Шатёр упирался остроконечным куполом в небо, высоты он был необычайной. Мятая парусина, которой были обтянуты бока, надувалась и опадала на ленивом ветру, нижняя её часть стала коричневой от грязи. Дважды в сутки, когда его приводили сюда под охраной, Глеб видел на флагштоке повисший, будто мокрая простыня, флаг – неведомые иероглифы вокруг головы дракона с разверзнутой пастью.
Каждодневные допросы изматывали.
Очевидная их абсурдность стала худшим для него наказанием. Глебу задавали нелепые вопросы, то и дело их повторяли и угрожали расправой, когда он отказывался отвечать. Глеб безмолвствовал, потому что говорить было нечего. Он даже не знал, чего именно от него добиваются. Оглашения военной тайны? Признания в том, что он – шпион?
В итоге, когда двухчасовое мучение завершалось, его уводили обратно в бамбуковую лачугу. Глеб привык к ней за четыре дня плена, даже иногда про себя называл её "домом".
В лачуге не было окон, сваленный посреди настил из сухой травы заменил пастель, выскобленный изнутри панцирь огромной черепахи стал чашей, в которой ему подавали пищу.
От вонючей баланды тянуло на рвоту. Наверху, обычно, в ней плавала бледная заморенная зелень, а на дне лежали кусочки рыхлого, сладковатого мяса. Глеб подозревал, что его кормят разрубленными на части змеями, не исключено – ядовитыми. Но баланда была единственным, что ему предлагали, поэтому он проглатывал её через силу, давясь, чтобы хоть как-то поддержать свой измученный организм.
– Отвечать, недостойный, куда запрятал своё кровожадное оружие?
– Признаваться, сколько изворотливых лазутчиков тайно проникать на наша священная земля?
– Какие подлые вероломные планы готовить ваш гнусный командир?
Вопросы переводчик как бы выкрикивал. Что-то не в порядке у него было с голосовыми связками, порой громкий хрип доносился из его груди. Бывало, он срывался на спазматический кашель и багровел в приступе, задыхаясь. В такие минуты поднимался со скамьи доселе неподвижный, как каменное изваяние, Военачальник (Глеб называл его так). Могучего телосложения самурай, похожий на борца сумо, хватался за рукоять висевшей у него на боку сабли и впивал в Глеба полыхающий ненавистью взгляд.
– Сколько зорких, как орлиный глаз, разведчиков в диверсионной группе?
– Каким способом вас сюда забрасывать?
Чувствовалось, что вопросы пленнику готовят заранее. Вспомогательный словарь всегда находился поблизости. Переводчик вчитывался в него кропотливо, подолгу, но проку от этого не прибывало. Язык всё равно он знал плохо, крайне неуклюже строил предложения и вплетал архаизмы.
– Сколько смертоносных катапульт охраняет ваш гавань?
– Сколько в гарнизоне лучников и копьеносцев?
На этот раз переводчик подошел близко. Обычно он соблюдал дистанцию в несколько шагов, но сегодня её нарушил. Осязаемо было заметно, что он дрожит от напряжения, может – от негодования.
Примечательное, всё-таки, у него было лицо: овальное, с выпирающими скулами и торчащими, как радары, ушами. В остальном типичный, как кажется, был эскимос – щуплый, узкоглазый и смуглый до коричневого оттенка. Просторные его одежды, собирая пыль, волочились по полу. На черном, усыпанном жемчугом, поясе висел длинный изогнутый ятаган.
– Говорю же я вам, что у нас учебный корабль. Только лишь парусный фрегат. Поэтому никакого оружия на борту не было. Сигнальные ракеты у штурмана и ножи на камбузе, а больше – ничего.
Глеб старался не потерять над собой контроль, говорил, по возможности, спокойно. Но иногда озлобленность всё же проскальзывала в голосе. Невозможно было остаться равнодушным, всегда повторяя без видимого эффекта одно и тоже.
