Свою работу «О множественных реальностях» Альфред Шюц начинает с обращения к идее Уильяма Джемса о чувстве реальности, которая изложена в его книге «Принципы психологии». Джемс считал, что слово «реальный» есть окаймление [1, стр. 401], и говорил о существовании множества реальностей, которые называл «подмирами». Примерами выступают мир науки, мифологии, религии и другие. Развивая идею Уильяма Джемса, Альфред Шюц ставит перед собой задачу определить, какова связь между миром повседневной жизни и миром теоретического научного созерцания.
Реальность мира повседневной жизни
Естественная установка повседневной жизни и ее прагматический мотив. Свои размышления автор начинает с анализа мира повседневной жизни, или, как он его называет, интерсубъективного мира. Шюц отмечает, что, во-первых, этот «тип» мира является самым старшим, поскольку существовал задолго до нашего рождения, и, во-вторых, наши предшественники интерпретировали его как мир организованный [1, стр. 402]. Автор указывает на то, что любая интерпретация такого мира базируется на запасе прежних его переживаний в форме «наличного знания», т.е. схемы соотнесения, которая представляет собой совокупность наших знаний о мире.
Для естественной установки мир повседневной жизни изначально предстаёт как общий мир для всех индивидов, живущих в нём; миром, сочетающим в себе и сцену, и объект наших действий, которые могут его изменить и которые может изменить мир. Такой естественной установкой людей управляет прагматический мотив, то есть все существующие объекты этого мира могут оказывать сопротивления актам индивидов, перед которыми встают два альтернативных варианта: преодолеть [сопротивление], либо смиренно принять его [1, стр. 403].
Манифестации спонтанной жизни человека во внешнем мире и некоторые её формы. В этом разделе автор даёт определение своему пониманию термина «действие». Для Шюца, «действия» — это проявления спонтанной жизни человека [1, стр. 403]. Однако он подмечает, что не все проявления могут быть действиями и не каждое действие считается проявлением. Автор убеждён, что нет смысла обращаться к современному бихевиоризму в целях описания и изучения проявления спонтанной жизни, поскольку он не сможет ответить на важный для нас вопрос: как переживаются различные формы спонтанности в сознании, дающем им начало? Впрочем, затем Шюц отмечает, что бихевиоризм при всех его недостатках в данном случае выступает схемой соотнесения для наблюдающего за поведением других индивидов.
Далее автор раскрывает другое важное понятие, «значение» (или «смысл»). Переход к данному термину не случаен: он обусловлен тем, что для действующего субъекта его собственное действие может иметь разное значение либо вовсе его не иметь. Наблюдатель должен учитывать это при анализе. «Значение» определяется как результат интерпретации прошлого опыта, увиденного из нынешнего «сейчас» в рефлексивной установке [1, стр. 404]. Акты становятся значимыми только в случае схватывания их индивидом как четко очерченных переживаний прошлого, а значит – в ретроспекции.
Переживания, исходящие от спонтанной жизни индивида и являющиеся субъективно значимыми, называются поведением (conduct, но не behavior). То поведение, которое базируется на заблаговременно составленном проекте, иначе говоря, заранее спланировано, является действием (action).
Напряжённость сознания и внимание к жизни. Шюц в своих размышлениях подходит к понятию «бодрствование», под которым он понимает срез сознания, обладающий высшей напряжённостью, которая вытекает из установки полного внимания к жизни и требованиям [1, стр. 407]. Автор иллюстрирует примером данное явление, говоря о том, что бодрствует тот, кто в полной мере проявляет интерес к жизни – исполняющее (работающее) Я.
Понятие бодрствования служит отправной точкой для законной прагматической интерпретации нашей познавательной жизни индивида. Это, в свою очередь, позволяет человеку с большей эффективностью осуществлять те или иные действия или переживания для самого себя.
Временные перспективы «ego agens» и их унификация. В данном разделе автор уделяет внимание существованию временной структуры для процесса какого-либо действия. Шюц выделяет следующие временные структуры: настоящее время (modo presenti), прошлое или настоящее совершённое (modo praeterito), будущее совершённое время (modo future exacti), внутреннее время (duree). Предназначение временной структуры спроектированного действия состоит в том (по Дьюи), чтобы репетировать своё будущее действие в воображении [1, стр. 409] и таким образом предвосхитить его результат.
