Тёмные воды бьются о берег, и раз за разом шипучая волна утягивает свои новые и новые находки в пучину. Из года в год, из века в век стихия вбирает в себя всё неустойчивое. Чтобы завтра оставить на берегу всё то, что уже исчерпало свою способность жить. «Ближе, ближе», – шепчет волна. Мне знаком этот голос. Делаю шаг.
Здесь, в этом месте, где я живу последние несколько десятков лет, континент упирается в море высоченным обрывом. Дальше нет ничего. Внизу вода шумно перемалывает камни, а здесь, наверху, взгляд упирается в границу чуть искривляющейся планеты в том месте, где она уже безвозвратно соединяется с морем, где царит тишина. Мой личный край Земли. Таким он и предстал предо мной когда-то давно. Поразительно, что все эти изменения, превратившие в мокрую труху весь наш двадцать первый век, почти не затронули этого уголка. Но ведь должен быть среди бушующей изменчивости остров стабильности?
Я не молод, и в моём подстаканнике уже не адреналиновый коктейль, а согревающий и убаюкивающий пенсионерский ром. Но я снова иду. Ни баллонов кислорода, ни оборудования. Только багаж памяти. Ну, может, и шерстяной плед. А море всё то же. Я слышу его. Помню этот голос. И голос зовёт меня.
Мыс Таран. Сколько надежд разбилось о твой острый зуб? Когда-то давно и я, молодой и бесстрашный, толкал свою лодку к твоим тёмным пучинам... Лишь темнеет, и небо здесь сливается с морем, воспоминания становятся явью, а будущее сливается с прошлым… «Ближе, ближе. Глубже», – зовёт волна. Затягивает. Воспоминания увлекают... «Иду», – шепчу я.
И вот я делаю шаг. Молод и даже юн. Ночь. Ни луны, ни звёзд. Не видно ни зги. Ещё немного штормит. Волна упрямо вьёт среди ног связки водорослей, а донное обратное течение сильными потугами пытается опрокинуть на спину. Начинать всегда трудно, но метров через сто можно будет хорошо приякориться, погрузить фонарь и приниматься за работу. Устав сопротивляться мощным приливным силам, ныряю раньше необходимого. «Глубже, глубже». «Иду», – шепчу я. Под водой границы пространства расширяются и искажаются. Реальность мира становится более чем трёхмерной, но таковой, какая она и есть в действительности. В этих новых координатах гибкое тело самостоятельно постигает новые степени свободы и, постепенно привыкая, осваивает тьму. «Следуй за мной», – зовёт бездна.
Мы начали ловить янтарь в начале 2000-х, в те далёкие времена, когда каждый волен был делать, что хочет. В первую очередь, конечно, неизбежно делать глупости. Это было трудное, но счастливое время. Мы были бедны, голодны и полны надежд. Каждая маленькая радость дарила нам истинное богатство, ведь у нас не было ничего.
Янтарь, этот затвердевший кусок солнца, всегда манил мечтателей. В нашем краю его мелкая россыпь лежит прямо на берегу. Ох, какие же романтические свидания мы могли себе позволить! Кто сейчас способен подарить богатство, будучи нищим? Кто оценит красоту песка в спутанных волосах? Кто идёт говорить туда, где шум прибоя сомнёт все слова и выбросит утром на пустой берег – опустошённых, но цельных? Тысячелетиями слова были нужны для того, чтобы что-то сказать, но разве мало в жизни минут, когда они не нужны?
Мы не хватали звёзд с неба, работали, как могли, конечно, желая большего и мечтая о прекрасном будущем. Янтарь был хорошим подспорьем для ближайших планов на жизнь. А планов этих было… Я уж не помню, кто первым придумал нырять за ним. Это сейчас придумали погружные помпы, баржи, платформы и прочую чепуху. А тогда мы были один на один – лишь ты и море. Но в этом была и свобода. Континентальные месторождения – собственность государства, отработанные породы законсервированы, но собирать – кто мог это запретить?
