Весь день стояла жаркая погода, а к ночи ещё стало душно до невозможности, отчего Глобус, как звали в деревне Филиппа Ивановича Кучерова, улёгся спать под открытым навесом на, недавно скошенной и высушенной траве. Проснулся он из-за того, что налетел порывистый ветер, а ещё через несколько минут небеса разверзлись, полил жуткий дождь. Молнии без конца блистали со всех сторон, а гром завершал их агонию. Филипп смачно выругался и, натянув на себя кусок старого брезента, стал вслушиваться в бесчинства ночной грозы. На востоке чуть заметно пробивался рассвет, даже тяжёлые, чёрные тучи не могли закрыть пробуждающий день. Глобусу было шестьдесят один год, а жене, Пелагее, весной исполнилось пятьдесят восемь лет. Слыл он в своей деревне умельцем на все руки и, хоть хромал на одну ногу, которую подстрелили на войне, довольно шустро передвигался по деревне. Шёл пятьдесят пятый год, прошло чуть больше десяти лет, как закончилась война с немцами.
Гроза налетела неожиданно, но так же, неожиданно, пронеслась в направление рассвета, постепенно поглощая собой тонкую полоску света, но зато над деревней стало светать. Полежав ещё немного, Филип снова стал засыпать. Духота прошла, стало даже свежо и он, кутаясь одним краем старого тулупа, сбросив с себя кусок брезента, почувствовал даже облегчение. Поспать ему так и не удалось. Сначала стал надрываться соседский петух, а потом его подхватили уже свои два петуха. Вскоре вся деревня проснулась от бесконечного кукареку. Кое-где стали просыпаться и собаки, знать хозяйки начали утренний обход своих владений. Деревня ожила, замычали коровы, заблеяли овцы, а также загоготали гуси, вперемешку с куриными криками.
Полежав под навесом, ещё минут десять, Филипп поднялся и, нехотя, размяв затёкшие кости, отправился к деревянной бочке с водой, припадая на левую ногу, стоящей под стрехой дома, почти у самого крыльца. Аромат, доносившийся с луга, который располагался по пологому спуску к реке, дурманил голову, отчего его даже стало подташнивать. Весь луг окутывал туман, скорее даже не туман, а пар, исходящий от пропитанного влагой недавнего дождя, луга. Реку вообще затянуло сплошным покрывалом сизого тумана. Вчерашняя помощь соседке закончилась для него обильным угощением с местной самогонкой и закуской. Он старался пить меньше, зная, что завтра ему надо было ехать в Калугу на лошади, но всё равно эта самая выпивка продолжала давать о себе знать.
Филипп ещё с вечера приготовил всё необходимое для поездки в город, до которого было не меньше двадцати вёрст, поэтому, хоть и, кряхтя, но всё же умылся прямо из бочки. Ему необходимо было заехать в гости к дочери с гостинцами, а также купить упряжь для своей кобылы, посетить базу, чтобы получить кое-какие запчасти для молотилки в колхоз. Он хоть и был уже на пенсии, но в сезон подрабатывал на току и не только. Был Филипп и печником, и столяром, и плотником, а также мог починить практически любую вещь, начиная от керосинки и заканчивая изготовлением бочек, вязанием корзин для баб. Все косари несли ему косы, потому что лучше его отбить косу в деревне не мог никто.
Со стороны реки Угра доносились звуки, издаваемые лягушками, а чуть в стороне от их дома, в ближайшем лесу раздавались крики филина. Разноголосица птиц стояла по всей округе, они радовались новому дню, умытому недавним, обильным дождём, большому, красному солнцу, которое только что вылезло со стороны Калуги, куда Филипу и предстояло отправиться.
Его хозяйка уже копошилась в сарае, откуда доносились мычание коровы и нетерпеливые кудахтанья кур, которые стали вылезать из сарая, разбредаясь по всему двору. Следом за ними из сарая вышли утки с гусями и петухи, они важно прошествовали возле хозяина, направляясь к большому корыту, чтобы попить воды. К этому времени вся деревня стала наполняться звуками проснувшегося села. Скоро должен был появиться и пастух Фома, который так же, как и Филип хромал на одну ногу, но на правую. Вообще-то в деревне было всего несколько мужиков, которым удалось вернуться домой без ранений. Но, самое интересное то, что именно они и больше всех пили, отчего вся тяжесть крестьянской доли снова ложилась на плечи баб, у которых кроме мужика-пьяницы ещё было семеро по лавкам.
