Следующим уроком, как и говорил Валера, шла история. Учитель, преподававший этот предмет, вошёл в класс практически вместе с прозвеневшим звонком. Весь вид Ореста Юровича, так звали преподавателя, вызвал немалое удивление и даже любопытство у Хильды. Жёлтые, лакированные ботинки, серый, немного потёртый пиджак, поверх белоснежной вышиванки. А ещё пышные усы, такие же как у литературного классика, портрет которого возвышался на видном месте, поверх школьной доски. Добавляла всему этому экстравагантному виду причёска, в виде остриженных на лысо боков и косматым, седеющим гребнем по средине. Орест Юрович был уже не молодым человеком, посему, в таком виде, больше походил на фрика, нежели на учителя сельской школы.
Преподаватель небрежно бросил классный журнал на стол и медленно обвёл учеников острым взглядом, в котором открыто выражалось добродушие и в тот же момент некая загадочность, не сулившая ничего хорошего. Он поздоровался со всеми, пожелав доброго утра, и тут же небрежно махнув ладонью, прославил страну. Большинство из учеников, недружно ответили: «Героям слава!»
Начался урок. Орест Юрович вёл его на так называемом западном диалекте, видимо, сам будучи родом с тех областей. И если Алевтину Сергеевну Хильда хоть как-то понимала, вернее отдельные фразы, то разговор историка, для неё, звучал как абсолютно иностранный язык, с характерной для диалекта интонацией и особенностями окончаний в словах.
— О чём он рассказывает? - шёпотом спросила Хильда у Валерки, глядя, как тот скорописью, что-то записывает в тетрадку.
Валерка улыбнулся и мотнув головой, ответил:
— Поверь, лучше тебе не знать, - при этом он опять засмеялся, проведя ладонью по лицу, делая вид, что слушает полный абсурд.
Тем не менее Орест Юрович рассказывал о настоящих героях страны, какие, не жалея жизни и здоровья боролись за независимость и свободу с Русскими захватчиками. Он так увлёкся, что приплёл даже Адольфа Гитлера, который на самом деле не напал на Советский Союз, а переступил через все трудности, моральные и духовные принципы, проявил агрессию, исключительно с целью освободить братский народ нашей страны, от коммунистического ига. Ибо фюрер немецкого народа понимал, как никто иной, какие невероятные страдания терпят потомки древних укров, из которых, собственно, и произошли арии, под тяжёлым сапогом «красной» России. Дальше пошёл антисемитизм, и прямое оскорбление представителей другого народа в самой откровенной и оголтелой форме.
— Так кто мне скажет, - преподаватель, наконец, решил перейти к вопросам классу, — какую неоценимую роль сыграла дивизия СС «Галиция», в освобождении нашей страны?
Поднялось к верху несколько рук.
— Активней, мои дорогие, активней, - улыбаясь в пышные усы, требовал Орест Юрович.
Его взгляд очень медленно прошёлся по ученикам и остановился на Валерке, продолжавшему что-то писать. Хильда, только теперь поняла, что он записывает не урок, а что-то совершенно своё.
— Орешкин, - учитель явно обратился к соседу Хильды. — Может ты нам скажешь?
Валера прекратил писать, неспешно поднялся с места и впившись глазами в Ореста Юровича, еле слышно проговорил:
— Да, собственно никакой.
В классе наступила абсолютная тишина. Орест Юрович, не меняя улыбки молчал, хотя его лицо принялось покрываться багровыми пятнами.
— Добровольцы 14й гренадерской дивизии СС «Галичина», вступая в ряды подразделения, давали присягу фюреру и народу Германии. То есть воевали исключительно для интересов Третьего Рейха. Лишь за несколько дней до разгрома вермахта, поменяли взгляды и объявили себя как повстанческая армия и то, чтоб спасти свои жизни и честь. Спасаясь от наступления частей Красной армии, бежали в сторону союзников, где были взяты в плен. Исторических фактов о действительном освободительном движении этой дивизии нет до сих пор, — практически на одном дыхании выпалил Валера.
