ЧЕРНОВИК, рабочий материал произведения
работа над произведением продолжается и возможно в этом году вы сможете увидеть психологический детектив в полном издании. Авторы Валерий Лохов и Альфира Ткаченко
Психолого-историческая повесть
Загадка старого зеркала
Зеркало 1: История одной семьи на курорте Усолье
Жизнь каждого человека полна разного рода событий: рождение, первые шаги, любовь родителей, первый класс, первая влюбленность, юность и первые серьезные шаги в жизни, старость и...
Когда это произошло почти никто не знает. В каком городе или селе. В какое время года. Произошло...
Произошло, именно произошло. Одна не молодая супружеская пара приехала отдохнуть на курорт. Городок Усолье их встретил солнечным блеском в не больших магазинчиках и салонах. Шумными улицами и колокольным звоном. Где-то на окраине раздавался голос муэдзина на старой мечете и, распевая песни на заборах, веселились воробьи, потряхивая перьями и разгребая кучки пыли возле дороги.
Половые трактирчиков стояли перед входом и приглашали местных посетителей и завсегдатаев. Зазывалы лавчонок юркали между людьми и предлагали посетить тот или иной магазинчик или салун. На Храме раздавался звон колоколов и местный поп раскланиваясь с прихожанами, прошел во внутрь к вечерни.
Татьяна Дормидонтовна прошла к фотографии и спросила:
- Я сегодня могу сфотографироваться? Сколько будет стоить мое фото?
Фотограф, не молодой мужчина в черном сюртуке, в белой рубашке и с карими глазами улыбнулся и, наклоняя голову на манер купца, ответил:
- Прошу барышня. Самые лучшие фото от Лисовских. С вас-с всего 3 копейки. Вам сейчас-с предоставить наш этикет?
- Пожалуйста, но не сегодня.
Дама отошла в сторону, к мужчине статного возраста, в широкополой шляпе и с трубкой в руке.
- Пойдем, любезнейший, я позже зайду сюда. Я слышала, что жители городка постоянно приходят к нему: и семьями, и по одному, и с детьми. Его вежливость привлекает посетителей. - Татьяна Дормидонтовна взяла под руку Аполлинария Кузьмича и они прошли дальше вдоль улицы по расположению к курорту. Солнце закатывалось за крыши домов, клены развивались под ветерком и вездесущие воробьи и голуби слетались на деревья для вечерней трапезы и, чтобы найти место для ночлега перед темной ночью. Когда супружеская пара проходила около Храма, раздался колокольный звон. Вечерня уже закончилась и прихожане высыпали на улицу. Приятный ветерок покачивал ветви деревьев. Где-то замяукала кошка, потягиваясь после солнечного припека и растягивая лапки. Маленькая собачонка прошмыгнула между ног людей и промчалась вдоль по улице, поднимая за собой не большую пыль. Громко залаяв, она остановилась у лавчонки и, искренне поглядывая на торговку, высунула язык и просительно посмотрела: "Мол, ну, что жалко тебе одного кренделька?"
-Кыш, проклятая, - грозно бросила женщина, потирая руки о фартук, с масляными пятнами. Она посмотрела на собачонку и еще раз цыкнула: Кыш. Ишь какая хитрая, а где я потом деньги брать буду себе. Тебе дай, другим дай, а мне, что останется тогда?
Собачонка по виляла хвостом и бросилась к трактиру. Она знала, что многие подвыпившие посетители иногда дают сладкую косточку или часть пирога. Уж, они то не обидят ее. Да и кто может знать, как живет ее собачья душа. Откуда она сама и кто ее хозяева.
Аполлинарий Кузьмич наклонился к плечу жены и прошептал: Любезнейшая Татьяна Дормидонтовна, посмотри на этот грязный и пьяный городок. Может мы зря согласились отдыхать именно здесь? Столько событий в один только день?!
И мужчина зажмурил глаза, чтобы не видеть того, что они увидели возле Храма и трактира.
Подвыпивший мужчина выскочил из трактира и побежал к концу улицы через большую площадь. Он еще издали начал кричать на ездока лошади, запрягшей в телегу с товаром.
- Серафим, стой. Мать твою. Сейчас же отвози товар к магазину. - глаза Флора залитые водкой, блестели, словно солнце снизошло до него и светило только ему одному. Он так и сверкал глазницами на Серафима, желая забрать весь товар к себе. Что у них происходило дальше, Аполлинарий Кузьмич с женой уже не видели. Но зато слышали, как раздались кулачные щелчки и кто-то повалился на землю.
Так прохаживаясь по главной площади Усолья они дошли до курорта.
- Фу, как не приятно ... - проговорила Татьяна Дормидонтовна, привыкшая к тишине своего сада в Иркутске и зелени города. - И зачем вы, драгоценнейший, согласились поехать сюда и по причине не знания взять и меня? Я здесь вся покроюсь запахами пьяных холопов. И какие купцы могут быть в такой глухомани? Вы сами посмотрите на них, Аполлинарий Кузьмич, что это за народ? В Храм ходят только бедный люд. Дети не чесанные, сопливые. Старушки откланялись батюшке и целуют его руку грязным замшелым ртом. Как же мне после них благодарить батюшку?
- Ничего, потерпи немного, матушка Татьяна Дормидонтовна. Мы ведь только на несколько дней сюда. В Иркутске вам-с станет намного лучше. Пройдемте-с к курорту? Я вполне согласен с вами-с...
Татьяна Дормидонтовна, женщина полных шестидесяти трех лет от рождения, имела фигуру, которая могла еще нравится весьма богатым господам, с пронзительным взглядом ярко-голубых глаз, светлые волосы, уложенные на макушке пучком и теплым, слегка властным голосом, прошла за ворота курорта и остановилась. Дым от печей кочегарки развивался над Ангарой. Вдалеке прозвучал длинный гудок парохода, плавно покачивающегося на волнах и проследовавшего на восток в сторону Иркутска. Женщина вдохнула воздух и мечтательно зажмурив глаза, проговорила:
- Как здесь-с хорошо. Так бы и не выходила в этот шумный городок. Невозможные зазывалы и пьяный люд только портят все настроение. А здесь... Ох, прекрасно! Пойдемте-с, любезнейший Аполлинарий Кузьмич к ресторанчику, нас уже пригласили трапезничать перед вечером-с.
Посетителей в ресторанчике было немного и поэтому супружеская пара из Иркутска, приехавшая только недавно на курорт, прошли к столику и расположились в довольно-таки прекрасном настроении от прогулки по тропинкам курорта и насладившись прекрасным видом реки и закатом, отужинать.
- Татьяна Дормидонтовна, голубушка, я вчера заходил в магазинчик, где продают шляпы, но мне показалось, что в Иркутске они более прекрасны.
- А что, Аполлинарий Кузьмич, эта уже не удостаивает вашего приличия? Может мы позже, у нас купим ее. Парфюм в салунах здесь не так уж прекрасен. Я разглядела зеркальце для себя. Чем же этот городок нас еще удивит?
