Валька летел, как на крыльях. Ему до жути хотелось обрадовать Маринку. Желательно вернуться до того, как она проснётся. Он даже представил, как она потягивается, открывает глаза, и видит перед собой цветы. А он её снова может поцеловать… Ну и дальше…
Это случилось! То, что не давало ему жить несколько лет, высасывало изнутри – теперь об этом даже вспоминать не хочется. Маринка теперь его! Нет, уже не Маринка, а – Мариночка…
Как вовремя родители упёрлись на дачу! Он её пригласил – и она согласилась! Надо же было так обоим… Столько пережить, и весь этот мрак нескольких лет… Чтобы она поняла, что только он её любит, как больше никто!
Вчера же она сказала, что только с ним успокаивается, отходит от всей гадости в этой жизни!
Когда она разделась, он целовал её белую, но удивительно тёплую и вздрагивающую от прикосновения губ кожу и ещё не верил, что это – с ним, что это не сон… Какой это кайф! Ничего не сравнится с этим. Ничего не хочется, ни есть, ни пить, - ничего не надо, только бы быть с ней! Можно бы только покурить, но… Нет, – потом!!!
Выйдя из парадной, Валька привычно прыгнул в машину, – чёрт, в ней же всё провоняло табачищем! Маринка этого не любит. И захочется покурить – не сдержусь. Он выскочил, захлопнул дверцу и рванул бегом.
С непривычки сразу запыхался, но продолжал бежать вдоль поребрика улицы. Ещё чуток до поворота, а там метро, там всегда есть цветы.
С чего-то вспомнилась сказочка про маленького Мука, который заполучил туфли-скороходы. Валька даже взглянул на свои кроссовки – вот бы они сейчас его по воздуху понесли! Он был ещё и хитрый, этот маленький Мук… Маленький, да удаленький!
Валька тоже был мелковат и сколько себя помнил, всё примерял на себя недостатки этой мелкости, не дающие развернуться посещавшим его порывам удали. А сейчас вот он смог бы всё! Легко! Такая в нём сейчас бодрость и лёгкость!
И он почувствовал, что взлетает! Вот только ноги почему-то поднимались вверх, они уже выше головы… Они его переворачивали, эти ноги! А потом, когда перевернулся, он начал падать…
Маринку Валька знал… Да он её всю свою жизнь знал! Ещё в детский сад вместе ходили, в одну группу. Потом учились в одной школе, только в параллельных классах. Со школы он начал за ней бегать. То ли с шестого, то ли с седьмого класса. И дружили, и ссорились, но ему никто не нравился так, как Маринка.
Маринка это знала, чувствовала и этим давно пользовалась. Она научилась им управлять, но толку-то от этого не было. Валька был такой… Какой-то несерьёзный. Весёлый, улыбчивый, ещё и болтливый. Раздолбай и балабол.
И имя – Валька. Взрослое-то имя – Валентин. Есть такие Валентины, на которых посмотришь – и язык не шевельнётся сказать «Валька».
А где и у кого ему было набираться серьёзности? Отец всё где-то плавал, с рейса вернётся – праздник, и ничего серьёзного. Мать – артистка в театре, и тоже всё несерьёзно. Нет, она пыталась с ним серьёзно разговаривать, но он не понимал, когда у неё серьёзно, а когда уже опять игра. И сам так же пробовал – прикольно.
В старших классах Маринка стала кокетничать, да сразу с взрослыми ребятами. Она его то ли вообще всерьёз уже не принимала, то ли сравнивала с другими.
А он принялся права на неё устанавливать. Мелкий, многих пацанов боялся, но всё равно на них прыгал, пока не получал. А когда ей уже становилось не смешно, и она пыталась от него отгородиться, он её донимал. Донимал так, что она назло ему начинала крутить с авторитетами со двора, перед которыми он точно бы зассал.
Временами Маринке не хватало Валькиной болтовни и беззаботной безалаберности, а временами это начинало её доставать. Она специально с ним ссорилась, от него бегала, не отвечала на звонки. А он тогда заваливал её эсэмэсками, отлавливал в школе и убеждал, что приставать не будет, ничего такого плохого про неё не думает и это не ревность, а так – дурость. И они снова тусовались друг с другом «просто так».
После школы Валька никуда не поступил, в театральный по блату отказался. Он решил зарабатывать денег. Чтобы, значит, Маринку завоевать предложением шикарной жизни, раз его умение развеселить и прочие таланты не пленяют её души.
