Браки заключаются на небесах?

Прошла, пролетев незаметно, день за днём, целая неделя отдыха младшего сержанта морской авиации Сергея Полянского в материнском доме в Новгороде, в непривычном покое, без ранней побудки в ротном  кубрике, и, оттого, с утренним сном досыта, до забытой в армии, сладкой лени.

    И, вдруг, оказалась позади, первая неделя в Новгороде, о котором часто вспоминалось, особенно в последние дни службы в Заполярье, в отдалённом авиагарнизоне  близ Североморска.   
   До призыва в армию Сергей знал, что на флоте есть матросы без службы на корабле.
   Это морская пехота.   А, оказалось, что есть ещё морская авиация, где и довелось ему служить
после окончания ШМАС, школы младших авиационных специалистов, которую он окончил с отличием.
   Авиационный полк входил в состав ударной группировки морской авиации Северного Флота и
часто его самолёты проносились   над морскими просторами, а служба Сергея проходила на обычном сухопутном аэродрме в окружении заполярных сопок, что тянулись летом пятнистыми скальными горбами, а зимой заснеженными, белыми, почти до казарм авиагородка.    Неподалёку, в холодных   волнах залива близ города, постоянно стыли на рейде остроносые серо-голубые корабли Северного Флота.   

    Дни дома, тихие и безмятежные, после будней армейской службы, с ежедневными поездками, тотчас, после завтрака, на аэродром, недолго были для Сергея желанным отдыхом.
      Без занятий, 
без дела, стало невмоготу находиться на его крохотной улице Радищева, всего в четыре послевоенных двухэтажных панельных дома, на просторной, легко продуваемой ветрами, северной окраине города.
   За окнами неспешно рассветало.    И, неохотно проясняясь, тусклый день середины ноября с редкими проблесками синевы неба в сплошной серой облачности, быстро угасал, сменяясь следующим утром, точно таким же, так что совсем не хотелось выходить из дома от живого тепла, с вечера протопленной им, печки-голандки.
   На дальнем Севере, откуда он возвратился в Новгород, он знал, давным-давно залегли снега первых октябрьских позёмок и, от ноябрьских вьюг чисто и бело там вокруг.      А здесь томительно продолжалось сырое предзимье, то, с нудным моросящим дождём с запада, то с порывами, пронизывающего северного ветра, а, иногда, с утренним инеем, ровно белившим, давно пожелтевшую, мёртвую траву за окнами.
    И, затянувшееся безделье, стало ему тягостным.
    Надо было определяться с дальнейшей жизнью и, конечно, с работой, с зарплатой.
    Пришла пора становиться надёжной опорой матери.    В первые мгновенья встречи мама, счастливо улыбающаяся вернувшемуся сыну, показалась маленькой, худенькой и усталой.
      И, заметил он, молодыми зоркими глазами, и бледность родного лица и частые морщинки вокруг материнских глаз…
    Да, закончилась беззаботная жизнь, в армии, когда совсем не надо было думать о хлебе насущном.     Собираясь в военкомат, привычно натянул тельняшку и флотские брюки, надев затем парадную матросскую форменку чёрного блестящего сукна, оттого что все его довоенные одёжки, попросту, оказались малы.     Затем облачился в также нарядный, с неуставными дембельскими офицерскими пуговицами, плотно облегающий грудь, чёрный флотский бушлат.     Ярко-синие авиационные погоны, с крепко наклеенными двойными лычками из белого пластика, аккуратно спорол лезвием для бритья. 
   Перешитую полковыми умельцами, с, высокой тульей спереди, матросскую бескозырку с лентой, с надписью “Северный флот” тоже оставил дома.
   Здесь не Североморск.   Военных патрулей нет, да и уволенному со службы, моряку, патрули не страшны.    Тем более, что до больших холодов, в двадцать лет, ему после дальнего Севера, вполне нормально походить в родном городе без головного убора.
   Отметив военный билет, сразу, из военкомата, пошел в милицию, чтобы скорее получить и новый паспорт.       Без паспорта на работу не поступишь.
   Там, капитан милиции, вошедший в помещение сразу за Сергеем, одетым в ладный морской бушлат, смотрел на него с заметным уважением.
     Над тем, куда идти работать, он не задумывался.  Конечно, на свой радиозавод, где работал слесарем в бригаде по ремонту токарных станков, пока не пришла повестка о призыве.
        На заводе, в отделе кадров, похоже, не особенно-то ему обрадовались.
      Он даже подумал:
  -  Становится похоже на картину Репина “Не ждали”
     И всё- таки, продержав его там, чуть не полчаса, наверное, дали направление в первый выпускной цех, контролёром ОТК.
    Цех, ярко освещённый рядами новых люминесцентных светильников на потолке, слепил слегка и
 оказался довольно большим и заполненным множеством работников.
   В глаза ему бросились белые халаты девушек-монтажниц, сидевших рядами вдоль двух скользящих конвейеров и склонённых с пыхающими дымком паяльниками в руках над отдельными радиоблочками.
  Девушки впаивали радиокомпоненты в эти блоки, выбирая нужные из коробок под руками.
      Парни-сборщики, тоже в белых халатах, сидя у стеллажей вдоль стен цеха, закрепляли, привинчивая готовые платы с конвейера в штампованные из силумина блоки, основу 
будущих корабельных радиостанций.
   А, в механическом цехе, где он работал перед призывом, все слесари 
надевали в начале смены   синие рабочие халаты или комбинезоны.


    Место его будущей работы было в отдельном, довольно вместительном закутке цеха, где настраивались и отдельные блоки корабельных радиостанций и, окончательно, полностью собранные, на –
строенные и принятые ОТК и Заказчиком, готовые к упаковке объёмистые корабельные радиостанции.
   В цехе также изготавливались сравнительно небольшие по габаритам, корабельные автоматические передатчики сигнала “SOS”.
     Девушки-монтажницы, ловко орудующие паяльниками, пинцетами и кусачками-бокорезами между пайками успевали и озорно стрелять глазками по сторонам и делиться впечатлениями с подругами. 
      Несомненно, они тотчас заметили демобилизованного моряка во флотском бушлате с двумя рядами жёлтых форменных пуговиц с якорями и, конечно, провожали его любопытными девичьими взглядами.
     На входе в цеховой закуток, куда его проводила молодая женщина-инспектор из отдела кадров, Сергея встретил старший мастер участка настройки корабельных радиостанций Алексей, как он назвал себя, крепко пожав руку Сергею. 
    Выглядел он спокойным, уверенным в себе, на вид не старше тридцати лет.   
 - Я думаю, сработаемся, одобрительно сказал он, оглядывая флотскую форму Сергея.    И неторопливо провёл Сергея мимо стеллажей с отдельными радиоблоками на подставках, и, с массивными, полностью готовыми к настройке и последующей сдаче контролёрам ОТК, ярко-жёлтыми радиостанциями на деревянных поддонах на полу.
    Оказалось, что жёлтая краска служит хорошей защитой от солёной морской воды.
    В начале первого долгого рабочего дня Сергею пришлось прочесть длинные нудные инструкции по условиям электромонтажа и сборки блоков корабельных радиостанций.
    О том, что, при их сборке и монтаже могут применяться только радиоэлементы, отмеченные маленьким ромбиком, значком военной приёмки.
    А, так же, что срок годности всех элементов монтажа не должен превышать шести месяцев.
    После привычной размеренной жизни, когда всякое утро в авиаполку, с первых дней октября, начиналось, перед завтраком, дружной расчисткой обширного гарнизонного плаца от ночного снега силами всех матросов и сержантов полка  не дежуривших ночью, неспешная работа  на заводе, где требовались только внимательность и усидчивость, невольно расслабляла и, оттого, мало устраивала его.
     Эта работа была совсем не мужской.
     Он просматривал только что смонтированные блоки и, если, качество паек и сборки было вполне
приличным, покрывал гладкие пайки монтажниц, прозрачным красным лаком небольшой кисточкой,
обмакивая её в пузырёк с лаком, ставя затем на блок свой чернильный штамп ОТК.    Блоков на проверку скапливалось немало, но, всё равно, работа не была, ни интересной, ни значимой для него.
   И, первая зарплата его, после месяца кропотливой, но не интересной, работы, в его расчётном
листочке, оказалась, небольшой, всего-то 85 рублей.
      Невольно припомнилось, как в последние дни службы на Дальнем Севере, командир технической эскадрильи, капитан Малышев, узнав о скорой демобилизации Сергея, просил его остаться на сверхсрочную.
    Говорил, что тогда его оклад, при бесплатном питании, только в первый год будет не меньше 100 рублей в месяц, а, в последующие годы службы в Заполярье, будет постоянно и неплохо расти.
    Также, год службы в Заполярье будет ему засчитываться в будущий трудовой стаж за полтора.
 -  Много народа, много матросов перевидал я здесь, на аэродроме.      Скажу сразу, что ты и тру –
женик отменный, и радиомеханик толковый, и, с такими специалистами любому командиру служить
 легко. 
-  Подумай, Сергей, прошу, хорошенько подумай и взвесь всё…
    Но сильнейшей была тяга к дому, к Новгороду, где его заждалась  мать  и,  к полузабытым за три года, давно не виданным  друзьям-мотоциклистам  из городского автомотоклуба “ДОСААФ”…    
    И, всё ещё оставалась, не исчезала, странная и, не совсем понятная ему, надежда увидеть, встретить в родном  городе Люду…
    А деньги там, в армии, для него совершенно ничего не значили.
    Всякий день он был накормлен, одет и обут.   Оттого, за все три года службы, у него не было повода задумываться о значимости денег.   Теперь, он дома, в своём Новгороде, куда так стремился, но денег
пока что, мало получает   демобилизованный воин.    При этом, комплексный обед в заводской столовой стоил очень дёшево, меньше рубля.
     Правда, на Дальнем Севере их, матросов и сержантов технической службы авиаполка, кормили лучше.
     Потому что в Заполярье служба была непростой.
     Получку, деньги, кроме тех, что он собрался отдавать матери на продукты, он собирался потратить, в основном, на покупку новых рубашек и брюк и прочей нужной одежды.
     Зато, в цехе было полно молоденьких девушек и, это вполне примиряло с неинтересной работой.
     Даже в его закуток они приходили, если надо было какой-то неверный, по номиналу, элемент, или случайно сломанный, срочно поменять.    И, сами приносили, отдавая ему в руки исправленные блоки.
      И, все, конечно, не без любопытства, потупя глазки, вежливо здоровались с ним.
      Иные не привлекали его внимания, но приходили и симпатичные, стройные и большеглазые, и
 Сергей, невольно, их с удовольствием оглядывал.
      К концу месяца работы накапливалось всегда так много, что утомительно было ему сидеть, почти, не разгибаясь над большим количеством радиоблоков, проверяя их.
    Он вставал со стула и прохаживался по небольшому свободному пространству в закутке, разминая ноги, и, заодно, пальцы рук.
    Тут же, практически рядом, на стеллажах, проводилась окончательная настройка собранных радиостанций настройщиками.   Подавляющее большинство из них были немолодыми дядьками, иные уже с сединой в волосах.  Часть из них тоже бывшие моряки, давно отслужившие действительную на флоте.     Один, самый молодой из настройщиков,  амечая, что Сергею томительна работа контролёра и не по душе, сказал, однажды ему:
  - Присматривайся к нашей работе.   Глядишь, и подучишься и перейдешь к нам, в настройщики.
  -  Не вечно же тебе пайки лакировать!     Не для мужика работа.   Тебе, молодому, да после службы, деньги сейчас, ох, как нужны.   Притом, погляди, вокруг, сколько девчат  в  цехе.
  -  Главное, тут  не зевать.   Вижу, что ты свой брат, матрос…

    Бесспорно, надо ему перейти в настройщики.    Интересная и, самая достойная у них работа
 в цехе и на заводе.   Да и зарплата втрое выше, чем у него, контролёра ОТК…
    И, слова о цеховых девушках Сергею, конечно, также были не безразличны.
    Былая его привязанность, всегда румяная Люда Агаркова, что вспоминалась в армии, особенно, в самые первые дни службы и в последние, куда-то пропала из города, похоже, бесследно, потому что за целый месяц после возвращения его в Новгород, он её нигде на улицах города не встречал.
    Наверное, уехала, вернулась в своё родное Пестово. 
    Почему?    Непонятно.
    В последнее лето перед призывом, неподалёку от его дома, на восточных пустынных задворках улицы Радищева городской строительный трест, выровняв площадку, очень быстро построил два общежития для молодёжи, чтобы привлечь её на стройки едва-едва  восстановленного и неуклонно растущего Новгорода.
    Строители подвели к общежитиям водопровод и электричество.    И, заодно, поставили возле дома Сергея водоразборную колонку.     До неё, на ровной лужайке, рядом с его домом был колодец с дощатой будкой сверху, с журавлём и откидной дверкой.    Также они возвели небольшую котельную для центрального отопления в общежитиях зимою, так что в них были все городские удобства, включая тёплый душ.
    Ещё между общежитиями был построен и стоял, сверкая светлыми новыми окнами, клуб отдыха молодых строителей, с танцевальным залом и с библиотекой на втором этаже.
    Оттуда вечерами стала призывно доноситься музыка.   Наверное, там устраивались новомодные танцы под радиолу.   Поставил любимую пластинку и танцуй.  Сергей, который ходил прежде на танцы в городской парк на далёкую “Весёлую горку”, что нависала высоким своим забором почти над Волховом, рядом с Кремлёвскими стенами, решил наведаться туда.