Иногда Глеб задумывался – может быть, излагаемая им история чересчур неправдоподобна? Пожалуй. Даже, скорее всего. Ведь здравомыслящему человеку трудно вообразить, что в море вышел корабль с неподготовленным экипажем, тем более – под парусами, в сумерки, когда по рации уже получили штормовое предупреждение.
Ужас! Даже вспоминать об этом не хотелось.
Стоило им только выйти из бухты, как паруса, поймав попутный ветер, наполнились до треска. Фрегат понесло по волнам с губительной скоростью. Так, посреди шторма и бушующей грозы, прошло несколько часов. Куда их в это время забросило? Узнать бы. Глеб затруднялся сделать вывод, что именно стало причиной катастрофы – то ли штурман не справился с управлением, то ли вышли из строя навигационные приборы. Но может быть и скорее всего, что кораблекрушение просто стало следствием штормовой погоды.
Вначале перестал функционировать главный парус – наклонился, стал поперёк другим, повисли по бокам оборванные канаты. Корабль, по существу, стал неуправляемым. Неотвратимо нарастала паника – переполошенные матросы носились взад-вперед, командиры покрикивали на них, вне себя от ярости. В довершение бедам на судне погасло электричество, только аварийные лампочки теплились кое-где, но позже и они погасли…
Глеб вернулся к реальности, когда переводчик вдруг рявкнул что-то пронзительное, выхватил ятаган из ножен и со свистом разрубил им воздух над его головой, даже волосы пошевелились.
– Ты всё мне лгать, изворачиваться! Думаешь, что нашел дурака? Но неправда, так делать – нет! Я изрубить твоё грязное тело на куски и выбрасывать акулам – пусть затевает хищник пиршество! – зашелся переводчик в ярости. Визгливый его голос звучал пронзительно.
Но оборвался на самой высокой ноте. Астматический кашель стал раздирать его изнутри, переводчик прижал к груди ладони и, шатаясь, убрёл вглубь шатра.
Глеб, учащенно дыша, опустил голову. Можно было вздохнуть с облегчением, потому что на какое-то время – пронесло. Сердце от испуга подскочило вверх и громким стуком отдавало в ушах. "Обычная угроза, пора бы и привыкнуть", – старался он себя успокоить.
Но на этом сюрпризы не кончились.
Переводчик вернулся. Плохо скрываемая усмешка лежала на его губах. Правую руку он прятал в складках опадающей до пят одежды.
– Надеешься, что мы всю жизнь будем с тобой забавляться и шутить? – прошипел он протяжно.
Потом резким движением выдернул руку и поднес к лицу Глеба зажатую в ней фотографию.
– Твой дружок тоже быть такой умник. Всегда старался хитрить. Только где он теперь? Ты хотеть туда же?! – Эти слова подвели итог.
На твердом листе "паляроида", в слегка искаженных тонах, было запечатлено побережье.
Денис, тоже член их экипажа, попавший в плен, лежал навзничь в центре кадра, уткнувшись лицом в песок. Что-то изначально неживое было в его позе – будто шмякнули с размаха наземь пластмассовую куклу. Вокруг стояли, словно охотники у добычи, скалящие зубы дикари – клинки их сабель были направлены к центру.
– Ты хотеть судьба такой же?! И быть ей тотчас! Я давать последний шанс одуматься! – Переводчик определенно был в неистовстве.
На Глеба словно ушат ледяной воды вывернули. Оставшаяся часть допроса не удержалась у него в памяти. Мысленно он находился вне шатра, хотя слышал обращенные к нему вопросы и даже на некоторые отвечал – не задумываясь.
Гибель товарища не выходила из головы. Самураи, в принципе, могли сфальсифицировать фотографию, эта надежда ободряла, но засевшая глубоко в груди Глеба заноза достоверности шептала, что время шуток прошло. Игра пошла всерьёз. Жизнь или смерть – таковы были ставки.