- Подай мне чашечку чая.
****
... Когда женщина посмотрела в зеркало, она немного испугалась. Она отпрянула от своего изображения. Что ее так напугало? Зеркало, старое, с обшарпанной задней обшивкой с потрескавшимися на уголкам стеклах, выглядело обычно. Не молодая женщина, а ее звали Татьяна Дормидонтовна, опять взглянула на свое отражение и опять отпрянула. Она увидела несколько таких же зеркал с потрескавшимися стеклами и словно кто-то потянул ее за рукав, как бы уговаривая пройти во внутрь, в царство загадочных зеркал, в которых отражались чьи-то лица. Улыбка очаровательной молодой женщины, строгий взгляд мужчины с трубкой в руке, милое личико девочки и палуба белого корабля. Татьяна Дормидонтовна попыталась стряхнуть видение, встряхнув головой, но оно осталось на прежним, словно манило ее пройти по ковру, которого она, засмотревшись на зеркала, сразу не увидела.
Зеркало 2: Девочка Аглая
Девочка пробежала еще раз по дорожке возле дома, где жила старая бабка, которую все в деревне называли колдуньей и боялись ее. Яркое солнышко освещало все вокруг и скользнула по окну дома. И только сейчас Аглашка увидела, что из окна на нее смотрит злая колдунья и зовет ее к себе. Испугавшись и озираясь по сторонам, девочка посмотрела еще раз на окно и осторожными шажками подошла к воротам, из потрескавшихся досок. Она открыла их и вошла во двор. Аглашка еще ни разу не была у колдуньи, да и какие девчоночьи игры могли ее занести в этот конец деревни. Двор, с местами пожухлой, местами яркой зеленой травой, показался девочки страшным. Она прошла по вы топтаной тропинке к дому и ступила на первую ступеньку, которая, как ей показалась, что вот-вот рассыплется, когда на не наступишь. Доски на ступеньке были старые, потрескавшиеся, с обшарпанными углами и сквозными дырами. Девочка поднялась на вторую ступеньку и затаила дыхание, как ей было тяжело подниматься на крыльце старой бабки, которую все жители деревни обходили стороной. А когда проезжали или проходили воле ее дома, крестились и чертыхаясь старались быстрее преодолеть ее дом, посылая проклятья.
Аглая, осмелившись, протянула руку к ручке двери и и ей показалось, что дверь почти невесомая. Так легко она открылась, словно было сделана совсем из досок. Потрескавшиеся, с длинными ворсинками древесины, местами зияющие дырами, доски на двери были легкими. Девочка открыла дверь и очутилась в темной комнате. Широко открыв глаза, быстро моргая глазками она смотрела на старую бабку. Та, сидевшая на табуретке, такой старой и обшарпанной, попросила не приятным скрипучим голосом ее:
- Девочка, помоги мне. Мне надо проветрить траву, которой я лечу людей.
- А-а-а, вы лечи-и-те людей? - глаза у Аглашки открылись еще больше и она рассматривала жилище и бабку.
Старый черный сундук стоял у печи, давно не беленой и с черными тараканами, бегающими нагло по всем комнате. Возле окна стоял давно не мытый стол. Бабка, старая и грязная, с нечесаными волосами и крючковатым носом, смотревшая на девочку белесыми белками глазниц, сидела на табурете. Она еще раз вздохнула, издавая противный запах из ее рта и попросила:
- Помоги мне проветрить вот эту траву, которой я буду лечить людей.
- Хоро- о- о-шо, - прошептала девочка и стремглав выскочила за дверь. Немного отдышавшись, она задумалась, ей сразу выкинуть вонючую траву, от которой разило не только давно немытым жилищем, но каким-то запахом, гниющего и мертвого тела.
Зажав нос и промчавшись по крыльцу, она бросила пучок травы на поручень и умчалась за ворота.
глава 2
... Проходя по улице мужчина с женщиной разглядывали не большие магазинчики вдоль дороги, кудрявые кусты кленов и солнце, свесившее свои лучи на крыши домов и голубей. Они остановились возле Храма. Уже наслышавшись о историях старого Храма ...
глава 3
Обоз продвигался по тракту и возничие посматривали в темную чащу леса, а вдруг опять воры появятся. Так почти каждый раз, когда Жилкин снаряжал обоз в Джунгарию, происходило на дорогах тракта. Только забрезжил рассвет. Мужчина открыл глаза и посмотрел на ярко-красное солнце. Ангара пахнуло на него свежестью речного пространства. Туман закрыл сопки другого берега и мужчина, потянувшись, побежал в ближайший лесочек. Когда он пробегал возле березки, ветка хрустнула. Он испугался и тут же встрепенулась спящая птица и резко взлетев над деревом, умчалась далеко от того места, где возничий.
- Тьфу, проклятая. Напугала меня.
Он уже был спокоен, когда увидел, что в густой чаще появились силуэты людей. Они передвигались по ельнику. Топоры и ружья наизготове. И только сейчас он услышал где-то вдалеке фырканье лошади. У Фрола появилась легкая испарина на лбу и тут же реакция человека заставила его крупными шагами вернуться к обозу. "Как же так, ведь бандиты по их расчетам должны были быть примерно с несколько километров в глубокой чаще тайги". А тайга в Сибири всегда черная и страшная. «Успею ли назад» - мысли крутились как заведенные. Такого бега он еще не испытывал за много лет жизни, а особенно за то время, когда начал служить у Жилкина в магазине. Сколько лет они уже ездили с работниками за товаром в Джунгарию, а чтобы на них напали бандиты, этого не было еще ни разу. Фрол был не особо щуплого десятка мужиков из только что сформированного городка Усолье. Сколько кулачих боев он уже пережил и еще никто из других пьяных любителей подраться не мог его преодолеть. Фрол всегда гордился этим. Еще в городке он опять схлестнулся с самым заядлым всех драк и вечно пьяным Серафимом. Тот, выйдя из трактира, вдруг ни с того ни с сего взмахнул рукой и прорычал, стиснув зубы:
- Я тебя знаю Фролка, кто ты такой... Ох, не крути мне тут. Знаю, что вы делаете у Жилкина. А сам-то товар не воруешь что ли? Вас татарин то не поймал еще на воровстве?
Фрол посмотрел на Савелия и дал ему по уху. Тот посмотрел на него, ну ты даешь и в скрутил сильными руками за шею и бросил на землю. Вокруг них собралась постоянная толпа зевак и пьяниц и по подсвисты и крики продолжали вести бой. Только милиционеры могли их разнять, но их как всегда не было рядом. Так и дрались два пьяных мужика может быть и до смерти, если баба оного не выскочила на улицу и прибежала с руганью к трактиру.
- Опять, поганец треклятый, надрался... Сколько я могу смотреть на тебя и все то, что ты делаешь. Совсем не думаешь о детях.