   На “Весёлой горке” было и тесновато танцевать, и, гремела оглушающая музыка и городские девушки приходили, почти всегда, одни и те же.  Часто не очень привлекательные, или не первой молодости.    Симпатичных девчонок там было мало, словно на симпатичных был неурожай, в после –
военные, трудные для страны годы.
   А, может быть, симпатичные  девушки танцевали, собирались  на других, неизвестных ему танцплощадках.


   Погожим светлым июльским вечером, Сергей, решительно пошёл к клубу на бодрые, ритмичные,  отчётливо слышимые возле его  дома,  звуки танцевальной музыки.
   Рядом с приоткрытым входом, близ крылечка, он увидел четвёрку крепких парней, видимо, местных комсомольцев-строителей с красными повязками дружинников на рукавах закатанных рубашек.
    Это было хорошо.  Значит, здесь, точно, не будет петушиных разборок и потасовок, что случались
                -4-
 на “Весёлой горке”, и рядом с ней, в полутьме кремлёвского парка.    Он, неторопливо и, с любопыством предстоящих встреч и новых впечатлений, несмело вошел в светлое большое помещение. 
    Никто там, похоже, не обратил на него внимания.   Парни и девчата танцевали, уходили и приходили, кому как хотелось.
    На радиоле сменили пластинку, и она обрадовала давно знакомым, с послевоенного детства, близким и родным, напевом:

                Снова замерло всё до рассвета
                Дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь
                Только слышно – на улице где-то
                Одинокая бродит гармонь…

     Под славную, задушевную, давно известную ему мелодию, примерно, с десяток пар кружились в просторном, квадратном зале, а группки нетанцующих парней и девушек стояли, о чём-то разговаривая, раздельными кучками, возле чистых больших окон.
      Сергей, скрывая волнение в ожидании нового знакомства, неторопливо пошёл к свету окон, рассматривая  стоящих там девушек.
    И увидел, что ближайшая из них, выглядела вполне подходящей для танца и для знакомства.
    В лёгком платьице цвета спелой рябины, подчёркивающем свежий, здоровый румянец деревенского лица, девушка, внимательно ответно рассматривала Сергея.
     Сергей, подойдя вплотную и, волнуясь всё больше, стеснительно сказал:
  - Добрый вечер.    Можно Вас пригласить на танец?
    Улыбнувшись, незнакомка молча кивнула, будто ждала, именно, его, до сих пор ни с кем не танцуя.
    Сергей несмело протянул навстречу девушке руки
   А, радиола вновь ободряла и призывала и к танцу и к новому знакомству мечтательным негромким распевом:
                То пойдёт за поля, за ворота,
                То вернётся опять,
                Словно ищет в потёмках кого-то
                И не может никак отыскать…

    Неожиданно крепким оказался стан у девушки, не то, что у городских девушек, с “Весёлой горки”, и жёстковатой ладошка.   Да, в деревнях не бывает, наверное, кисейных барышень, поскольку, с детства они, приучены к труду и родителями и нелёгкой деревенской жизнью, подумалось Сергею.
    Впрочем, проживая в городе, он тоже не был избалованным, маменькиным сынком.
    Семилетнюю новгородскую школу № 5 в Колмово, он окончил в пятнадцать лет.
    Небольшой зарплаты матери, работавшей на втором кирпичном заводе, вместе с пенсией за погибшего на войне отца, едва, едва хватало ей с ним и младшим братом на месяц.

    Его сосед по дому, замкнутый Витька Поспелов, который учился в одной с ним школе, но кончил
её годом раньше, всё прошлое лето помогал матери на рыбозаводе.  А, зимою стал ходить  в обновке, в  тёплой меховой шапке из светлой овчины.  И, через день, после выпускного вечера, Сергей попросил мать узнать, можно ли ему подыскать подходящую работу на кирпичном заводе.
    В начале следующей недели мать, собравшись на работу, взяла его с собой на свой 2-ой кирпичный завод, где нашлись простые, посильные подростку, вспомогательные работы.

     В первый день Сергею пришлось заполнять черпаки ковшового эскалатора, набирая лопатой порции   алебастра из большой кучи на бетонном полу.     Работа была простой, но утомительной.
    Ненасытные пустые ковши беспрерывно поднимались снизу, требуя порции алебастра.
    Через час у него заломило спину.    Словно услышав его, 
пришла мать, и двадцать минут он отдыхал, пока она мерно швыряла алебастр в беспрерывно плывущие наверх ковши.    Через полчаса она ушла.
    И, хорошо, что ему, как малолетке, не пришлось работать весь день.   Утром он неохотно собирался на завод.   Зарабатывать деньги оказалось труднее, чем представлялось.    Наблюдая, замечая его состояние,  мать сказала, что в следующую  неделю он будет следить  за   резаком,  разрезающим  сформованную ленту из глины на отдельные кирпичи.  В конце месяца, надев грубые рукавицы, он перекладывал из вагонеток, готовые, прямо из печи, ещё тёплые, кирпичи на деревянные поддоны.
    Велосипед, велосипед был несбыточной мечтой мальчишки в скудном послевоенном  детстве.   
    Но за вспомогательные работы матери доплачивали немного.   Оттого, через месяц, он сразу согласился с предложением школьного дружка Володи Петрова вместе поработать на стройке подсобниками у бригадира каменщиков, давнего знакомого его отца.
     Вначале было тяжко работать на стройке, но, постепенно, они втянулись, стали привыкать.
    И, матери теперь не нужно было занимать денег до получки, как было раньше. 
    А когда он принёс домой, однажды, целых 800 рублей, на глазах матери, выступили слёзы и она закрыла  лицо полотенцем.

     Там, на стройке, он видел, что у девушек-штукатуров работа тоже несладкая, хотя и считалась женской.     С подноской тяжёлого раствора вёдрами с наружного лифтового подъёмника на этажи и
укладкой его мастерком на деревянный щиток, удерживаемый снизу за короткий столбик левой рукой.
     Чтобы, затем, c этого сильно потяжелевшего щитка, набрасывать раствор мастерком на стену или
потолок и, далее, тщательно, многократно выравнивать, растирая прилипшие тонкие лепёшки раствора, деревянной растиркой до гладкости, пригодной для окраски всей, как правило, большой поверхности.
    Так давно сложилось на стройках, что бригады каменщиков или столяров были всегда мужскими, а бригады штукатуров и маляров всегда женскими.    Оттого Сергей всё знал о работе штукатуров и маляров. 
     Им, поневоле приходилось быть выносливыми, этим рабочим лошадкам строек.
     Он спросил имя избранницы. 
  - Людмила, произнесла она красными небольшими губками.    Люда, значит, сказал Сергей, сказав ей своё и, слегка отклоняясь и разворачиваясь на каблуках, плавно втягиваясь вместе с девушкой в ритм танца.
     И, почувствовал, что кружиться в вальсе с новой знакомой, не составляет для него больших усилий.
     Девушка была ему послушна в танце, и танцевать с нею было легко.
    Замечательно.  Значит, он будет нынче весь вечер танцевать только с ней.    Если Люда, конечно, не передумает и не уйдёт, вдруг, домой или решит танцевать с другими парнями.
    На «Весёлой горке» всякое бывало.
    А здесь, в клубе строителей всё складывалось хорошо и, здесь танцевать ему нравилось.
    И они кружились вновь и вновь, втягиваясь в танец, раскрасневшись, разогревшись, под мягкий, чарующий голос  Майи Кристалинской:
               
                Ты глядел на меня, ты искал меня всюду…

    Всего за год, однажды появившись на одном из новогодних телевизионных “голубых огоньков”, никому не известная, молодая певица со звонкой фамилией быстро покорила всю страну приятным голосом и мягкой задушевностью.
     Под очарование её голоса вечер и прошёл славно, пролетев почти незаметно.
    Прощаясь с Людой, которую ждали подруги, Сергей сказал, что рад знакомству и постарается прийти
сюда в следующую субботу.     В ответ, девушка молча, показалось даже, без особой радости, кивнула.
   В следующую неделю, сразу после танцев, она познакомила Сергея с близкими подругами, Ниной, Валей и Катей, с которыми, проживала в одной комнатке женского общежития.
     Ее подруги тоже выглядели крепкими, независимыми девушками.    Особенно, Нина, рослая, смешливая, русоволосая.     Из тех, что нигде не пропадёт, не испугается любой работы.

     Постепенно он все более узнавал о Люде и её подругах.   Конечно, они работали в одной молодёжной бригаде штукатуров и маляров.     В то время, как городские девчата поступали в медучилище,
электронный техникум или в пединститут, деревенским их сверстницам путь к городской жизни открывался только после работы на стройках города.      “Новгородстройтрест” гарантировал, в будущем, по – лучение квартиры в Новгороде всем достойным работникам.
   В общежитии Люды порядки не были строгими.     На входе никто не дежурил, как было в общежитии пединститута, куда, однажды Сергею довелось провожать девушку с Весёлой горки в тёплом полумраке позднего июльского вечера.
    И, если, вдруг, Люды не оказывалось в клубе, Сергей направлялся прямо к её комнате.    И, никто вокруг не придавал этому особого значения.   Там, иногда, он видел и парней-строителей.  Случилась даже неприятная встреча Сергея в общежитии с малознакомым верзилой, которого он дважды видел возле клуба.     Мужик этот, лет сорока, казавшийся Сергею пожилым, чуть ли не стариком, степенный
и сумрачный, никогда не заходил в клуб.    Он дожидался, когда подойдёт его приятель, такой же большой и одного возраста.    Приятель тоже чаще был с сумрачным лицом, скорее всего, до начала желанной совместной выпивки.
   Зачем, он пришёл в женское общежитие, было непонятным. Похоже, нынче он был уже нетрезвым.
   Увидав Сергея в маленьком коридорчике, отчего-то, неприятно скривив лицо, он, направился к нему, засучивая правый рукав рубахи.    Сергей хладнокровно ждал его, не двигаясь, стоя возле входной двери.
   В момент, когда пьяный, подойдя, замахнулся, Сергей чуть присел.   Кулак нетрезвого мужика врезался в стекло двери, разбив его со звоном брызнувших осколков.     Не дожидаясь, пока кто-нибудь выйдет на шум, Сергей вышел в распахнутую ударом дверь, даже не взглянув на отчаянно, громко матерившегося сзади верзилу…

     Недавно он купил книжку знаменитого Анатолия Харлампиева, родоначальника борьбы самбо, что означало самооборону без оружия.  О нём он слышал не раз в спортивных передачах центрального радио. В предисловии прочёл, что автор в поисках лучших приёмов самообороны изучал в поездках по
большой стране многие виды борьбы разных народов запада и, востока, включая борьбу на поясах, а также дзюдо, карате и другие, менее известные и самобытные.

     В книге были рисунки и фото многих боевых стоек и приёмов, полезных при угрозе внезапного на –падения.     А, также рекомендации по укреплению здоровья c помощью специальных упражнений.
     Автор подчёркивал, что в опасных ситуациях, необходимо избегать атаковать первым, используя
в свою пользу и натиск, и силу нападающего, выжидая и стараясь оставаться хладнокровным до самой
атаки, до момента нанесения удара.
    Главное, подчёркивал он, всегда сохранять разумное спокойствие.   Нападающий, в начальный момент, при замахе, беззащитен.  И, тут надо его опередить резким отработанным ударом без подготовки .
    Несколько защитных приёмов, включающих быстрые приседы или мягкие уклоны влево и вправо, Сергей отрабатывал с верными друзьями из автомотоклуба, на природе, в перерыве между заездами попросив их пробовать атаковать его с разных позиций.
   Так что, нынче это ему легко помогло избежать нежелательной схватки с верзилой.   Он ушёл, не ввязавшись в драку, только, чтобы не быть замешанным в неприятном скандале с разбитым стеклом. 
   Противный пьяный мужик и так, сам себя наказал.   Да, с одной стороны, его устраивало, что здесь никто не дежурил на входе, но, стало чуточку страшновато за девчат, за Люду, коль сюда мог войти любой посетитель, в особенности, пьяный мужик, или просто дурной малый.

     На следующей неделе, вечером, Люды не было в клубе.     Знакомой короткой тропинкой Сергей направился к общежитию.    И, быстро подойдя вплотную, различил невнятный шум, толи ссоры, толи драки внутри помещения, доносившийся из слегка приоткрытой двери.
    Ускорил шаги, решив, что кто-то, незваный, чужой для девушек, пришёл и обижает их.
   Возможно, тот чурбан, что разбил стекло входной двери недавно.  А сзади услышал ровный моторный рокот медленно подъезжавшего легкового авто.
     Но, внимание его было больше занято малопонятными звуками неясной возни внутри возле двери.
    Сергей резко распахнул её настежь.   К его Люде прилип, бесцеремонно лапая её, парень, молодой строитель, из соседнего мужского общежития, едва знакомый Сергею по встречам в клубе, на танцах.
    Там, в клубе, он выглядел вполне нормальным парнем, всегда трезвым, примерно, одного с ним возраста и роста.  Не раздумывая, сблизившись, Сергей крепко обхватил парня и, оторвав от Люды, сильным толчком колена в спину и руками подтолкнул к выходу, к открытой настежь двери.
    Занятия гантелями по системе упражнений Харлампиева и тяжёлая работа на стройке неплохо укрепили всё тело.
     Самое неожиданное, случилось дальше.     Этот парень, с разгона, после толчка Сергея, возле двери, тотчас попал в объятия молодого милиционера с сержантскими погонами на плечах.
    Наверное, кто-то из девушек, успел вызвать милицию по телефону, который находился возле входа на кухню, в уголке на столике, под деревянным щитом с огнетушителем и, двумя, заострёнными снизу, пожарными вёдрами и багром.
   Так что, Сергей стал, случайно, нежданно-негаданно, чуть ли не героем, защитником девушки, в глазах её подруг.
      В клубе в этот день даже повесили отклик на невиданное событие.     Крупными буквами, на листе ватмана был написан стихотворный куплет:

                Парень, приставал к девице,
                А попал в милицию.

