Сидор Ефремович - старик, переживающий не самое лучшее время своей жизни, получившее на бюрократическом языке определение «период дожития», медленно продвигался, шаркая по тротуару больными ногами, к воротам местного парка, протянувшегося трёхкилометровой полосой вдоль берега большой полноводной реки. Следуя аристотелевскому утверждению о том, что движение – это жизнь, он для поддержания своих хоть каких-то физических кондиций взял за правило совершать там, по мере возможности ежедневно, прогулки. Не изменил этому правилу и в этот день.
В парке в это холодное, хмурое осеннее утро северный ветер срывал с деревьев последние листья, а уже опавшую, покоробленную первыми ночными заморозками листву гнал с неумолчным шорохом по каменной плитке дорожек. Редкие прохожие, попадавшиеся навстречу, зябко прятали свои носы в шарфы и воротники курток и пальто. Лишь иногда в эту безрадостную серую картину поздней осени вносили мажорную нотку пожилые любители «скандинавской» ходьбы. Шли они за своим здоровьем гордой поступью, мерно, с вызывающе бодрым видом переставляя разноцветные палки.
Впереди, у парапета набережной, Сидор Ефремович заметил уже издалека стайку таких же, как он, стариков. Они что-то оживлённо обсуждали, а затем почему-то всматривались в холодную сталь водной глади. – Не очередной ли утопленник, – пронеслось в голове Сидора Ефремовича. Это не удивило бы его. В разбойные 90-е годы, как их принято теперь иногда называть, он как-то видел именно здесь прибитые к берегу трупы двух молодых парней. – А может, чем чёрт не шутит, какой-нибудь монстр наподобие лохнесского чудовища?!
На самом же деле на воде, у самого парапета набережной, сидели всего лишь десятка два уток. Это были кряквы и пара гоголей, безбоязненно дожидавшиеся по давно сложившейся у них привычке от сердобольных прохожих подачек: хлеба, а то и чего-нибудь повкуснее. В преддверии зимы сюда слетались со всей округи до тысячи, а то и больше таких особей. Конечно, не случайно. Река здесь не вставала зимой даже в самые лютые морозы, поскольку рядом работали несколько заводов, сбрасывавших в реку тёплую воду.
Но причиной живого интереса были отнюдь не кряквы и гоголи, а оказавшийся среди них чёрный лебедь, доверившийся чувству безопасности утиной стаи. Раньше Сидор Ефремович никогда не видел такую птицу на свободе и так близко – она была совсем рядом. Он остановился поражённый в очередной раз красотой, изяществом, грациозностью, отточенностью форм этого создания. Оно просто завораживало его своим величием. В птице восхищало всё: угольно-чёрный окрас с белыми вкраплениями в глубине оперения, напоминавшего ажурные узоры вологодских кружев; изящная длинная шея с не меньшей изящностью своих движений; ярко-красный клюв с белой отметиной, контрастирующий по цвету с общим окрасом. Всё было совершенным, исключающим всякое вмешательство в её образ, в котором для Сидора Ефремовича угадывалась некая загадочность. В этом он был далеко не одинок. О чёрной птице ходит немало легенд. В одной их них она, например, живое воплощение погибших предков.
Любуясь чёрной красавицей, Сидор Ефремович забыл о времени, пока излишне громкие восхищения и комментарии стоявших рядом людей не возвратили, наконец, его в действительность. Австралийская красавица, а родом она и правда с тёплых широт далёкой заморской страны, чувствовала себя в ледяной воде, на взгляд Сидора Ефремовича, вполне комфортно, но всё равно он задался вопросом, что можно было бы сделать для неё полезное.
Возвращаясь домой, купил хлеб, полагая, что она, как и утки, не откажется от такого угощения. Правда, покопавшись в интернете, выяснил, что питается эта особь в основном растениями, мальками, земноводными и ракообразными. Может поедать кукурузу, пшеницу и капусту. Поэтому добавил к шабашке, собранной назавтра, чтобы отнести её на реку, белую и цветную капусту, а также брокколи. – Так что приду не с пустыми руками, – подумал он удовлетворённо.
Теперь было бы неплохо подумать и о судьбе птицы. – Не будет же она зимовать здесь, в неведомом для неё краю, без маломальского присмотра! – разговаривал сам с собой Сидор Ефремович. Место, где приземлилась необычная гостья, и это он хорошо помнил, было не всегда безопасным для таких пернатых. Во всяком случае он слышал рассказы местных жителей о голодных гастарбайтерах, – а их и сейчас было немало, – охотившихся на крякв прямо в парке. – Чуждые сантиментам они могут покуситься, не ровен час, и на экзотическую птицу! – рассуждал Сидор Ефремович. Он позвонил в местный зоопарк. Трубку взяла какая-то дама и, выслушав его, ответила с заметной долей чиновничьего чванства и снобизма, что это им, то есть зоопарку, неинтересно. Мол, за день к ним поступает с десяток подобных звонков. Такое безразличие к краснокнижной птице его очень удивило.
Ложился спать с чувством какого-то внутреннего беспокойства. Спал плохо, встал ещё затемно, быстро собрался и, даже не позавтракав, поспешил в парк. Подходил к месту вчерашней встречи с пернатой красавицей с нарастающей тревогой.
Ночью выпал первый снег, запорошив землю белым ковром. Светало и уже издали он заметил на снегу следы грубых башмаков. А подойдя ближе, увидел на белом снежном покрывале чёрные перья и красные пятна крови.
Сидор Ефремович был потрясён. Эта жутковатая картина стала для него новым подтверждением несостоятельности утверждения известного русского литературного гуру, будто красота спасёт мир! Она – его жертва! Мир жесток. Отношения в нём аранжирует человек, претендующий на роль царя природы. А хороший человек, по словам, видимо, не ошибавшегося древнеримского поэта-сатирика Ювенала, столь же редок, как и чёрный лебедь.
23 февраля 2019 года