И это был не просто трёп, он без продыху ишачил в автомойке и шиномонтажке. Потом подзанял денег и купил подержанную «восьмёрочку». Права у него уже давно были, но ему родители свою машину не доверяли, он их только на дачу возил. Машинами он с раннего детства бредил, все марки с их разновидностями знал, вот и пошёл в автосервис работать.
Мать подсуетилась и отмазала от армии: как можно, его же отправят в Чечню! Это только так говорят, что не отправят, а всех отправляют!
Пару раз в неделю он лихо тормозил возле Маринки, когда она выходила из института на Грибоедова. Кормил её в кафе и потом катал по городу.
Потом такое случалось всё реже. То у неё семинар, то сессия.
А как-то Валька приехал к институту и увидел, как она уже вышла. Но ему выезд перекрыла чья-то тачка. Пришлось выскакивать и просить, чтобы выпустили. При этом он мельком озирался, куда Маринка пошла.
А она остановилась возле новенького красного Спортейджа, – и села в него! Машина сразу вырулила и поехала, но он успел засечь, куда она сворачивала на перекрёстке, догнал и «сел на хвост».
Спортейдж остановился возле ресторана «Токио-Сити». Вышел парень, весь такой модный, открыл Маринке дверцу, как даме, потом её обнял…
Валька чуть было не выскочил, ему хотелось закричать, обозвать Маринку сукой а парню, несомненно, врезать по довольной, сладко улыбающейся морде! Но подъехала ещё одна машина, появились какие-то люди… А Маринка с парнем уже зашли в ресторан.
Валька оцепенел, он не мог решить, что ему делать. В голове теснились, выталкивая друг друга, всё более изощрённые планы. Он выходил, курил и дёргался. И всё перебирал в голове, что бы такое сделать…
И они вышли для него неожиданно, сели в машину и поехали. Он – за ними. А ехали-то не к ней домой!
Валька вытащил мобильник и позвонил. Маринка не ответила. Он набирал её и набирал, пока Спортейдж не остановился возле нового высотного дома. Маринка с парнем вышли и чуть ли не бегом прошли в парадную. Валька выскочил следом, рванул к двери, но снова не успел. Дверь захлопнулась, а вход – только через домофон.
Он часа два сидел в машине, курил и глушил себя музыкой. Колонки у него стояли мощные, было слышно наверное за квартал, но никто не вышел.
Он забрасывал её эсэмэсками, пока не посадил свой телефон. Тогда он уехал.
На следующий день на работу не пошёл и с утра встречал Маринку возле института. Так и не дождался. Поехал к ней домой. Вышла мать и сказала, что Маринки дома нет. Потом подумала и ещё сказала, чтобы он не гонялся за ней и её не донимал, и не мешал учиться. Валька не сдержался и выложил, как её дочка учится. И с кем.
Маринка исчезла. Отключила свой телефон и скорей всего поменяла симку.
Через пару дней он её всё-таки поймал. Сдержался, не обозвал, ничего не стал предъявлять. Стал говорить, что её любит, и что никто её не будет так любить, как он. Пусть скажет, что ему сделать, кем стать – и он всё для неё сделает.
А Маринка скривилась. Что мол, делать, если я другого люблю?
Тут у Вальки предательски брызнули слёзы. И не то чтобы собственная слабость его разозлила, а это стало как спусковой крючок.
- А я?! Как же я?! – завопил он что было мочи. Маринка даже испугалась. Обернулись редкие прохожие. Одна тётенька даже встала, открыв рот.
Маринка пожала плечиками, и тут Валька выдал такую тираду… Он сам потом удивился, и уже не смог бы повторить. Такого не услышишь в мыльных сериалах про любовь, и остановившаяся тётенька, знамо дело, это оценила. Но Маринка дёрнулась и побежала. И Вальке стало всё равно, кто что подумает, и он кричал ей вслед и слова любви, и ругательства...
Однако через день, за который выкурил пачки четыре сигарет, он отошёл, потому что у него замаячила надежда. И два дня потом сидел за сочинением стихов. Точнее, не сидел, а бегал и метался, записывая строчки, потом их вычёркивал и вставлял другие слова. Маринка говорила, что любит стихи, а Валька тогда ещё над поэтами насмехался. Теперь вдруг стал надеяться, что его стихи её тронут.