И тут Фрола словно что-то откинула от Серафима и ему показалось, что его малолетний сын вот также дерется с пьяницей и его убили. Он четко увидел кровавое лицо сына и вдруг, поймав руку Савелия и крепко сжав ее в своих ручищах, резко затормозил удар. Может быть и дрались мужики, разгоряченные горилкой, друг другом, пока не уснули бы, возможно и вместе, где-нибудь на траве за трактиром. Так проходили все дни, когда Фрол отдыхал от работы. Баба всегда одна и отчасти подросшими детьми ухаживала за огородом и домом.
И сейчас он торопился, чтобы поднять заспанных мужиков возчиков и быстрее сняться с отдыха, чтобы увезти товар от разбойничьего места.
- Мужики! Вставайте быстрей. Бандиты уже рядом. Они видимо еще не знают, что мы здесь и идут по тропе в сторону Иркутска.
Возничие, а их было то всего по трое на одной подводе, подскочили, оделись и подняв вожжи, нукнув лошадям, повели обоз к Усолью. Дорога была словно камень, укатанная многими колесами машин или телег. Красное солнце уже поднялось над рекой и освещало весь берег и лес с лугом. Мужикам стало страшно от того, что в глубине леса ходит банда. Уже ни один раз они испытывали их нападение и кто-нибудь из них да оставался убитым. Когда солнце поднялось совсем на дорогой, обозы с товаром уже вошли в Усолье. Старые домишки с покосившимися окнами на окраине проследовали перед обозами и кое-где пахнуло едой. Только бы сейчас и по хлебать пустых щец, думали мужики, возвращающиеся из Джунгарии. Дети выскакивали из ворот и бросались вдогонку за телегами. Они кричали и свистели, обгоняя лошадей, которые ленивым шагом после тяжелого пути проходили к старой площади к магазину. Остановившись и начав разгружать, некоторые мужики сели на лавки. Достав самокрутки и раскурив их, начали свой разговор про то, как покупали товар, как в монголами знакомились и торговались, цена могла и не устраивать. Как бы потом они продали его у себя. Главный от Жилкина уже не первый раз ездил за товаром и был очень опытный в торговле. Его шустрый глаз прекрасно мог разглядеть качественный товар им продали монголы или китайцы и как с ними можно было поторговать. Яблоки сгружали прямо в мешках на один обоз, зеленые и кислые. Чай и другую провизию можно было купить , конечно и в Иркутске, но так товар был дешевле. Сопровождающие обходились хозяину дешевле, чем переплачивать купцам в губернии. Опытный приказчик татарин принимал товар и заносил все цифры в амбарную книгу. Только он кончил писать, как обратил внимание на один из сундуков, где лежали ткани. Ткани в Джунгарии были красивы и женщины часто заходили в магазин, чтобы приобрести себе на платье или рубашку мужу к празднику. Чужаки умели ткать. Много тканей увозили торговцы к себе в города Сибири. Но сегодня приказчик заподозрил что-то не ладное. Бросив все дела, он пошел к хозяину:
- Хозяин, слышь-ка, сегодня товар что-то не весь. Не хватает ткани и чая. Может возничии и сопровождающие украли?
- Хорошо. Иди. Я проверю. Не говори никому.
Приказчик вышел, лицо было взволновано, но оно не давало повода, чтобы возничии узнали о пропаже. Он прошел во внутрь и положил амбарную книгу:
- Завтра заходи за оплатой. Пусть хозяин еще сверит.
Так было всегда. Фрол вышел ни о чем не подозревая. Откуда он мог знать, что кто-то из его команды мог воровать, думая, что никто ничего не узнает. Прав был он, когда дрался с Серафимом, но сам еще ни разу не брал у хозяина даже пачки чая, хотя его семья жила не богато. Только с угрозой смерти и торговлей в заморской стране он и зарабатывал на житье. А что пить начал, так все мужики пьют. И сегодня вечером, сходив в баню, он пошел в трактир, но пить не стал, денег-то ему не дали. Завтра он получит свою долю и тогда разберется с Серафимом, которого давно подозревал в кражах. Он и еще два мужичка были чумными в этих делах. Но кого не возьми в Усолье к себе, того и жди, что украдут товар. Надо было глаз да глаз за ними следить. И вот в этот раз Фрол почувствовал, что все-таки есть кража, иначе бы татарин улыбался, как всегда, когда расчеты с товаром и деньгами у него сходились. А сегодня прошел мимо, бросив через плечо:
- Сейчас-с... я вернусь. - и через некоторое время: Можешь идти, потом все. Потом. Завтра.
У Фрола защемило сердце и он на остатки денег пошел купить себе маленькую.
- Фрол, а Фролка, слышь-ка, сегодня Указ Сталина вышел. Весь скот под корень сведут в колхоз. Кончают всех кулаков. А мы то кто? Разве ж мы кулаки. Надо прятать скот-то.
Говорил его друг Серафим. Но Фрол не слушал его и только думал, за что, ему мужику такая жизнь. Вечно голодные дети, жена причитает над коровой, словно она одна могла прокормить их. Да тут еще и не достает товара... Эх, - он махнул рукой и одним залпом опрокинул маленькую в себя.
Ночью он долго ворочался на кровати. Когда луна взошла на небе, круглая и желтая, он вдруг открыл глаза и не понял, что это такое. Перед ним стояла старая при старая бабка. Лохматая, с вертящимся взглядом белых глаз. Отмахнувшись от нее, словно от привидения, а бабка-то, он знал, умерла лет десять назад, он попытался перевернуться на другой бок, как бабка скрипучим голосом произнесла:
- Что, Фрол, не спится? А я знаю, кто товар упер-то. Може, сказать тебе?
Фрол подскочил на кровати, перепугав жену и вначале протер глаза, потом медленно оглянулся и затаив дыхание спросил шепотом:
- Кто здесь?
Теперь уже мелодичный голос девушки прошелестел где-то за печью и он увидел девушку, которая манила его к себе. Фрол встал, поглядел на жену, та крепко спала, и пошел к печи. Девушка ловко перескочила через окно, словно его вообще не было и побежала по улице. Фрол с семьей жил на окраине городка и лес с рекой были совсем рядом. Что с ним случилось, никто не знал, так как утром, когда проснулась жена, она подумала, что ее муж ушел в магазин за деньгами. НО ни вечером, после его пьянки, ни на утро его больше никто не видел.
... И тут они услышали крик... Старая женщина верещала так, как будто ее резали. Что случилось с ней, никто не мог знать. Но Татьяна Дормидонтовна задумалась: "А будет ли удобно им, не молодым и знатным господам, проявлять неуместное любопытство?" Она была в том возрасте, когда ее должно было интересовать все, что происходит вокруг. Но крики и драки раздраженных людей было большим не приличием и ее любопытство не должно было удовлетвориться.
... Он сидел возле каменной стены, прислонившись и смотрел сквозь решетку на солнце, которое вот-вот должно было закатиться за край тюремной камеры, показав на прощание красивый ярко-красный закат.
зеркало 5: Тяжелый путь после тюрьмы
Манифест № ...
