ГЛАВА 6. КРАСКИ, ИЗМЕНЯЮЩИЕ РЕАЛЬНОСТЬ
Парусник плыл в бездонном синем небе. И нигде ничего не было, кроме этой синевы. Не было облаков, горизонта, привычного уже моря – ни-че-го. Не было даже ветра, хотя надутые паруса говорили, кажется, совсем об обратном… Полная тишина. Мир остановился, ты остался один на один с собой.
- Необычная субстанция, - сказал, поёживаясь Федя, - пахнет, как во время грозы… Вот шарахнет молния…
Помолчал, посмотрел на капитана, меланхолично пошевеливающего рулевое колесо, повторил громче:
- Шарахнет молния!
Моряк не обратил на философа никакого внимания, впервые за всё время плавания он, кажется, был мыслями далеко-далеко отсюда. Как и Белочка, неподвижно сидящая у своего фикуса, как гном Небоськин – тот вовсе стоял у борта, вглядывался задумчиво в синь, словно хотел в ней что-то увидеть… Вот он повернулся к женщине:
- Хозяюшка, чай ещё не заварился?
- Какой тут чай, переживания одни, - отмахнулась та.
- Почему переживания, - обрадовался Федя завязавшемуся разговору, - капитан же всё сказал. Илюшка с Акинфеем живы-здоровы. В гостях у небесных братушек. Ещё до прибытия на Звезду Тео вернутся…
- Тебе это много чего объясняет? – несколько раздражённо спросила женщина.
- Объясняет… Многое. Всё.
- Садитесь за стол, - холодно проговорила Белочка.
Через минуту Небоськин с Федей пили чай с лепёшками.
- А вкусненького больше ничего нет? – поинтересовался философ.
- Печенье осталось Илюшке, когда они с Акинфеем вернутся, - отрезала женщина, - не надо было из дома уезжать. Жена, наверное, уже извелась.
- Ничего не извелась, - пробурчал Федя, - и не знает ещё ничего.
Икнул.
- А может и знает…
Помолчал.
- И что она постоянно недовольна? Я ведь всё для дома делаю… Ну ладно, крыша протекает. Так ведь лето. Дождь тёплый. Я ведро подставил. Или вот сад не пропалываю. Так непонятно ничего в этой траве. Думал – ромашка молоденькая, а это укроп… Целый скандал был. «Сад требует ухода!» Да, требует. Пришёл, посидел и уходи.
- Такого мужика не ценить, - процедил сквозь зубы Небоськин.
Белочка вздохнула. Налила травяной отвар в кружку, положила лепёшек в тарелочку и направилась на капитанский мостик.
- Она меня тоже не одобряет, - удручённо заметил Федя, - я её злю.
- Не обращай внимания, - гном отодвинул от себя пустую чашку, - бабы они и есть бабы. На них внимание обращать, так и помрёшь завтра.
- Вот-вот, - Федя уважительно поглядел на собеседника. – А ты-то, наверное, сад любишь?
- Ну конечно, - так и скривился Небоськин, - карликовые пальмы эти… Мороки с ними, а толку шиш. Хоть бы банан какой принесли… Только и было приятного – соседи завидовали. Экзотика ведь для наших краёв… Люблю иногда в земле покопаться, да, но сад – это не для меня.
Достал из кармана носовой платок, протёр им лысину.
- Мир решил посмотреть. Умений волшебства маловато.
Поглядел внутрь своего колпака, нахлобучил его на голову.
- Магом хочу серьёзным стать. Больных исцелять, будущее предсказывать. Вот и поехал. Ясновидящий, пророк гном Небоськин! Неплохо звучит. Вот тогда будут ценить.
- А что, не ценят?
Небоськин опять поморщился.
- Ценят, но недостаточно, так сказать, для моего возраста, заслуг… Статуса, короче говоря.
С горечью:
- Впрочем, когда у нас таланты ценились?.. Пусть теперь попрыгают без меня… Такой язык они понимают.
Некоторое время оба наблюдали за вышедшим из оцепенения капитаном, что-то оживлённо обсуждающим с Белочкой.
- Голубки, - усмехнулся Федя.
- Тот ещё мореход… - выдавил Небоськин. – Как там его – Еккуаст Ягуарович?.. И не запомнишь. Ездить-то не умеет, чуть корабль у Звёздных Ворот не утопил. И драконы здесь ни при чём.
- А я порядком струхнул… Никогда в жизни драконов не видел,- Федя передёрнул плечами. - А ещё я тоже за Илюшку с Акинфеем беспокоюсь. Вдруг что-то с ними случится?
- Ещё один, - гном сделал постную мину, - вот знаешь, что я тебе скажу?
- Что?
- Давай в сумку Акинфея заглянем. Я успел заметить, что этот самый рыжий Пахомка у него что-то или спёр, или наоборот положил.
- Правда? Да вроде неудобно в чужих вещах рыться.