– Скоро тебе лежать также. Сгинуть на одном с другом месте. Только прежде немного мы есть забавляться, дразнить. Прятаться кобра мангуст настигающий! – довольно посмеиваясь, подвёл черту переводчик.
Допрос был завершен.
Глеба, не церемонясь, вытолкнули из шатра. Снаружи уже формировался небольшой вооруженный отряд. Военачальник непоколебимой скалой занял место в его главе. Шестеро воинов, одинаково смуглых и неразличимых на лица, сгрудились вокруг единственного пленного. В широкополых панамах воины были похожи на грибы, длинные косые тени падали на их легкую униформу.
Лагерь был небольшой, всего двенадцать шатров. У предпоследнего они остановились. Стали ждать. Замыкающий процессию переводчик, насупившись, дымил длинной сигарой.
Солнце перевалило далеко за верх небосвода. Издалека, со стороны моря, доносился крик чаек и шум прибоя. Припекало. Духота в воздухе стояла невыносимая.
Наконец, тоже под охраной, вывели Кирилла. На место предполагаемого заговора, как про себя иронизировал Глеб, их всегда водили вместе. Но ни разу при этом не позволили даже и словом перемолвиться. Вот и сейчас переводчик предупреждающе толкнул Глеба в спину, приблизил вплотную отекшее лицо и прошипел с угрозой:
– Изрубить на месте, недостойный, только посметь пикнуть!
Дополненный отряд переформировался, равномерно обтекая пленных. Денис, конечно, к ним сегодня не примкнул, его даже и не собирались ждать. Военачальник взмахнул рукой, дав знак началу похода. Отряд неспешной поступью направился по тропе к предваряющей море песчаной отмели.
"Значит, он действительно погиб", – размышлял Глеб подавленно. Ему было жаль молодого парня – непередаваемо, до слёз. Но страшило, вместе с тем, и другое – если варвары перестали дорожить пленными, то значит, что их с Кириллом жизни тоже на волоске. Немногого теперь эти жизни стоят. Совсем ничего.
Кирилл ощутимо сдал за последние дни. Было заметно, что его знобит. Вывихнутая, не то сломанная рука, висевшая на перевязи, распухла, предплечье едва помещалось в рукаве тельняшки. Они не дружились особенно в мореходке. Глеб, всего лишь, знал его в лицо, также как и других сокурсников. Сейчас – дело другое. Вместе они угодили в нешуточную передрягу. Волей-неволей, но выпутываться придётся тоже сообща. Других вариантов не было.
Незнакомые деревья плотной стеной окружили тропу, свисали, изгибаясь до земли, лианы, буйная растительность заполонила собой горизонт. Вдалеке перекликались невидимые звери. За последние день-два Глеб стал безразличен к этой экзотике, перестал ее воспринимать. Не до того было. Исподлобья смотрел он на идущего впереди товарища, брата по несчастью. Хотелось его поддержать и утешить, хотя бы, добрым словом, но два ряда конвоиров разделяли их, а позади, к тому же, сопел в затылок озлобленный переводчик.
На побережье отряд остановился. Перед ними лежала вверх дном опрокинутая шлюпка. Крабы уже успели разместить под ней своё прибежище, но, заслышав шаги, поспешно убрались в воду. На борту шлюпки, прибитое налипшими водорослями и песком, темнело имя затонувшего фрегата "Романтика". Денис и Кирилл, как предполагал Глеб, выжили благодаря этой лодке, хотя не вполне было понятно, как им удавалось управлять веслами в разгар шторма.
Отряд потерял стройность, самураи растеклись полукругом. Денис остался в центре, Глеба на время оттолкнули за эпицентр круга (скоро и до тебя, мол, дело дойдет). Переводчик выступил вперед, навис над Кириллом, как коршун, и завел свою обычную шарманку:
– Показывать немедля, иначе ждет суровая казнь! Куда убегать остальной диверсанты? Где прятаться хитрой шипящей гадюкой командир?
