Агония

Георгий Корбман
- Как он? - заведующий отделением, Данила Анектыч, кивнул на самописцы энцефалографа. - Скоро?
- Да всё по клавиатуре стучит, - Хмыкнула Людочка, ассистентка. - Он сознание прямо за работой потерял. Клаву час назад как забрали, а он всё что-то набирает, смешно даже.
- Скорее страшно... - Заведующий отделением с удивление смотрел на пляшушие по дисплею кривые. - Не у каждого здорового мозг так работает. А мы имеем дело...
- Ясно, с чем дело имеем, но мне  любопытнее всего сейчас, что он там пишет... Думает, что пишет... Нет, не думает... Профессор, как сказать правильно?
    ...А потерявший сознание больной просто быстро-быстро набирал на несуществующей  клавиатуре одну строчку за другой:
    "Я не знаю, зачем пишу эти строки.
   Наверное, просто боюсь не дождаться сегодняшней встречи, не успею сказать. Ведь в жизни происходит много странного - может потеряться связь, или украдут мобильник. Или отключат свет, и этот шкаф рядом со мной перестанет жужжать и делать свою работу. Или слова, которые сейчас живут во мне перегорят.  Или я струшу, ведь сейчас я не думаю. Я просто пишу.
Знаешь, два часа я честно пытался заснуть. Не получилось. Стоило мне закрыть глаза, и ты появлялась передо мной:
    ...Я видел тебя улыбающейся. Ты  утыкала своё лицо между ладонями, ты так часто делаешь, и оно приобретало форму сердечка,  смеялась, а в глазах плескались доверчивость и доброта. И я удивлялся - откуда? Вроде, давно  выгореть должно... А вот - нет. И сердце переставало частить, и исчезала эта давящая боль за грудиной. Становилось тепло и уютно так, как никогда не было за прожитые годы.
   ...Или ты плакала, пытаясь сдержать слёзы. И мне становилось стыдно, что это я, мой эгоизм, моя  назойливость и самолюбие заставляют тебя испытывать боль. Такую боль, какую я и представить не могу - ты ведь никогда раньше не плакала. И я просил у тебя прощения. Я стыдился себя. И начинало частить сердце, и будто когтистая лапа начинала сжимать его.
    Я жду тебя и  никак не могу понять - за что? За что Бог послал тебя в мою жизнь?
    Был бы я мучеником за правое дело - понятно, в награду. Но ведь на мне грехов больше, чем на сучке блох. А боль физическая - это ничто. Боль идущую изнутри тела можно преодолеть.  Это палач может заставить зайтись криком жертву, потому что он - это боль физическая извне. Но что такое моя телесная боль по сравнению с  болью , которая выпала на твою долю.
  Я только сейчас понял, что не любил никогда. Да что - не любил. Я и понятия не имел, что такое любовь. Я знал теорию. А кто авторы этих теорий, все эти писатели и поэты, которые меняли свои привязанности чаще, чем постельное бельё? - дарители иллюзий!
  Теперь я прикоснулся к любви. И мне страшно. Нет, не за себя. Я уже бессмертен, потому что люблю и понимаю, что это именно любовь...
  Как же я боюсь, что ты не придёшь сегодня... Как я устал тебя ждать..."
 Пальцы больного замерли - белая мгла рассеялась и он увидел... Она приближалась к нему с букетом каких-то белых цветов, лёгкая, изящная, помолодевшая.
И невообразимо прекрасная.
Он легко приподнялся и, протягивая руки, шагнул ей навстречу...
...Пискнул в последний раз сигнал регистратора сердечной деятельности. В мгновенной дрожи забились и замерли самописцы энцефалографа...
- Людочка, время смерти запиши - двадцать три часа сорок пять минут московского. - Данила Анектыч встал, одёрнул зачем-то халат. -Никак не привыкну наблюдать смерть, как результат отключения системы жизнеобеспечения. Просто убийство какое-то. Сколько он... после отключения от системы?
   Людочка пододвинула к себе журнал:
 - Три часа протянул. Просто бессмертный какой-то!
    По молодости лет к смерти   Людочка относилась легкомысленно.

     05.03.2018-06.12.2019