      С того дня к Люде больше никто не приставал.   И, тот парень, после увоза его милицейской маши –
ной, ни разу в женском общежитии не появился.   Так что, Сергей, теперь, почти законно, спокойно заходил в знакомую комнату девушек, встречая там добрые, приятные ему лица её подруг, если, случайно, Люды не оказывалось дома.
   Оттого, невольно, и Сергей, придирчиво, как признанный её подругами, «Людкин кавалер», разглядывал девушку не только в клубе, танцуя с ней, но, и прогуливаясь с ней по коротким дорожкам вдоль небольшой своей улицы  Радищева, когда она уводила его из клуба, если  ей, почему-то, не хотелось   танцевать.
      Всегда румяная, с пухлыми губками, и с небольшой мягкой грудью, Людка, как её звали подруги, была с ним покладиста, улыбчива, но, почти всегда, странно молчаливой.     Отчего-то, Сергей никогда не видел в тёмных, непроницаемых глазах её ни нежности к нему, ни, обычной теплоты девушки к своему парню, танцующему всегда, во все вечера, только с ней, одной.

    Даже, во время прогулок наедине с ним, она, почти всегда, загадочно, непонятно для него, молчала.
    Никогда, ни о своей жизни в родном Пестове, ни о своих стремлениях и планах жизни в Новгороде, она ему   не говорила.     У Сергея возникали даже мысли, что она, просто молча, терпела его рядом.
    Может быть, как безотказного партнёра по танцам.
    Почему к ней приставал тот парень, вдруг, не без его случайного участия, попавший в милицию?
    Чего он хотел от неё?   Что могло быть у них?   Она молчала, а у Сергея язык не поворачивался   начать её расспрашивать.    Люда могла бы и сама обо всём рассказать.

     Оттого, совсем непонятной была и оставалась для него эта молчаливая деревенская девушка Люда
Агаркова из Пестово, как она говорила.   
     Совсем другими, простыми были её подруги.    Они не скрывали своих планов.  После получения квартиры в городе, следующим делом, было обзавестись в городе достойным мужем и, после, обязательно, детьми. 
    А планы Сергея были совсем просты.   Точнее, их вовсе не было.  Вскоре, может быть, всего, через месяц, после того, как он начал работать слесарем-ремонтником, на, самом известном в городе, номерном радиозаводе, придётся ему надолго покинуть свой Новгород.    По радио уже огласили приказ министра обороны СССР об очередном осеннем призыве в ряды Советской Армии.
    Повестку он не получил пока, но, ждал её со дня на день. 

    А, будет ли его, верно, ждать целых три года Люда, Сергей был, совсем не уверен.
    Уйдёт он, не будет его рядом с ней танцевальными вечерами, и, скорей всего, Люда, покладистая с ним, быстро забудет о нём и прислонится к другому парню.   Вполне, такое может случиться, думалось ему.
    Нина недавно сообщила ему в отсутствии Люды, что к ней приходил тот парень, попавший, давно, не без помощи Сергея, в милицию.     Да, от молчаливых девушек, подобных Люде, можно ожидать чего угодно, не без сожаления и неясной тревоги, подумал Сергей, в последние дни, как он был уверен, проживания дома, перед армией, в своём Новгороде.
    К тому же, в конце августа Люда сказала ему, что о танцах будущей зимой, скорее всего, придётся забыть.    Вместе с Ниной и Катей, с началом учебного года, они будут вечерами учиться в городской школе рабочей молодёжи, чтобы закончить 10-ый класс.    И, не будет, не останется у них времени на танцы. Если, только, иногда, в праздники.   Потому что работать и учиться пробовали многие девчонки, да, большинство не выдерживали, бросали учёбу.
     Сергей знал об этом не понаслышке, сам четыре года проучившись в школе рабочей молодёжи.
     Четыре, потому что на первом году, не потянув работу на стройке и учёбу вечерами, плохо высыпаясь, постепенно появлялся на уроках, всё реже.
     И, однажды, бросил заниматься совсем в тот год. 
    А следующим летом, уйдя со стройки, поступил на радиозавод, чтобы работать там слесарем. 
    Был уверен, что работать слесарем легче, чем катать тяжёлую тачку с раствором  и сможет тогда  он работу на заводе совмещать с учёбой вечерами.
  - Что же, наших встреч вечерами, больше совсем не будет?
  - Конечно, нет, будем встречаться.   Я ведь тебе сказала, что будут и праздники и выходные.
  - Да ты, и без танцев можешь приходить к нам.    Мои девчонки называют тебя героем, правда, думаю я, шутят они, но, всё равно, тебе всё можно…
    Непонятно было ему, издевается она или говорит всерьёз.
  - Да, я боюсь, Люда, что у меня, наверное, даже все выходные в этом августе будут заняты.    Завтра   пойду я на занятия в городской автомотоклуб “ДОСААФ”. 

    На завод летом дважды приходил инструктор по вождению и агитировал   заводскую молодёжь, записываться в городской автомотоклуб.   Говорил, что решил создать, из заводских парней, молодёжную новичковую команду.  Такие он видел в Ленинграде, на областных соревнованиях. 
   Сообщил, прощаясь, что скоро в Новгородский автомотоклуб, должны прийти чешские, знаменитые красные спортивные “Явы”, на которых успешно выступают все чемпионы Советского Союза.
    - И знаешь, Люда, я не знаю, кто бы из нормальных парней смог отказаться от спортивной красной “Явы”.
    Люда, как он и предполагал, невозмутимо промолчала.
  -  Ну и ладно, решил про себя, Сергей, обидевшись на её равнодушие.
    Впрочем, и раньше, она была очень часто молчаливой, вся в себе.
    И, день за днём, Сергей постепенно и незаметно, отдалялся от неё, забывая о Люде, всецело занятый, увлечённый попытками покорения трепетно и послушно грохочущего спортивного мотоцикла под ним, мигом, как самолёт-истребитель, пролетающего сотни метров, и по сельскому просёлку за городом,  и, так же легко, стремительно, по едва заметным тропкам вдоль него.   
               
    Отзолотились ласковым слабеющим солнцем августовские дни, но и начавшаяся осень с погожим сухим теплом, позволяла не прерывать удовольствия от скоростных поездок за городом по любым тропинкам и, просто по невысокой луговой траве, тем более, что всё ближе был день сдачи экзамена по вождению.   И, всякий тренировочный день, в конце занятий, Сергей старался на любом горизонтальном
участке твёрдого сухого просёлка вычерчивать ровные “восьмёрки”, необходимые для окончательной сдачи экзамена на вождение мотоцикла, как им терпеливо объяснил их руководитель.

    Конечно, Сергей в те дни почти не вспоминал о Люде.   Так что, случайно и нежданно, повстречав в автобусе Нину, когда ехал в автомотоклуб, виновато улыбнулся ей в ответ на её приветствие. 
    Пройдя к нему, Нина, задорная Нина, улыбаясь, вопросительно сказала:
  - Первым делом, первым делом, самолёты?
    Сергею ничего не оставалось, как, только, молча, согласно кивнуть.   Почему, с Ниной всегда приятно встречаться?   Наверное, оттого, что она приветлива, открыта и улыбчива.   Только, не совсем в его вкусе девушка.   Добрая, сразу видно, но не для него она.    Нина ростом была чуть выше Сергея

     Вскоре вожделенные права на вождение мотоциклом были неожиданно легко им получены.
    Жаль, правда, что время гонок и соревнований, незаметно, вместе с летом, ушло.     Начавшийся сентябрь, напоследок, прощально погрел новгородцев, всего лишь одной неделей с солнечными днями с полётами блистающих нитей паутины над опадающими кустарниками, желтеющими берёзами  и тускнеющей травой. 
    Нежданно, в последний ясный день, на почти пустом просёлке возле деревни Ермолино, когда Сергей выключил мотоцикл, чтобы проверить остаток бензина в бензобаке, его внимание привлекло согласное мерцающее сияние крылышек множества   порхающих стрекоз в ясный тёплый полдень над дорогой и заливистый птичий хор сверху.  Близ дороги рядышком росли крепкий дуб, осина и высокая ель и, невидимые птицы самозабвенно, празднично насвистывали и щёлкали из их крон, ничуть не уступая мастерством весенним трелям соловьёв. 
    Этот, празднично-радостный концерт, льющийся из крон деревьев, был удивительным и странным, оттого, что ни скворцов, ни дроздов, ни даже крикливых соек, давно не видел он в округе.
   Несколько птичек, наверное, от избытка чувств, сорвались с деревьев, трепеща крылышками и поднявшись слегка над ними.   И, также быстро птички сели, снова скрывшись в густой листве.
    По тёмному оперению они были похожи скворцов, но, видимо, это были певчие дрозды. 
    Их восхитительным чудным концертом и закончилась короткая пора тёплой бабьей осени, незаметно, тихо, сменившись тоскливо-равномерными неутомимыми дождями с утра до вечера.
    Только откуда птички небесные знали о последнем золотом дне с безгранично чистым, просвеченным солнцем и, оттого, прозрачным розово-синим небом?   

    Несколько знакомых парней-заводчан получили повестки из горвоенкомата.
    И, исчезли из города.
    Кто на три зимы, а, попавшие на флот, на все, невообразимые, четыре года…
    Ждал повестку и Сергей.
    В один из последних, по его предчувствию, дней его пребывания его в Новгороде, а, это была
суббота, Сергей решился в полдень сходить в знакомую комнатку женского общежития стройтреста.
     Не мог он уехать из Новгорода, не попрощавшись, не встретившись напоследок с Людой.
    Разлука предстояла нешуточная.
    Не на месяц и не на год!
    Но ни Люды, ни её подруг в знакомой комнатке не было.    Там, оказалось, жили теперь, новенькие, незнакомые девчонки, видимо, недавно приехавшие в Новгород.
     Сообщили, что прежние хозяйки переехали в новое общежитие стройтреста, на Ленинградской улице, в доме, что построен напротив Радиозавода.
     Сергей видел это новое четырёхэтажное светлое здание через дорогу от завода, но, не знал, что это общежитие, тем более, что рядом с ним, выстроившись в ряд, стояли, построенные также совсем не –
давно, другие новенькие четырёхэтажки
.   Город быстро, на глазах, застраивался, становясь, на глазах всё более симпатичным и благоустроенным.    Оттого, его улица Радищева, с четырьмя послевоенными домами на отшибе, да ещё со старыми печами в домах и серыми дровяными сараями рядом, казалась ему теперь устаревшим отживающим пригородом.
    Он доехал на автобусе до завода и вышел, осматривая близкие новые дома, стоящие напротив длинного трёхэтажного заводского корпуса с широченными цеховыми окнами и с постоянным дымком над трубой заводской котельной.
    Перейдя дорогу на перекрёстке, подошёл, волнуясь, к новенькому белому зданию, блестящему чистыми стёклами больших окон.
    Будут ли перемены в его жизни с этих его шагов?
    Всё-таки, впереди у него три армейских года.
    Не поздновато ли он задумался о будущем, вспомнив теперь, о Люде, когда впереди годы полной
неизвестности?
    Скорее всего, за эти непредсказуемое время, слишком многое переменится.
    Он подошёл к незнакомому дому.    На новеньких входных дверях не было пока никаких табличек.
    Куда ему идти, где и как разыскать Люду? 
    На его счастье, едва он вошёл в просторный вестибюль, как открылась одна из четырёх одинаковых дверей, и он заметил, быстро увидав, и, конечно, обрадовавшись, Нину.     Она тоже увидела Сергея.
    И, тотчас, но, странно, без знакомой ему улыбки, кратко сказала ему:
  - Сейчас позову Людку, подожди здесь.
  - Отчего же, подруга Люды, не пригласила его войти, как бывало прежде, на улице Радищева, поду –
мал Сергей, с незнакомой тревогой. 
   Сердце его, не подчиняясь, принялось сильно биться.     Дверь снова приоткрылась и, в момент появления Люды, от напряжённого взгляда Сергея не ускользнуло, что он, всего на миг, заметил за ней, внутри, похоже, того самого парня, которого он однажды, оттащил и оттолкнул, от своей Люды, направив прямо в руки милицейского сержанта…
    Сергей изо всех сил старался оставаться спокойным.
 -   Ну и свидание получается!     Понимал, что Люда могла обидеться на его месячное отсутствие, но не мог представить такой, не совсем приятной ему встречи с ней.
     Никак не думал он, не рассчитывал, что вместе увидит Люду и того парня, отброшенного им от неё месяц назад, в женском общежитии на улице Радищева…
    Притом, что вскоре ему придётся уехать и покинуть надолго, Новгород…
    Вот так пришёл он повидаться и попрощаться, с всегда покладистой прежде Людой…
    Правду говорят, что в тихом омуте черти водятся.    Может быть, она, в самом деле, просто терпела его до поры?     Правда, он больше месяца её не навещал.
     Не оторваться ему было от мотоцикла в последние дни проживания в Новгороде, перед призывом.
    Плотно притворив дверь, Люда шла к нему.
    Сергей, сам вплотную подойдя к Люде, всмотрелся в её тёмные глаза, знакомые мало понятной, полной невозмутимостью.             
    Да, точно, она ничуть не изменилась, словно не было их разлуки, пока он пропадал за городом,
 ни разу не появившись в её общежитии за весь август.
    Но, какая-то перемена, едва-едва уловленная им в виде вспышки мимолётных искр в её глазах, случилась, произошла, наверное:
    - Зачем пришёл?   
     Обиженный и её нарочито спокойным поведением и, равнодушным голосом, и огорчаясь странному вопросу, Сергей, осторожно взяв девушку за плечи, легонько развернул её лицом к свету нового чистого окна, пристально, почти уверенный в ненужности прихода к ней, вглядываясь в глаза Люды.