Теперь преподаватель побагровел абсолютно весь, и стал похожим на бледную, столовую свеклу.
— Вот, - указав на мальчика, сказал Орест Юрович, — мы с вами видим типичного представителя временно-оккупированных территорий, которому очень хорошо промыли мозги российские средства массовой пропаганды. Это дикое презрение к наследию собственного народа, его героям, культуре, порождает в юном, ещё не до конца сформировавшемся сознании, извращённые понимания, казалось бы, очевидного.
— Никто мне ничего не промывал, - Валерка опустил голову, очень сильно зажав в пальцах ручку. — Я ходил в обычную школу, где преподавали обычную историю, являющуюся моим любимым предметом.
— Так любишь историю, что рискуешь получить двойку в четверти? – лицо преподавателя исказилось в злорадном торжестве.
— Пусть лучше двойка в четверти, чем принять ложь, в какой все факты не имеют правдивого смысла, — еле слышно проговорил мальчик.
— Сядь!! – учитель, наконец, не удержался и рявкнул, каким-то истеричным голосом. — О твоём поведении я вынужден буду доложить заучу школы. Это не первые твои пророссийские высказывания. Здесь попахивает бытовым сепаратизмом. Плохо кончишь, Орешкин! Помянешь моё слово!
К концу учебного дня, Хильда уже очень скучала. Совершенно никаких знаний, ей не удалось вынести сегодня с собой, и всё виной языковый барьер, да и кое-какие нюансы, связанные с различием системы образования. Разве что на алгебре, ей первой представилась возможность решить примеры, и даже получить похвалу от учительницы. Она вдруг подумала, может ей вообще не ходить в школу. Какой в том толк? Если причина в одном месяце, то зачем себя насиловать? Лучше уж посидеть дома, а там подтянется, как-никак двоечницей никогда не была.
В конце уроков, они с Маринкой вместе шли со школы, возле ворот которой, их ожидал автомобиль противной Ауксе. Хильда тайком провела взглядом Валерку, рысью промчавшегося мимо них с Маринкой, даже не обратившего на них никакого внимания. «Классный парень», - подумалось вдруг как-то совсем неожиданно. От своих же мыслей Хильда смутилась и почувствовала, как её щёки запылали жаром.
— Как день прошёл? – спросила Ауксе, когда девочки уселись в машину.
Марка, в этот раз не было, наверняка его отвезли раньше, малой всё-таки ещё, уроков меньше.
— Всё хорошо, - одним жестом Маринка погладила плечо Ауксе. — Если не считать, небольших инцидентов.
— Это каких ещё? – насторожилась Ауксе.
— Та, Руслан с друзьями, в очередной раз пытались показать, какие они серьёзные пацаны. И Маричка эта ещё…
— Ясно. Может поговорить с ними?
— Не надо! – Маринка даже вскрикнула, да так неожиданно, что Хильду передёрнуло. — Ты в прошлый раз поговорила. После твоих «разговоров» Юрке накладывали швы на ухо и бровь, а у папы чуть проблемы не возникли с их родителями. Забыла уже?!
Девушка ничего не ответила. Она повернула замок зажигания и автомобиль тронулся с места.
Возвращающуюся домой Хильду, я увидел в окно. Та не шла, а словно плелась, волоча чуть ли не по земле школьный рюкзак. Лицо её выражало усталость и необъяснимую тоску.
— Ну, как в школе? – спросил я, едва лишь дочь переступила порог дома. — Ты выглядишь такой потерянной, что-то произошло?
Девочка молча, отрицательно помотала головой и не разуваясь с улицы, прошла к диванчику и тут же буквально рухнула в него.
— Не понравилось? – пытался очень осторожно завести разговор я.
— Не в этом дело, - уставшим голосом проговорила Хильда. — Я не смогу учиться в местной школе. Я ничего не понимаю, и вообще, всё там как-то не так. Не так, как я привыкла.
