На стоящих

Евгений Журавли
Есть у меня друг – куда бы ни пошёл, всё время превращается в столб… Всю жизнь знаю его – с детства таким и был. В принципе, ничего плохого в том нет, натурально, стоит себе, попирает небо и землю, пучит глаза свои добрые, да не понимает, что делать дальше. Бывает, посетует кто: «Семён, ну, ты, как всегда, в самом деле…»  Но ничего особенного не происходит, обычно кто-то всегда подсказывает ему, куда двигать, и он охотно соглашается. У нас у всех, как правило, всегда есть ответы, как поступать дальше, а беда Семёна в том, что он думает над тем, что делать, да не может решить. Такой вот единственный думающий человек.
Наш посёлок давно уже стал окраиной большого города. Суета какая-то, маршрутки, новые люди. Неуютно стало. И Семёну теперь тоже неуютно. Раньше ведь все его здесь знали. По детству, бывало, ловили нас, нашкодивших чем-то, ругали, да и уши обрывали, и шлангом перепадало, а его только пожурят: «Сёма, Сёма, ну что ж ты с этими связался-то?» Знали все, что он и замыслить плохого не умеет, зато помочь всегда безотказный, вот мы его и втягивали в проделки свои. К примеру, черешню воровать, самую раннюю, майскую, как без него? «Сёма, подсоби!» Он высокий самый, подсадит, хоть даже и над забором – крепко стоит, держит, терпит. А тут облава! Крик, ругань! Все врассыпную, а он стоит, как столб, улыбаясь виновато.
Теперь не так уже. Сам слышал порой, как кто-то: «Эй, ты чё встал тут, как вкопанный? Прозрачный что ли?» А суть-то в том, что Сёма как раз на своём месте всегда. Это тот, кто задаёт вопрос, ещё не определился со своим местом в жизни. Но как им объяснишь? Несколько лет назад случай неприятный произошёл, я за Семёна вступился, с тех пор мы близки как-то стали, ведь когда выросли, жизнь, конечно, развела, перестали общаться. Я не задира, да и не храбрец, если честно, но отвернуться не смог. Пошёл в магазин за покупками, а там компания какая-то над Семёном словоблудит. А он и не знает, что ответить. Стоит, хмурится. А они измываются. Откуда у людей эта жестокость к другим? Хотел я просто его увести, не грубил, так подонки и на меня наехали, ведь жертву у них увожу. Тут всё и началось. Семён-то, оказывается, и навалять может, просто жалко ему, видимо, в человеческое лицо ударять. Но другу-то он всегда поможет, это известно. Чужаки об этом, конечно, не знали. Теперь знают. Бум! Бум! Будто где-то мерно звонил колокол, возвещая призыв к бдению, или мне так казалось... Конечно, и нам тогда здорово нашлёпали, да и мандраж потом ещё недельку потряхивал, но в тот вечер мы долго ещё смеялись с ним, обнявшись. От стресса, видимо. На том и сдружились заново.
И как-то открыл я человека по-новому. Ему легко довериться. Семён у нас немногословный, выслушает, не сболтнёт никогда никому и всегда говорит честно, как думает. Иногда сразу, иногда через длительное время. Разве не удивительно – человек о тебе думал? В этом какая-то его целительная сила. Спокойно с ним становится. Мы теперь часто проводим время вместе – выходные, пикники всякие, общие праздники. Вот и сейчас на речку выехали отдохнуть. У нас компания целая, всем за тридцать уже, кто семьями, кто так. Семён одинок. Я подбивал когда-то одну из наших, чьё имя означает «свет»: мол, вижу, как на Сёму смотришь, дважды замужем была, счастья не нашла, боишься, что ли, что мы смеяться будем, если ты с блаженным сойдёшься? А она говорит: плевать хотела на ваше мнение, только Сёма другую любит. Да неужели? Да вот – такую-то, чьё имя означает «любовь». Так она ж замужняя и в городе давно живёт? А Сёма, оказывается, и не против, что она замужняя, и вмешиваться не станет, потому что рад за неё. Так если другую полюбить? А у Семёна, говорит, не бывает такого – другую полюбить. Любишь – значит любишь. А если хорошо человеку, так и тебе от этого хорошо. Такие дела. Вроде и простой человек, но нам такую простоту не потянуть.