Далее Шюц обращается к понятию «Me», введённое в литературу и науку Мидом и Джемсом, пытаясь соотнести свои идеи с идеями Мида. Автор статьи пишет: «Ограничимся указанием на проводимое Мидом различие между целостностью действующего Я, которую он называет ”I”, и частичными Я выполненных актов, носителями ролей, которых он называет ”Ме”» [1, стр. 411]. Шюц отмечает, что положения статьи очень близки к анализу Мида.
Социальная структура мира повседневной жизни. Автор ещё раз напоминает читателю, что мир повседневной жизни с самого начала является интерсубъективным, подчёркивая существование в нём других людей, с которыми индивида связывают социальные отношения. В качестве иллюстрации социальной связи Шюц приводит общеизвестный пример одной из её форм, который демонстрирует, что акты, совершаемые индивидом, могут мотивировать других, и наоборот. Когда человек задаёт другому вопрос, он делает это с намерением получить ответ. Когда другой отвечает, человек знает, что это мотивировано его вопросом. [1, стр. 412]
Любое социальное действие требует коммуникации, в то время как каждая коммуникация базируется на актах работы. Они [акты работы] необходимы для того, чтобы лучше передавать необходимую информацию (жесты руками, письмо, речь). Шюц обращает внимание на то, что речь коммуникатора как событие во внешнем мире выступает в качестве общего элемента для его и моего живого настоящего, которые в силу этого одновременны, до тех пор, пока оно [событие] продолжается. [1, стр. 414]
Говоря о взаимоотношениях лицом-к-лицу, автор отмечает, что каждый из партнеров не только разделяет с другим живое настоящее, но и является для другого элементом окружения. При этом оба участвуют в ряде общих переживаний внешнего мира, в который могут вторгаться их акты работы. [1, стр. 415]
Слои реальности в повседневном мире работы. В данном разделе Альфред Шюц высказывает идею о том, что центр субъективной системы координат располагается в том секторе мира, где находится индивид [1, стр. 417]. Этот сектор размещается в пределах его [индивида] досягаемости; он сосредоточен в пространстве и времени вокруг него. Шюц считает великой заслугой анализ структурирования реальности Мида в связи с человеческим действием. То, что он [Мид] называет «зоной манипулирования» является образующим ядро реальности [1, стр. 417]. Такая зона включает в себя объекты, которые зримы и подручны. Данная теория Дж. Мида согласуется с ранее выдвинутом тезисом Шюца о том, что мир нашей работы, телесных движений, обращения с вещами и людьми и манипулирования объектами конституирует специфическую реальность повседневной жизни [1, стр. 417].
Развивая свои идеи, автор указывает на то, что мир в пределах реальной досягаемости индивида принадлежит настоящему времени, в то время как мир, находящийся в потенциальной досягаемости, проявляет более сложную временную структуру. Шюц выделяет две зоны потенциальности. В первую, относящуюся к прошлому, входит то, что прежде было в актуальной досягаемости индивида и может быть возвращено вновь. Автор называет это миром в пределах восстановимой досягаемости. Вторая зона потенциальности базируется на предвосхищениях будущего [1, стр. 419].
Мир работы как верховная реальность; фундаментальная тревога; эпохе естественной установки. Шюц утверждает: мир работы в целом выступает высшей реальностью по отношению к множеству других её [реальности] подмиров. Он представляет собой мир физических вещей, в том числе и моё тело; сферу моих перемещений, телесных операций. Этот мир ставит передо мной задачи, позволяет достигать успеха или терпеть неудачи, оказывает сопротивление, преодоление которого требует усилий. Наконец, эта та реальность, в которой становятся возможными коммуникация и сочленение взаимных мотивов [1, стр. 421].
Шюц предвосхищает будущие последствия, которые он может ожидать от объектов, и будущие изменения, которые должны произойти с ними [объектами] в результате его работы. В этот моменте на первый план выступает термин «релевантность». В данном контексте под релевантностью автор понимает степень соответствия желаемого к запросу. Шюц полагает, что система релевантностей руководит нами в естественной установке. Её базисом служит основополагающее переживание, которое присуще каждому индивиду («я знаю, что я умру, и я боюсь умереть»). Именно это базисное переживание автор предлагает назвать фундаментальной тревогой [1, стр. 422], представляющей собой примордиальное предвосхищение, в котором берут начало все остальные. Из неё вытекает множество взаимосвязанных опасений и надежд, шансов и рисков, потребностей и их удовлетворений, которые в свою очередь побуждают индивида в естественной установке строить проекты и осуществлять их, преодолевать препятствия и пытаться овладеть миром.