Солнце покрылось серыми, хмурыми облаками. Ветер подувал, но идти по улицам города, старого Иркутска, было не просто. Мешал колючий ветер, завывающий на перекрёстках и за углами домов. Свет фонаря осветил одинокого путника. Вот он остановился, посмотрел по сторонам и пошёл...
Пошёл... А, вот куда? Куда мог идти одинокий человек, потерявший свой дом, там далеко, в Татарии, где всё осталось… Осталась его жизнь. Начатая, как обычно, у обыкновенного человека, живущего своим хлебом и трудом. Он уже много раз подумал, правильно ли поступил тогда, когда прибыл пристав и зачитал список, тот длинный список, в котором он был под номером № ... и больше ничего не оставалось ему делать, как успокаивать своих родных и собираться в далёкий путь, в Сибирь...
... - Пошевеливай ногами-то, - покрикивал охранник, страж, который работал в Иркутской тюрьме.
Мужчина обернулся, и.… приклад ружья закрыл солнечный свет перед ним. Он уже несколько лет сидел, а за что и сам не знал. Жил и работал, как все. Может быть, даже учился. Но теперь он заключённый под номером №… и должен подчиняться приказам таких же, как и он охранников, которые, с грозными окриками шагали по бокам их колоны. Куда они шли? Кто им скажет об этом. Его дело – идти, и не дай боже, если он оступиться и вдруг побежит. Но куда можно бежать из этого, дремучего села-городка Иркутска. Деревянные дома, лошади, везущие своих путников по улицам, веселящихся девиц, или просто шмыгнувших за переулок прохожего, который также боится, чтобы его не заметили и не забрали сюда… Сюда – это в Иркутскую тюрьму. А вот я иду по улице в колоне с такими же каторжанами, как сам. Рядом мужчина из далёкой Татарии. Он вообще поступил недавно и уже получил свой урок жизни, суровой, по-царски отмеренной за ошибки чьей-то истории. Он лишь только жил, верил, ходил в мечеть, а теперь, оказалось, что жил совсем не так. Он должен был жить и верить в христианскую веру, ходить поклоняться в церковь. Так было записано в истории, много-много лет назад. Но он то откуда мог знать, что там написано. Его родители и предки жили также, как и он. Он мусульманин. Он же не был с хазарами много веков назад и не подписывал договор с Арабским Халифатом о Исламизации его земель, земель на его Волге – белой реке, где всю жизнь, которую он помнил, жили белые люди – булгары. А он – татарин. Так проложил начало его жизни прародитель, предок. Ему было лучше знать, почему он татарин.
Так и шёл он и человек, в «царской одежде» тюремного покроя...
...Манифест номер 11996 – Гафатулла Хисматуллин, год рождения хххх, выходи, - грозно, сухим голосом прочитал-выкрикнул пристав, заглядывая в бумагу от «царя».
Мужчины молча смотрели, стоя в шеренге напротив пристава. Пыль поднималась над улицей. Голуби разлетелись, испугавшись чего-то. Может быть, их напугал грозный окрик пристава, что зачитывал манифест номер хххх или события старого села, в который они прибыли на поселение. Жил себе, жил и на тебе, сменили его быт. Живи теперь здесь. Здесь, на сибирской земле тебе оставили небольшой надел, где ты сможешь завести семью или разместиться с той, которая пришла за тобой. Кошмары тюремного подземелья ушли в прошлое, но ещё не раз напомнят о себе. А ты живи. Вот всё то, что тебе оставил Александр 3 от своего Указа о Христианизации России. Ведь как поговаривали мужики в Татарии, что не миновать им ссылки. Ведь живём на не своей земле. Российские это земли. Царь всё равно по-своему сделает всё. Так и получилось. Долго выли бабы по домам о ссылки, когда пристав зачитал им приказ. Дети, напуганные выглядывали из-за печей. Страх не пускал их на улицу играть и бегать...
... Вот и прошло то лихолетье. Кануло в года, которые ушли во втянутые плечи и сгорбленные спины мужчин и женщин, зарубцевалось в раны на сердце и осело на загрубевших руках, которые много работали на земле.
А позже ещё не раз касалось их, после смены власти, горячих дней Ежовщины, походов Колчака по весям Сибири, продразвёрстках красноармейцев и иногда весело улыбалось с каким-либо счастливым событием в семье, в селе.
(Автор в миниатюре Манифест №... просто попыталась представить, что было с людьми, которые сидели в Иркутской тюрьме в 1900 – 1916 годах в городе Иркутске. Фамилия татарина, сосланного в Сибирь из Татарии – настоящая. Думаю, что не обидеться тот человек, его потомок, который имел родственную связь с ним).
Зеркало 6: Село Усолье оживает
Скрипка и мандолина Кашафа Хисматуллина
1897 год - это год, когда родился Кашаф Хисматуллин. Родился в городе(селе) Усолье - Сибирском.
Старое Усолье. Много событий произошло за столько лет. Какое оно было? Можно только представить, как они развивались. По рассказам родственников, очевидцев, которые успели рассказать о тех людях, которые интересуют меня. Я уже много написала о театре, в котором ставили спектакли или просто пели и танцевали актёры. Актёры - Кашаф Хисматуллин, Магрифа Хисматуллина, Шамсизихан Хисматуллина, Абдулла Чхеидзе, Хадыча Зайнулина, Ганикамал Идрисова и т.д.
Мне было совсем немного лет, когда я узнала, что Кашаф Хисматуллин играл на мандолине и татарской гармошке. О скрипке я не знала вовсе. Но на скрипке он играл, и играл очень хорошо. Название скрипки не сохранилось. Как-то никто из родственников ни разу не сказал, а какое название было у неё. И скорее всего он покупал её в селе Усолье. Правда, интересные события были в селе Усолье? У какого купца, а может быть в каком городе(Иркутске ли?) продавались скрипки. В начале 20 века(1915-1925 годы) было не так много магазинов, где можно было купить музыкальные инструменты. Особенно в Сибири. Татарская гармошка, мандолина, скрипка - где покупал Кашаф Хисматуллин такие музыкальные инструменты? И как научился играть на них? В начале 20 века в селе Усолье не было музыкальных школ.
Я, наверное, сейчас и займусь именно розыском названия скрипки и мандолины, где покупали их, как научился играть на этих музыкальных инструментах Кашаф Хисматуллин, а особенно, куда они пропали? Я очень хорошо помню мандолину, она хранилась почему то в половине дома у Магрифы Хисматуллиной. Это родная сестра Кашафа Хисматуллина. В другой половине дома по улице Интернациональная, 17 жила жена Кашафа Хисматуллина. Мне было примерно 4-7 лет(с 1964 по 1967 годы), когда я лично видела мандолину. Она коричневая. И мне рассказывали, что Кашаф сидел на скамейке во дворе дома и играл для присутствующих. А может быть, и просто, для себя. А ведь я не видела больше мандолины в доме ни у Магрифы, ни у Шамсизихан. Куда она пропала? Может быть так же таинственно пропала и скрипка? Пропали?!... Также, как и браслет - золотая змейка с глазками изумрудами - Магрифы и её брошь- финифть с синими цветочками.