Хорошие стихи получились, ведь он вложил главное – как сильно он её любит! Он решил их напечатать и развесить листки везде, начиная с двери её квартиры. Везде, где она могла появиться.
Потом ловил её возле института. Стоял на дороге, по-дурацки улыбался и всё пытался поговорить. Ей уже стало казаться, что у неё вот-вот произойдёт какая-нибудь истерика только от его вида.
Валька отловил Маринкину подругу Ирку, и та ему сказала, что Маринкин парень – менеджер, очень хорошо зарабатывает, в общем, она встретила серьёзного человека, который не то, что он. И они собираются пожениться.
Валька конечно Ирку обозвал, но потом извинился и секретно поведал, что он уже Маринкиного менеджера заказал. Есть у него знакомый киллер, который тачку в его автосервисе ремонтирует и моет. У него в тачке винтовка с оптикой, с которой за километр можно в муху попасть. Так что пусть Маринка не радуется.
Вальку скоро встретили и предупредили. Это были серьёзные ребята и предупредили так, что он три дня не мог показаться и прятался от матери. Он как-то не подумал, что менеджеры знают, как и с помощью кого обеспечить свои интересы.
Ему не хотелось жить. Нет, так-то жить хотелось, но без неё – как жить?
Но даром что ли Валька рос среди артистов и их детей? Он назанимал денег и снял номер в «Астории». Зачем?! Его посетила мысль – пригласить Маринку и пригрозить: если не придёт, он вскроет себе вены. Это же – бывший «Англетер», где таким же образом самоубился Есенин.
Она не пришла. Валька напился и стал готовиться резаться. Но понял, что нет, – не сможет. Повеситься? Как-то стало мерзко, когда представил свой висячий труп.
И Валька стал пить. Сначала мучился – мутило и башка гудела, а потом что-то отключилось и стал мучиться уже тогда, когда в крови алкоголя оставалось мало.
В подпитии всё было путём, всё нипочём. Становился крутой, нечуствительный, даже смелый! Но только на словах и в мыслях. Он стал вынашивать планы ужасной мести. Нет, не Маринке. Она была жертва, как и он. Он же это чувствовал, и скоро уже не за себя собирался мстить, а за неё!
Скоро его выгнали с работы. Если бы не мать, куда бы его занесло?
А носило его, куда фишка ляжет. Мать вытаскивала из вытрезвителя, погашала его долги, которые «ставили на счётчик» и начинали ему предъявлять. А сам он только бегал от одних кредиторов, у других занимал.
Через пару месяцев уже никто ему денег не давал, и осталась одна забота – найти, где бы нажраться. Приятелей было много, но всем он уже надоел. Как выпьет, становится невмоготу привязчивый и болтливый. Дохляк с побитой рожей, а брызгая слюной всем рассказывает, какой он крутой.
Был у него школьный друг, так тот, когда Вальку увидел, в шоке остановился. А узнав, из-за чего случилась такая метаморфоза, на него завопил:
- Ты что из-за какой-то сучки сам-то ссучился, и копыта снял? Ты ж мужик, сразу себе найдёшь, а она ещё пожалеет!
Валька пару дней не бухал, через объявления о знакомстве созвонился с одной, которая написала, что ценит порядочность и верность. У отца деньжат попросил. Встретились они в кафе, поговорили. Он потом взял бутылку, пошли к ней. Пока шли, шутили и смеялись, он балаболить-то умел. У неё комната в квартире на первом этаже, вход в неё был из арки между домами. Из соседней комнаты привели мальчишку лет трёх-четырёх, так появился не обозначенный в объявлении сынок. В комнате шкаф и кровать, душно и грязновато. Чаю попили, побазарили ни о чём. Валька собрался и пошёл, даже недопитую бутылку у неё оставил. Договорились созвониться. Сунулся в метро – а всё, уже закрылось. Вернулся, и в окно видит – у неё уже мужик какой-то, ржёт и руками машет, и оставшийся бутылёк кончают.
Потом по-пьяне занесло его к какой-то шмаре. Так он после неё дважды в ванной мылся и всё равно чувствовал какой-то запах. Было только противно.
Мать говорила, что он – весь в деда, такой вот однолюб. И похож он на него. Валька деда не знал, тот умер когда ещё мать маленькая была.
Про него рассказывали, что простой такой был. Ещё до войны стал работать водителем в «пожарке». Всю блокаду и всю войну там работал. Людей не хватало, и он не только машину гонял, но и тушил пожары, которые после бомбёжек тушить не успевали, по нескольку суток не спали. «Собрал» семь или восемь контузий – падающей балкой по голове. А сам даже в госпиталь не обращался, отлежится – и за баранку, и снова на пожар.
