Дом родился дружелюбным, жизнерадостным и, на редкость, шустрым, по характеру.
Его любопытству не было предела.
Обожал открывать окна нараспашку и следить за причудливыми облаками, скачущими в небе.
Всё приводило его в восторг.
Под шелест листьев, белоствольных берёз, любил мечтать. Весело подмигивал бабочкам, поражаясь их разноцветью и нежности.
По вечерам болтал с лягушками в пруду обо всё, что придёт в голову. Ночью норовил сосчитать звёзды, но всегда сбивался, очарованный их красотой.
Зимой, в ясные солнечные дни, удивлялся россыпи бриллиантов на снегу.
Его радовала каждая снежинка, упавшая на подоконник, и лёд, заморозивший кусок неба, прямо в пруду.
Мир оказался прекрасным, а жизнь в нём была подобна волшебству.
Дверь дом, тоже всегда оставлял открытой, дабы каждый, кто пойдёт мимо, будь то утомлённый путник или забавный зверёк, мог смело зайти и познакомиться с ним.
А ещё ему нравились цветы на подоконниках, и те, что росли на круглой клумбе, недалеко от яблони.
О да, яблоня — неотъемлемая часть жизни дома. Они дружили с незапамятных времён, доверяя друг-другу самые сокровенные мысли.
По осени она щедро делилась яблоками. Круглые золотистые они срывались с веток и бежали, подпрыгивая, к крыльцу дожидаться тех, кто их разберёт. Ночью прибегали ёжики, спускались прыгучие белки. Дом застывал, чтобы не напугать лесных друзей. Радовался, как ловко они уносили по норкам спелые плоды.
Когда дом ещё только появился на свет, его покрасили голубой краской, но не такой как небо, а васильковой. И это тоже ему очень нравилось — он же ещё любил мечтать — мысленно переносился в ржаное поле, и представлял себя хрупким васильком, растущим среди высоких колосьев.
Он, вообще, оказался величайшим фантазёром. Научился переселяться во всё, что попадалось на глаза. Пролетела стрекоза — опппа — и дом уже мысленно повторяет её пируэты, зависает над тонкой травинкой — легкокрылый, сияющий...
Отдыхал по-разному — иногда внутри играла музыка или книжка ложилась на подоконник, и он читал о дивных странах, путешествиях, других домах, которые жили очень далеко, и с ними происходили самые необычные истории.
Зато он терпеть не мог заборы. Что хорошего если ты не сможешь видеть всех, кто идёт мимо тебя? Никакого развития! Скукотища.
На его крыше — из трубы всегда шёл дым. Так, дом грелся — холод мог простудить шебутное строение, по которому вечно гуляли сквозняки, развевающие кружевные занавески.
Однажды, дом обзавелся музыкой ветра . Это стало открытием. Они, и раньше, дружили с ветерком, но он даже не подозревал, что его легкокрылый приятель ещё и виртуозный музыкант.
Часами любовался дорогой, бегущей от крыльца. Вот только куда она улепётывала дальше, ему было не видно. Не беда — улыбался жизнерадостный мечтатель, когда-нибудь я научусь подражать ей и смогу побывать там, куда она бежит. Сколько же ещё интересного впереди.
Дом был не один в округе. Может поэтому он не очень-то боялся непогоды. За его спиной — солидные старые дома. Уж они-то всегда прикроют от разбушевавшейся стихии — грозы, снегопада, шквального ветра или ливневых дождей по осени.
Да так и случалось и не однажды.
***
Шли годы и как-то совсем незаметно всё кругом менялось. На месте старых домов, выросли новые — высокие, из непривычных материалов, обнесенные непроницаемыми заборами и надменные.
Дом почувствовал себя, среди них, чужим и неинтересным.
Дожди, снегопады превратили его васильковую одежду в вылинявшую и тусклую, а местами даже облезлую. Уже не было той яркой васильковой радости, да и сны про ржаные поля ему больше не снились.
То ли ветры стали сильнее, то ли непогожие дни случались чаще солнечных, да только дом заметил — есть нечто неприятное в сквозняках, и закрыл окна и дверь.
— Зачем держать дверь открытой если ты не ждёшь гостей, потому что крайне редко есть настроение их видеть.
Дом по-прежнему любил смотреть на мир, пусть и сквозь закрытые окна. Он всё ещё находил удовольствие в том, что видел из них.
Только, чем больше он смотрел на сад, тем больше огорчался. Пруд зарос. Никто не сажал цветы на клумбе, и многие из них погибли, а те что остались стали совсем дикими и молчаливыми.