Зеркало 7: Око видит, хворь страшит
Усолье
Окраина села. Покосившиеся домики. Лай собак. Небо покрыто серыми облаками. Ветер подувает вдоль серых улиц и крашенных ставен. Две бабы вышли на улицу и судачат о болезнях.
- Да, у него черная болезнь… - почти шепотом сказала Мария.
- Да ты что?... А он же не болел ни чем? Как же так. Кто же теперь будет лавку то держать? – спрашивала её попутчица, не молодая женщина, с завязанным платком на голове и в широком сарафане.
Ветер прошелся над верхушками деревьев и полез на крыши домов. Где-то ветхие, а где-то металлические крыши скрипели, шуршали осыпавшимися крошками дерева, но держались прочно, словно крепкие парни в кулачном бою. Бабы шли по улице, на которой было столько пыли, что казалось она вовсе закроет стекла окон. Вот прокатилась телега с мужичком. Он вез какой-то скарб, большие коробки и ещё что-то. Видно сосед купец привез из Иркутска товар. Любопытные мальчишки бежали за телегой: а вдруг им что-нибудь достанется. Голуби взлетали из - под крыш и поднимались высоко в небо. Мария и Агафья посмотрели на телегу, товар и вздохнули:
- По чем он будет продавать масло? Оно, говорят, будет стоить в этот раз дороже. И где ж это они берут то его? Что ж оно так стоит? Где теперь столь денег взять то?
- Дак, поди ж ты из далеча везут. Где - то аж на границе. Там товару много. А как же нам то быть? Мой дурак то работает у Шабалина. Взял, взял он его к себе. Грузчиком. И платил по 50 копеек за день. А если запьешь, говорит, то не будет тебе ничего. Дак я его и так держу, и этак. Уж поди неделю трезвый, - протараторила Агафья, поправляя платок на голове. Волосы выбились из - под головного убора и лезли в лицо, подаваемые ветерком.
Бабы присели у чьего - то дома и поглядывали, как сильные руки мужичка сгружали товар на землю, а верткие мужички из магазина подхватывали коробки и несли вовнутрь.
- Дак, он теперича то помрет… Ой, помрет. Говорят, что его доктур какой-то не нашенский лечил. Кровь пускал зачем - то. А он весь серый, как небо, лежит себе на кровати и молчит. А посля траву выдавил в платочке в стакан и поил его. Что это даст?
- А что говорить - то? Что ж тут скажешь. Наши то дохтора какие? Так себе. А он же недавно ходил здесь-то? Какой красавец был! Кажна девка заглянет. А что трава-то как была?
- И что ж, кажна девка. Трава - то?... А хто ж знает. Чёрная, она. Лечит, говорят болезни каки, а може и нет. О девкАх ли ему счас. Може и поплясал кода бы. А теперь вот лежит. И все тут. Ни ест, ни пьет. Ни какова тебе веселя. Токмо смотрит в окно, на голубев этих и дышит, все что не ровно. Лицо серо. Глаза горят. Горячка это.
Мария побожилась на крест, что на церкви и посмотрела на Агафью. Вдруг один короб упал и раскрылся. Оттуда выкатись маленькие коробочки.
- Мыло, что ль привез, како-то? Аль духи? Девкам –то надо этой красоты. Вон подишь-ты молоды ещё то. Красота у кажной, что писанная картина. Твоя то Галька уже за парнем каким бы хоть? Уж восемнадцать годов ведь. Пора и парня подыскивать.
- Да, какой там. Ходит, ходит с ней, а сватать не зовет. Так и до следующей весны проходит. А что ты говоришь, он совсем болен, хозяин то? А кто же в лавке то будет?
- Сын его али кто ещё. Он же не один поди. Его жена теперь смотрит за мужичками то. Ох, не обобрали бы её. Что будет?...
Бабы судачили. День протекал за днём. Ветер сменялся дождём, а то и ливнем. Весна начиналась с проталин, а зима с вьюги. А иногда метель так закружит снег, что только и смотри, чтобы крыши не сорвало. Летом то красота. Лес кругом, ягоды и грибов много. Рыба в Ангаре плещется. Хоть руками бери. Сытно. Осень забрезжит в окнах и опять зима. Так и шли года. А как лечить черную болезнь, никто не знал.
Старое село Усолье.
26.02.2017 года
Путевка
(материал В.Лохова)
В этот день супруги проснулись рано, с восходом солнца, которое никогда не просыпается само по себе, а будит засонь, пуская свои лучи через окна прямо в глаза. Обычно они спали в разных кроватях, но иногда оказывались в одной.
Утром недвусмысленно улыбались друг другу, глядя влюбленными, такими родными глазами, словно впервые встретившись. И хотя это случилось давным-давно, каждое такое возвращение в реальную жизнь радовало их более, чем сновидения, которые по причине некоторой греховности каждого в юности были порой не очень приятны. Женились-то поздненько, когда обоим было за двадцать, и каждый успел попробовать начало взрослой жизни, не обременяя себя супружескими обязательствами и клятвами верности.
Открыв створку окна, Аполлинарий произнес:
- Красота невиданная! Редко такие зари бывают над Ангарой. Таня, подойди, полюбуйся этой красотой.
Супруга, все еще лежа в кровати, произнесла:
- Налюбовалась уже за эти дни. Ничего особенного нет. У нас в Иркутске такие же, ничем не хуже.
- Нет, Танюша, здесь особенные. И воздух совсем иной, не то, что у нас. Погода обещает быть солнечной, теплой. Что мы с тобой планировали на сегодняшний день? Я что-то запамятовал.
Но супруга никогда и ничего не забывала.
- В город идем. Церковь надобно посетить. А то скоро домой возвращаться, а мы так и не побывали в ней.
- Да-да, - подтвердил Аполлинарий, - вспомнил.
Хотя и много лет вместе, а два государства так и не стали полностью единым. Отношения между супругами то портились, то налаживались, порой переходя в идиллию. А пограничные столбы то сдвигались вглубь одного государства, то наоборот. Иногда они, словно призраки, вообще исчезали и пересекать границу становилось возможным безо всякого на то позволения и визы.
Сегодня день воскресный, и большая часть лечебных процедур на курорте отменена. Многие курортники снимали квартиры у жителей города. Но супругам повезло, и они получили отдельный номер на двоих в спальном корпусе курорта. Конечно, за серьезные деньги. Но были счастливы, несмотря на траты.
Аполлинарий надеялся расстаться с тростью. Очень уж болел коленный сустав. Позавтракав в столовой, супруги не спеша направились в город.
Татьяна Доридановна, солидная дама уже бальзаковского возраста, не скупилась на наряды и была в красивом темном платье. Но, зная, что необходимо посетить церковь, на голову надела скромный, черный платок. Муж в темном костюме и шляпе, при трости, придаваемой особый шарм, выглядел настоящим Аполлоном. Как и положено супругам бывать на людях. Татьяна держит мужа под руку.