«Глубже, глубже». Море зовёт меня. Я углубляюсь в беспросветную мглу. Метр, ещё метр, минута за минутой. Янтарь светится в ультрафиолете. Днём его трудно заметить, но ночью он видим с большого расстояния. Луч светодиодного фонаря рассеивается во тьме, шаря в плотной толще воды. Знаю, ещё немного времени, и блеснёт синим флюоресценом. Минувший шторм всколыхнул свои тёмные недра, и лёгкие фракции болтаются между дном и поверхностью, путаясь в водорослях, как в сетях. Болтание среди непрозрачных обстоятельств. Между землёй и небом. Как и во всей остальной жизни, самые большие находки можно найти лишь сразу после бурь... «Ближе, ближе». Я иду. Фонарь выхватывает вдалеке мутные отблески. Вот оно.
Два дня штормило, и сегодня уставшая стихия хлёсткими бросками всё ещё пытается властвовать над тем, что не имеет корней. Всё, что не имеет своего пристанища, не имеет и собственной судьбы. Пески и воды, люди и народы из века в век мотаются бурями по планете, в причудливых формах застывая в ожидании новых стихий. Схлынувшие волны оставят нас, выживших и счастливых, уцепившихся то ли случайно, то ли благодаря могучему желанию жить, которое сильнее и больше нас самих. Мы родились в краю, где никто не имел корней. Мы и сами были, как янтарь – невзрачные снаружи, но полные солнца внутри, лёгкие и влекомые, красивые и опасные. Странно, что нас самих никто не продал. Постепенно эти берега стали нашими, а море... Разве можно им владеть? Я вижу, как оно утихает. Знаю его. Волны ещё не ластятся к ногам, а лишь беззлобно бросаются на пришедшего их приручить. Но там, в глубине, мощные потоки ещё вздымают могучую грудь. Самое время идти.
«Ниже, ниже. Глубже». Я погружаюсь в воспоминания. В плотной невесомости упругой среды, в раскачивающейся кромешной тьме трудно не потерять ориентацию. Где верх, где низ? Фонарик шарит по тьме, пытаясь выхватить хоть что-то стабильное, но, как и в остальной жизни, не выбрав ориентиров, трудно надеяться на благополучный исход. Не все вынырнут сегодня из тьмы. Сколько нас потерялось до и потеряется завтра? Но и лишившись всего, всегда можно начать с самого дна. Давление гвоздями вонзается в уши. Ниже, ниже. Глубже.
Наконец, блеснули голубые всполохи. Большие камни. Мне туда. Воображение рисует причудливые картины в сдавленной голове, мне мерещится девушка с золотыми волосами, которая зовёт меня. «Иди сюда. Следуй за мной».
Я помню её. Помню этот взгляд и голос. И помню, что в них есть тайна и есть глубина. Потому что не бывает глубины без тайны. Потому что неизвестность, как пустота – взывает к себе, затягивает. А тот, кто не в силах разгадать неизвестность, обречён вечно носить в себе зияющую пустоту.
Рано или поздно я войду в эту тайну. Разгадаю загадку. Девушка с золотыми волосами зовёт меня. И я снова вижу её…
Тогда янтарь приносил уже серьёзный доход, но я больше не нырял, а напротив, хорошо действовал на суше – договаривался с людьми и всегда исполнял сказанное. Мне доверяли. Поначалу мы продавали камень полякам, которые построили на этом целую индустрию, потом вышли на китайцев. Те брали любые объёмы по любой цене. Естественно, этот бездонный рынок манил и пугал нас. Я только и ждал шанса, чтобы броситься в эту неизведанную пучину.