   - Сам не знаю.    Просто захотелось увидеть тебя, твоё лицо и твои глаза, напоследок, Люда Агаркова…
   - Увидел?
   - Да, увидел, только совсем, совсем не то…
   - Ну, всё, некогда мне сегодня, прощай! 
    Сергей, расстроенный, ещё не понимая чем, удивляясь своему внешнему спокойствию, но, с тем же
cильно бьющимся сердцем, покорно убрал пальцы с тёплых плеч девушки.
     Бессильно опустив голову и, резко повернувшись, он быстро пошёл прочь, не закрыв за собой дверь, забыв о ней.
    Вслед, из приоткрытого окна второго этажа до него отчётливо донеслись звуки, модной, популярной в те дни на всех танцплощадках города, латиноамериканской песенки:
 
                Прости меня, но я не виновата,
                Что я любить и ждать тебя устала…

     И, жалостливый мотив, и грустные слова песенки всё преследовали его, пока он долго, долго добирался домой пешком, замедленно проходя мимо автобусных остановок. 
   Некуда было ему спешить, как герою старинного романса:

                Ямщик, не гони лошадей…
                Мне некуда больше спешить
                Мне некого больше любить
                Ямщик, не гони лошадей…

    Случилось-таки худшее.   Сергей понимал, догадывался, что Люда может не простить ему долгого отсутствия, но, правда, как сказала Клава, в те дни для него было “первым делом, первым делом самолёты”.
    К сожалению, его надежда, что Люда простит ему долгое отсутствие, его увлечение мотоциклом, не оправдались.
    Всё казалось ему в осенние и, конечно, в последние дни в Новгороде, всё хотелось верить, что его  Люда Агаркова , только его и, больше ничья, а она оказалась, вдруг, чужой, а вовсе, не его…
    А, ведь был у них необыкновенный памятный вечер.  Из таких, что не забываются … 
   В последние дни июля, он пришёл к ней, по обыкновению в воскресный вечер, к началу танцев.
   Клуб оказался закрытым.    Они вместе дважды обошли по кругу всю улицу Радищева.   
-  Вместо танцев, гуляем, дышим, улыбнулась ему Люда.      Идти домой ему всё не хотелось.   Он, осмелившись, взял её за руку.    Раньше он не позволял себе таких вольностей.    Она не противилась, но развернула его, явно решив возвращаться в общежитие.

   Едва они подошли к общежитию, над ними несмело засветился уличный фонарь на столбе.
   И, странно отразился в широко раскрытых девичьих глазах.    Этим манящим блеском белков глаз,
Люда удерживала, не отпускала Сергея.    Они вместе отворили дверь в её комнату.   Её подруг не было.   Люда, не говоря ни слова, подошла и села на свою белую  в полусвете, застланную кровать, словно устала от прогулки 
    Сергей осмелел.   Или, это девушка, его Люда привычным своим молчанием направляла его приблизиться, заставляя быть смелее?
     Сергей, послушно, тихонько подойдя к её кровати, где она присела, сел рядышком, обняв покорное тёплое тело в бледном, слишком  медленно темнеющем, полумраке комнаты.
    И, они сидели так, молча, вместе, близко-близко, на её кровати, не двигаясь и не включая света.
    Пришло, охватило незнакомое, приятное чувство тепла и расслабленности и, почему-то, чуточку тревожно было обоим в полнейшей благостной тишине почти полностью затемнившейся комнаты…
    Люда сказала, еле слышно, незнакомым грудным голосом:
    -  Хочешь, я разденусь…
    Не успел он ни подумать, ни ответить ей, как оба услышали негромкий хлопок входной двери обще –
жития и знакомый дружный дробный перестук каблучков, явно её подруг, по напольным доскам входного коридора…
      Что тогда могло случиться, произойти, если бы её подруги не пришли так внезапно?
      Кто знает?  Неведомо…
     Сергей тогда едва успел сесть на табурет возле столика, а Люда метнулась к выключателю…
     Они, оба, о том вечере не вспоминали, словно его не было.
     Никогда.
     Но Сергей о том вечере помнил.
     И, был уверен, что, Люда осталась прежней, доверяющей ему.
     А, нынче она, выходит, прислонилась к другому парню, как ему, приходило, иногда, в голову…
     Но долго ему переживать о неожиданном памятном грустном прощании не пришлось.
     В первый, после праздников, день ноября, пришла повестка из военкомата:

              10-го ноября…
              Согласно приказу министра обороны СССР …
              Надлежит явиться по указанному адресу, имея смену белья…

     Сергей вспоминал о Люде только в первый трудный месяц службы.  А, потом, за многие армейские дни, очень редко думал о ней.  И, снова вспомнил о ней, только в конце службы и после возвращения в Новгород, заметно застроившийся и похорошевший за долгие три года его отсутствия.
    Была очень слабой надежда вновь встретиться с Людой, помня давнее, не забытое, им прощание. 
    Но, мало ли, что могло случиться, вдруг…
    Теперь он в родном городе надолго.
    И, когда хочется верить в лучшее,  надежда остаётся…
    А, в общем, прав его цеховой наставник, настройщик Иван.
    В цехе, было как в популярной песне Утёсова – так много девушек хороших…
    Оттого, он замечал зоркими глазами, проходя по длинному проходу вдоль цеха, что иные из них,
монтажниц блоков радиостанции, почти, как в задушевной песне одессита Утёсова, 
молоденькие и, довольно, симпатичные.    И, почти всегда, с любопытством, провожают его девичьими глазами, проходящего утром в дембельском флотском бушлате, мимо их монтажного 
конвейера.

     На первую субботу начала декабря в заводском Доме Культуры имени Попова назначен был праздничный вечер чествования ветеранов завода.     Красочная афиша на стекле двери заводской проходной приглашала на вечер всех работников предприятия.  Тот самый настройщик Иван, что советовал ему перейти из ОТК на настройку, пообещав помогать Сергею, проходя рядом через проходную, кивнул на афишу:
  - Не пропусти, сходи.   И, буфет будет и танцы.   А танцы у нас под духовой оркестр.  Не пожалеешь.
    Сходить-то можно было бы, и хотелось, да из необходимой для праздника приличной одежды, Сергей смог купить пока только светлую рубашку.     Мать предлагала купить и брюки и ещё одну рубашку на смену, но, он решительно отказался брать у неё деньги.
    Решив, что заработает на всё необходимое самостоятельно, он старался не менять своего решения.
    Потому что, пора, пора, пора становиться ему взрослым…
    А, для вечера нужен костюм, или, хотя бы новый пиджак, на который он пока не сумел заработать с его скромной зарплатой.    Так что, из контролёров ОТК нужно, точно, быстрее уходить ему.
    Оттого, он, в свободные от основной своей работы, минуты, вначале только урывками, стал внимательно знакомиться с описанием устройства корабельных радиостанций и инструкциями по их наладке и регулировке, и, если не было на его столе блоков на проверку, наблюдал их настройку, подходя чаще всего к настройщику Ивану.    Тот охотно, кратко пояснял приёмы настройки, поочерёдно щёлкая чёрными пластмассовыми переключателями на жёлтой передней панели радиостанции.

     Сергей видел по схемам, что устройство корабельных радиостанций, в целом, сходно с хорошо знакомыми ему, авиационными, самолётными рациями.
     Разница была лишь в большой массе корабельных радиостанций и, соответственно, в их выходной мощности.
     С изучением интересной, кропотливой работы настройщика дни и недели стали проходить для Сергея быстро.
    На аэродроме радиоаппаратура самолётов была настроенной, готовой к работе.   А, в случае возникновения неисправности, обыкновенно, отказавший блок сразу менялся на исправный из комплектов аэродромного “ЗиП”-а, хранящегося в ТЭЧ, технической эксплуатационной части, так что, оставалось лишь, подключив его, проверить  на работоспособность.    И, вторичных отказов никогда не было.
    Там, на аэродроме, от его внимательности и смекалки напрямую зависело лишь время определения возникшей неисправности и адрес конкретного блока отказавшей рации или штурманского оборудования и, следовательно, время простоя радиокомплекта в ремонте.   А, если самолёт должен быть готов к взлёту срочно, приходилось работать аврально целой технической бригадой, вместе с офицерами, быстро заменяя отдельные блоки штурманской аппаратуры или связи.
   Чтобы потом, в тёплом, хорошо освещённом помещении ТЭЧ, на удобном верстаке, спокойно найти первопричину отказа, то есть, конкретную вышедшую из строя деталь большой электрической схемы. 
     В цехе, напротив, всё приходилось начинать “с нуля”.  С постепенной настройки блоков питания
 будущей радиостанции, начальных “кирпичиков” её, затем “оживляя” подключаемые к питанию, всё более сложные блоки, составляющие полный комплекс корабельной радиостанции.
    Приходилось, при настройке, постоянно замерять частотомером работу всех многих контуров, добиваясь сохранения нескольких выходных частот при переключении диапазонов, а также рабочего размаха по мощности сигнала…
   Притом, что все в цехе, начиная с мастера Лёши, называли эту работу настройкой, а, специалистов настройщиками, по документам нормировщиков, они были регулировщики радиоаппаратуры.
    Но, по мнению большинства заводчан, регулировщики были на дорожных перекрёстках, а в цехе работали настройщики.
   В лучах ярко-жёлтого мартовского солнышка быстро, незаметно потемнел белый февральский снег в кремлевском парке, чтобы вскоре бесследно исчезнуть в первые дни, начавшегося тёплого апреля.
    И там, под прозрачным солнечным небом, заметно набухли крупными почками голые сиреневые кусты, отзываясь на приход весны, а под ними лезли из тёмной прогретой почвы, пробиваясь, острые зелёные иглы травы …

               
   А в мире нет весеннего спокойствия.    Американцы нагло терзают, бомбят далёкий от них, мирный,
маленький Вьетнам, бесчеловечно поливая сверху деревни напалмом, сжигающим всё и вся дотла …
 Сергей прочёл на днях в “Комсомолке” о том, как капитан вьетнамских ВВС на сверхзвуковом советском истребителе “Миг-21” сбил огромный стратегический бомбардировщик “Б-52”, “Суперстратофор –
трест” с грузом напалмовых бомб на борту.    Тот на земле от своего напалма сгорел очень быстро…
    Молодец капитан!     Проучил наглых американцев.
    И наступило, ожидаемое теперь всей страной, 12 апреля, когда весь мир узнал о первом космонавте планеты Земля, и увидел широкую славную улыбку Юрия Гагарина в белом гермошлеме с гордыми большими буквами  “СССР”…
    Новый праздник День космонавтики быстро привился.
    В XX век обычным стало ускорение технического прогресса, но как стремительно развивается современная наука!    Взлетают новые космические корабли с новыми космонавтами.   И, теперь, их всё прибавляется и новых становится труднее запоминать.  Вместе с новыми, большими, теперь уже пилотируемыми станциями.
    Первым был “Восток”, затем взлетали “Союзы”.    Теперь, над планетой парят, летают “Миры”
    Страна, всего за два десятилетия после страшной войны, вышла в передовые по развитию науки.
    Но, это там, в столичных институтах и на новейших предприятиях, в закрытых лабораториях и институтах…
    А, на его новгородском радиозаводе, в выпускном цехе, главный бич – неритмичность производства.
   Все, от директора, до мастера участка, требуют, требуют, требуют, чтобы месячный план был вы –
полнен. 
    Чтобы успеть отчитаться в завершающий день, и, не важно, если даже он приходится на выходные…
    Никто не смеет отказаться.     Все, послушно приходят отработать на заводе в последний день
месяца.   Нередко приходится работать, забыв об отдыхе, и в два последних дня месяца из-за привычного всем позднего прибытия комплектующих радиодеталей на завод, тоже в последние дни месяца.