Отойдя от ворот курорта «Усолье» метров на двести и увидев купола церкви, Аполлинарий попросил супругу:
- Танюша, давай остановимся. Что-то нога разболелась. Постоим немножко.
Нога, конечно, немного побаливала, но его остановили внезапно нахлынувшие воспоминания о том, как он впервые оказался в городе Усолье, как раз на том месте, где они сейчас находились, на улице Большой базарной. Она тогда так называлась. И это врезалось в память навсегда.
Картина давно минувших дней почти мгновенно вспыхнула и пронеслась в сознании, словно это случилось совсем недавно.
Гражданская война шла к окончанию. Стояла морозная зима 1920 года. Бойцам мало помогала их форменная одежда - буденовка и шинель. Трещавшие морозы и пронизывающий ветер доставали до самой последней клеточки тела. Спасали от этого только молодость с оптимизмом. Да еще вера в победу и лучшую жизнь в будущем.
Он служил во взводе разведки 5-й Армии красных войск под командованием Блюхера. Шли буквально по пятам отступающей Белой армии под командованием адмирала Колчака в сторону Иркутска.
В тот день стояла яркая солнечная погода. Обильные снегопады и трещавшие морозы приостановились. Миновав по льду замерзающую реку Белую, он в составе головного взвода втянулся в село Усолье. Шли к нему быстро, то галопом, то наметом по Бодайской дороге. Да и улица называлась также, что и деревня Бадай, оставшаяся далеко позади. От быстрой езды у Аполлинария закололо в животе, а от взмыленных лошадей шел пар. Человек двадцать взвода конной разведки, миновав низину, поднялись на пригорок и двинулись далее, отдыхая от бешеной скачки.
Вот и улица Полицейская. Ее название настораживало бойцов, и ребята, часто и внимательно осматриваясь по сторонам, держали карабины наготове. Миновали ворота с большой и красивой вывеской «Курорт «Усолье»» и, круто свернув в правую сторону, двинулись далее по наезженной дороге улицы Большой базарной. Уже видны шатровые купола церкви с крестами на их вершинах, блестевшие от лучей яркого солнечного света. На этом благодатная, мирная идиллия закончилась.
Неожиданно раздался рой, просвистев, а затем и треск длинной пулеметной очереди, накрывшей выехавших всадников, находившихся уже поблизости от церкви. Вскрикнули люди, дико заржали лошади.
Пули следующей очереди вздыбили снежные фонтанчики на дороге, шлепались и впивались в стены домов. Привыкшие к таким ситуациям бойцы кинулись под защиту домов и заборов, где пули не смогут их достать.
Двое бойцов были срезаны мгновенно и свалились с лошадей в снег. Раненые лошади понеслись вдаль улицы, вынося под огонь пулемета своих седаков. Командир взвода быстро сориентировался и скомандовал:
- Спешиться! Укрыться и дальше не продвигаться!
Оглядев своих бойцов, приказал:
- Аполлинарий, за мной! Пулемет бьет с колокольни церкви.
Меж домов, оградами с высокими заборами, они вышли на следующую улицу и, укрываясь за строениями базарной площади, проникли за церковную ограду.
Догадливые бойцы понимали, что необходимо отвлечь внимание стрелявших с колокольни, чтобы те не заметили подкрадывающихся бойцов и, рискуя жизнями, по очереди вели огонь по этой огневой точке.
Прячась за строениями в ограде церкви, Аполлинарий с командиром быстро оказались у входа, который, на их счастье, оказался не запертым. У колокольни три этажа – приличная высота, позволяющая хорошо просматривать местность. Пытаясь не шуметь, они двинулись по винтовой лестнице. Вот и дверь, ведущая на самый верх. Она приоткрывается, и высунувшаяся рука бросает гранату. Аполлинарий и взводный успевают выстрелить в сторону врага. Граната, стукнув о ступеньку, полетела вниз.
Раздался взрыв, не причинивший никому вреда. Лишь Аполлинарию, словно иглой, ужалило в ногу.
Их выстрелы были точны, и они, войдя на площадку, увидели всю картину произошедшего. Неподалеку от входа лежал человек с большим крестом на шее, в меховой шубе и зажатым в руке маузером. Шапка рядом с прострелянной головой, лицо окаймлено большой седой бородой.
Тут же, среди стрелянных гильз, находился пулемет «Гочкис», французского образца, узнаваемый по большому стволу.
«Мертв, - произнес взводный, - захвати пулемет, уходим».
Всё это пронеслось одним мгновением и отошло куда-то в глубины памяти. Аполлинарий взглянул на Татьяну, и тут же память, словно зеркало, вернула его вновь к тем давним событиям.
Его взвод вместе с иными бойцами разместился на ночевку в одном из помещений курорта. Усталые, промерзшие ребята, найдя силы напоить и накормить своих верных помощников лошадей, разместились в столовой, ожидая, что их хоть чем-нибудь накормят. Взводный ушел ходатайствовать, а они сидели за столами, поглядывая по сторонам. Отвыкли от благ цивилизации. Все делалось бегом, на ходу. А тут так тепло и уютно!
Вошел командир с тремя молодыми девушками. Они принесли долгожданный ужин в бачке. Молодые поварихи расставили чашки, ложки, разложили по тарелкам хлеб.
Но взгляд Апполона устремился не на вкусно пахнущую щами чашку, а на ту, которая ему ее наполняла черпаком из бачка. Он увидел ее, Татьяну. Конечно, имени он еще не знал, но что влюбился в это ангельского существо, понял сразу, с первого взгляда на нее. Что происходило с ним в эту минуту, он помнит слабо. Чары любви охватили его полностью, лишив возможности соображать и говорить. Он механически вместе со всеми ел щи, пил горячий чай с сахаром и всё норовил вновь увидеть свою избранницу, обслуживающую вместе с другими девушками красноармейцев.
Утром необходимо идти дальше. Покормив бойцов, девушки намеревались отправиться на кухню. Не выдержал Аполлинарий такой несправедливости.
- Не могу я ее потерять. Иначе зачем жить?!
Он решительно направился за девушками и вошел на их рабочее место. Ту самую увидел сразу и предстал перед ней во всей своей красе, в буденовке со звездой, с шашкой на поясе и карабином за плечом.
Девушка видит перед собой молодого рослого парня с розовыми щеками и серыми глазами, почти бездумно смотрящими на нее. Она все поняла и приветливо улыбнулась ему, дав понять, что его намерения не напрасны. Растаяло прибитое Амуром девичье сердце при встрече такого красавца. Но надо выходить из создавшегося положения.
- Вы что, Аника-воин, на кухне патроны забыли? – разрядила обстановку девушка.
Нашелся, что ответить Аполлинарий, хотя и с трудом.
- Нет, чуть сердце свое здесь не оставил.
Он неотрывно смотрит на нее, ища хоть какого-нибудь ответа.
- Вот отвоюетесь, приезжайте к нам на курорт, подлечим.
- Обязательно приеду. А как ваше имя?
- Татьяна. Можно просто Таня.