Мы редко любим то, чем обладаем даром. Для выросших в Янтарном крае море является слишком доступным и потому зачастую неинтересным. Так было и со мной – не любил ни загорать, ни плескаться в волнах. Но море всё же покорило меня. Как истинный влюблённый, я являлся ночью, не в силах игнорировать зов бушующих страстей. Чтоб соединиться в единое в этой смертельно опасной игре. Чтоб познать подлинное. Неверно говорят, что в возлюбленных мы любим самих себя. Да, но лишь осознав себя как часть целого. Большего. Полёт в бескрайней бездне, ощущение себя равноправной частицей бесконечного. Пространство и время искажаются, теряя привычные очертания, и ты паришь во тьме, чувствуя что-то знакомое в этом движении. Память о том, где ты был и куда вернёшься.
Но и что может дать сама жизнь? Игру? Тайну? Отчаянную борьбу за жизнь? Поиск? Открытие и постижение? Счастье дышать? Нет ничего, что не подарила мне глубина.
Сидеть на суше, невзирая на выгоду, было ужасно тоскливо. Искал ли я риск? Себя не обманешь – просто мечтал об этом. И как только представилась возможность, очертя голову бросился в неизвестность.
Шанхай – Вавилон Восточной Азии. Небоскрёбы бетона и товарных контейнеров, разноязыкие крики, прачечная всех денег мира и порт всех океанов. В жуткой тесноте толкаются тут корабли, люди, корпорации и трепанги в крошечных плошках. От нехватки места собаки машут хвостом только вверх-вниз, а провинциальные рабочие ночуют в метровых ячейках. Здесь ценится свинина со вкусом рыбы, а рыба со вкусом утки, сладкие блюда приправляют жгучим перцем, а деловые переговоры сладкой лестью. Когда клиент спёкся, не так уж важно, чем пахнут его деньги, через считанные минуты они станут деньгами на любой вкус – немецкими, британскими, сингапурскими, в лучших традициях кухни цзянсу. Из этих мутных вод рыбаки выуживают морских гадов, скребущих шершавыми языками грязное дно, а улыбчивые аферисты всех мастей ловят рыбку любых размеров. Шанхай – бурлящая человеческая стихия, океан наоборот. И этот океан так же манит и затягивает рисковых мечтателей, вознаграждает и губит. Стоя на трапе самолёта, я, молодой и дерзкий, прикидывал – глубока ли эта пучина? И нырнул.
Здесь было всё, что можно купить, но и многое из того, что не купишь. Большие надежды. Маленькие открытия. Дни, вмещающие в себя целые жизни. И девушка с золотыми волосами.
Это и был один из таких дней. Я в третий раз проводил сделку, ничто не предвещало беды. Они пришли на переговоры целым отрядом. Мистер Чен, секретари, переводчик, мистер Баер. Там же была и она.
За всё время переговоров она не произносила слов, лишь что-то помечая. Не была чем-то особенно красива, не излучала скрытых энергий, но что-то меня в ней кольнуло. Так «узнаёшь» среди незнакомцев будущего близкого человека, так поддаёшься течению, не в силах плыть, так чувствуешь безвозвратность момента. Что-то произошло. Неизбежно и навсегда.
Мистер Чен представил мистера Баера как конечного заказчика, в чьих интересах он действует. Странно… В этой фигуре не было необходимости. Мутные воды… Сколько выловлено из них сокровищ, но и сколько смельчаков сгинуло в них? Мы все играли вслепую.
- При всём уважении, мистер Чен, мы начали переговоры с Вами…
Мистер Чен не подаёт и намёка на волнение. Значит ли это, что он уверен в том, что делает?
- Я здесь. Но мистер Баер ведёт переговоры. Это его бизнес.
Я также всегда представлялся лишь исполнителем и переговорщиком некоего мистера Петрова. Кем был этот Петров, клиенты могли только догадываться, да я и сам плохо себе это представлял, будучи даже отчасти им.
- Пересечь полмира, чтобы снова вернуть товар в Европу? Странная сделка. Мы привезли камень в Шанхай.