Феноменология дала нам понятие феноменологического эпохе. Под данным термином понимают воздержание от нашей веры в реальность мира, выступающее инструментом преодоления естественной установки «путем радикализации картезианского метода философского сомнения» [1, стр. 423]. Автор предполагает, что в естественной установке человек использует специфическое эпохе, отличное от феноменологичного, так как он воздерживается не от веры во внешний мир, а от сомнения в его существовании. То есть он заключает в скобки сомнение о том, что мир и его объекту могут быть не теми, какими ему кажутся. Такое эпохе в статье предлагается назвать «эпохе естественной установки» [1, стр. 423].
Множественные реальности и их конституирование
В этом разделе Шюц возвращается к идеям Уильяма Джемса - речь идёт о «чувстве реальности», которое можно исследовать в психологических категориях веры и неверия. Для того чтобы освободить это важное прозрение от её психологического обрамления, автор предпочитает говорить не о множественных подмирах реальности, а о т.н. конечных областях значения, каждую из которых индивиды могут наделить отличительной чертой реальности [1, стр. 424]. Именно значения наших переживаний, а не онтологическая структура объектов, определяет реальность. Следовательно, мы называем некоторый комплекс наших переживаний конечной областью значения, если все они выражают специфический когнитивный стиль – с учётом этого стиля – непротиворечивы и совместимы друг с другом.
Что будем понимать под терминами «специфический когнитивный стиль» и «отличительная черта реальности»? Шюц иллюстрирует эти выражения на уже знакомом нам примере – мире повседневной жизни, который, хоть и является высшей реальностью, несомненно, считается «подмиром», или «конечной областью значения». Если сложить все ключевые характеристики, конституирующие специфический когнитивный стиль этого мира, то получим: специфическую напряжённость сознания (бодрствование), особенное эпохе (воздержание от сомнения), преобладающую форму спонтанности (работу), специфическую форму переживания собственного Я, специфическую форму социальности (интерсубъективный мир), особенную временную перспективу [1, стр. 425].
Таковы некоторые черты специфического когнитивного стиля, которые свойственны этой особой области значения. До того момента, пока наши переживания данного мира находятся в подчинении этому стилю, мы рассматриваем эту область значения как реальную. И мы остаёмся в этой естественной реальности до того времени, пока не испытаем специфический шок, который заставит нас вырваться из этой «конечной» области значения и перенести акцент реальности на другую.
Подводя итог, Шюц отмечает, что, во-первых, все миры (сновидений, научного созерцания, религиозного опыта и др.) являются конечными областями значения. Во-вторых, совместимость и непротиворечивость переживаний в отношении их специфического когнитивного стиля имеют место только в границах конкретной области значения, которой они [переживания] принадлежат. Это даёт основание говорить о конечных, а не бесконечных областях значений. В-третьих, «шок» является радикальной модификацией в напряжённости нашего сознания. В-четвёртых, мир работы в повседневной жизни можно считать архетипом нашего переживания реальности. Остальные области значения - его модификации.
Также Шюц предлагает предпринять попытку систематизации конечных областей значения по степени снижения напряжённости нашего сознания, проявляющейся в отключении нашего внимания от повседневной жизни. Автор уверен, что такой анализ смог бы доказать, что чем больше разум отворачивается от жизни, тем б;льшие блоки нашего повседневного мира работы подвергаются сомнению [1, стр. 427].
Различные миры фантазмов
Под этим заголовком Шюц собирает общие черты когнитивного стиля, присущие группе гетерогенных во всех других отношениях конечных областей значения, ни одна из которых не сводима к иной. Эту группу называют миром фантазии и воображения; она включает в себя царства мечтаний, свободной игры, сказок, шуток и др. Автор предлагает задуматься о своеобразии конституирования этих многочисленных областей жизни воображения индивидов. Живя в том или ином мире фантазии, мы уже не обязаны покорять внешний мир и пытаться преодолевать сопротивление его объектов. Нас больше не удерживают границы реальной, достижимой или восстановимой досягаемости [1, стр. 429]. Однако следует отметить, что в мире фантазмов нет места «возможным достижениям», если мы используем данный термин как синоним понятия «выполнимые». Фантазирующее Я не работает, ничего не исполняет в значении данных выше определений. Спроектированное действие – это всегда воображённый выполненный акт. Фантазирующее Я не может преобразовывать внешний мир.
Альфред Шюц, анализируя поступки Дон Кихота и высказывания Гуссерля, приходит к выводу об отсутствии в царстве воображения совместимости переживаний, которые присущи миру работы в повседневной жизни. Однако логическая структура согласованности остаётся в силе. Другими словами, в области воображения можно преодолеть не логическую, но фактуальную несовместимость. [1, стр. 432]
В работах, посвященных временному измерению фантазмов, Гуссерль указал, что у фантазии нет фиксированной положения в порядке объективного времени. Как следствие, фантазмы не являются индуализированными, и категорию тождества к ним применить нельзя. Интересно также, что активность воображения может быть и уединённой (мечты и грезы), и социальной (игра детей по придуманным правилам).
