Мы осторожно передвигались по тонкому льду. Сильных морозов ещё не было. Но озёра уже схватило. На Суре появились небольшие окрайки. Посередине реки, задевая друг друга, плыло «сало». Если прислушаться, можно было услышать лёгкий шелест, похожий на тихий шёпот реки. Это было её мирное, недовольное бормотание. В воздухе неслышно приплясывали редкие снежинки и с большой неохотой ныряли в холодную тёмную воду. Солнце запуталось где-то там за рекой, за лесом, в плотных, тяжёлых разводах облаков.
Я смотрел на Славку, который ловко мелкими шажками скользил по, как мне казалось, прогибающемуся под ним льду озера. Лёд порой слегка потрескивал, немного этим пугая нас. Мы проделали уже несколько лунок, но рыба почему-то не ловилась. Иногда, когда бур весело проходил лёд, добираясь до воды, раздавался звук, напоминавший мне звук выстрела из малокалиберной винтовки или похожий на звук пастушьего кнута. Он заставлял на миг напрячься и замереть.
Сидя на рыболовном ящике, я вспомнил случай. Тогда мы так же по первому льду собрались на рыбалку. Частенько мы ездили с Валентином на машине ГАЗ-66. Был такой отличный вездеход на почте. Вместо кузова была на нём будка. Окон в ней не было. И когда мы, вповалку разместившись на полу, ехали по бездорожью, то будку начинало сильно раскачивать, ощущения тогда были из не приятных. Но мы готовы были терпеть всё ради въевшейся в наши души рыбацкой страсти. Порой кто-то не выдерживал и начинал барабанить по будке и кричать водителю:
- Да останови ты, ради бога! Открой дверь, дай на белый свет посмотреть! Воздуху вольного вдохнуть!
Валентин останавливал машину. Открывал дверь и говорил:
- Нечево было вчера вино лопать. Так што терпи.
- Может, это… Дверь оставим открытой, – молящим голосом упрашивал тот, кто остановил машину.
- Давай попробуем. Там верёвка была. Привязать надо её покрепче, – смягчившись, говорил Валентин.
Я иногда посматривал на Вячеслава, отрывая свой сосредоточенный взгляд от кивка зимней удочки. А потом спросил его:
- Помнишь, когда-то мы в Кадышевские луга, так же на рыбалку по первому льду ездили?
- Как же не помню, конечно, помню, – ответил Вячеслав. И, помолчав, добавил. – Мало только уж от нашей компании людей-то осталось. Почти никого. А ты помнишь? Как над тобой тогда подсмеивались, ты с собой в запас взял сапоги болотники и носки шерстяные. Ну, чо, говорят, Еромин думаешь, лёд растает и ты в болотниках рыбачить будешь?
- Кто тогда чего только не подъелдыкивал. Кто говорил, что я в них зайду, и лёд обкалывать буду, и на летние удочки рыбачить начну, – ответил я Вячеславу.
- Мы тогда на Притворное вначале заехали, помню, – сказал Вячеслав. – Лёд чуть держал. Вдвоём рядом стоять нельзя было. Да чево вдвоём. Лунку пробуришь, посидишь немного, и вода начинает выступать. Приходилось ящик рыболовный плашмя класть и на него коленями вставать. И надо же, тогда тоже так же, как сейчас, ни разу не клюнуло. А потом-то мы, куда на Промзюк, што ли, поехали? Да, точно. Подъезжаем, вылезли из машины, я смотрю, двое пацанов, по льду на велосипедах гоняют. Меня аж в дрожь бросило. Кадышевские, видно, у них много таких отчаянных. Мост тогда ещё был там через Суру у Кадышева. Вот они и приехали. Я посмотрел, едут по льду, а он под колёсами прогибается и такой волной бежит. Снегу-то на нём не было, ветром всё сдуло. Слушай, у меня кто-то кивок шевельнул или показалось, – и он замолчал.
- Да мы тогда, помню, потоптались, потоптались, а на лёд выходить боимся, – продолжил я. – Кто-то пешнёй попробовал, говорит, что тонковат, не выдержит. Вот если бы лыжи широкие охотничьи были, можно было бы попробовать. И тут, помню, Степан молчком к машине, и вытаскивает из будки лыжи. Настоящие охотничьи. А сам ведь не охотник. Но он был мужик дошлый, конечно. У кого-то, как-то выманил, видно. И когда он их в машину только успел сунуть? Пришёл, наверно, раньше всех. И тогда все мужики сразу с завистью на него посмотрели. Начали говорить, что сейчас Степан Иваныч зайдёт и начнёт рыбу багрить, а мы с берега смотреть будем. А он довольный, лыжи надевает и говорит, что наловит и нам мелочь по дешёвке продаст. Все, помню, начали советы давать, где лучше идти по льду. Кто-то говорит, к траве не подходи. Другие, что лыжи надо плавно передвигать. В общем, кто чего. Помнишь? Сколько он тогда метров прошёл? Восемь, десять, наверное, и всё. Лёд и на лыжах его не выдержал. И тогда он в воду рухнул. И всё это молча. Я смотрю, а у него глаза по полтиннику стали. А Степан развернулся и к берегу как лось ломанул. Ладно, там не глубоко было. По пояс, наверно. У него куда ящик, куда пешня, куда шапка. Прёт и лёд ломает. А у самого глаза шесть на девять стали.
- Помню, помню! Он как ледокол шёл, только льдины в разные стороны и лыжи за ним плывут. Долго мы тогда всё его хозйство вылавливали, – сказал Славка улыбаясь. – Ладно ты, его тогда болотниками и носками выручил, а то замёрз бы он.
- Да не только сапогами и носками, я ему тёплые спортивные штаны свои отдал. Ватники снял, а под ними у меня штаны были, – сказал я. – Степан тогда долго вспоминал и удивлялся, что один я только ему с себя одежду дал.
- Нет уж, лучше в такое время не купаться, – сказал Вячеслав поёживаясь. – Может, домой, поедим? Не клюёт. Лёд прозрачный. Боится рыба, наверно.