- У мистера Баера бизнес по всему миру. У Вас нет причин для беспокойства. Мы получим товар, вы – деньги.
Игра словами? Риск становится всё отчётливей.
- Конечно, мистер Чен. Уточню, вы получите товар, когда мы – деньги.
Глубже. Ещё глубже. Раз вступил в тёмную воду, плыви до конца. Баер, играющий большого босса, хочет видеть товар. Зачем этот цирк? Возможно, они боятся, что их кинут. Но так же боюсь и я.
- При всём уважении технически невозможно предъявить товар без действий мистера Петрова. Безусловно, мы доверяем вам, и мистер Петров доверяет мне, но...
- Где гарантии?
- Я гарантия. До получения товара я нахожусь с вами.
Баер усмехается.
- Как мы можем заплатить за то, что не видим?
В возникшей тишине чувствую накрывающую меня лёгкость. Поразительная прозрачность мысли и замедляющийся ход времени. Знакомое чувство. Адреналин. Глубже. Ещё глубже. Поздно оборачиваться.
- Простите, но мы не работаем иначе. Мы привезли слёзы богини, упавшие в наше холодное море. В них души смельчаков, дошедших до самого края и не вернувшихся назад. Вы знаете об этом. Мы не воруем камень и не выкапываем из земли. Мы достаём его со дна моря. В каждом из них – душа.
В зыбкой тьме мерцает далёкий свет. Она смотрит на меня, а я на неё. Пространство и время расширяются, делая мир настоящим. Искать ли выход из этой пучины или плыть к далёкому маяку?
- Вы получали образцы. Вы знаете, что это за товар.
Контейнер с камнем и ещё два запасных, пустых, стоят в порту Шанхая. Счета ждут. В далёких краях люди поглядывают на часы. Переводчик молчит. Под кожей мистера Чена пробегают чуть заметные волны. Никто не властен над своими внутренними течениями. Буря внутри него вывалит сегодня свои сокровища тому, кто осмелится зайти глубже. Он идёт на блеф.
- Товар уже оплачен. Мы просто хотели бы убедиться в его наличии.
- При всём уважении, кажется, Вы ошибаетесь. Нужно подтверждение от господина Петрова. Вы получите камень только после полной оплаты. Или никогда…
Пора выгребать. Здесь уже непонятно, где верх, где низ, кто кого обманывает, и к чему всё идёт. Я встаю, вежливо улыбаясь. «Прости меня», – говорю, поравнявшись с ней.
Никто не смотрит в глаза. Спокойно выхожу. Коридоры, терраса, этаж, лифт. Ни шагов сзади, ни криков. В вестибюле прохожу, глядя мимо охранников. Поднимающийся по ступенькам навстречу мужчина широко улыбается. Чувствую, как мягкие сильные руки берут под локти. Мешок на голове. Сильный удар под дых. Темнота.
Манящее мерцание быстрого успеха – скольких погубило ты? Бывают ли такие лёгкие деньги, которые не грозят утянуть на дно? Но был ли этот океан моим? Темнота, вокруг темнота.
Сейчас, когда воспоминания увлекли меня уже глубоко, всё произошедшее смазано в одно тёмное пятно. Как будто бы я и не существовал. Всё рухнуло глупо и бессмысленно. Слова, как водоросли, опутывают возможности, делая каждое следующее всё более ограниченным. Возможно, они считали, что я решил их обмануть, но я считал так же. Черта невозврата пройдена, и для обеих сторон нет больше путей разрешить ситуацию без потерь. Мы заплыли слишком далеко, и каждое следующее действие только ухудшало сюжет. В грязном заливе ждут голодные моллюски. Они сожрут меня, потом сожрут их. А потом кто-то и их.
Звякающий металл, шаркающие шаги, гулкие коридоры, приплывающие и уплывающие воспоминания и далёкое эхо, много эха... Что это было? В этой жизни всё возвращается эхом, пока не обретает свою глубину, где все слова расходятся и никогда уже больше не возвращаются, будучи ненужными.