   И, день рождения Сергея 29 апреля, которому он был раньше рад вдвойне, поскольку вместе с ним наступало долгожданное, майское, почти летнее, тепло, получалось, был, теперь, не вполне удачным днём.
    Накануне, привычно долго, пришлось пробыть на заводе.    Оттого, дома поздно поужинал и поздно лёг.
   Но, отчего-то, проснулся довольно рано, с добрым ощущением, что неплохо выспался.   Только лень было сразу вставать. Впереди был рабочий день. Так и лежал в постели, не вставая, как ленивый школьник, пока не услышал в прихожей бодрый голос давнего друга Кольки Михайлова.
     Мать ему негромко отвечала, говоря о позднем приходе Сергея с завода.
    Колька сказал ещё что-то и ушёл, судя по негромкому, осторожному хлопку двери в прихожей.
    Мать едва слышно вошла и, так же тихонько, тотчас вышла.
    Лежать Сергею расхотелось сразу, едва прикрылась дверь.   Встав, тотчас заметил на столе плитку шоколада.     Откуда она?   Оглядев стол, увидел внизу увесистый свёрток в сетке, рядом со столом, обёрнутый внутри газетами.    По заголовкам: “Известия”.     А, именно, их выписывает друг Колька. 
     Поднял сетку.   Ого!   Увесистая…
  - Вот даёт друг Колька!     Сверкнула серебром головка тёмной бутылки “Советского шампанского” и в тон ему, празднично засветилось золотое тиснение крупной строкой “Сергей Есенин” на синем коленкоровом переплёте великолепной толстой книжки стихов.
    Захлестнуло сердце жаркой волной.
  -  Чёрт возьми!    С такой работой он забыл, что у него нынче день рождения.
   - Что же Колька смылся так быстро и беззвучно!
   - Славно жить на свете, когда есть верные друзья!
     И, в цехе, его долго грело тепло от нежданного прихода друга детства с подарками…
   - Славно жить на свете, когда у тебя есть верные друзья, хотя, порой, в этой жизни творятся странные вещи – думал Сергей, садясь за свой рабочий верстак.
     А, ласковым днём второго дня мая, в субботу, он встретился также с давними друзьями, мотоциклистами, которых не видел долгих три армейских года.
    Встретились нежданно, но, так, словно все договорились, о встрече заранее.
    Ласка весеннего солнца и теплынь в городе вытянули новгородцев из домов на свежий воздух и устремившихся к первой свежей душистой зелени Кремлёвского парка и к Волхову. 
    Множество людей вокруг проходили тут, прогуливаясь семьями с детскими колясками.
    Друзья дружно, тесно уселись, устроившись на скамьях, возле пустующих с утра качелей в пока прозрачном, светлом парке, под высоким небом, под весёлые песенки скачущих вокруг зябликов и синиц, почти, как было когда-то, в давние дни последней их осени перед призывом.
     Новгородский автомотоклуб процветал, участвуя во многих соревнования, и в городе, и, нередко, за пределами города, в Ленинграде и в других, известных всем городах большой страны.
    О нём часто говорилось в молодёжных передачах Новгородского радио. 
    Только, похоже, завидная пора их молодечества, их юношеской удали, пожалуй, прошла.
   Они, самозабвенно любившие скоростные, лихие, дымные пролёты над песчаными трамплинами во время общих тренировок, под возбуждающий рёв послушных тёмно-красных чешских мотоциклов “Ява”, в подавляющем большинстве, оставили их в прошлом, похоже, навсегда.
   У большинства, теперь, после трёх лет армейской службы, появились другие занятия и заботы.
   Было знакомо хорошо с ними, но словно чего-то не хватало в доброй компании, ранее проверенных скоростью, правда, сейчас заметно повзрослевших и возмужавших, ребят.
    Похоже, у большинства куда-то испарилась, исчезла, юношеская тяга к грохоту двигателей, к скоростной, как на невидимых крыльях, езде?
    Вернувшись, домой, обедая, успокоился.    Пожалуй, никто не виноват, что они и он стали другими. 
    Золотые дни беззаботной юности их, улетели, испарились, как след сизых дымков мотоциклетных выхлопов...
    Повзрослели, они, точно…
    Не до мотоцикла, сейчас, не до гонок и ему.
    Слишком неопределённой пока что сложилась его жизнь после армии.     Надо поскорей освоить   новую, интереснейшую работу, чтобы прочно встать на ноги, получая хорошую зарплату.
     Ему, теперь, больше двадцати, начало тридцатилетия.  Самая пора, по примеру его друзей и о семье будущей начать думать.   Правда, у них всё сложилось иначе, лучше, завиднее.
    Их милые, в большинстве, живя в разлуке три долгих армейских года, а, иные и четыре, верно дожидались своих парней…
    Просто, им повезло, а ему нет.
    А, страна встречала двадцатилетие Победы.
    Майское переменчивое небо то, хмурилось наплывающими облаками, то, обдавало теплом, высвечивая серебристые седины ветеранов, дружно собравшихся на торжественно расцвеченной Софийской площади возле памятника Ленину, и их многочисленные боевые ордена и медали на праздничных костюмах, блистающие, как трубы близкого оркестра, играющего памятные всем, незабываемые, марши военного времени на своих, начищенных до золотого блеска, духовых инструментах…
    Сколько воспоминаний и горечи и, вместе, редкой, в жуткие тяжкие дни войны, радости, будили они в сердцах собравшихся здесь горожан, в особенности, немолодых…
     И, всё накатывались, с примыкающей к площади улицы Горького, в ярком кумаче флагов и с гроздьями воздушных разноцветных шаров, праздничные колонны новгородцев, шагающих вместе с детьми, заполняя гулким весельем чисто прометенную, после зимнего запустения, обширную площадь.
   Только Сергею было невесело, как всегда ему помнились все дни Победы.
   Оттого, что отец, защитник Ленинграда, не дожил всего полгода до дня первого знаменательного прорыва блокады, когда, и мужественным ленинградцам, и фюреру стало ясно, что Ленинград не сдался и выстоял в кольце врагов, ежедневно нещадно бомбивших и обстреливающих творение Петра.
     Когда Гитлеру доложили, что весной 1942 года ленинградцы вышли на уборку улиц полуразбитого
родного города, он был взбешён…
     А, воевал отец, учитель средней школы с первых, тяжких и горестных дней обороны, пойдя ополченцем, не взирая на положенную учителю “Бронь”.      Их было немало, учителей на призывных пунктах, добровольцев, пополнивших в незабываемом, тревожном “сорок первом” ряды Красной Армии, чтобы защитить город Ленина …
    В первый рабочий день после Праздника Сергей, решительно написал заявление цеховому начальнику ОТК о желании перехода на участок корабельных радиостанций, учеником настройщика, заручившись полной поддержкой Алексея, мастера участка.      В ответ на реплику, всегда недовольного им начальника, сказал, что его нынешняя работа совсем не мужская, и он не хочет больше работать контролёром ОТК.
   И, очень кстати получилось, что в этот неприятный момент, рядом появился, подошёл Лёша-мастер и сказал, что у него по возрасту уходит человек на заслуженную пенсию, и ему нужен новый настройщик.
 -  Тем более что и учиться Сергею долго не придётся.    В армии он уже имел дело с самолётными рациями, так что совсем не новичок в деле настройки и отладки.   
   Начальник заявление нехотя подписал, но с условием, что Сергей отработает контролёром ОТК две обязательные недели. Как положено.   По КЗОТу.
    Не хотелось ждать, откладывать желанный переход, но, пришлось.
    В середине мая стало ему совсем тоскливо.     Сходить в кино, или на танцы было не в чем.
   Оттого, вечерами скука.    Сел, взялся за толстую книгу повестей Константина Паустовского, взятую
в заводской библиотеке.  Читал повести с удовольствием.    Они оказались интересными.
   И взялся ещё перечитывать, забытые было, томики Пушкина, давным-давно подаренные матери лучшей её подругой, учительницей русского языка и литературы.
   В редкие свободные утра начала и середины месяца, в ясные, солнечные выходные, привычно тянуло в автомотоклуб, но идти туда, одному, без старых верных товарищей, не решался.
     Наконец, с очередной небольшой получки купил недорогие бежевые китайские брюки. 
     И смог, теперь, тёплыми и светлыми майскими вечерами ходить, прогуливаться по родному городу и брать билеты в городской кинотеатр “Родина”.
    А, жизнь, вдруг, изменилась так круто, что и о Люде Агарковой Сергей забыл, и о вечерней скуке.
    Совсем.
    А, всего-то, нежданно, негаданно оказался на представлении заезжей театральной труппы в кремлёвском драмтеатре.
    Артисты из далёкого Норильского театра Драмы замечательно играли там “Дурочку” Лопе де Вега.
    Выступление понравилось всем зрителям исполнением на сцене торжества чистоты и благородства.
    Были долгие, долгие аплодисменты зала.      Днём раньше видел этих артистов из Норильска, на своём заводе, идущими к выходу по центру их цеха, прямо из приёмной директора Павла Михайловича Иудина.   
     Видел среди них, рассматривал, Иннокентия Смоктуновского.
     На него указали всезнайки, цеховые девчонки-монтажницы.   Сказали ещё, что завод выкупил все билеты на первый спектакль Норильского театра в Новгороде.   Возможно, именно, из-за участия в нём Иннокентия Смоктуновского.
    Да, выглядит, необычно, как-то, чуточку, не от мира сего… 
    Высокий, непривычно длинноволосый, стеснительный, он шёл, плыл, каким-то, сжатым, в тесной общей группе артистов, и, чуть-чуть сбоку, без пиджака, в светлом   вязаном жилете поверх серых летних тщательно отглаженных брюк…
    Говорили, почему-то, о нём, как о будущей знаменитости, хотя совсем недавно никто ничего о нём не знал, не слышал.  Скорее всего, работало “Сарафанное радио”.
      Говорили, что у него главная роль в новых, пока что, никому не ведомых съёмках на “Ленфильме”
у очень известного в стране режиссёра…
      Но, возможно, это были обычные толки о малоизвестном актёре, слегка выступающем из общей
массы и, потому, тоже, ока, только слегка, очень осторожно, отмеченному знатоками театра и кино…
       
     В театре Сергей сидел рядышком с едва знакомой симпатичной девушкой-монтажницей Наташей.
     Для него вышло всё приятной случайностью.    Она предводитель комсомольцев их цеха и ей выдали в заводском комитете ВЛКСМ целых два билета.
    Подойдя к нему в цехе, она, простодушно, мило улыбаясь, сказала, что ей, умной, много два билета на “Дурочку” и хватило бы одного.
    Так она была искренна и светла улыбкой и, так солнце через стёкла окна прелестно высветило её привлекательную стройную девичью фигуру, что, Сергей, не колеблясь, протянул руку за билетом.
    Но Наташа отдала ему оба, сказав, скромно прикрывшись ресницами, что встретит его у входа …
   Она пришла, к зданию филармонии в Кремле, по обыкновению, с подругами, но, немного не дойдя до входа, решительно оставила их, уйдя одна вперёд, сближаясь с ним, с Сергеем…
     Так, что Сергей, входя в театр вместе с Наташей, спиной чувствовал любопытные взгляды её подруг.
     После великолепного замечательного спектакля следовало проводить молоденькую девушку до её дома, но Наташа сказала, что домой пойдёт с подругами, как она привыкла и как привыкли они…
    Сергей, не подумав, согласился, а, выйдя из кремлёвской арки и наблюдая впереди стайку стройных цеховых девчат, окруживших Наташу, обозвал себя глупцом.
    Даже простой вежливости не проявил, кавалер, называется…
    А, ещё почти моряк, младший сержант авиации Северного Флота, почётно уволенный в запас, в числе первых лучших двадцати матросов и сержантов полка, с  построением  полка на плацу и с торжественным выносом знамени гвардейского авиационного …
   Скорее, наверное, из боязни, толи подчиниться ей, толи увлечься ею.
   А, ничего, девчонка-то!  Славная!
   Главное, глаза, совсем не такие, как у Люды.
   Чистые, с тёплом внутреннего света.   Милые, серые, западающие в душу, глаза…
   И не только её глаза ему нравятся.
   Рядом с нею и приятно и тепло!
   Да, непростительно оплошал он!
   А, может быть поступил так из опасения, что она, вдруг, разонравится ему, и трудно будет объяснять это ей.
   Стало быть, она нравится ему???
   Солнце неохотно, неторопливо садилось, удлиняя тени городских зданий и, как будто, посмеивалось
над ним, бредущим домой в одиночестве после прекрасного спектакля, два часа просидевшего плечом к плечу с молоденькой симпатичной девушкой с внимательными открытыми миру серыми глазами…
    Поднявшись рано следующим субботним утром, решил после завтрака, навестить друга Николая.
    Его мать сказала Сергею, что Коля ушёл подышать свежим воздухом в парке.
    В погожее майское утро с молодою листвой кругом, везде в городе, дышалось великолепно, чудно, но людям свойственно искать лучшего, так что Сергей не удивился намеренью друга…
    Новгород невелик.    Где-нибудь, в кремлёвском парке или в Кремле, они, обязательно, встретятся.
    Проходя почти пустынной после праздников Софийской площадью, издалека впереди заметил Славку Семёнова, контролёра ОТК из шестого цеха, где выпускали телевизионную аппаратуру, начиная от прикладных телеустановок ПТУ, применяемых во вредных производствах, до сложнейших телекамер для телецентров страны.    С ним рядом шла незнакомая, строгая на вид, тёмноволосая прямая девушка в очках, одного роста с крепким Славкой.     Когда Сергей догнал их возле входной кремлёвской арки и поздоровался, Славка предложил присоединиться к ним, сказав, что они с Галей хотят, впервые, подняться на кремлёвскую стену и обойти по ней кругом.    Сергей согласно кивнул.     Он давным-давно ходил по стене вместе с мальчишками своего четвёртого класса.   А, стена с той давней поры, преобразилась после реставрации и выглядела непривычно чистою, как новенькая, только что отстроенная. 
     Едва поднялись на широченную, облицованную свежим кирпичом, стену, где впору, теперь, было проехать на конной повозке, как глазастая спутница Славки, Галина увидала и окликнула девушек, заводских подруг, остановившихся внизу и предложила им также подняться на стену к ним.
      Вот это славный сюрприз!
    Сергей, посмотрев вниз, не без радости, увидел Наташу, стоявшую рядом, с также приветливо улыбающейся им снизу, полной девушкой.    Наверное, она тоже цеховая монтажница, но Сергей, воз –
можно, просто не обращал на неё внимания, оттого, что толстушки его всегда мало привлекали.
     Помня о своей оплошности после недавнего спектакля, Сергей, легко сбежав, поздоровался и протянул руки девушкам, чтобы помочь им подняться.   У Наташи ладошка оказалась тёплой, а у
Маши прохладной.     Зато Маша крепко держалась за руку Сергея, а Наташа легко.
     От Наташи наносило нежным ароматом ландыша. И за несколько секунд подъёма Сергей чувствовал, что пальцы его и пальчики Наташи нежно прильнули друг к другу в тончайшей, никому не заметной ласке…
     Какое выдалось утро!    Лучше не придумать!     Но не успела радость от встречи с Наташей начать греть сердце Сергея, и не успели они вместе пройти треть пути по стене, как, вдруг, из облачка, прямо над Кремлём, на них забрызгало, заморосило лёгким дождиком.