Тропинка утонула под травой и даже можжевельник, вытянувшийся вверх, попал под солнцепёк. А можжевельник, как известно, больше любит тенистые места. Из-за яркого солнечного света, в конце-концов, он потерял все свои мягкие пушистые зелёные иголки и остался стоять серый и безразличный ко всему.
А ещё, для полного счастья, налетела буря и сокрушила всё вокруг.
Ураган бушевал несколько дней, и дом наполнился холодом.
Злые ветры оторвали ручки у окон и дверей, но дом не расстроился. После последней бури ему стало совсем не интересно ни на что смотреть — взглянув на мир, он не почувствовал никакой радости и грустно задвинул шторы.
— Чего я там не видел? - вздохнул и затосковал надолго.
С того дня он, словно замер. Изредка шелестел страницами книг, перечитывая любимые фрагменты, слушал музыку, но больше печальную и вспоминал давние времена.
— И зачем я тут стою? — спрашивал он себя, время от времени, - все вокруг вон какие. Говорят, там и сауны, и электрокамины, и кинотеатры во все стены, а у меня, всего-то, одна печка, да и та, с едва тлеющими угольками. Стоит ли доживать заброшенным, устаревшим? Может лучше самому, прям сейчас, провалиться или рассыпаться — никто и не хватиться. Даже ветру давным-давно не на чем играть — оборвались его колокольчики. Не буду печально стареть или ждать пока снесут бульдозером. Сам развалюсь.
Но как не старался ничего у него не получилось. Слишком хорош оказался фундамент — несколько поколений складывали. Вот тут и выяснилось, что несмотря на всю внешнюю неказистость, на самом деле, он был крепок.
Расстроился — не хотелось жить с холодной пустотой, без единой, даже маленькой, мечты, но что тут поделаешь...
А ночью ему приснился сон — по тропинке пробежал ветер, постучался весело в окно, мол, открывай шторы, приятель — мыться будем.
Со мной вместе, видишь, и дождь явился.
Ох, они и расстарались — окна помыли, с крыши весь мусор смели, крыльцо вычистили. Силились дверь распахнуть, да не вышло.
Дождь так разошёлся, что пруд вышел из берегов, будто и не был заросшим. Старая вода убежала в придорожные канавы, а на её место хлынула свежая — дождевая. Ветер свистом поманил дождь, и они полетели прочь, крикнув, на ходу, ошалевшему дому:
— Открывай окна, приятель, хватит спать. Встречай солнце.
На этом дом и проснулся. Впервые, за долгое время, ему было совсем не холодно.
— Странный сон — может к добру?
Он ещё подумал несколько дней и тихонько убрал шторы.
За окнами — его любимое небо, тонкие берёзы шли хороводом.
— Какие же они красавицы - вздохнул затворник... И приоткрыл окна.
Знакомые запахи травы, летнего дня коснулись его, и домик вздрогнул.
Ему очень хотелось плакать, но он не умел. Только половицы скрипнули печально.
Сон не отпускал — помнилась каждая мелочь, но решимости вновь открыть дверь или пошире распахнуть окна не хватало.
— А вдруг ещё буря налетит? Зима будет такой холодной, что я совсем замёрзну, и никакая весна не поможет отогреться. Может крыша где прохудилось — пойдут дожди осенью, и я совсем промокну. Вот только сырости мне не хватает. Кто меня лечить-то станет?
Одиноко вновь стало домику. Попробовал бабочкой повзлетать, да быстро надоело. Не читалось, не пелось. За окнами, как назло, небо хмурилось — ни одного солнечного лучика не видать.
Под вечер он совсем загрустил:
— Только начнёшь радоваться, что есть солнышка лучик на твоё дальше... Расслабишься и тут же сожмёшься — А вдруг... А если... И так становится страшно, что ни на что смотреть не хочется, а даже наоборот — взять, да и затушить последние угольки, замерзнув навсегда.
И дом вновь задремал от таких мыслей.
На этот раз ему приснилась гроза. Небо потемнело, раскаты грома оглушали, а молния так и норовила разбить окна и сжечь его до тла.
Он почувствовал себя совершенно бессильным — Не убежишь, не спрячешься.
Дом приготовился погибать, когда чьи-то ласковые, невидимые, но такие тёплые руки легли ему на плечи...
И тут же, гроза стала не так слышна, а молния уж не пугала вспышками.
Он понял, что сейчас услышит нечто очень важное, как раз то, что ему давно никто не говорил...
— Не бойся, мы с тобой со всем справимся.
И Дом проснулся от яркого солнечного света, льющегося в открытые настежь окна.