- А кто роется? Просто заглянем. Опять же – мог нам записочку какую-нибудь оставить. Торопился, черкнул что-то, спрятал, чтоб ветром не удуло. Вариант, между прочим.
- Ну ладно, - после непродолжительных колебаний согласился Федя. Притянул планшет художника… - О-па! – вытащил большую плоскую золотую коробку. – Вот этого у него точно не было…
- Ну-ка - ну-ка дай её мне…
Гном повертел коробку в руках, пожевал губами.
- Это магическая шкатулка, вот что это такое! И положил её этот самый небесный братец. Я знаком с подобными штуковинами. Это волшебные пилюли. Съешь – и все твои таланты многократно увеличиваются.
- А зачем это Акинфею? Он и так вон как здорово рисует.
- Вот именно – рисует, - презрительно хмыкнул Небоськин. – Потому что настоящие художники – пишут. Вот что он вчера наваракал? Это я на портрете? Козлиная рожа какая-то, а не я! Я же в зеркало смотрюсь – совсем не похож. Поэтому ему шкатулку дали. Без неё этот авангардист ни за что порядочную картину не напишет. Сам сие понимает – мол, краски ему волшебные нужны…
Гном потряс коробку возле уха.
- Однозначно пилюли, слышно, как перекатываются.
- Давай откроем?
- Собственно говоря, и собираюсь это сделать. Ну-ка развернись, вот так, спиной, чтоб те двое не видели…
Небоськин крутил коробку так и эдак, пытаясь разжать створки.
- Попробуй вон в том уголке на бугорок нажать, - подсказал Федя.
- А то не вижу, - проворчал гном и ткнул пальцем в указанное место.
- А-ах! – шкатулка вздохнула, словно живая, вздрогнула, распахнулась, золотое облачко вылетело из неё; вдруг выскользнула из рук Небоськина. Тот попытался её поймать, но вышло только хуже – коробка перевернулась в воздухе, полетела за борт, застряла в защитной железной сетке. Радуга засверкала в синеве и тут же исчезла.
Оба следопыта вскочили одновременно, перегнулись, схватили коробку.
- Что у вас там? – крикнул капитан.
- Всё нормально, - фальшивым голоском проблеял Небоськин.
Лицо у него, ладони, как и у Феди, были сплошь в золотой пыльце. К счастью, держалась краска лишь несколько секунд, на глазах начала бледнеть, таять, будто впитывалась в кожу… Всё, нет ничего.
Горе-исследователи изумлённо глядели друг на друга. И тот, и другой почувствовали внутри что-то светлое и необыкновенное…
- Хорошо, что я жене всё-таки ничего не сказал, она б переживала страшно. Любит она меня, непутёвого, - сказал Федя. – Я ей обязательно подарок привезу.
- А я старый дурак, - в тон ему ответил Небоськин, - славы захотел, старый осёл. Поехал за тридевять земель на мага учиться.
Оба перевели взгляд на золотую коробочку. Семь углублений – пустых. И пустая же ниша для кисточки.
- Конечно, это были краски, а не пилюли, - сокрушённо покачал головой гном. – Волшебные краски. Которые будут нужны Акинфею для его картины. А я всё высыпал за борт.
- И я хорош, - в сердцах произнёс Федя, - оба виноваты. Что делать теперь?
Небоськин закрыл коробочку и бережно положил обратно в сумку художнику.
- Не знаю, что делать.
В этот момент раздался свист. Бац! Сбив колпак с гнома, под ноги горемыкам упал ломоть белого хлеба.
- Хлеб? Откуда? – Федя поднял неровный, с зарумяненной коркой кусок.
Бедолаги оглянулись на капитана с Белочкой, повертели головами.
- Очевидно, краски начали действовать, Акинфей же говорил, что они сами по себе могут изменять реальность, - заключил печально Небоськин, нахлобучивая со вздохом свой традиционный для гномов головной убор.
- Свежий, - сказал Федя, нюхая хлеб, а пахнет… Будешь?
Гном лишь покачал головой.
- А у меня всегда аппетит разыгрывается, когда я нервничаю.
С капитанского мостика вернулась Белочка.
- У вас тут что происходит?
- Хлеб откуда-то прилетел, - пояснил уже с набитым ртом Федя, - хочешь попробовать?
- Не хочу. А блестело у вас тут что?
- Голубушка, давай я помогу тебе посуду помыть, - предложил Небоськин, - а то возишься да возишься с нами…
- Вымою, я не устала, - женщина ошарашено посмотрел на гнома. – А что это вдруг? Даче и не заикались…
- А я фикус полью, - промямлил Федя, - вот доем сейчас и сразу полью.
Белочка переводила недоумённый взгляд с одного на другого…
- Что с вами произошло? У вас даже лица изменились… И хлеб откуда-то прилетел… Чудеса.
Гном и философ молчали.