     Наташина подружка, Маша, предложила тотчас бежать под какую-нибудь крышу,
     Маша была одета очень легко, в новомодную тонкую, заграничную кофточку.    Вправду, под тканью её кофточки проступал, просматривался, белый, туго натянутый большими грудями, лифчик…
    Да, подумалось, невольно, Сергею, новомодные кофточки идут далеко не всем девушкам, а, лишь стройным.    Таким, как Наташа, с её тончайшим, кружащим голову, ароматом майских лесных цветов…
    Дождь припустился сильнее, и им пришлось вернуться и сбежать со стены, чтобы весёлой стайкой                быстро добраться до крохотного” Кафе-мороженного”, благо оно располагалось совсем неподалёку, в парке, совсем близко от моста у входа в Кремль, рядом, с чисто промытой дождиком, асфальтовой парковой дорожкой.
     Тут стояла, мигом образовавшись, небольшая очередь.
     Конечно, только из-за неожиданного весеннего дождика, заставшего всех гуляющих в парке без зонтов.
     Выстояв под навесом, дождались открытия и тесно расселись за, маленькие, почти, игрушечные столики.      У Сергея было 5 рублей, и он, щедрым жестом состоятельного человека, заказал всем по бокалу шампанского и мороженному.     Они пили приятно покалывающее искорками лёгкой прохлады, полное вскипающих и лопающихся пузырьков, шампанское из высоких тонкостенных бокалов и беспричинно улыбаясь друг другу, лакомились мороженным, болтая, бог весть о чём.
    Сергей поглядывал на беспечно улыбающихся девчат, но чаще, на Наташу.    И, продолжая шутить, все вместе вышли из кафе.     Над парком радостно сияло солнце, словно недавнего дождя и не было. 
    Даже асфальт высох полностью и выглядел тёплым.     Тут, неожиданно, Слава, посерьезнев, сказал, что у него дома дела и ушёл вместе с Галей.
    Больше домой идти никто не хотел.     После дождика дышалось легко, приятно и, они, неспешно гуляли по посвежевшему тёплому парку, как и множество молодых людей вокруг.
    Едва успели скрыться, уйти Слава с Галей, как Маша заявила, что устала и, что у неё жмут новые туфли.
 - Маша, ты просто жертва моды, добродушно улыбнулась Наташа.   Она предложила посидеть, от –
дохнуть на парковой скамье.    У неё было хорошее настроение, и она сейчас была готова терпеть все капризы подруги.
    Снова на Сергея наносило от неё чудным ароматом ландыша, заглушая терпкий винный запах свежей влажной, нагретой солнцем, недавно распустившейся листвы высоких парковых тополей…
    Очень хотелось ему сесть поближе к ней, но, рядом с ней, разделяя их, сидела Маша…
    Неужели всего один бокал шампанского так подействовал на него?
    Давно он не испытывал такой силы притягательного чувства. 
    Или всё дело в наступившей весне? В весеннем солнце?
    Ах Вы, слабые нежные девчонки!
    Как, Вы сильны, едва ли замечая свою женскую силу!
    Он совсем не представлял, как ему придётся идти, провожая Наташу до её дома, до её крыльца,
как твёрдо решил нынче.   Вдруг, не доходя до крылечка, она просто и равнодушно скажет ему:
- До свиданья!
    Или предложит проводить домой, вначале полную подругу Машу, а их  двери  рядом…
    И она уйдёт, тоже молча закрыв дверь.
    Но нынче майский день выдался благоприятным для Сергея.
    К ним подошла ещё одна цеховая девушка, Валя Григорьева , очень обрадованная встречей.
   - Ой, Маша, как хорошо, что мы встретились!   Прошу тебя, пойдём со мной.    Тут, совсем рядом, сразу за фонтаном с Садко, недавно поставили новые карусели.  Страсть как хочу на них прокатиться.
   Я с детства люблю качели, а на каруселях, конечно, ещё интереснее прокатиться.     Гуляю, ищу знакомых, заводских девчат.   Всё брожу по парку, да бестолку.     Народу кругом полно, а, своих не вижу.
     Так хочется прокатиться на новой карусели, а, одной страшновато.
      Почему-то отдохнувшая Маша быстро согласилась пойти с ней.
     Так, Сергей и Наташа, остались вдвоём.
     От неожиданности они оба чуточку растерялись.
     Сергей, предложил ей пройтись, прогуляться к прохладе реки, к Волхову.
     Ему очень хотелось взять Наташу за руку, идя рядом, но он не посмел.    Скорее всего, винные пары шампанского незаметно выветрились, опустив его на твёрдую землю…
    Кстати или некстати, но, после прохода через кремлёвскую арку к Волхову,  им встретился Николай.
     Сергей, тотчас вспомнил, что в парк он пошёл с надеждой встретиться с ним, давним другом детства
и поблагодарить за отличный подарок к дню рождения.
     Николай, подойдя вплотную, с лёгкою хитрецой во взгляде, церемонно, слегка изобразив поклон, поздоровался.
    Наташа, напротив, открыто, просто, сказала:
 - Здравствуйте! 
   Сергей, подойдя, пожал руку друга, сказав:

  - Колька, ты – молодчина!     Такой подарок мне ко дню рождения удружил!
   Начитанный Николай, глубокомысленно, значительно помолчав, несколько раз окинув Наташу быстрыми взглядами, предложил дойти до Екатерининской горки, где, напротив, внизу, в прибрежной заводи, стоял на приколе старинный колёсный пароход “Калинин”, чтобы взять там прогулочную лодку.
    В самом деле, воздух быстро становился жарким, а влажная прохлада водной массы и, весенняя, синеватая, поблёскивающая водными искрами ширь реки, властно звала приблизиться, чтобы подышать свежестью майской воды.
   Тем, более, на противоположной стороне водной глади, вслед за небыстрой моторкой, шли, не от –
ставая, покачиваясь в такт мерным гребкам длинных вёсел, две стремительные байдарки новгородских спортсменов-гребцов…
     Но лодки на “Калинине” оказались, пожалуй, древнее парохода.   Ветхие, давно не смолёные, со старой краской на боках и с отсыревшими тёмными днищами.     Желание взять лодки для катания сразу пропало.      Пришлось возвращаться под лучами яркого в полдень солнца в зелёную тень кремлёвского парка, заполненную весёлым птичьим гамом и гуляющими новгородцами.
    Там, в парке, Николай, неожиданно их покинул, сказав, что уходит домой обедать, проголодавшись на свежем воздухе.
     Так быстро он ушёл, удалился, что и Сергей и Наташа снова чуточку растерялись, оставшись наедине в парке, заполненном беззаботно отдыхающими горожанами.    И, само собою вышло, получилось, что их руки, вскоре встретившись, вначале легонько и несмело, соединились.
    Снова, как на Кремлёвской стене, их пальцы обнимались, нежно лаская друг друга.
    Время остановилось для них, потому что и тепло солнца и свежая отрастающая листва и зелень молодойтравы и распевы птиц – всё кружило им головы весенней радостью обновления жизни…
    Стало утрами приятным вставать, собираться, чтобы идти на завод.               
    Потому что там, в цехе Наташа, её лицо, её внимательные тёплые глаза, её улыбка…
    Но, наверное, никогда не бывает полного счастья.
    Счастливые люди часто становятся мишенью для уколов несчастливыми.               
    Комплектовщица участка электромонтажа, когда Сергей утром проходил мимо неё на свой участок, тихо сказала, окидывая его пристальным оценивающим взглядом:
  - Повнимательнее надо быть молодому человеку в цехе, где работают бестолковые девчатки…
    Наверное, она видела их где-то вместе, возможно, в парке или в театре и, что-то знает, неприятное ему, о Наташе, но, молчит пока, приберегая отравленные стрелы для верного выстрела….
    Сергей ничего не понял, но, внутренне, приготовился к неприятностям.     Выходя в простор цеха из своего закрытого участка настройки, он, внешне спокойный, почти равнодушный, осматривал всё
пристальным взглядом снайпера на закрытой позиции.
   Но Наташа неизменно встречала его знакомой и приятной ему улыбкой, всяким рабочим утром и провожала его точно также вечером, всегда рассеивая, снимая его внутреннюю напряжённость.
      И, всё же, Сергей однажды заметил, что, возле её монтажного столика, вьюном крутится крепенький   молодчик, пару месяцев назад, взятый в цех учеником слесаря сборочного участка.   
     Дважды, за последнюю неделю месяца, когда нескольким, монтажницам, в том числе и, Наташе, приходилось, по очереди, оставаться в цехе “вечерить”, чтобы допаивать отставленные ранее блоки из-за отсутствия комплектации, молодчик появлялся возле неё вечером в затишье полупустого цеха.
    Заметив, с досадой это, захотелось Сергею и ему, и всему цеху показать, что Наташа его, и, только его Сергея, девушка.
    Едва монтажницы принялись собираться домой, выключая паяльники и снимая белые свои халаты,
как Сергей, стремительно отключив настроенные блоки рации от питания и генератор рабочей частоты
с осциллографом, выйдя из своего закутка, решительно направился прямо к собиравшимся домой девушкам, устремившись прямо к Наташе, предвидя, что его соперник может дожидаться её на улице, на автобусной остановке, что находилась рядом с заводской проходной.
   Он не ошибся.    Только, увидав их, идущими вместе, молодчик, стоящий на остановке, тотчас вошёл и скрылся в подошедшем жёлтом автобусе “Икарусе”.  Следующим днём Сергей видел снова его возле монтажного стола Наташи и её подруг, но заставил себя не обращать внимания на неприятную ему картину.     Возможно, этот “друг” тоже не совсем приятен Наташе, но, не гнать его взашей на виду у всех …
    Если он не полный дурень, сам уберётся восвояси, без стычки.
    И, вскоре, они столкнулись вечером, в последнюю неделю месяца, глаза в глаза возле входа в буфет в соседнем 17 цехе, который располагался этажом выше.
    Самый близкий к их цеху, вечерний буфет, работал, именно, там, наверху, в начале самого большого молодёжного сборочного цеха завода, гордости директора их завода…
    Сергей подходил к входу в буфет, когда дверь его резко открылась и, он встретился взглядом с соперником, выходившем из буфета.    Явно намеренно, тот решил боднуть его плечом в плечо.
     Если бы знал этот салага, молодой наглец, что его выходка закончится едва ли не падением.
    Сергей, всего-то, отработанно, резко развернувшись, уклонившись левым плечом, без замаха, коротко треснул молодчика ребром ладони по шее.     Тот, едва удержавшись на ногах, молча, не оглядываясь, быстро вышел, почти выбежал из 17-го цеха, непроизвольно хлопнув за собой выходной дверью.

