Когда изучаешь случайно вынесенную гуглом на твой приватный берег подборку фотографий «Rural America», подолгу залипая на каменистых пейзажах, контрастной разрушке и закатанных рукавах упрямых местных жителей, где-то в глубинах сознания начинает складываться из заученных шаблонов и подслушанных чужих мнений кисло-сладкое чувство сострадания — дескать, я здесь, в окружении благ цивилизации, перед адаптирующимся к ночному освещению экраном макбука, а вы там, в глуши, бедные, вдали от цивилизации и наших рождественских распродаж, мы тут, в наших теплых европейских лофтах и лос-анджелесских гостиных, строим планы колонизации Марса и Луны, а вы, поди, только и— Но на самом деле, если задуматься, дела обстоят с точностью до наоборот.
Потому что — что может быть ближе к космосу и вечности, чем ржавая, едва читаемая табличка «Stardust Diner», торчащая в виду жаркого, вваренного в безоблачное небо полуденного солнца, скрипящая под хилым ветром, поворачиваясь на инч влево и вправо вместе со всей черной и бесшумной галактикой, каждое мгновение дающей жизнь тысяче новых миров и каждое следующее мгновение убивающей тысячу старых? Ничего.
Ничто не может быть более космическим, чем поросший трехдневной щетиной полуковбой в растянутых 501, который сидит на треснутом бордюре возле бензоколонки с логотипом «Shell» из 80-х, занося спичку над серной полосой коробка с набранным жирным таймсом словом «MATCH», чтобы прикурить торчащую из сухих губ и под жесткими усами сигарету, но в середине жеста поднимает глаза и с невозмутимым прищуром смотрит на отделяющуюся от горизонта и устремляющуюся вверх на столбе огня ракету Falcon 10, подходящую для многоразового использования, но в данном случае не собирающуюся возвращаться, стремительно унося сливки человеческой популяции на Марс. Что может быть более космическим, чем он в этот самый момент? Ничего. Ничего. Ничего.
Он заканчивает приостановленное движение, чиркает спичкой, втягивает дым и выпускает его, не вынимая сигарету изо рта. Солнце жарит, продолжая с одинаковым безразличием нагревать его лоб, его ладони, его вытертые и выцветшие ливайсы, жеваную тулью шляпы, кожу сильно поношенных ботинок, кривой железный столб и двухсотлетнюю вывеску все еще работающего дайнера. «Скрип-скрип», — говорит вывеска. «Тжиууу, тжиуууу!» — изображает сомалийский подросток, стоя с игрушечным автоматом на развалинах викторианского здания на противоположной стороне планеты. «Да-да», — мямлит полугодовалый малыш с подернутыми пеленой забвения немигающими глазами, глядя в круглый иллюминатор из окрашенного в теплый цвет слоновой кости салона корабля колонистов. «Шу-шу», — шелестит ветер пустым прозрачным мешком, застрявшим между верхушек двух сухих секвой. «Крак-крак», — делает несколько оборотов по горячему асфальту с паутиной трещин усталый комок перекати-поле.
Ковбой подносит пальцы к губам, одновременно очень глубоко затягиваясь — так, что на его покрытых седой щетиной щеках появляются впадины, облепляющие кости черепа и зубы. Он выпускает густое облако дыма и, не прерывая плавного жеста, выдергивает сигарету изо рта и отправляет окурок на середину дороги, где тот какое-то время будет дымиться в одной из бессчетных трещин. Он легко встает с бордюра, бессознательным жестом вытирает ладони о джинсы и сплевывает прилипший к нижней губе кусочек желтой бумаги от фильтра. Солнце неподвижно висит в зените. В дрожащем мареве виден пикап, медленно приближающийся по пронизывающей город федеральной трассе. По тому, как он издалека сбрасывает скорость и слегка петляет, можно предположить, что его водитель a). hammered, b). not from here, либо же ищет возможность остановиться, чтобы наполнить бак и заморить червячка порцией традиционной junk food. Так или иначе, рассуждает ковбой, вероятность того, что через несколько минут он свернет с дороги, что зашуршит гравий, заглохнет мотор и хлопнет тяжелая дверь, что машина остановится и из нее покажется живой человек, желающий удовлетворить одну из своих человеческих потребностей, достаточно велика. Он еще раз смотрит на солнце, переводит глаза на по-прежнему узнаваемый, но быстро развеивающийся след от ушедшей в стратосферу ракеты, после чего поправляет шляпу и направляется к двери дайнера, через пыльное и давно не мытое окно которого он видит девушку, тоже заметившую пикап и с автоматизмом опытного официанта пришедшую в движение — его родную дочь.