласили одного, а ты пришёл не один. И тут, я должен сказать, я поступил не очень воспитано. Я ведь не воспитывался в Оксфордах и в Берлинах. Некая наивность и простота, мне была всегда присуща. И к тому же, я бывал болтлив, и мог сказать то, что воспитанные люди не говорят. Язык мой – бывал моим врагом. Ляпну, порой, чего-то не то, а потом подумаю, - зачем я это ляпнул? Это была моя большая проблема. И в КГБ меня точно бы не взяли. Слава Богу, меня туда и не приглашали… но тут что-то я опять пошёл не в ту сторону…
Искусствовед проживал в коммунальной квартире где-то в районе Московского вокзала. Большая комната с красивой мебелью. Какое-то сплошное рококо и барокко времён Людовика XVII. Картины, книги, альбомы по искусству. Мы пили, вкусно заваренный, чай из китайского фарфора. Кушали тортик. Я с интересом листал альбомы с неизвестными мне художниками. Так мы досидели допоздна. Нам было предложено у него заночевать. Светлане он постелил в одном углу комнаты, а мне в другом, - за красочной ширмой на широкой кровати. Сам же он лёг где-то невдалеке от меня на диванчике. Так мы и заснули. Под утро, он пришёл ко мне и лёг рядом. Он был абсолютно гол. Я как-то всё понял. Сейчас мы займёмся тем, чем советские законы мужчинам заниматься строго запрещали. То есть – гомосексуализмом! Этого следовало ожидать. Хотя, всё равно, это было довольно неожиданно. Я, конечно же, знал, что такое может произойти. Я поэтому-то и не пришёл к нему один. Подсознательно, очевидно, что-то такое предчувствуя. Я же не был полным дурачком и наивным идиотом. Хотя, честно говоря, в те времена мы все были очень наивными. Я не знал, что если человек ярко одет, - то он обязательно гомосексуалист. И не знал, что именно в Катькином саду, у памятника великой царицы, они тайком встречаются, чтобы потом в ночи предаться страшному пороку. В СССР была уголовная статья за это дело. Посадить могли легко, и прощай молодость. К тому же все боялись страшного СПИДА! Гомосексуалисты разносят эту смертельную болезнь, от которой нет лекарств. Всё это у меня лично вызывало тихий ужас. Я очень боялся стать гомосексуалистом…
Я уж не говорю про всеобщий остракизм, которому подвергается человек, чья похоть носит гомосексуальный характер. Гомосексуалист – презираем всеми и даже самим собой. От него отворачиваются родные и близкие. Его стыдятся и папа и мама. И всё это даже если не учитывать того, что все мировые религии тоже против него. И душа его попадёт в страшный Ад. И злые бесы будут его там подвергать разного рода мучениям. И кто им тогда захочет стать? Это же ужасно страшно и глупо. Никаких плюсов – одни минусы. Не жизнь – а один кошмар! Поэтому гомосексуалисты общаются только с такими же, как они несчастными отщепенцами. Хотя, в большинстве случаев, они это прячут в себе. Становятся злобными, и обращают эту ненависть на окружающих. Занимаются саморазрушением. Наркоманят, спиваются и льют в ночи свои горькие слёзы. Конечно же, я сгущаю краски. И не всё так было у них плохо в нашем добром СССР. Было что-то и хорошее… А что было у них хорошего?.. Ну, их не казнили и не расстреливали. Как в том же Иране. Им разрешали танцевать в балете. У многих были семьи, и они могли потихоньку с кем-то там втайне встречаться и обниматься. В баньку ходить. Можно было уйти, с головой, в науку и в музыку, и получать Государственные и Ленинские премии. Главное, - это жить тихо и не выпендриваться, жить как простой советский человек с честными глазами. А если совсем стало невмоготу, то добровольно пойти к врачу-психиатру, и лечь в психбольницу. Где, в основном, и лечились такие вот люди с не очень здоровыми сексуальными фантазиями и с суицидальными поползновениями. Их, конечно же, не вылечивали, но к ним относились с пониманием. А не как в Германии при Адольфе Гитлере. Никто их не кастрировал. Всё-таки, гуманизм у нас был. СЛАВА КПСС!