     Не знаком, конечно, самодовольный юнец, с книгой Анатолия Харлампиева.    Но, наверное, уяснил, что в стычке с отслужившим сержантом, у него мало шансов.
    И, всё равно, на следующую нескончаемую неделю, Сергей оказался разлучен с Наташей
    В числе трёх лучших монтажниц завода, её отправили в далёкий Тамбов на “Всесоюзный профессиональный конкурс мастерства работников радиопромышленности”.
    Чтобы не встречаться с взглядами её подруг, проходя мимо её опустевшего монтажного стола, Сер –
гей слегка ускорял шаг.
    Наконец, прошла, закончилась, невыносимо долгая неделя…
    Но, едва Наташа появилась в цехе, к великой радости Сергея, улыбающаяся, загорелая и посвежев –
шая, как тотчас её тесно обступили ближайшие подруги с бесконечными расспросами.   И, собравшись идти обедать в столовую, он видел, что снова множество цеховых девчат подошли к его Наташе, обступив, расспрашивая и не выпуская из тесного  кружка.    Только, после вечернего звонка в конце рабочего дня, он, быстрыми шагами, торопясь, пошёл к ней.
    И, ничего не могло быть лучше, ничего он не помнил прекраснее встречного сияния её серых глаз…
    В предпоследний день мая Наташа сказала, что на начало июня заводским комитетом ВЛКСМ намечена автобусная поездка в Пушгоры, в памятные места жизни юного опального Александра Пушкина.
     Поездка приурочена к Дню Рождения Поэта, к 6 июня, по новому стилю.
     Но поедут только комсорги и цеховые комсомольские активисты, поскольку число мест ограничено вместимостью небольшого заводского автобуса.
     Настроение Сергея испортилось, так как ему, тотчас, конечно, захотелось также ехать в заводском автобусе вместе с Наташей, и, хорошо бы, рядом с ней…
    Притом, на обеде его остановил Славка и, улыбаясь, поделился известием, что он едет с комсомольцами в Пушгоры, к Пушкину.     Славка, оказывается, едет и едет даже полненькая подруга Наташи, Маша, а он, Сергей останется, здесь, без поездки, и без Наташи…
     Сергей решил обязательно добиться включения его в состав счастливчиков. 
     Отправился, идя, со слабой надеждой, в заводской комитет ВЛКСМ.    Там, заместитель заводского секретаря, знакомая девушка Галина, в своих строгих очках, ответила ему как-то неопределённо, но, и это было уже неплохо.
    Галина не произнесла твёрдого “нет”, и надежда на поездку не оставила его, а, напротив, укрепилась.
    Сергей загорелся.  Кроме желания посмотреть, увидеть заповедные места, где жил, мечтал, творил
Поэт, ещё хотелось побыть в свободных, почти походных условиях рядом и вместе с Наташей, рука об руку…
     Решился подойти к мастеру Лёше с просьбой помочь попасть в заводскую комсомольскую команду.
     Правда, вначале, подходить с такой просьбой, показалось, ему неловким.    Но подумал, что поездка намечена на второй день июня, когда настроечных работ очень немного в цехе, так что отсутствие его, скорее всего, лишь обрадует остальных настройщиков.
      Оттого, он решительно подошёл к нему с просьбой помочь ему попасть в число заводских комсомольцев, отобранных комитетом ВЛКСМ для поездки в Пушгоры.
     - Ну, что ж, дело молодое, понятное.      Сам ездил когда-то, а, теперь, жена и дочка меня больше, одного, не пускают.   Всякое бывает в поездках.   Ладно, попрошу начальника цеха, чтобы позвонил в комитет ВЛКСМ.   
      Ещё не зная, не выяснив точно, возьмут ли его в желанную поездку, он постирал недавно купленную кремовую рубашку и заново, с флотской тщательностью, отгладил также почти новые дешёвые бежевые китайские брюки.   
  А, после ужина, вышел пройтись, по близкому от его улицы Радищева, тротуару вдоль всегда шумной трассы на Ленинград, чтобы унять волнение ожидания.   Потому что дома не сиделось.  И, здесь, мало – помалу успокаивался, наблюдая череду мерно проносящихся мимо в обе стороны грузовиков и авто –
бусов и редких легковых авто.   
   И, небо, туманное весь день, прояснилось к вечеру и солнце засветило очень ярко и принялось так ласково греть ему плечи, что Сергей обрёл уверенность, что, он, обязательно, обязательно поедет.
      Вместе и рядом с Наташей…
     Солнце не обмануло.  Туманные надежды Сергея сбылись. За день до отъезда Наташа, войдя в его закуток, застенчиво улыбаясь, сказала, что он есть в списке, премированных поездкой, заводских комсомольцев.
     Ничего в эти чудные летние солнечные дни не могло быть лучше, приятней, радостней…
    Спал он некрепко, часто просыпаясь и ворочаясь нетерпеливо, но, поднялся, самым ранним утром, и застилал постель в отменном настроении.
    Оно было не просто хорошим, а, прекрасным, просто праздничным.
 
    Брился и завтракал, сдерживая себя, чтобы не торопиться и не выбежать из дома пораньше, забыв впопыхах, в дорогу что-нибудь нужное, вроде чистого полотенца и мыла или бутербродов.
     Уложил ещё, взял с собой, летний тренировочный костюм.    Потому, что не спросил, где будет ночевать комсомольский народ.  Что-то, краем уха, слышал о палатках.   Так что спортивный костюм не помешает в долгой дороге в автобусе и вполне подойдёт для ночёвки в палатке.   
    Правда, торопиться было совсем не нужно, потому, что поднялся он так рано, как, бывало, поднимался на аэродром по тревоге, а отъезд комсомольцев был намечен на довольно позднее время, на восемь часов, чтобы даже завзятые сони, не опоздали.
    Подойдя к южной проходной, откуда, всегда начинались все заводские поездки, будь то отъезд на
на заводскую базу отдыха на Валдае или на городские соревнования туристов, Сергей увидал, стоящий под окнами заводского КБ, небольшой, жёлтый с красной полосой по борту, заводской “ПАЗ”.
     Кроме Наташи c Машей и двух, работников ОТК из 17-го цеха, и, его приятеля, Славки, рядом с Галей, большинство собравшихся молодых заводчан, парней и девушек комсомольского возраста были незнакомы Сергею, но все были рады и веселы предстоящей поездкой и, улыбались все приветливо друг другу.
      Настроение было приподнятым и хотелось шутить и делать милые и озорные глупости.
     Охватившая Сергея взвинченность усилила радость от возможности побыть рядом с Наташей.
     И, оттого, что они вместе будут рядом много, много часов, в течение целых трёх суток, всё происходящее   незнакомо кружило голову и казалось ему совершенно незаслуженным волшебным подарком судьбы…
    Только, Сергею не удалось сесть вместе.   К Наташе бесцеремонно подсела её подруга, полная Маша, с которой они жили в одном доме на улице Радистов.     Оттого, Сергей уселся на ближний соседний ряд кресел, напротив, так, чтобы постоянно видеть её в автобусе, находясь рядом, на всём пути и улыбаться ей в ответ на её милый, согревающий взгляд серых светлых глаз.
   Молодой народ собрался организованно, чуть раньше восьми часов, заполнив автобус, и водитель тотчас завёл мотор.
   - Ура!   Ура!  Едем, едем!    Отозвались пассажиры-комсомольцы на ровный рокот зашумевшего двигателя.
    Автобус неторопливо проплыл мимо заводских стен, вливаясь, в негустой пока, утренний поток го –
родcких авто на улице Ленинградской, упирающей вдали в развесистые кроны лип и тополей кремлёвского парка, за которыми просматривались всем знакомые зубцы кирпичной кремлёвской стены.
     Затем, развернулся на перекрёстке возле аптеки№ 54, и по улице Лермонтова покатил неспешно к южной окраине города, пока не оказался на прямом Псковском шоссе, устремлённом серой натянутой струной асфальта к Шимску.
     Тут девчата, вначале нестройно, пробуя голоса, а, затем, улыбаясь беззаботно, довольно дружно запели про “ Тачанку-ростовчанку”.   Затем, распевшись, почти без паузы, протяжно и слаженно завели песню из послевоенного кинофильма “Кубанские казаки”:

                Каким ты был, таким ты остался
                Орёл степной, казак лихой…

    Между песнями шутливые замечания и реплики и все, включая водителя, постоянно улыбаются.
    Став необыкновенно прекрасными, продолжались, продолжались счастливые минуты и часы совместной поездки комсомольцев…
    На меняющиеся виды, за окном быстро катящегося автобуса, можно было, не уставая, смотреть как на течение реки, как на огонь домашней печи в его старом послевоенном доме на улице Радищева…
    Проехав мимо Шимска, свернули на дорогу к местечку Уторгоши, чтобы следовать дальше до посёлка Николаева.

               
    Через пару часов пути шофёр остановил автобус и полез в мотор.
    Все вылезли на волю и принялись играть в вольный волейбол без сетки, взятым с собой мячом на небольшой травянистой, с отдельными островками мелких ромашек и жёлтых одуванчиков, полянке.
    Свободные   девчата бросились к близкому цветущему косогору, чудно украшенному белыми пятна –
ми тысячелистника, розовыми цветами лесной герани и бледной синевой полевых колокольчиков в невысокой зелёной травке…
       Вернулись они   крохотными свежими букетиками.
      Зашли снова, в автобус, разогревшиеся солнцем и игрой, и опять пели в пути, смеясь всё громче, порой, подлетая, чуть не к потолку на ухабах, проезжая мимо придорожной деревни со смешным названием Цапелька, постепенно приближаясь к Пскову, сближаясь поездкой и свободою от начальства.
    После участка разбитой дороги, проехав несколько минут по ровному шоссе, водитель снова остановился на обочине, чтобы осмотреть подвеску и шины.

     Пассажиры тотчас все быстро вышли сразу после него и скрылись в густой зелени придорожных кустов по нерушимому правилу:
    “Мальчики налево, девочки направо”.
    На этот раз водитель проверял автобус недолго.     Всё оказалось в порядке, и мерный шум мотора снова пригласил всех занять свои места.
    Достигнув Пскова, вскоре остановились у автовокзала.    Водитель, высадив всех, покатил на заправ –
ку.  А пассажиры тоже были не прочь заправиться, пообедать.    Сытому ехать приятнее.  В полупустом
вокзальном буфете взяли по винегрету, по котлете с пюре и компоту со свежими румяными ватрушками.
      Пришёл водитель и тоже принялся обедать рядом.
     Поев, все расслабленно, неторопливо поднимались и рассаживались по своим местам.   Одни, при –
крыв глаза, принялись дремать, другие, беспечно улыбаясь, рассматривали близкое здание автовокзала и прилегающую площадь, дожидаясь запуска двигателя.     Так замечательно путешествовать молодым на заводском автобусе в ожидании новой дороги и дорожных приключений.
    Как славно, что в дороге нет ни больших начальников, ни командиров над ними…
    Отъехав немного от Пскова, автобус, вскоре повернул по направлению дорожного указателя “Остров”, направляясь к этому невеликому, районному центру Псковской области.
    Дорога к нему, оказалась, на удивление, хорошей, ровной и гладкой.     Оттого, доехали до Острова спокойно и быстро.  Вокруг простиралось, уплывало назад, безмятежное царство российских родных зеленеющих полей, сосновых молодых лесов и, безмолвно куда-то текущих сквозь живописные перелески, нешироких речек и ручьёв.   Всё душистое, свежее, чистое, удалённое и от городской пыли и шума авто в городе. 
   Автобус проплывал мимо серых бревенчатых изб придорожных деревень, с садами и огородами, полускрытыми листвой развесистых берёз, рябин, вперемежку снова с садами, и с зелёными частыми полосками ухоженных грядок на огородах.
     Кругом царила забытая в городе, благостная тишина сельского пейзажа со сладким воздухом.   
    Таким воздухом, казалось, можно было бы дышать, питаться, наслаждаясь, как деревенским молоком
 из прохладной крынки, вытащенной в жаркий день из домашнего погреба…
     Путешествия всегда приятны постоянной новизной впечатлений.     Это краткое время другой, редкой, неведомой жизни для горожанина…
    Миновав, весь в зелени, городок Остров, больше похожий на большое разросшееся село с мало –
этажными домами, но, с удивительно приятной, гладкой асфальтовой дорогой через него и, проехав около часа, решили остановиться для подкрепления сил, а ещё больше потому, что долгая поездка без остановок мало интересна, когда впереди целая уйма времени в пути   в летний долгий день.
     Водитель послушно согласился.     Солнце только, только, словно в раздумье, лениво принялось опускаться над зелёной равниной, но, пока, кругом по-прежнему было безоблачно светло.
     Заехали для стоянки на старую песчаную, рядом с асфальтом, слегка влажную дорогу.    Поблизости увидали обширную, зелёную поляну среди молодых берёзовых рощ, чистую, почти без придорожного кустарника.
     Парни бросили из автобуса, выкатили припасённый мяч на короткую свежую травку, чтобы погоняться на ней в футбол перед близким ужином.
      А, кто-то, из оставшихся возле автобуса, парней кинул клич вначале набрать хвороста для костра.
     Кажется, это был Слава.  Его сразу поддержало большинство, далеко расходясь по окрестностям, чтобы раздобыть, найти подходящие сухие сучья в светлом берёзовом лесочке по соседству с отдельными тёмно-зелёными островками молодых сосен и ёлочек.
   Набрав, сложив в порядочную кучу сушняка, вскоре разожгли её с помощью надранной бересты и запалили большой жаркий костёр, налив до краёв походные котелки чистой водой из лесного, лениво текущего, ручья, устремлённого к дальним берёзовым рощицам.
    Походный костёр быстро сближает и сплачивает путешественников общим для всех теплом.
   Даже летом.    Может быть, потому что и у костра и у домашнего очага много общего…
   Чай с дымком, на природе, всегда приятен в любой неспешной дороге.    Тем более, в волнах соснового аромата и запахов милых простеньких полевых цветов, когда все равны, где нет начальников и подчинённых…
     После горячего чая с домашними бутербродами, всем расхотелось возвращаться в духоту нагретого солнцем автобуса.    И, торопиться было некуда.    Впереди, кроме нынешнего, первого, ещё целых два дня полной свободы путешествия и эти, бесконечно светлые, летние вечера на природе…
     Главная комсомолка, Галина сказала, что в пути у них были запланированы ночёвки в палатках
и можно заночевать в них хоть сегодня, в этом подходящем лесу в хорошую тёплую погоду первого дня их пути в Пушгоры.
     Были взяты две одинаковые, просторные палатки.  Похоже, армейские.  Галина, выждав, пока от –
 звучали фантастические и игривые предложения некоторых парней, сказала твёрдо, что тут всё просто:
-  В одной будут ночевать девушки, в другой парни, добавив:
- Мы не просто заводская молодёжь.    Мы – передовые, лучшие комсомольцы самого известного в
в Новгороде завода.

