Я вернулся из Швеции в совершенно другом состоянии. Настало успокоение. По сути я был стариком.
Я начал курить. Это был компромисс. Второй раз уйти в запой и вернуться – шансов не было. Не каждый же день приходят графические дизайнеры с огурцами.
Так что, я берёгся от водки как мог.
А курение… Сигареты стали моими друзьями. Да, это были единственные преданные друзья – философы и собеседники.
Из сопливого пацанёнка-качка, незрелого мужа, но неплохого друга и сына, я превратился в мыслителя.
Мой балкон, откуда я едва не сиганул на свободу, на полную свободу… стал оазисом комфорта.
Балкон. Сигареты. Москва-река.
И он.
Да, он был повсюду.
В свете фонарей. В отражении бликов света в воде.
Я обожал это место. Эту квартиру, где мы провели столько милых, страстных, томительных и упоительных часов.
Почему счастье дается один раз в жизни?
Зачем оно столь коротко?
Причем здесь жирный безвкусный мафиози, у которого угораздило работать мою жену?
Как эти нити судьбы переплелились, затянулись в узел – и – грохнули по самому больному – отняв его жизнь?
Он был совсем ни при чем.
Я подумал о Христе.
Он был кажется ни при чем. Что там за история? Какие-то евреи.
И Понтий Пилат.
Я знал об этом из школьной программы.
Из книги Булгакова “Мастер и Маргарита”.
В этой сцене, где Пилат говорит с Иисусом, я был на стороне Пилата.
“Что есть истина?” – спрашивает он.
А Иисус молчит.
Бог всегда молчит.
Я не знал, где истина.
Но когда генерал умер – умер за меня – меня прошибло какое-то ощущение... Как будто я покаялся, или приобщился к какому-то эгрегору (это слово я узнал от Анитры).
Я стал знатоком религии. Много читал, думал. Это было заполнение пустоты, но никак не путь духовного совершенствования. Я был циником. Я не верил, что у Бога есть ответы на мои вопросы.
У меня все трагедии были связаны с секcом. А на вопросы о сексе отвечает не Бог, а дяденька с трубкой и бородой.
Однажды мы разговорились с Игорем, дядей Макса. И он сказал интересную вещь. У Бога все схвачено, не бзди. Я подумал, что это хорошая вера, когда ты доверяешь. Ведь дело не в том, чтобы верить – есть Бог или нет. А в том, наверное, чтобы доверять ему.
Я цинически смотрел на все. Сквозь темно-серые очки. Я был рад, что они не были черными. Еще одна чернота в моей жизни – и я покойник.
Все-таки, ребята, умирать лучше, когда на свете уже нет твоих родителей.
Пока живы отец и мать, я понимал, я должен держаться.
А они воспряли. И вдруг невзначай промелькнула надежда и для Игоря.
Мой батя, человек неприхотливый и безыскусный, оказался классным психотерапевтом. Он ходил к Максовому дяде через день. Они выпивали, вели задушевные беседы. И началась подвижка.
Гарик, как папа его называл, пошел в гору. Он кстати не бросил пить. Он пил еще больше – и с папой, и с другими мужиками. Но он стал активный.
Переделал кучу дел по дому, где они раньше жили с Максом. А потом взял и разом продал дом. И купил полкомнаты в Москве. Полкомнаты! Неподалеку от новой квартиры мамы и папы.
На новом месте он завел кота – рыжего оболдуя. И сказал, что кот заряжен на антиалкоголизм, и если он запьет, кот оцарапает его.
Я не верил. И однажды пришел к нему в гости чуть под шафе. Нарочно, хоть я совсем почти не пил, но в тот день специально взял в баре три банки пива, и немного надрался, зная, что держу себя в рамках, и не уйду в запой.
Кот бросился на меня с когтями. Я ретировался. И потом ржал над этим. И реально был рад за Гарика. Кто и как кота зарядил, я так и не понял. Это может просто шутка. Но факт оставался фактом. Кот на дух не переносил запах спиртного.
Родичи помирились. Перестали ссориться и квасить. Мама стала улыбчивой и смиренной.
Батя, правда, изрядно потолстел за последние полгода. Видать, заедал кручину. В квартире вес сбросить труднее чем в своем доме. Но зато мир вернулся в дом. В новый дом.
Нашу халупу я передал маленькому детскому дому.
Аня вышла замуж. Была беременна. Я ждал малыша как своего. Я истинно был стариком.