Не успев обтереться влажной от дождя тряпкой, служащей полотенцем, висевшей рядом с бочкой на верёвке, как из сарая вышла Пелагея с почти полным ведром парного молока.
- Вот и хорошо, Филипушка! – улыбнувшись мужу, произнесла она и, кивнув в сторону ведра, продолжила. – Я сейчас процежу молоко, да налью в бутыль, отвезёшь Настеньке, пусть деток побалует! Ты забери мальчиков с собой, пусть с нами побудут, хочь на свеженьком посидят, а то что у них там, в городе, одна срамота!
- Пелагея, ты как малое дитя, ядрён корень! – пробурчал недовольно Филипп и, хлопнув жену по заду, добавил. – Не уж я без них-то приеду? Скажешь же такое, только я, наверное, у них там заночую, а то боюсь, не управлюсь за день, а на ночь ехать тоже не хотелось бы!
Проводив жену взглядом до сеней, он крякнул и отправился на луга, откуда должны были пригнать лошадей из ночного. Лошади, как правило, паслись у реки, где травы было в достатке. По самой реке, а так же рядом с ней, расползался сизый туман, который не собирался рассасываться, отчего воды не было видно. Встретив свою Звёздочку, как он называл кобылу из-за того, что на лбу её хорошо просматривалось белое пятнышко в виде небольшой звёздочки, он повёл её домой. Сама кобыла была почти вся чёрного цвета, исключением были ноги, на которых виднелись своего рода носки белого цвета, да на левом боку также было пятно такого же цвета. Покормив кобылу и, поставив перед ней бадью с водой, он ушёл в дом, чтобы подзаправиться самому перед дорогой.
Пока Филипп завтракал, да запрягал кобылу, Пелагея собрала ему на дорогу покушать, сунула в узелок и бутылку самогона. Она уже привыкла к тому, что её муж довольно часто употреблял этот горячительный напиток, правда голову никогда не терял. Выехал он после того, как жена выгнала скотину на улицу, передав её пастуху.
Из деревни он выехал, когда солнце уже довольно сильно стало припекать, хоть и было ещё ранним.
- Да! – произнёс Филипп, оказавшись на просёлочной дороге, с одной стороны которой расположились столбы с электроэнергией и радио.
- Видно снова придётся попотеть тебе, Звёздочка! – добавил он и, устроившись удобнее на сиденье из свежего сена, укрытого сверху старым, повидавшим виды тулупом, стал наслаждаться красотой своей малой родины.
Когда ему приходилось ехать на длительные расстояния, он всегда бросал его себе под низ. Практически сразу за деревней начинались сначала перелески, которые постепенно преобразовались в сосновый бор, но быстро заканчивались. Иногда, сквозь прогалины, с левой стороны от него, виднелась река Угра, а вот за ней начинался лес, который практически не заканчивался. Постепенно, мурлыкая себе под нос какую-то мелодию, он стал вспоминать те события войны, которая прокатилась по этим местам. Именно тогда он и ушёл добровольцем воевать, а вернулся, когда его подранили под Воронежем. На этом его война и закончилась, но это на фронте, а вот дома она ещё продолжалась года три, пока не отстроились заново, да не залечили все раны, телесные и моральные. Конечно, он понимал, что раны той войны ещё будут долго теребить души людей, но события тех лет стали как бы затушёвываться, хоть боль ещё и напоминала о войне.
Так, или иначе, но Филипп стал погружаться в воспоминания о тех днях войны. Работая в колхозе бригадиром полеводческой бригады, а также замещая механика, он прекрасно справлялся со своими обязанностями. К этому времени жизнь в колхозе наладилась, люди кроме трудодней, стали получать хоть и небольшие, но деньги. Дети у него с Пелагеей подрастали, как на дрожжах, но вся эта идиллия рухнула в один миг, когда по радио сообщили, что началась война с германцами, как называли немцев в те времена. Всё мгновенно изменилось, стали призывать мужчин. На первых порах мужики уходили на фронт весело, рассчитывая, что война закончится быстро, и они с победой вернутся к своим семьям. Как всё же тогда ошибались люди, уверовав в непобедимость Красной Армии.