Я молчал.
— Ты не думай, я не ною, - Хильда пыталась казаться сильной. — Просто такой контраст, сразу, разница. А ещё я сильно скучаю за мамой, за друзьями… Я тут подумала, может мне не ходить пока в школу?
— Как это не ходить?
— Ну, всё равно я у тебя лишь до Рождественских каникул. А затем мама меня заберёт к себе, там и наверстаю упущенное.
Я немного подумал, пожал плечами, ответив:
— Может ты и права. Вот мама сегодня вечером позвонит, поговорим об этом.
Неринга вышла на связь довольно поздно. Они очень долго говорили с Хильдой при закрытых дверях. Я отчётливо слышал, как девочка о чём-то просит, скулит и даже плачет. Наконец, она вышла в комнату, и пряча мокрые от слёз глаза, проговорила:
— Мама тебя зовёт.
Сказав это, она нырнула в мои сапоги для двора и накинув курточку, вышла на улицу.
На экране ноутбука отображалась Неринга, опустившая в раздумьях взгляд. Это была не та роскошная дама, которая стала моей женой. Теперь, я видел исхудавшую, в некотором роде, измождённую, уставшую женщину, с тёмными пятнами под глазами.
— Ну, здравствуй, - поздоровался я, садясь на стульчик, перед столиком с ноутбуком.
— Привет, - голос Неринги звучал отчуждённо, с нотками печали.
— Как ты там?
Женщина поморщила нос, что означало- не очень.
— Хильда плакала. О чём вы беседовали?
— Она говорит, что не хочет ходить в школу. Хочет обратно в лицей.
— Может и вправду так лучше? Сколько тут до Нового года? Пусть отдохнёт, побудет со мной. Ну, а там, глядишь…
— Понимаешь, - Неринга прятала глаза, стараясь не смотреть в камеру. — Тут такое дело… Я ей не говорила. Не знаю, как сказать. И ты не говори!..
Она замолчала.
— О чём не говорить то?
— В общем, не смогу забрать её к Новому году. И после Нового года тоже. Так что, пусть, пока мест, живёт у тебя. И в школу пусть ходит. Я уверена, можно что-то придумать! Наймите репетитора, я не знаю. Деньги вышлю.
— А что случилось?
Неринга потрясла головой, и ответила не сразу:
— Всё получается не так, как я планировала.
— Впрочем, как и всегда.
— Не начинай, а!
— Да глупо всё, потому что. Ты посмотри на кого ты стала похожа! Почему не работаешь по специальности? Чего тебе не хватало опять?
— Я хочу получить германское гражданство. Для этого связалась с этим Фрицом, а потом поняла, что…
Неринга оборвала фразу. Как раз, в это время, на заднем плане, в комнате появился полноватый мужчина в одних трусах с бутылкой пива в руках. Он сделал глоток, с бутылки, смачно рыгнул и захохотав, как маньяк, отправился дальше, за пределы обзора камеры.
— Он нас слышит? – спросил я.
— Та, - махнула рукой Неринга, - всё равно ничего не понимает.
— И зачем оно тебе было всё это нужно, скажи на милость?
Неринга подняла глаза, полные тоски и неописуемого одиночества, слегка улыбнулась и погладив кончиком пальца вокруг камеры, сказала:
— А помнишь, как мы осенью, сбежали на залив. Нас два дня искали, а мы были так счастливы, что, казалось, время течёт мимо нас.
— Ты ещё помнишь те мгновения?
— Помню… Они кажутся такими дорогими.
Снова, на заднем плане, появился Фриц. Он по-немецки позвал Нерингу, показывая жестами, что уже пора закругляться.
— Ладно, - сказала та, обращаясь ко мне. — Поговорили, пора и честь знать. Ты только не рассказывай ничего Хильде, про то, что я не смогу её забрать.
— Но, рано, или поздно, придётся это сделать.
— Знаю… Но, пока не говори. Для неё это будет сильный удар.
продолжение следует...