Вот и сейчас встал Семён у воды и смотрит на тихое течение. О чём думает? Если не позвать, он так долго простоять может. Может, мысль у него такая неспешная, как наша речка. Будто и нет в ней ни начала, ни конца. Может, в этом и смысл? Когда-то по детству мы и сами посмеивались над ним, а сейчас вдруг это стало выглядеть чем-то мелким, постыдным даже. Вот стоит человек и стоит себе на одном и том же, а мы метались всю жизнь. Ну, заработать пытались, устроиться. Так и ему вроде неплохо платят на его работе, ценят. Кто счастливее? А разве бывает так, что кто-то счастливей, если никто не счастлив сполна? Стоило ли бурлить? Долго течёт река, медленно. Непонятно всё.
Сёму трудно удивить. Вроде простак, а в такие случаи попадал… Лет пять назад к нему в дом вломился какой-то подстреленный беглец. Часа через полтора и омон подтянулся – как-то вычислили местонахождение. Вокруг дома оцепление, мигалки, прожекторы… Орут в громкоговоритель… Целый комитет организовали по вызволению предполагаемых заложников. А Сёма, оказывается, беседовал с ним, пока тот не помер, а потом уж пригласил посетителей. Просто, говорит, человек выговориться хотел, зачем стрельбу устраивать? И о чём, спрашиваю, говорили? О всяком – родители, кражи, тюрьмы, пересылки – плохая жизнь была… Но оттого всё, что он не нужен был всю жизнь никому – ни когда родился, ни когда взрослым стал. В жизни его никто даже не выслушал ни разу. А если бы он кому-то был нужен, разве жил бы так? Много ведь лишних людей. О том и болтали. Сёма ему про армию, про работу, про детство даже… Весёлое детство, добрая мама, слепая своей любовью, потом обычная жизнь – ничего особенного, но и ничего плохого. Знаю, не сказал ему ничего Семён. Ведь с каждым всякое бывало, а уж про Сёму – что говорить... Как-то лежал семь дней избитый в лесопосадке перед посёлком, пока не нашли случайно. Было, что в тайге терялся, уж не думали, что вернётся. Ну, с этого ему не убавилось, он со зверьём всю жизнь хорошо ладит – раз, помню, змею не побоялся врачевать, доставал ей шип из глаза. Так вот я думаю: может, со зверьми ему и милее было, чем с нами, ровесниками? Мы-то его тоже особо не жалели. Думали, не понимает. Обидим, так он уйдёт на речку и стоит там столбом. Вот тебе и обычная жизнь…
Говорят, кроткие унаследуют землю. Но кто это говорит? Древние учителя – странники по пространству и времени? Есть ли такие? Придут ли ещё со своих страниц? Если б и явились, то молчали бы, наверное. Потому что вроде как истин больше нет, стало быть, говорить нечего. Все теперь умные. Но кто наследует? Где кроткие? Раньше вроде на них земля и держалась. Но теперь уж и земли нет. Закатана под асфальт, и оторваны мы давно уже от неё. Нужны ли теперь те, на которых она держится?
Кстати, слышал я, что уже между государствами воздухом торговля идёт. Этого добра у нас, понятное дело, завались, не жалко, но только кажется мне, что дельцы наши готовы и опоры небесные продать по-тихому… А ведь если небо рухнет, кто будет держать его на плечах, когда все разбегутся? Вон, стоит невдалеке, попирает потихоньку – и как-то легче становится...
Эх, Сёма, Сёма! Дай обниму! И хочется что-то сказать, да не знаю как. Получается, что к самому главному и слов не бывает. Вроде и молчишь, а будто учишь… Небось, опять сейчас улыбнёшься виновато, да глаза потупишь. Идёшь ты к нам или нет? Ай, да ну тебя! Видать, снова столпом стал. Не время, значит, ещё...