Мир сновидений
Сон можно определить как абсолютное расслабление и отвлечение от жизни [1, стр. 434]. Спящее Я не имеет никакого прагматического интереса к трансформированию своих восприятий в состояние частичной ясности и различимости; оно не действует и не работает. Однако в отличие от фантазирующего Я спящее Я не обладает ни свободой действий, ни способностью управлять своими шансами, ни возможностью наполнять пустые предвосхищения. Жизнь сновидения не предполагает существование цели или проекта, но в нём могут сохраняться воспоминания и ретенции мира работы, по крайней мере, фрагментарно.
Индивид может видеть себя во сне работающим и осознавать, что на самом деле он не работает. Снящееся «Me» может действовать без всякого намерения, достигать результаты непропорционально огромными, либо несоразмерно малыми усилиями. Временная перспектива анализируемого нами мира имеет очень запутанную структуру: прошлое, настоящее и будущее кажутся перемешанными. [1, стр. 436-437]
Завершая описание царства сновидений, Шюц отмечает, что активность сновидения протекает в одиночестве, т.к. люди не могут видеть сны сообща.
Мир научной теории
В данном разделе мир предстаёт как объект научного рассмотрения. Стоит отметить, что научное теоретизирование в данном случае не служит никакой практической цели, поскольку в его задачи входит не покорение мира, а его наблюдение и понимание. Любые теоретические когитации есть «действия» и даже «исполнения», но они не являются актами работы, так как не встраиваются во внешний мир, хоть и основаны на них [актах работы]. Научное теоретизирование имеет свои мотивы для-того-чтобы и потому-что; оно спланированно в рамках некоторой иерархии планов, установленной решением осуществлять научную деятельность. Также оно представляет собой целенаправленное мышление, цель которого – найти решение наличной проблемы. Автор проводит различие между ученым qua человеком и мыслителем-теоретиком, который заинтересован в приобретении знания посредством наблюдения, а не в покорении мира. [1, стр. 440]
Затем Шюц предлагает суммировать некоторые черты эпохе, присущего научной установке. В нём приостанавливаются субъективность мыслителя как человека среди других; система ориентации, при помощи которой мир повседневной жизни организуется по зонам в пределах досягаемости; фундаментальная тревога и система прагматических релевантностей, истоком которой служит самостоятельный акт ученого, посредством которого он осуществляет постановку наличной проблемы. Как следствие, её решение становится высшей целью научной деятельности. Но необходимо уточнить, что степень свободы учёного в постановке проблемы невелика, а как только она определена, свободы и вовсе не остаётся.
Автор статьи характеризует мыслителя-теоретика, как обладающего Я. Но он заключает в себе физическое существование в скобки. У него нет ни физической среды, ни сектора мира в пределах его досягаемости. Теоретизирующее Я одиноко, так как у него нет социальной среды, и оно находится вне социальных отношений. [1, стр. 446]
Шюц затрагивает диалектическую проблему, одна из сторон которой заключается в следующем вопросе: как может передаваться теоретическая мысль и осуществляться теоретизирование в интерсубъективности? Отвечая на него, автор отмечает, что теоретизирование, прежде всего, возможно во вселенной дискурса, первоначально данном учёному как результат актов теоретизирования других индивидов. К тому же, люди могут сделать предмет, с которым имеет дело учёный, темой своего теоретического мышления. Следовательно, полученные учёным результаты могут опровергаться или подтверждаться другими людьми, и наоборот. Индивид, чтобы сообщить теоретическую мысль другому, должен отбросить чисто теоретическую установку и вернуться к миру повседневной жизни с его естественной установкой, то есть к миру, которому теоретизирование доступа не имеет. Это только одна из форм извечной проблемы, которую можно назвать проблемой непрямой коммуникации.
Парадокс коммуникаций возникает только в том случае, если мы предполагаем, что социальность и коммуникация могут реализовываться в какой-нибудь иной конечной области значения, нежели мир повседневной жизни, который является высшей реальностью. Но если мы не делаем подобного неоправданного предположения, наука вновь оказывается включённой в жизненный мир.
Источник:
1. Шюц А. О множественных реальностях. – В: Шюц А. Мир, светящийся смыслом. М., 2004.