Этот город был подобен хорошему старому роману – начинался с роддома, а заканчивался кладбищем. Старинный каторжный тракт, обросший торговыми моллами в центре и утяжелённый безликими промзонами по окраинам, будто единый сюжет, пронизывал его от начала до конца. Город был рождён как пристанище на этом пути и оставался им по сей день. Люди появлялись здесь как-то случайно, зацепленные обстоятельствами или чужими решениями, и обычно быстро осваивались в местной жизни, не пытаясь стремиться к большему. Те, кто умел стремиться к большему, сюда и не попадал.
Архангельский был не из таких. Он был прислан сюда распоряжением Центра с совершенно конкретным заданием – найти Людей Книги. Командировка не обещала быть долгой, все расчёты указывали на то, что Люди Книги должны были быть где-то здесь, однако уже долгое время Архангельский наблюдал за городом, не находя и следов их присутствия.
Кто они? О них почти ничего не было известно. Считалось, что они несут через века Книгу, в которой записано первое Слово, однако не было даже понятно – хранят ли они какую-то в действительности древнюю книгу или век за веком пишут свою… За долгое время их история обросла густой мифологией, и отрывочные сведения, содержащиеся в этих народных сплетнях, были крайне противоречивы. Люди Книги много раз бывали гонимы, и сегодня их излишняя осторожность лишь усиливала кривотолки относительно того, существуют ли они вообще. Тем не менее в Центре считали, что в любом случае то, что записано в Книге, является бесценным, так как давно уже подлинная хронопись потонула в массиве трактовок, а забытое первое Слово, если оно вообще существует – единственная возможность увидеть начало начал. А это многое поможет понять.
Но понять что?
- Михаил… Миша! – Архангельский услышал сдавленный шёпот за окном и шуршание о подоконник. Немало удивившись, всё-таки второй этаж, отбросив задумчивость, он тотчас же сделал пару шагов и наклонился к стеклу. Никого. Странно… Лишь ворона на ветке. Может, листва дерева шелестит о раму? Какое-то тревожное болезненное чувство сжало всё внутри, но тут же отпустило, рассеявшись. Странно, очень странно… Не первый раз уже Архангельский ловил себя на мысли о нелогичности происходящего. Наваждение? Переутомление? Это чёртово задание – выполнимо ли оно вообще? Того и гляди придётся задружиться с какой-нибудь местной вдовой и обосновываться здесь навсегда… Этот город затягивает в себя, как болото. Тысячи таких же карьеристов остались здесь, проглотит и ещё одного… Да и чем плохо? Хоть пожить, как все смертные… А Люди Книги? Может, они уже несколько поколений назад растворились среди местных, завели детишек, а Книгу свою пустили на бумажные самолётики для малышни? Михаил потянул за стеклопакет и открыл окно.
Вечер. Машины, суета... Мысли людей, не найдя иного применения, превратились в серый бетон домов и россыпи товаров за стеклянными витринами, в зелёные газоны центральных улиц и скелеты кранов контейнерной станции, в грязь на стенах и журчание канализации... Даже в этом невзрачном городе время идёт вперёд, всё спешит меняться, чтобы соответствовать всё возрастающим чаяниям неутомимых людей. Остановиться невозможно, система работает лишь благодаря постоянному росту. Банально. Вавилон существует ради башни... Архангельский усмехнулся. Но разве когда-то было не так?
Что прячут здесь Люди Книги? Неужели Центр, которому доступна вся информация в мире, чего-то ещё не знает? Или утерял? Или хочет знать, что там пишется – не под его контролем? Что в этом такого важного? Первое Слово… Вон, ворона на ветке – для неё это Слово и выеденного яйца не стоит. Тем более, выеденного яйца её детей.
И всё же и самому Архангельскому было интересно... Не конкретная информация, а концепция в целом – ждут ли они? Ждут ли Люди Книги чего-то? Вот вне этого города, в подлинном современном мире, никто уже ничего не ждёт, глупо надеяться на чудеса, а эти сектанты… Это интересно. На что они надеются? Не этого ли боится Центр? Они что-то знают. Что-то помнят.
Память… Михаил поёжился и закрыл окно. Всё есть память. Даже мы сами – не что иное, как память о себе. Архангельский вспомнил, как он надеялся вычислить Людей Книги на рубеже тысячелетия. Дата эпохальная – ведь как-то они должны были проявиться? Ой, что началось…Обычно серьёзные и погружённые в свои заботы, неожиданно радостно люди хоронили тот век. Весело, с огоньком! Что он им оказался так люб? Мало кто из них видел хоть половину его. Вот другие века провожали, бывало, и с драматизмом, напряжением, ждали пророчеств, а в этот раз и пророчеств хоть отбавляй, а будто свадьбу играли. Народу тьма. Празднество! Будто ждали чего-то. Надеялись. Но хмель сошёл, мир предстал прежним. Даже обидно. Интересно, придёт ли хоть кто-нибудь на следующие похороны?
Михаил накинул куртку, погасил свет и, оглянувшись во тьму, вышел в привычную затхлость межлестничной клетки. Повернулся ключ, гулким эхом прозвучали шаги. Если кто-то зовёт – нужно идти. Хлопнула фанерная дверь подъезда.
Стремительно темнело. Город, шесть дней работающий и сутки в неделю отдыхающий, наполнялся праздным гулом спешащих выдохнуть накопившуюся неделю. Забыть. Есть ли здесь те, кто хочет помнить?
Реальность мира подёрнулась, словно застрявший кадр, и тотчас потекла дальше. Да. Именно… Архангельский понял вдруг, что всё вокруг, все эти люди и машины – спят. Спят тяжёлым, беспробудным сном.