Глеб старался отрешиться от проводимого допроса, сберечь силы. Он ожидал, что Кирилл начнет монотонно отбрехиваться, выдавливать надоевшие от частого употребления фразы. Что еще в такой ситуации оставалось делать? К ряду четвертый день их приводят на эту пустошь и требуют выдать сообщников. Кретинизм! Однако у эскимосов на этот счёт имелось противоположное мнение – у них вообще, похоже, отсутствовали понятия терпения и здравого смысла.
Но Кирилл сегодня с самого начала отверг предложенную игру. Он не ответил ни на один вопрос. Стоял с опущенной головой и смотрел, в неподвижности, на песок под ногами. Улыбался едва заметно краешком губ. Нехорошая это была улыбка, безжизненная.
Тревога вдруг колыхнулась в груди – Глеб почувствовал, что надвигается непоправимое, но предпринять ничего не успел. Кирилл вдруг всколыхнулся, схватил опостылевшего переводчика за грудки, тряхнул его, будто облаченную в шелк саранчу, и со всей накопленной злостью крикнул ему в лицо:
– Да катись ты куда подальше! Неужели не веришь, лопух узкоглазый, что нет здесь никаких диверсантов?!
Опешившие эскимосы, очнувшись, кинулись на бунтовщика. Кирилл сопротивлялся, обосновывая вблизи себя возню. Измятого переводчика, всё же, вызволили, но тот на ногах не устоял и покатился кубарем. Лицо его перекосилось, став похожим на маску.
Поначалу застывший в приличном отдалении Военачальник в момент ока оказался в самой гуще, могучими движениями разметал подчиненных и косо взмахнул рукой на уровне груди Кирилла. Блеснул на солнце огненной дугой клинок сабли. Глеб вначале значения этому не придал, посчитав действие не существенным. Он ринулся было на помощь… Но Кирилл уже осел, сложился неудобно, словно его ноги потеряли гибкость, и беззвучно ополз на песок.
Эскимосы взревели в едином разноголосом вопле, сплелись за руки и стали кружить, пританцовывая, вокруг распростертого тела.
Это напоминало беснование обезумевших вандалов, неестественно-яркую сатанинскую картинку. "Дикари", – прошептал Глеб тихо.
Кирилл не поднялся. Тельняшка на его груди словно развалилась, густая багровая полоса расползалась по ней вширь. Песок вокруг его тела быстро окрашивался в цвет крови.
И тогда Глеб понял. Других вариантов не осталось. Кирилла тоже убили.
В спазматических судорогах изогнулось тело – его стошнило, выворачивая наизнанку желудок. В после рвотной слабости он опустился обессилено на колени, а потом и вовсе рухнул лицом в песок.
Те двое, которые его охраняли, посчитали, видимо, что в таком состоянии он ни на что уже не способен – отошли в брезгливости. Потом они присоединились к соплеменникам, у которых веселье было в разгаре.
Глеб поднял голову когда будоражащий побережье гвалт в одно мгновение ослаб, переходя в довольный гомон. Он вытер с губ налипший песок и заставил себя смотреть на происходящее. Силы выживания в нем практически не осталось, он выжимал последние капли.
Переводчик отделился от отряда, покружил, выбирая место, и остановился, наконец, с поднесенным к лицу фотоаппаратом. Эскимосы позировали перед объективом с широкими улыбками. Кирилл сломанной игрушкой лежал возле их ног.
До Глеба никому не было дела. Пока.
Он воровато приподнялся, прополз несколько метров на четвереньках и шмыгнул в море.
Вода ослепила и оглушила его вначале. Замедляя размах рук, мешали плыть мелководные водоросли. Но он рвался вперёд, мечтая лишь о том, чтобы подальше убраться с этого страшного места.
6 декабря 2019
(глава из повести)
*на иллюстрации картина Карла Фредерика