Уже к сентябрю месяцу немцы подошли и до их краёв. Недолго думая, Филипп и ещё с десяток мужиков, которым было уже под пятьдесят, напросились в ополчение. После того, как был сформирован полк из добровольцев, их отправили именно под Калугу, где и была организована оборона города по реке Угра.
Филипп до сих пор помнил каждый момент тех непростых времён. Именно тогда мужики поняли, что немец враг опасный, сильный и наглый. Они подковой охватывали Москву и если бы не сражение под Ельней, то неизвестно, что произошло тогда с Москвой. Но люди выстояли, мало того, к Новому году отбросили врага больше, чем на сотню километров. Дивизия, в которой оказался Филипп с товарищами, в аккурат перед Новым годом, освободили деревню, из которой ушли воевать четыре месяца тому назад. Даже этих месяцев было достаточно, чтобы увидеть своими глазами насколько немцы вели себя изуверски. Несколько семей угнали в Германию на работы вместе с детьми, Бог миловал его семью, но дом был уничтожен полностью. На его месте торчала лишь полуразрушенная печь и половина трубы от неё. Снег надёжно прикрывал всё это убожество. Пелагея встретила мужа с детьми с рыданиями и, опустившись перед ним на колени, с мольбой смотрела на него. Что мог сделать тогда Филип, если дивизия, простояв в деревне несколько часов, выдвинулась дальше, получив приказ. Прошли они всего несколько километров от деревни, где и был получен приказ обустраивать позиции для обороны. Наступили лютые холода и Филипп, отпросившись у командира ополчения, уехал в деревню, чтобы хоть как-то помочь своей семье. Отпустили его на две недели, чему он был несказанно рад.
Вернувшись в деревню он, недолго думая, принялся рыть землянку, и хоть земля уже успела промёрзнуть, но ему всё же удалось выкопать довольно-таки обширное углубление. После этого он с трудом взял лошадь с санями и сразу же отправился в лес. Через неделю, сделав печь с лежанкой, он оборудовал землянку для жизни. Она больше походила на военный блиндаж, но в нём было очень даже тепло, чему он был очень рад. Все дни, проведённые с семьёй, были у него ещё тяжелее, чем на фронте и, говоря об этом Пелагее, он даже посмеивался.
Воевал Филипп недолго, уже в сорок втором году, сражаясь с немцами на подступах к Воронежу, которые рвались в сторону Сталинграда, ему в левую ногу попал осколок от снаряда, что вырвало его из пекла войны. Отлежав в госпитале больше месяца, он вернулся домой, хоть и на костыле, но вернулся. Он хорошо помнил тот день, он тоже, как и сегодня был жарким, даже душным и первое, что он сделал, так искупался в Угре на подходе к своему селу. Немного передохнув, он отправился дальше и в три часа дня притопал в деревню. В ней по-прежнему стояло много остатков от печей, включая труб, но сама деревня жила. Кое-где уже стали появляться и деревянные срубы, благо леса вокруг деревни было в достатке. Свою Пелагею с детьми он застал в той же землянке, которую соорудил после освобождения от немцев. Пелагея, увидев мужа, снова упала перед ним на колени и с надрывом, стала обнимать его ноги. Дети тоже шмыгали носиками, а у него самого огромный ком в горле перехватил дыхание. Постепенно стали подтягивать бабы, которых волновали вопросы о судьбах их мужей, с которыми Филипп и ушёл на фронт добровольцем. А что он им мог сказать? Пути их разошлись по весне сорок второго года, а уже летом он сам попал под раздачу. Само ранение его даже в какой-то степени обрадовало, так как он вполне уже успел вкусить радость от войны. Он отлично отдавал себе отчёт в том, что ему повезло выйти из этой кровавой бойни здоровым, не считая небольшого ранения в ногу. Нога, конечно, доставала его ещё больше года, но он не обращал на это внимание, так как всецело впрягся в работу и уже к зиме, его семья поселилась хоть и в небольшом, но всё-таки доме с большой печью посреди него.