Мы лежали рядом в предутренних сумерках. Он прижался ко мне, своим мохнатым, полноватым сытым телом. Невдалеке от нас слышалось тихое сопение моей девушки, которая спала как ребёнок. Искусствовед поглаживал моё молодое худое и красивое тело дрожащими от возбуждения руками. Я как-то не сопротивлялся и вёл себя мирно и довольно пассивно. Почувствовал себя даже слегка возбуждённым от новых переживаний. Мой молодой пенис послушно налился силой. Его уд тоже расцвёл. Где-то минут двадцать он меня трогал, и тёрся об меня своей пахнущей духами бородой. Целовал мою белую кожу. До более постыдных вещей у нас дело не дошло, всё ограничилось, как говорится, лёгким петтингом. По-моему, Светлана почувствовала что-то и проснулась. Мы услышали её шорохи. Это его вспугнуло, и он ушёл к себе, немного неудовлетворённый. Видимо, он хотел чего-то большего. Я потом уже не смог заснуть. Лежал, потрясённый произошедшим внезапным грехопадением. Всё, теперь я позорный гомосексуалист! Потом мы со Светой тихо собрались и ушли. Искусствовед не стал нас задерживать и не предлагал с ним ещё попить чайку. Мне как-то было не по себе и даже как-то стыдновато. До этого у меня, откровенно говоря, не было гомосексуальных контактов. Или, вернее, был один небольшой. Сейчас расскажу…
Произошло у меня что-то подобное, когда мне было 18 лет и я ещё был юный девственник. В Ереване этот инцидент произошёл. Где-то ранней осенью. Помнится, стоял я утром, часов в 10, на остановке. В центре города, в районе Оперного театра. Ждал маршрутное такси. Я ехал в это время на работу, - на киностудию «Арменфильм». Ко мне подошёл нетрезвый маленький человек лет 50, славянской внешности. Спросил меня, как проехать на какое-то там кладбище. Я ему начал что-то там застенчиво объяснять. А вокруг никого не было. Он стоял очень близко, глядел мне пристально в глаза и дышал на меня перегаром. Потом, взяв меня крепко и властно за руку, начал куда-то вести и что-то ласковое бормотать. Я сильно испугался, но шёл с ним, оцепенев от неожиданности. Громко кричать и отбиваться я не стал. Как-то это было бы стыдно и не по-мужски. Мужчина завёл меня в подъезд ближайшего дома. Там красивые дома вокруг стояли, построенные при товарище Сталине. Это был явно какой-то гипноз! Видать, я всегда был сильно подвержен гипнотическим воздействиям. И к тому же, я всегда был очень наивен и доверчив… Потом он повёл меня наверх. На верхний пятый этаж. Нас никто по дороге не видел. Там была лесенка и незакрытая дверь на чердак. Видимо, он про это потайное место уже знал. Там он сразу же начал меня обнимать и целовать в губы. У меня сильно забилось сердце. И меня накрыла волна возбуждения. Он начал расстёгивать мои джинсы. Потом он начал целовать меня в мой возбуждённый пенис. Мне было очень хорошо, не буду скрывать. Хотя, и очень страшно! Минут 10 это где-то продолжалось. Потом он захотел, чтобы я сделал то же самое, что и он. Снял с себя брюки и показал мне свой висячий маленький уд. Не могу сказать, что мне сильно захотелось целовать его пенис. Он начал своим пенисом тереться о мой пенис. Внизу в подъезде хлопнула дверь. Раздались голоса. Я пришёл в себя. Быстро натянул штаны, и вежливо сказал ему, - что я извиняюсь, но мне надо идти на работу. Он, со спущенными штанами, остался на чердаке, и что-то мне говорил в ответ. Стой, ты куда?.. Это человек был совсем пьян и явно уже не соображал, где он…
Меня потом долго преследовали эти постыдные воспоминания! И обратным числом я испугался. А если бы у него был нож и он меня там бы зарезал. Молодого и красивого. А я ещё даже и жить не начал. Скорей всего, этот дядька не был маньяком. Он был пьяным туристом с гомосексуальными отклонениями. Я же был красивым бледным юношей в очках и в берете. Я тогда ходил в пурпурном берете. Видимо, я ему сразу понравился. Во мне было что-то эротическое и притягательное. Сам я про это тогда не знал. Очень был стеснительным. А маньяков такие юноши как раз и привлекают! Сам же я тогда к гомосексуализму никак не относился. Не фантазировал ничего на эту тему. Я фантазировал на тему женщин. На тему мужчин я не фантазировал. Хотя, у меня были некие отклонения от нормы. Я любил себя разглядывать в зеркало. Возбуждался на самого себя. От своего красивого обнажённого тела. Это был самый настоящий классический нарциссизм. У меня была красивая фигура пловца. Широкие плечи. Красивые ноги и бёдра. Я должен был нравиться гомосексуалистам. А на счёт женщин я не знаю. Про женщин я мало что знаю. Женщинам нравится в мужчинах совсем другое. Им нравится грубый голос. Властный и громкий. Мой же голос всегда был тих и слаб. Женщинам нравятся волосатая грудь. Моё же тело было практически лишено волос. Женщинам нравятся большие пенисы. Про это я уже, правда, писал… Женщинам нравятся наглые и открытые гусары-холерики. Чтобы были яркие краски и бурные чувства. Им нужна ненасытная страсть и грубый обман. И тут у меня были с этим проблемы. Я всегда был холоден в этих проявлениях. Слишком я был умным. И к тому же саркастичным и честным. Честным же быть нельзя. Нельзя говорить всё, что думаешь. Ну, тут я опять ушёл в ненужную психологию и примитивный догматизм.
В общем, я не был уверен в своих мужских достоинствах. Никогда! Не могу сказать, что я сильно от этого страдал. Страдал, но не сильно. Всё-таки, я обладал меланхоличным темпераментом. Многие даже считали меня замкнутым и холодным флегматиком. Это было не так. Внутри меня бушевали Чувства. Внутри меня жил неугомонный Эрос. Он до сих пор живёт, хотя уже не в таких объёмах, и мой Эрос довольно сильно разочаровался во всём… что, в принципе, и должно происходить. И это Закон Жизни. Эрос живёт в красивых, молодых и глупых телах. Эрос неподвластен нашему рассудку. О, как жалок и смешон молодящийся старик, постоянно думающий о своих былых похождениях. Старику подобает ходить степенно и важно, и тщательно подавлять все эти мерзкие эротические желания. Чтобы не выглядеть похотливым и жалким. Играть в шахматы, следить за политикой, недовольно бурчать, и грустно провожать близоруким взглядом чью-то молодую девичью попку… А если Эрос тебя не покидает? Этот юный, озорной и весёлый Эрос…