Мэр на распутье 2
– До Рождества-то нельзя, прикинь – дети, говорят, инвалидами могут быть, что в пост...
– Ладно, Кирилл Петрович! Ты скажи, как у нас самопальные торговцы водкой?
– Да все о кей, мы начеку.
– Я тут отъеду на недельку, мать надо навестить. Смотри у меня!
Опять и опять напоминало о себе сердце. Семен Евдокимович и дыхание задерживал, и окно шире отворял. Открытку с непонятными волнующими словами на столе держал – вроде как чуть-чуть, но легче этих слов становилось: «свет Вифлеемского вертепа да просияет в Вашем сердце». Как это, интересно: просияет? в сердце?
– Лариса Борисовна, Вы не подскажете… Заведующая отделом культуры – сокращенно называемая за глаза Лара-Бара, вежливо устремила на него подкрашенные глаза. Она была старше родителей Семена Евдокимовича, но у нее, бывшей актрисы, имелись крепкие связи в областном центре, да и дело свое справляла хорошо, поэтому о заслуженном отдыхе ей никто не намекал.
Он положил перед ней открытку, стараясь не показать, что его эта надпись трогает. Вот просто хочет ясности. Руководитель, как - никак.
– Вертеп – ведь это кабак?
– Вертеп…мм… – она была озадачена и искала, что бы сказать, не ударить лицом в грязь – мне это, знаете ли, напоминает стихи Пастернака. Сейчас-сейчас припомню…
– Пастернак! Ну да! – мэр хлопнул по столу с таким значением, с каким Архимед кричал «эврика!!!»
И пока Лариса бормотала стихи: ...дул ветер из степи
и холодно было младенцу в вертепе
Семен перелетел в юность.
Вспомнилось, будто по глазам светом полыхнуло! Незадолго до выпускного экзамена учительница основ мировой культуры, молоденькая большеглазая Маргарита пришла на урок радостная, светящаяся, словно ей миллион роз подарили. Да нет, миллиону роз она бы меньше обрадовалась.
– «Доктора Живаго» напечатали в «Новом мире»!! – сообщила она. Наверное, ожидала наивная Маргарита, что группа взорвется восторгами, но реакция была равнодушная. Тогда Маргарита начала рассказывать.
– За этот роман Бориса Леонидовича исключили из Союза советских писателей. И за этот же роман ему дали Нобелевскую премию. Понимаете?!
Группа начала прислушиваться.
– А почему исключили из писателей?
– Не из писателей, а из Союза писателей, поймите разницу.
– Так почему? – настойчиво вопрошала дотошный комсорг Лидия Петрухно. Она недавно коротко подстриглась и еще больше стала походить на сержанта, лезущего вон из кожи, чтобы заработать поощрение.
– Пил? В морду дал кому-то? – предположили мужики.
– Нет-нет! – Маргарита подняла руку и выдержала паузу, затем размеренно, словно диктуя, произнесла:
– Великолепный роман Пастернака в газете «Правда» объявили злобным пасквилем на социалистическую революцию, на советский народ, на советскую интеллигенцию.
– А что значит пасквилем? – Лидия, похоже, решила стоять твердо за советские идеалы.
– Карикатурой, насмешкой.
– Стебом! – помог кто-то.
– Пусть так, если это понятнее.
С этими словами счастливая наступившим моментом Маргарита открыла бледно-голубой журнал и начала читать… Прозвенел звонок, но все сидели и ждали продолжения чтения – необычно интересного, захватывающего, близкого. Хотелось пожалеть или просто пойти рядом с печальным сиротой Юрой, с
одиноким Мишей, увидеть притягательную Лару… Никакого пасквиля и стеба не было и в помине. Даже Лидия угомонилась и сидела задумчивая.
Память, если она открывает тебе страничку юности, берет власть в свои руки. Обновляет нравственный закон в твоей душе, ты четче видишь собственный кодекс чести. Словно заглянул в дупло старого дерева, а там птенчики, и с чего-то тепло стало в груди и хочется попросить прощения.
Мэр вынул из «долгой» папки заявление вдовы, размашисто подписал, сам вынес в приемную.
- Придет Алешина, поздравь с новым годом. Да, вот что еще. Дай билет на елку мэра. Нет, вот как сделай. Позвони ей, сообщи о моем решении. Если болеет, с шофером отправь билет.
Он вернулся в кабинет и вздохнул свободно. Через 5 минут вошла Марина:
- Алешина в церкви.
- Где?
- В церкви. Шепотом сказала, что зайдет.
-А! Хорошо, спасибо.
Отец Павел Безтужев, счастливо улыбаясь, как всякий пресвитер, добросовестно совершивший литургию, принимал прихожан ко кресту и одновременно говорил проповедь. Обычно он сначала говорит проповедь, а потом дает целовать крест, но сегодня народ спешит – все же 31 декабря, потому поспешил и батюшка.
- Дорогие мои, вот я слышал, что наш храм называют скорбященским. А ведь это неправильно. Да, наша главная икона называется «Всех скорбящих радость». Но заметьте – радость! Значит, это храм Радости. Согласны? И вы сами знаете, когда эта радость пришла к людям. В день, когда родился Спаситель. И она всегда будет с нами, потому что свет Вифлеемского вертепа никогда не погаснет.
«Ой, - одернул себя отец Павел, - не слишком ли велеречиво я говорю? Надо будет на исповеди покаяться - витийствовал».