- А я Аполлинарий.
Пора уходить, труба зовет. Понимает это он, но как хочется остаться…
Словно издали слышит голос жены:
- Аполилинарий, ты чего молчишь? Посмотри по сторонам, какой сегодня чудесный день!
- Да, да, - отвечает он и оглядывается вокруг. Они проходят мимо двухэтажного здания.
- Это улица Депутатская, а этот дом, - она показывает рукой в сторону величавого дома с двумя львами у входа, - центр города.
На фасаде вывески: «Районный Совет рабочих и крестьянских депутатов» и вторая «Усольский районный комитет КПСС».
- Давай, посетим базар, - предлагает Татьяна.
- Как без него, - соглашается Аполлинарий.
Торговая площадь рядом, сразу за церковной оградой, вдоль которой они также идут. Несмотря на ранний час, народу уже полно. То тут, то там выкрики, зазывающие покупателей. Здесь множество ларьков, лавок и торговых рядов. А сегодня воскресный день, и из соседних сёл прибывало немало крестьян со своей продукцией, создавая дополнительную суету и ощущение жизни. Чего только нет на прилавках! Аж глаза разбегаются от такого богатства и разнообразия. Здесь полушубки с пиманами, шорные изделия, кузнечные и столярные. А от продуктов аж лавки ложатся от изобилия и красоты. Главными достояниями базара был, конечно, дежурный милиционер, степенно прохаживающий меж торговыми рядами с наганом на боку и перекрещенными ремнями на френче, вызывающим трепет и уважение к властям.
Идут супруги меж рядов, приглядываются и прицениваются к товарам. Уйти без покупок никак нельзя. Это равно тому, что взять вольный грех на свою невинную душу. Здесь Аполлинарий полностью полагался на вкусы своей супруги, искушенной на приготовлении завтраков и обедов. Да по домашнему уюту она не забывала, покупая, что необходимо, а порой и не нужное. Разве поймешь здесь женщин? Благо, что позволяли возможности. Зарплата у Аполлинария солидная. Как-никак начальник цеха. И тут его внимание привлекла вывести на одном и павильонов «Комната смеха».
- Таня, зайдем, - показывая на это заведение рукой, предложил Аполлинарий супруге.
Не очень хотелось ей выглядеть смешной или даже уродливой в глазах супруга. Не дай Бог еще разлюбит ее такую.
- Пойдем, только по одному. Иди первым. Сейчас куплю билеты.
Идет Аполлинарий по комнате, любуется изображением людей, чтобы как-то отвлечься и повеселиться. Вот он в одном из отражений видит себя худущим, коим никогда еще не видел себя. А в другом – очень толстым, словно буржуй с карикатуры. На этом – толстозадый, словно долго сидящий бухгалтер. А вот у него могучая грудь, как у Ильи Муромца, а здесь – большая голова, как у Соловея-разбойника. И еще много отражений от кривых зеркал, где он то рукастый, то мордастый, то длинноногий. Невольно улыбка появлялась на его лице, надо сказать, весьма серьезного человека. Но на выходе висит обычное зеркало. При виде себя в нем Аполлинарий успокоился и остался доволен от посещения этого веселого заведения.
- Твоя очередь, - говорит он Татьяне и хитро улыбается.
Видя довольного супруга, она смело шагнула в двери комнаты. Воскресный отдых есть отдых.
По площади снуют мальчишки, что-то кричат меж собой. Вдруг один из них буквально налетел на него. Хотел было схватить хулигана за шиворот, но не успел. Тот быстро отстранился от него и бегом подальше, только грязные пятки замелькали.
Аполлинарию показалось, что жена засмотрелась на свою красоту – слишком долго тянулось время в одиночестве. Он решил посмотреть время и сунул руку к тому месту, где у него висели карманные часы, поблескивая золоченой цепочкой. А там их нет! Рука ощутила пустоту и во второй раз, еще не веря в случившееся. Чуть ли не ужас охватил Аполлинария от утери такой дорогой для него вещи.
Как только шок прошел, он осмотрелся, ища глазами милиционера, которого видел не так давно. Тот находился неподалеку, степенно прохаживался меж рядами, держась руками за кожаный форменный ремень. Аполлинарий быстро направился к нему и, подойдя, попросил разрешения:
- Товарищ милиционер, можно к вам обратиться? У меня проблема.
Блюститель порядка вопросительно посмотрел на гражданина, ему пока незнакомого.
- Обращайтесь. Я вас внимательно слушаю.
- Товарищ милиционер, у меня украли часы.
- А может статься, что вы их утеряли?
- Нет. Они на цепочке и выпасть из кармана никак не могли.
- Хм. А что-нибудь необычного с вами не произошло?
- Да нет, ничего. Разве что мальчишка беспризорный случайно налетел на меня.
- Так и знал, что шпана орудует. А особые приметы у часов имеются?
- Да, там гравировка имеется. Наградные они, потому и ценны. Губчека наградила меня за хорошую работу. Лично товарищ Ян Строд.
Милиционер все сразу понял без дальнейших слов.
- Приходите часикам к пяти в отделение. Я полагаю, что мы их сыщем. Вы знаете, где расположена милиция?
- Да, знаю.
- Вот и хорошо. Идите пока по своим делам, не беспокойтесь.
Вышедшая из комнаты смеха Татьяна, отыскав глазами супруга, окликнула:
- Аполлинарий! Я уже свободна.
Они направляются в сторону ворот церковной ограды, вырисовывающейся не аркой, а похожими на букву «П». У входа в ограду множество различного люду, как обычно в выходные дни. Их задача – не посетить храм, а встретить желающих это сделать. Среди них калеки, нищие, просто попрошайки, рассчитывающие на добрую, щедрую русскую душу и толстый кошелек.
К супругам подошла старая цыганка и предложила:
- Красавец, дай руку, всю правду скажу.
- Я и сам знаю о нас все, что было.
Взгляд черных, цепких цыганских глаз говорил о том, что просто так от нее отделаться будет трудно.
- Танюша. Дай ей рубль, безо всякого гадания.
- Ага, рубль. Это много, хватит и полтинника.
Татьяна достает из кошелька монету и передает ее ясновидящей.
- Вот, возьми и не приставай. У нас нет времени.
Едва отделались от цыганки, как подошел странный мужик в ветхой одежде.
«Юродивый, - догадался Аполлинарий, - этого можно выслушать».
Курносый, заросший щетиной, в неряшливой одежде мужик уставился на него. Тыча указательным пальцем, заговорил:
- Вы, коммунисты, скоро разрушите этот храм. Спасская церковь перестанет существовать. Камня на камне не оставите здесь. Все отойдет бесову отродью, разберут и растащат.
Молчит Аполлинарий. Очень тяжело и необычно слышать такое из уст юродивого, обычно вещавшего правду-матку. Но этот разговор прервал звон колоколов, идущий с высоченной, трехэтажной колокольни.