Когда после войны у него начались дикие головные боли, ему инвалидность не давали, про контузии нигде не было записано. А он не мог ничего делать, и всё говорил, что уже невмоготу так жить, с такой болью – как будто колючая проволока шевелится в мозгу. Не порадовался он внукам – и десяти лет после победы не пожил.
И вот после очередного запоя Валька собрался куда-то поехать на своей «восьмёрке», которую оставлял на стоянке возле автосервиса, где когда-то работал.
А она – разбита! Передняя часть справа вместе с фарой и крылом – вообще в хлам, колесо цепляет за съехавшие вниз железки.
Где он въехал, во что въехал – он вообще не помнил. Приятели посоветовали ему заявить, что машину угнали. Мало ли что, а так он вроде бы ни при чём.
Он сначала перепугался, а потом ему стало всё равно. А пропадать, так пропадать! Решил снова забухать, но друзья ему не дали. Повезли написать заявление. Это было время массовых угонов, менты не успевали даже заявления принимать, а кто там их проверять будет, тем более какие-то убитые тачки искать!
Искали дорогие, если заплатят. Или помогали прятать и перебивать номера так, чтобы по базе было не найти.
Это потом он сообразит, что это друганы чё-то натворили, пока он где-то бухал и был в отключке.
Тут ему вдруг вспомнился ненавистный красный и лоснящийся Спортейдж. В нём воплотилась вся его обида, вся причина его нынешнего положения.
Регистрационные номера со своей машинки снял, номер на двигателе керном где выбил, где поплющил.
Он как в кино увидел, что въезжает ему в бок. Так, что тот складывается посередине! Жалко, что этого менеджера в машине не было!
Действительно он въехал в Спортейдж или нет? Валька сам не мог понять и ничего толком не помнил. Пока был ещё трезвый, ездил убедиться к дому менеджера, смотрел, а машины не увидел.
У Маринки только можно было спросить. Но тогда она его сдаст, и его просто прибьют.
Потом у Вальки пошла такая депресуха… Тягучая, пакостная… Он попробовал анашу и стазу «подсел».
А когда перестало брать, и он начал «ширяться», то попался ментам.
Мать как-то договорилась, отмазала и забила тревогу, к кому она только не обращалась. С чьей-то помощью его отправили на лечение в Сапёрное.
А через неделю она его оттуда забрала. Потому что лечить его там не стали. Сказал тот, который там главный, что Валька здоров, только…
Вальке не было слышно, потому что его выставили в коридор. А тот сказал, мол, сынок у тебя не от мира сего. Дитя дитём, только взрослое, курящее, пьющее и по инфантильности своей ни к чему путёвому не примкнувшее. Поэтому мы его вытащим. Пусть тут поживёт, сколько захочет.
Он же потом самому Вальке сказал: сын мой, ступай в монастырь. Лучше сейчас, тогда, может, обойдёт тебя река боли. От дорог тебе надо держаться подальше и от всего, что по ним ездит.
Что за дороги, при чём тут дороги? Если те, что есть, так он же водитель от Бога! Что с ним может случиться на дороге?
Ничем его там особо не лечили, только работать заставляли, да и то не сказать что грубо заставляли. Но в Вальке что-то изменилось. Если напивался – голова начинала болеть и тошнило. Может, кормили чем, или подливали в компот, – так он подумал.
Через пару недель он устроился на работу. Мать познакомила его с девочкой. Хорошая девочка, Леночка. Она вместе с ним курила и поддерживала любой разговор. Она много книжек читала. Даже призналась, что хотела стать библиотекарем, чтобы сидеть и книжки читать.
Раньше мать тоже его знакомила с разными девочками. Рекламировала его на все лады: талантливый он у меня такой, музыкальный и очень ласковый. А он специально напивался и такое выдавал, что уже никто о нём и слушать не хотел.
С Леночкой он уже почти не пил, и зарабатывать стал нормально. Но изредка на него находило – и снова срывался на несколько дней, приходил грязный, вонючий и побитый. Ленка терпела, но потом не выдержала, сказала что уйдёт, если такое ещё раз случится. И он стал держаться. Потом подыскал квартиру, чтобы с Леночкой уже жить вместе, и вся родня вздохнула с надеждой – может, образумился, дай-то Бог!
