Без таких людей жизнь была бы скучной. Однообразной и предсказуемой. Мы, воспитанные в социуме, отлично (кто-то не очень) знаем, что такое хорошо, что такое плохо. Нас отформатировали, зажали в рамках условностей, и мы боимся, именно боимся выйти за рамки придуманных когда-то кем-то правил. Даже если это прямо противоположно нашим интересам.
Для отдельных людей правила придумать не успели! Или не захотели! Или решили, что эта затея бесполезная.
Попробую объяснить, почему этот маленький (рост 155 см и кличка Шпингалет), немолодой (на тот момент нам было лет по 25-27, а ему 36), некрасивый мужчина, слесарь 4 разряда, раз за разом разворачивал к своей персоне всех людей, становился центром внимания, обсуждения, но никогда осуждения. Если перейти на привычную мне лексику, у него вариативность мышления была выше нормы (никому никогда не придет в голову такой вариант разворота событий, как ему), эмоциональный интеллект имел место быть (относился ко всему в жизни, как к данности: никогда не резонировал, не расстраивался, никого не осуждал). Он никогда ничего не планировал, не придумывал, у него все получалось само собой. Но минут веселых (и не очень) он доставил нам всем немало.
Раньше-то как было: умер у сотрудника член семьи, на предприятии делают гроб, памятник, помогают с похоронами. Нормальная практика.
У нашего художника умерла, как сейчас говорят, «от продолжительной болезни» жена. Гроб заказали, тканью обили и поставили, за неимением другого места, в красный уголок. Зима. Рано утром, на улице еще темно, у нас политзанятия в этом красном уголке. Кто проектировал в нем освещение, история умалчивает. Но факт остается фактом. Входишь в двери , пробираешься по проходу между рядами, поворачиваешь налево, топаешь метров 30 до следующего прохода, пересекаешь его, метров 10 до сцены, ищешь ступеньки, поднимаешься на сцену, идешь на ее противоположную сторону… Все, ты у цели – протяни руку, нашарь включатель и, о радость, свет есть!
Это утро не было исключением. Политзанятия вел ГИП (главный инженер проекта. К слову, о нем. Высокий, статный, сажень в плечах, голос обволакивающий, с небольшой хрипотцой. Все, все без исключения, женщины – всех национальностей, возрастов, образования, социального и семейного положения – были … Да, нет, вы не о том подумали. Не влюблены. Мы им любовались, мы его боготворили, мы его восхваляли. Он, действительно был таким, мужественным, открытым, никого никогда не выделял, был одинаково ровен и внимателен ко всем). Он, как, впрочем, и всегда, возглавлял наше шествие. То есть шел первым. Вот миновали двери, протопали по проходу, идем в сторону сцены. Господи, мы–то, гусыни, зачем его постоянно сопровождали до сцены, чего не стояли у дверей и не дожидались света?
До второго прохода добрались. Справа именно в этом проходе стоял всегда стол. Теперь на нем стоял гроб. Мы это знали. Но… на фоне сумеречного окна мы увидели, как медленно в гробу поднимается фигура. Как потом выяснилось, наш душераздирающий визг слышали все 4 этажа института. Мы не просто орали, мы умудрились развернуться и рванули в сторону выхода. До двери мы, так воспринимала наше продвижение я, летели с непростительно низкой скоростью. Но самое страшное оказалось впереди. Массивная, высокая дверь состояла из двух створок. Широкая всегда была на шпингалете, а высота двери в 2.5 метра не позволяла до него дотянуться и ее открыть. Мы орать не перестали, мы пытались протиснуться в узкий проем, мы рвались к спасительному свету в коридор. Вдруг смерч налетел и разбросал нас всех в разные стороны… Оказавшись на свету, мы поняли, что это за неведомая сила расшвыряла нас. Мы стояли молча и смотрели вслед своему кумиру. Он почувствовал наши взгляды или до него дошло, что он сделал… Он повернулся к нам. Мы так и стояли – молодой, высокий, статный, сажень в плечах, мужчина и мы, девчонки и молодые женщины. И вдруг он сгорбился, стал ниже ростом, отвернулся и побрел. На следующий день он не вышел на работу.
Спустя пару дней мы узнали, что он уволился. Его заявление было неожиданностью для начальства: в 28 лет уже достичь такой должности, перспектива на будущее головокружительная…
Никогда, никто из нас даже не заговаривал о той политинформации. И никогда, никому мы о ней не говорили. Но в памяти все живет и поныне. И вопрос, как бы сложилась жизнь этого молодого мужчины, если бы не шутка Шпингалета?
За телом жены художника надо ехать в морг. Никто не дает согласия. Наконец вызвался Шпингалет. Уговорил товарища. Знал, кого уговаривать: тот 184 см и вес под центнер. Дали машину, они уехали. Дальше от его товарища знаем все в лицах, за исключением двух 10-минутных пропусков.
Доехали до морга. Оба здесь впервые. Водитель ни при делах, ни на что не подписывался, его дело привезти-увезти. Вышли из машины, узнали в приемном покое, в какой стороне морг, потопали в том направлении. О том, что надо в машине забрать гроб для покойницы, не вспомнили. Впереди здоровяк. Дошли до двери. Открыли. Вторая дверь. Открыли и её. Впереди по-прежнему здоровяк. Не успел шагнуть за порог, что-то в приоткрытую дверь увидел и сходу поперек предбанника. Обморок.
Пришел через несколько минут в себя. Встал. Дверь на улицу открыта, в помещение морга закрыто. Вздохнул, взялся за ручку, потянул дверь на себя. То, что он увидел, превзошло все ожидания. У дверей стояла покойница-жена художника в чем мать родила. Мыслительные способности снова отключились, и он снова свалился в глубоком обмороке. На счастье Шпингалета пришли работники морга. Они ко всему привыкшие, но и их психика чуть не сыграла с ними злую шутку. Поперек предбанника лежит мужчина, не то живой, не то мертвый. В дверях стоит покойница, сзади маленький мужичонка крепко держит ее за талию, но перешагнуть через лежащего здоровяка он с ней не может. Забрали у него тело. Самому и его товарищу нашатырь под нос и дышать воздухом на улицу, пока они обряжают покойницу.
Хорошо, что сейчас все, и последние проводы в том числе, устраивают профессионалы. Связь поколений порвана, и мы не знаем простых вещей, как встретить, как проводить.