       Палатки вынесли из автобуса и принялись устанавливать.    Сергею, конечно, хотелось провести ночь рядом со спящей Наташей, чтобы быть ей защитой ночью в непроглядной тьме в незнакомом лесу, но, оспаривать главную ретивую комсомолку, он не стал .
     Нет, так нет.     Палатки были установлены парнями, хотя вездесущая очкастая Галя поучаствовала в их установке.    Вначале она не хотела, чтобы они были установлены слишком близко, затем, чтобы они не были расставлены слишком далеко.     После парни снова отправились набрать хвороста для вечернего костра и к ручью за водой, а, заодно за лапником, для настила его под палатки.
      Когда притащили охапки лапника, установленные, было палатки, пришлось частично разобрать, чтобы натолкать под них лапника.   В палатках вместо подушек уложили, кто портфель с полотенцем и спортивным костюмом, кто рюкзак с похожим путевым набором, и, молодость   позволяла им не испы –
тывать ни малейшего неудобства походной постели.     Солнышко не торопило с ночлегом, и решено было ещё натаскать хвороста для утреннего костра, а перед сном собраться всем на вечерний чай и не гасить костра, пока не догорит.     Чтобы утром можно было быстро его разжечь.
    После вечернего чая, в начинающихся сумерках, путешественники начали расходиться по палаткам.
   Лишь Слава с Сергеем, передумав рано ложиться спать, вскоре, не сговариваясь, вернулись оба к весело потрескивающему ярким пламенем, костру.      Там, Сергей, с тихой радостью, увидел Наташу с её подругой Машей, сидящих на скамеечке, принесённой сюда водителем автобуса    
       Городской житель, он предпочитал комфорт и не пожелал сидеть на притащенных брёвнышках от переправы через лесной ручей.   А Сергею со Славой сидеть на брёвнышках было вполне удобно.
     Разогретые близким теплом, разрумянившиеся Наташа с Машей говорили о том, что здесь, в лесу, рядом с палатками, у костра, с горьковатым дымом, пламенем и искрами, для полной походной сказки, не хватает, вокруг, только волнующей темноты с блеском множества ранних звезд над ними…
    Сергей, напротив, был доволен всем, что окружало его и счастлив…
    Тем, что жизнь стала новой, безумно интересной, оттого, что неожиданно и неразлучно, он едет вместе с Наташей и с лучшими комсомольцами завода в заводском автобусе в гости к великому поэту, гордости России.
    Без его замечательных, давно прочитанных поэм “Руслан и Людмила”, “Евгений Онегин”, “Медный всадник”, без его волшебных стихов невозможно было бы узнать и постичь русскую душу, как и без “Севастопольских рассказов” молодого артиллериста графа Льва Толстого,  без  “Войны и мира” и “Анны Карениной”…
     Когда стал угасать костёр, Слава подложил ещё сучьев.   Повалил вначале плотный горький дым в сторону девчат, так что Маша тотчас пересела к ним на краешек бревнышка, тесно придвинувшись к Сергею. 
   - Ой, какой ты горячий, удивилась она.
   - От тебя прямо теплом пышет. 
    Сергей промолчал.    Да, он родился в прохладной северной стороне, в Карелии и служил на Севере Дальнем, так что тело его, возможно, вырабатывает тепла чуть больше обычного…
     В медленно опускающихся полупрозрачных сумерках они, сидя вокруг костра, слушали негромкое
пение огня с монотонным потрескиванием горящих сучьев, безотчётно следя за редкими звучными росчерками, иногда взлетающих в воздух, ярко вспыхивающих, искр…
    Днём они с удовольствием и много пели в дороге, оттого, молчали теперь, сидя близ огня, причудливо освещаемые кратковременными вспышками пламени.   И, расходиться по палаткам им, по-прежнему, совсем не хотелось.
   Просто сидеть в тихий вечер, в незнакомом лесу у немолчного костра, никуда не спеша, было необыкновенным.   Всё же, ночь и путешествие, сказались.    Когда костёр стал медленно затухать, подкладывать больше сучьев не стали.    Густеющая постепенно темнота и приятная ночная истома неотвратимо наваливающего сна, молча, в темноте и в тишине, развела их по палаткам.
     Удивительно было, что, близ святых Пушкинских мест, отчего-то, перед сном, а, может быть, во сне, в ночной тишине, в палатке, в памяти Сергея, вдруг, зазвучали, всплыли, полузабытые пушкинские строки:
                …Там лес и дол видений полны 
                Там о заре прихлынут волны…          
               
    И, завораживающая музыка ударных, полнозвучных звуков “о” среди других, мягких и плавных звуков  русской речи, будили, являли  душе какие-то, неясные, толи звуковые миражи, толи,  позабытые давным-давно детские воспоминания или  грёзы…
     Чудилось, грезилось ему, что он, чужеземец, появился, вдруг, приехал, в древний русский град Новоград с краснокирпичным высоким Детинцем над полноводной Рекой с ладьями купцов на пристани у берега…   И, на шумном, многолюдном, пёстром Торгу, он, с любопытством иностранца, вслушивается в незнакомый прежде, звучащий мерными приливами речных волн к берегу и откатами от него, мелодичный  говор, невиданных, не слышанных им прежде  торговых людей  Нова Града. 
                -21-
     В великом множестве на деревянных прилавках громоздились мёды, вощина и настойки из мёда и ягод садовых и лесных.    Ещё рядом грудились выделанные кожи и льняные отбеленные ткани.
     Отдельно выставлялась гончарная посуда, и отдельно обувь разная.
     И кожаная, добротная для богатых в непогоду и летняя, дешёвая, для простого люда, плетёная из лыка древесного и много, много было навалено отменной, свежей рыбы…
    Наконец, утомлённый малопонятными и странными картинами, Сергей крепко уснул.
    Утром, они торопливо умывались и, нетерпеливо ждали закипания чайника, успев разложить бутерброды, словно боялись опоздать в гости к Поэту.  Затем, дуя на чашки с горячим чаем у залитого водою костра, также торопливо завтракали.      Успокоились, только заполнив, заведённый заранее водителем, автобус.
     И, добрались, доехали они до желанных Пушкинских гор, как раз, вовремя.
    Там, сразу за въездом с большим указателем, на выровненной площадке, они увидали ярко, празднично освещённые утренним солнцем несколько междугородных красных автобусов “Икарусов”, поставленных в два ряда на обочине вдоль широкой дороги и множество народа возле них, стоявшее живописными оживлёнными группками.
   У большой квадратной демонстрационной доски окрестностей, стоя с учительской указкой в руках, говорил, вещал  собравшемуся народу,  известный всей стране, по многим телепередачам, непревзойдённый мастер устного рассказа и признанный пушкиновед, широко улыбающийся, обаятельнейший Ираклий Андронников.   Завершением его превосходной краткой лекции прозвучали слова, когда-то, с благоговением, однажды, прочтённые Сергеем.   
    Музыкой, божественной мелодией прозвучали для него здесь, в Пушгорах,  бессмертные строки, произнесённые завораживающим голосом мэтра:
 
                … Вновь я посетил
                Тот уголок земли, где я провёл
                Изгнанником два года незаметных…
 
    С этими звуками Сергей, почти забыл обо всём, чем жил до поездки. 
    Он находился близ святых мест, где жил, томился, мечтал, и, конечно, любил  Поэт, как только что, своим бархатистым голосом увлекательно повествовал приезжему люду Ираклий Андронников…
    И, едва они, оказались в окрестностях Михайловского и подошли к заметному издалека невысокому зеленоватому домику, полускрытому  свежей душистой зеленью примыкающего сада,  как вдруг, отчего-то, словно душа опального  Поэта  навеки осталась здесь, и незримо и невесомо  парила над бережно сохраняемым местом давнего его уединения,  всякий раз, о чём бы ни подумал Сергей, мысли его, к безмерному счастливому удивлению, волшебным образом и  независимо от него, становились, звучали стихами... 
   И, в его доме, где они сплелись из слов и звуков, из капель июньского дождя и тихих, в подоконник, стуков:
                Поэта печальных мыслей хоровод неслышный
                Запечатлён наброском беглым на листке…
                Оставленным в тоске вечерней Александром 
                И, кажется, забытым навечно на его столе…

   А, тот, давний хоровод воспоминаний, кружился перед ним, наверное:

                В дни поздней осени, не праздничной, не пышной
                Лишённой красы   осенних цветов и трав
                Когда поэта взору невыносимо грустны, лишни
                Картины липовых аллей пустынных и дубрав...
               
      И, стихи продолжали звучать в крохотном, пустом, навеки заброшенном домике Няни:

                Ушла, покинула Сашу, верная  его подружка
                Ни сказок ему не расскажет, ни поправит постель…
                Больше под вино не подставит две старые кружки
                Обречён он, отныне, в одиночестве, слушать метель… 
               
                А, ветер зимой завывает тоскливо
                В окна стучась, и в наружную дверь…
                То путником притворяясь уставшим,
                То стонущим, как раненный зверь…
               
                -22-
     Следующим ранним тёплым утром, Сергея поразили нежным ароматом крупные белые цветы на большом кусте роскошно расцветшего жасмина возле дома Александра Сергеевича.
     Подумалось невольно:
  - Не ландыши, но, замечательно, неотделимо, также подошёл бы этот запах чистоты и свежести к его Наташе, к её милым серым глазам…
     Весь солнечный великолепный безоблачный день ушёл на осмотр Тригорского и Петровского.
     Они с Наташей прошли от одного старинного села, освящённого народной памятью о Поэте,
к другому, вместе, рядом, держась за руки, и, никто из заводчан, этому не удивлялся, видя светлые , согретые общим золотым сиянием, их лица.

               
      Возможно, оттого, в прогретом июньским солнцем, высоком сосновом ущелье, в дивном, не земном воздухе над тройной прихотливой тропой, ведущей в Тригорское, столь хорошо знакомой Поэту, где он проходил, или прокатывался, торопясь,  в лёгкой коляске,  новым свиданиям навстречу, Сергею живо представлялось и юношеское нетерпение опального Александра и волнение  пролетевших тех дней…
     Ещё поразил свежий ветер в окрестностях Тригорского, мягко и сильно раскачивающий кроны
вековых дубов и тополей, напоминавших огромные зелёные паруса, в полном соответствии со словами
 Александра Сергеевича:

                В них ветра шум и свежее дыханье…

    И надолго притягивала взгляд томительно пустынная аллея Керн.
    Где ждёшь, ждёшь, ждёшь появления вдали хрупкой женской фигурки…
    Может быть, оттого, что у многих была своя Анна, пусть с именем другим…
    Только, не у всех дивная музыка свиданий отлилась в прекрасные стихи.
    А у опального Пушкина запомнилось, запечатлелось и на века осталось,
    От встречи давней той, от счастливых взглядов, и от прикосновений:

                Я   помню чудное мгновенье…
   
      И, всего лишь одна встреча с Ней – обессмертила ровные, как по линейке, ряды постаревших лип,
 замшелых ныне, потускневших в одиночестве, без Анны и без молодого в те дни  Поэта…
      И, видеть жёлтую песчаную дорогу, так же, как и в давние, его лета, “изрытою дождями”, с тремя
заветными, воспетыми им соснами, конечно тоже, было чудом, так многотрепетному сердцу говорящему…
     Поистине, всё, всё, всё вокруг, являлось, оживало волшебством  стихов Поэта…
    Оттого, весь следующий день, день отъезда, снова был счастливым продолжением их праздника жизни, праздника молодости, праздника любви…
     Слава, утром слегка придержав Сергея перед посадкой в автобус, шутливо спросил негромко:
   -  Когда комсомольская свадьба?
   -  Слава, пока не ждите, ничего не будет, не получается со свадьбой.    Как говорили в старину мудрые люди, решил завести семью, так, сначала, построй дом…
      А, он, всего-то, сумел пока сдать на второй разряд настройщика.    Получка прибавилась, но на
неё не построишь, не купишь дом для молодой семьи, даже если сложить их деньги вместе.
    Так что негде им жить, а, в маленькую квартиру матери в старом тесном, послевоенном доме, на улице Радищева, он невесту не поведёт.
     Словом, дальнейшая, жизнь, после короткого светлого праздника в Михайловском, совсем неясно представлялась.  Уйти с завода на городскую стройку?     Всё там знакомо, но от стройки он отвык.
    А, без строительной профессии, неизвестно, как долго, придётся ему там проработать до желанной квартиры..
     Годы, лучшие годы, уйдут… 
    А, главное, видеться с Наташей, уйдя с завода, он будет, намного реже…
     Вот и остаётся пока им только мечтать, мечтать и жить мечтами…
     Но ровно через день после поездки, Слава остановил Сергея в проходной с видом, толи заговорщика, толи насмешника :
  - Ну, теперь, Вам, не отвертеться от цеховой комсомольской свадьбы!
  - Ты разве собрался подарить нам дом?  Или хотя бы небольшую квартирку?    В шалаше-то в морозную новгородскую зиму не прожить…
  - Ну, не совсем такой я волшебник, чтобы дарить дома или квартиры.
  - Просто, совсем недавно, хорошо знакомый мне парень собрался ехать за длинным рублём на Север, а у его матушки просторный  частный дом на улице Псковской, где освобождается подходящая комната.
   Я бывал у них не раз, живя неподалёку и работая с Васей в цехе рядом. 

    Потому, встретив его перед отъездом в Мурманск, сразу пошёл с ним к его матушке.
    Неосознанно, почти, так, на всякий случай.  Что-то, похоже, свыше, меня вело. 
    Встретила меня его матушка Елена Павловна спокойно.  Слушала тоже с пониманием.    Может быть, потому, говорили мы недолго.   Согласна она сдавать комнату за двадцать рублей в месяц.
 - Так, что, дело, теперь, только за тобой, соглашайся, не тяни…
 - Если  тебе неудобно  идти одному,  пойдём вместе.
 - Очень хочется, чтобы обязательно состоялась Настоящая Комсомольская Свадьба!
 - Мы с Галей любовались Вами в поездке.  Да и не только мы.
 - Слушай Славка, да, ты, точно, самый настоящий волшебник!
 - Остаётся поверить, что:
               
                Если браки заключаются на небесах,
                То и небеса идут навстречу…

 - Но, Слава, ведь ты комсомолец, а не ангел божий…
 - Только получается, что, благодаря тебе или ангелам небесным, комсомольская свадьба, точно, становится неизбежной…
  - Возьми своё приличное фото Слава и приноси!    Будет на почётном месте…