Не знаю, сколько прошло времени. Было много мыслей и много тишины. Темнота сменялась другой темнотой, а мысли – другими мыслями. Их было так много, что стало казаться, что все они – лишь части одной большой мысли. Потому что все они вели к темноте. А потом пришла она.
Лёгкие шаги. Скрежет замков. Далёкое дыхание.
- Ты?
- Откуда ты узнал?
- Что ты русская? Догадался. Ты понимала слова. А разве это тайна?
- Да, но…
- О, какая-то ещё большая тайна?
Напряжённое молчание.
-Ты подумала, что я что-то о тебе узнал?
Тишина.
- Жаль. Я не знаю твою тайну.
- И что теперь?
- Ты уже пришла.
Шелест одежды, мягкие руки, освобождающие меня. В темноте ловлю её талию и прижимаю. Стук двух сердец в тишине. Вечность.
- Пойдёшь со мной? Я серьёзно.
- Нет.
- Почему? Ты рискуешь.
- В твоих словах нет глубины… Идём.
Коридоры. Переходы, лабиринты. Шершавые стены и скрежет ржавых дверей. Темнота. Смятение.
Откуда мне знать, не является ли она наживкой, в которой я увижу шанс и приведу к камню? А каков этот шанс? И шанс чего? Велики ли ставки? И что есть главная ценность? Но ведь я живу – и эту возможность получаю сейчас из её рук.
- Хочешь, я отдам тебе камень? Весь. Всю партию.
Всё явленное можно вместить в одну мысль. В этом венец человеческого существа. Годы, краски, мгновения – всё это можно упаковать во что-то единичное, понятное, но ошеломительно истинное. И если я и жил, то жил лишь в одном этом миге. Потому что понимал.
Рука мягко разжалась.
- Мы на юго-востоке. Это старые склады. Иди вглубь, до конца, там увидишь свет.
Больше я её не видел. Мутное небо, не видящее звёзд, осветило мне путь. Я нырнул в огни этого большого города, служащего ориентиром беглецам и космонавтам, чтобы вынырнуть с обратной его стороны совсем другим, препарированным и очищенным от недостатков, в лучших традициях кухни цзянсу. Я вызволил своё богатство, но все эти годы думаю – не оставил ли его там? Не вернулся в огромный бурлящий город у мутного моря, чтобы выловить из него главное сокровище.
Где она? Что с ней? Уже давно годы, будто волны, сменяют друг друга, очищая от наносного и унося всё случайное. Ибо всё стремится к равновесию и всё стремится к тишине. Но мысль о ней тревожит меня. Так же безнаказанны и безопасны были для неё эти минуты, проведённые нами вместе? Говорят, когда люди думают друг о друге, мысли их соединяются, и они слышат. Я знаю – она помнит обо мне. Все эти годы в накатывающей волне отчётливо слышу голос: «Вглубь, до конца. Пока не увидишь свет». Мне кажется, она ждёт меня.
Глубина зовёт. И я иду к ней. Я знаю её тайну. Не бывает тайны без глубины. Но и глубины без тайны. Дойти до предела – значит, уже не вернуться. Но и там, откуда уже не вернуться, брезжит далёкое мерцание. Ведь чтобы познать тьму, нужно нести свет.
Тёмные воды бьются о берег, и раз за разом шипучая волна утягивает новые находки в пучину. Всё уже не имеет значения. Всё познанное каменеет и перестаёт быть жизнью, ведь чтобы стать знанием, оно должно умереть. Я иду. Глубже, ещё глубже. Завтра моя богиня прольёт слезы. Но есть ли в них грусть? Ведь навечно отпечатается моя душа, чтобы годы или тысячелетия молча ждать в тёмной бездне того, для кого имеет цену.
Того, кто в далёких глубинах ищет свет.