В десять часов утра Филипп свернул с дороги и, проехав метров пятьдесят по лугу, оказался на излучине реки Угра. Он решил сам искупаться, да и дать возможность кобыле хоть немного тоже охладиться. Солнце жарило с такой силой, что Филип стал опасаться за сохранность молока и других продуктов, которыми снабдила его Пелагея для детей. После того, как он распряг кобылу, Филип достал большую кринку молока, завязанную марлей, а сверху куском старой скатерти и поставил под разлапистой ивой в воду. Только потом он разделся сам до трусов, которые доходили до его колен и вошёл в воду. Звёздочка радостно заржала, увидев хозяина рядом с собой.
Блаженство настало минут через пятнадцать и, перекусив немного, Филип тронулся дальше. К Насте он решил заехать сразу, передать продукты, а уж потом ехать на базу. На базар он определился ехать рано утром, пока будут спать дети, после чего и отправиться в обратную дорогу.
К дому старшей дочери он подъехал ровно в полдень. Дочь встретила отца с радостью, но спешила, поэтому, спрятав гостинцы, она быстро покормила отца и, поцеловав его, убежала в школу.
- Пап, я на пару часов, а то у нас там комиссия нарисовалась, а ты располагайся, я сейчас внуков позову, они ушли к Оке порыбачить, окаянные! Сколько раз ругалась на них, но всё без толку! – суетясь, произнесла Настя, направляясь к дверям.
- Погоди, дочка, не суетись! Я сейчас всё равно еду на базу, а уж потом и посидим, так что ступай по своим делам, а я по своим отправлюсь! – улыбнувшись, отозвался Филипп и отправился вслед за дочерью на выход.
До пяти часов вечера Филипп управился со всеми делами, он даже успел заглянуть в лавку по поводу упряжи на базаре, после чего вернулся к дочери домой. Филип был искренне рад тому, что не надо будет рано утром вставать и ехать на базар, где в это время всегда было не протолкнуться от народа. Обычно утром возле самого входа на базар продавались горшки, кринки и прочая необходимая для дома утварь. Кроме этого уже стали продавать сено с первого укоса, оно тоже пользовалось спросом, так как скотины на окраинах города тоже было в достатке.
Встречали Филиппа весело, внуки облепили его со всех сторон, а Настя помогла загнать повозку во двор, закрыв за собой ворота. Артёма ещё не было, но Настя сказала, что должен быть с минуты на минуту.
Потянувшись от удовольствия, дед посмотрел на внуков и, улыбнувшись, спросил. – А не махнуть ли нам, братцы кролики, на реку, а то дюже потный я после вашего города?
- Ура! – закричали мальчики, прыгая от радости.
- Ну, вот, мамочка! – воскликнул Костик. – А ты говорила, что нас дедушка будет ругать за то, что мы, как ты выразилась, пропадаем на реке!
- Ладно тебе наговаривать-то на мать! – незлобиво отозвалась Настя и, сходив в дом, вынесла отцу большое полотенце.
- Вы только там не задерживайтесь, Артём подойдёт, да будем вечерять в саду! – произнесла она, передавая полотенце отцу.
Вернулись дед с внуками в седьмом часу вечера. Всё уже было готово для трапезы. Артём, довольно-таки крупного телосложения мужчина, нежно обнялся с тестем и сразу же повёл его к столу.
Уже за ужином, который продолжался больше двух часов, с прилично выпитым самогоном, Филипп и сказал, что хочет забрать к себе внуков хоть на месяц, отчего дети запрыгали от радости.
- Пап, если честно, то мы сами хотели отвезти их к вам! – слегка потупившись, отозвалась дочь и добавила. – Понимаешь, мы с Артёмом хотим на пару недель съездить к его родителям, так что твоё предложение к месту! Спасибо вам с мамой!
- Ну, вот и решено! – довольно усмехнувшись, произнёс дед и тут же добавил. – Чего расселась, ступай детей собирай, а мы тут с зятем погутарим! Дай нам хоть выпить по-человечески, без пригляда!
Настя засмеялась и, прихватив с собой мальчиков, убежала с ними в дом.
06.12.2019 год.
http://www.proza.ru/2019/12/07/1839!