Юродивый прервал разговор, обернулся в сторону церкви и, осенив себя крестом, проговорил:
- Наш царь-колокол звенит. Более двухсот пудов весит. Далеко слышно!
Он сказал это с гордостью.
Достав кошелек, Татьяна раздала мелкие монетки почти всем сидящим и стоящим у ворот.
Они входят в огражденную территорию. Здесь царит свой мир, отличный от светского. Небольшое кладбище, где похоронены священники, патриархи. Идут мимо надгробий, некоторые уже поросли мхом. Неожиданно Татьяна остановилась у одного из них и произнесла:
- Это мой родственник.
- Кто такой? – удивился Аполлинарий, ничего не знавший об этом.
- Александр Павлович Староверов. Мой дядя. Я и сама не ведала того, что он здесь покоится.
Народу во дворе много, воскресный день. Аполлинарий смотрит на красавицу пятиглавую церковь, двери которой открыты для всех. Но он не имел обычая креститься и произносить молитвы, в отличие от набожной супруги. Не совсем верующей, скорее немного сомневающейся в некоторых постулатах и истинах. Она трижды перекрестилась и голосом, не терпящим возражения, произнесла:
- Войдем в церковь. Сюда же шли.
Входные двери распахнуты настежь. Кто-то входит, а кто-то уже выходит, отдав долги на поддержание царства небесного. Аполлинарий решил поддразнить супругу:
- Не будь церкви, никто бы и не знал о существовании этого царства. Может, прав Ленин? Он же утверждает, что царство небесное является порождением царства земного, а не наоборот.
Супруга строго произнесла:
- Тише, Аполлинарий. Мы не на базаре, а в храме.
Далее рассуждать нет возможности, они перешагнули порог благородного заведения, где замолкает даже самый отъявленный безбожник.
- Сними шляпу, - напомнила супруга, тихо пробурчала: - безбожник.
Неоднозначное отношение Аполлинария к Иисусу Христу. В том числе и как к спасителям человечества, в честь кого назван и этот храм, Спасская церковь. Он не понимает того, что еще не пришел к нему, или уже прошел мимо, уйдя в коммунистическую земную религию, которой отдавал большее предназначение. Таковы складывались реалии жизни, когда с мнением большинства в коллективе считались, пускай даже формально.
Татьяна купила четыре свечки. Две подала мужу, две оставила себе.
- Следуй за мной, - попросила супруга и направилась в левую сторону зала церкви, - здесь ставят свечки за упокой душ. Кого помянешь – упомяни.
Затем они перешли в правую сторону и поставили зажженные свечи.
- А здесь ставят свечи за здравие живущих, - поучала Татьяна.
Постояли, подумали.
- А теперь к алтарю идем.
Иконостас богат изображениями самого Христа, Матери Богородицы, Святой Троицы и множества иных угодников. Аж глаза разбегаются у Аполлинария.
- Перекрестись, - слышит он голос супруги, - ничего с тобой не случится.
Никогда еще не осенял себя крестом Аполлинарий, даже в минуты смертельной опасности, которых в его жизни было немало во время Гражданской войны и особенно после нее, когда довелось воевать с бандитами в частях Чон, в открытых схватках и в качестве агента.
Неожиданно для себя Аполлинарий ясно услышал тихий, но четкий голос:
«Сын мой. Покайся в грехах своих».
«Но я был воином».
«Твой грех большой, но не смертный. Покайся».
«Прости меня, Господь, за грехи мои», - неожиданно для себя произнес он тихим голосом.
«Прощаю».
И тишина… долгая, необычная.
Рука, словно сама по себе, сложила пальцы в перст и наложила на крест. Ничего не случилось, мир не перевернулся. Все было на своих местах.
Жена, видя такое, улыбнулась и произнесла:
- Вот таким я люблю тебя больше.
Конечно, Аполлинарию приятно слышать такое от своей любимой женщины. Но и еще одна любовь, совсем иная, поселилась в его душе, и ему показалось, что становится совсем иным человеком, и он уже никогда не будет прежним.
Татьяна решила, что на первый раз посещение церкви прошло успешно. Она-то уверовала в Иисуса Христа давно, сколько помнит себя. Ее родители были глубоко верующими. В этом же духе воспитали дочь, часто беря с собой, когда шли в церковь. Молиться научилась тихо, без лишних слов.
Нельзя показывать людям свое отношение к религии. Муж-то работает начальником на заводе. А там авторитет показной набожностью не заработаешь, не продвинешься наверх по карьерной лестнице. Там совсем иные мерки.
Выйдя из церкви, они направились в сторону курорта. Наступало время обеда, и опаздывать к нему никак нельзя. Ближе к вечеру они вновь не спеша шли по городу. Дойдя до отделения милиции, Аполлинарий попросил супругу:
- Татьяна, мне необходимо зайти в отделение.
- Что такое? – удивилась жена.
- Есть небольшое дело. Потом расскажу.
Дежурный милиционер вопросительно смотрит на вошедшего солидного мужчину, одетого по-городскому.
- Вы что-то хотите заявить? Что случилось?
- Нет, ничего. Я насчет карманных часов, которые у меня украли сегодня на базаре.
- Вам повезло. Нашлись ваши часы. Постарались наши милиционеры.
Он достает из сейфа часы и подает их.
- Ваши?
- Да, мои, - узнав свое достояние, произнес Аполлинарий. Они с гравировкой.
Милиционер уважительно смотрит на их владельца, хорошо понимая, кто стоит перед ним.
- Спасибо вам. Дороги они мне как подарок.
- Прочитали мы эту надпись. Всем подряд не дают такие. Достойная награда. Распишитесь в получении.
Через два дня срок путевки истек, и они на стареньком пароходе «Сокол» отправились домой, в Иркутск, любуясь красотами реки Ангары и строя новые планы на жизнь. Шло лето 1933 года.
В миниатюре все события вымышленные, приближённые к реальным событиям в 19 веке и связанны с простым народом. Не могли они лечиться на курорте Усолье из-за отсутствия средств. Автор решил примерно восстановить картину онкологии в те годы. Хотя здесь и описывается приход доктора, болеющий не сильно богат, чтобы позволить себе курорт и дорогое лечение. В 19 веке на курорте Усолье больные принимали только ванны. Особого комфорта не было.
Авторы: Ткаченко Альфира и Лохов Валерий:
будет начато в январе или ... И в этот момент я не могу дозвониться до своего соавтора этого детектива, который мы собрались написать- Валерия Лохова.
Задумали написать совместный детектив в жанре мелодрамы с Валерием Лоховым. Название - Загадка старого зеркала. И сегодня подумала, а почему бы не вставить исторические факты в произведение о тюрьме в Иркутске на Ушаковке до 1905 года? Если дадут разрешение в Архиве. Есть миниатюры о жизни в старом Усолье. Они дадут развитие событиям определенным главам - Зеркалам. В каждом зеркале есть своя история - событие, в котором отражены жизнь и работа людей, живших в период с 1917 года по 1934 год. Работа над произведением пока отложена до конца года, из-за болезни В.Лохова.
декабрь 2019 года