И тут он встретил на улице Маринку. Одну. Не знал, подойти или нет. А она сама рукой помахала и подошла.
Сказала, что слышала от подруг, как он жёстко бухал. И мать к ней раз обращалась за помощью, но она ей сказала, что замужем и уже в положении. А сама замужем не была, крутой менеджер её бросил, неинтересно ему с ней стало, – не понимает она напряжённости его работы. Они и не расписались, у него всё время были какие-то планы и дела, а тут ещё она отказалась делать аборт. То, что дети в эти его планы не входили, – это и было причиной того, что разошлись.
А теперь ребёнка признавать не хочет, говорит, сама решила – вот, и он твой. Я же на него не претендую?
Валька не стал строить из себя обиженного, хотя обида была. Не хотел Маринку отпускать. И потом – мальчишка ему понравился, на неё был здорово похож...
…Очнувшись в первый раз, он увидел только свет. Яркий свет, который не давал больше ничего увидеть. Потом почувствовал резкую, дикую боль – и снова темнота.
Так было несколько раз, и он уже стал бояться этого яркого света. Свет приходил вместе с болью.
А как-то он почувствовал руку на лице, на глазах. Открыл глаза и увидел кого-то очень похожего на мать. Она улыбалась так, как мать, а глаза были другими – красными и пугающими. Что было в её взгляде, он так и не понял. Не было у него ещё потребности что-то распознавать, что-то понимать.
Потом всё чаще ему показывали какие-то фотографии. Вместе со вспышкой света. Мать, белый потолок, сестра, снова белый потолок… Потом раз – и появилась Маринка. Его мысли каждый раз метались и пытались что-то связать, но ничего не получалось, они не могли ни на чём остановиться. Они боялись, что остановятся – и провалятся в пустоту, которая была где-то совсем рядом.
Когда он понял, что с ним что-то не так, что он в больнице? Когда мысли перестали метаться и вернулся ровный, тёплый свет.
Вальку сбила машина, которая неслась на бешеной скорости. И не сбавляя скорости унеслась. Никаких свидетелей не нашли.
Ему сделали 7 операций. В 12 местах соединяли кости, где штифтами, где пластинами. Слепили то, что было, но мочевого пузыря не было. Многое научились делать, а вот мочевой пузырь ничем заменить нельзя, только удаляют часть кишки и делают из неё пузырь. Но такой пузырь – только ёмкость. Как так жить – лучше этого не знать и об этом не думать. Но жить-то приходится среди людей, с кем-то рядом. Этот запах…
Больше года в больнице, он стал там уже своим. Когда его выписали, он не знал, как дальше жить. Но знаешь – не знаешь, а приходится приспосабливаться. Приспосабливаться – это, собственно главное свойство жизни, но когда остаётся только это – как же тяжело… Тяжело так, что выдерживают только те, кто жаждет жить.
Инвалидность Вальке дали – третью группу. Рабочая группа, но и с ней нигде не берут. А где берут, там работа такая… Не по его характеру. И за копейки.
Он же такой – он не может сидеть и что-то кропать на каком-нибудь конвейере. В автосервисе теперь не сможет. А кроме машин его ничего не интересовало, и не интересует.
Когда-то он тачками бредил и не меньше, чем Маринку, хотел крутую тачку. Когда понял, что крутую «не потянет» – это его преследовало как комплекс неполноценности. Были у него эти комплексы и во многом другом. Своё чувство собственной важности он поднимал только болтовнёй, другого способа у него не было. Не было у него стремления что-то добиваться, не верил он в себя.
Вахтёром, сторожем и то не берут. Устраивался, поработал – предложили уйти. Запах никому не нравится.
Теперь комплекс неполноценности у него во всём. Теперь он заслуживает жалости. Когда-то он хотел, чтобы его жалели, часто придуривался, косил под больного, а сейчас…
Он понимал, что такой он ни Маринке, ни вообще никому не нужен. Но Маринка не ушла. Как ей тяжело, он видел и ничего не требовал. Иногда её не было несколько дней, говорила, что у матери. Он мучился, но не проверял – через муку доверял. Потом привык. Но как ему хотелось, чтобы она была всегда рядом!
Эх, жизнь… Заришься на миллион, а получаешь копейку. Но это ещё понятно, – на всех по миллиону не хватит.
А вот любовь… Почему кому ты добрая, а кому – иначе?!