Римские каникулы

               
               
«Amantes amentes sunt».

   Лера вырвалась и ринулась от него прочь. Она потеряла ориентир в пространстве, будто ослепнув и оглохнув, не пытаясь лавировать, то и дело наталкиваясь на людей. Слёзы жгли ей глаза. Она бежала, не оглядываясь, заворачивала в какие-то переулки, кружа по узким и бессолнечным, как уходящий вверх сруб колодца, улицам, кишащим людьми, сопровождаемая раздражёнными окриками: «Синьорина, вы что, не видите?» — и только повторяла:
— Scusi… Scusi…
— Pazza… Stupida!  — неслось ей вслед.
   Наконец Лера выдохлась, в беге растеряв первую боль. Остановилась, тяжело дыша. Огляделась по сторонам, закрыла лицо руками. Что он ей сейчас кричал? Он назвал её кретинкой, путаной! Жила себе, жила, и вот — её, нормальную московскую девчонку, втаптывает в грязь жених, который говорил ей о любви, вырвал из дома, с родины… Господи! Что она делает здесь — в этом чужом, надменном, пышущем жаром городе?
   Отдышавшись, Лера зашла в какую-то подворотню и без сил опустилась прямо на камни, прислонившись к шершавой, пахнущей пылью и плесенью каменной кладке. Пекло было невыносимым. Раскалённый город плавился, тонул в мареве зноя. Попить бы! Она вспомнила, что вода в рюкзаке. С ужасом поняла, что и паспорт там. Он не вместился в портмоне. Сколько у неё денег? Она вытащила кошелёк. Посчитала… Посидела, обняв колени, опустив на них устало голову. Закрыла глаза. Мысленно увидела перекошенное от гнева лицо Витторио. Что она сделала не так? Заговорила с парнем…

   Сидя на краю фонтана Треви, окунув руку в тёплую воду, вспомнила режиссёра из Португалии, сокурсника подруги Маруси. Милый, вечно мечтающий Жуан! Он называл её — Леру — «женщиной Феллини», светловолосой Анитой… Хотел снимать в своей дипломной работе.
   Парень у фонтана сказал ей что-то. Она улыбнулась. Заколка сползла и волосы рассыпались. Незнакомец спросил, откуда она? Из России. В России красивые девушки. Да. Генетика. Она засмеялась. Подскочил Вито. Дёрнул за руку. Она как раз хотела собрать волосы. Заколка упала в фонтан.
— Ты ведёшь себя, как путана! — он тащил её сквозь толпу людей. — Кретинка! Ты теперь будешь улыбаться каждому? Ты что, не понимаешь, где ты? Ты — не в России!
— Вито, как ты можешь? Я только…
Он не дал ей договорить. Стал толкать её в спину. С побелевшим лицом он полушипел, полукричал:
— Basta cosi! Sono un completo idiota! Pinocchio! Andiamo!  Мы идём в отель! — командовал он. — Сapisci?! Allora? Perch; batti gli occhi? Forza, andiamo!  Ведь знал же, знал, что все эти русские — шалавы!
   Он выплёвывал в неё напрасные обвинения, намеренно распаляя себя. Лера смотрела на него с жалостью — будто видела этого человека впервые.
— Но ничего, завтра утром кончится, наконец, этот цирк! Мы уезжаем! — он сорвался на крик. Грубо схватил её за локоть.
— Отпусти! Мне больно!
  Она резко отшатнулась, вырвалась. Так её назвать! С ней никто так никогда не обращался. Жгучая обида сдавила ей горло. Выдернув руку, она бросилась бежать.
— Да стой ты, идиотка! Стой! Куда ты? Лера-а!
Витторио потерял её из виду. Расталкивая прохожих, пытался догнать её, кричал…

   Она не могла себя заставить двинуться с места, будто впала в оцепенение… Где-то совсем рядом громко зазвонили колокола. Лера очнулась. Подняла голову. Во дворике за аркой была видна маленькая церковь. Или это капелла? На фронтоне еле просматривалась полустёртая временем надпись: «Domin…» 
 В памяти явственно всплыла цитата из Библии: «…И пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нём». А есть ли Бог в их любви?.. Та ли это любовь, что угодна Богу?
  Лера тряхнула головой. Мысли путались, перебивали одна другую. Что дальше?.. Надо домой. Обратный билет в отеле, если он не выбросил. Дата открыта. Она может улететь хоть завтра. Надо пробраться в отель до его прихода… Её била дрожь. Нет. Не успеет, да и до Милана ещё надо долететь. Как? Всё это несерьёзно. Она его заложница. Точка. Он так изменился! Его письма на пяти листах, телефонные звонки каждый вечер, ветка жасмина из Бриндизи, мимоза из Милана… В Москве он был так нежен и предупредителен — или она его просто не знала, не разглядела в пунктирной близости прилётов и отлётов, похожих на меняющиеся рисунки из стёклышек в детском калейдоскопе?
   В Италии всё стало по-другому. Он изводил, уничтожал её своей ревностью. Вот и этот парень… Глупость какая!

   Лера поднялась. Она должна идти. Но куда? Куда-нибудь… Пока идёт, что-нибудь придумает. Футболка прилипла к телу. Одёрнула, отряхнула сзади шорты. От распущенных волос было жарко. Хорошо, что светлые, голову не так печёт. Жалко заколку. Она шла, смотрела на людей. Радостные, у них всё хорошо: осматривают город, впитывают дух тысячелетий, делают фото на память. Где ей искать помощи? Господи, услышь меня! Николай Угодник, скорый помощник, помоги!
Лера не хотела назад. Не хотела видеть его. Ей надо свыкнуться с ситуацией. Всё обдумать. Комнату без документов не сдадут. Может, переночевать где-нибудь на скамейке? Вспомнила вчерашний вечер. Они сидели в каком-то парке. Где это было? Где-то над Римом. Кажется, у Палатинского холма.
Она неплохо ориентировалась. Первый шок прошёл, и она задышала спокойнее. Спросила, как пройти к памятнику Виктору Эммануилу. Мимо него они проходили, когда спускались с холма. Лера шла по узкой, как щель, улочке, по обеим сторонам которой теснились сувенирные лавки. Она искала что-нибудь, чтобы заколоть волосы.

   Сегодня ночью ей опять снился тот сон. Что-то уж очень часто. Второй раз за две недели. Однажды, впервые, он приснился почти два года назад — когда она, совсем одуревшая от истории искусств, от закомар, кокошников, нефов и абсид, заснула над учебниками, готовясь к экзамену. Лера спросила про сон коллегу по университетской библиотеке, Лику. Все знали, что та обладает даром предвидения. Лика провела над ней какой-то странный ритуал. Потом сказала непонятно:
— Я вижу… — и медленно произнесла: — Ты никогда не должна быть с тем, кто носит имя, означающее «победитель», иначе тот — из сна — погибнет.
— Почему? — не поняла Лера.
— Я вижу… — упрямо повторила Лика. Она вообще была немногословной.

   Лера познакомилась с Витторио случайно, незадолго до Ликиного пророчества. В автобусе с группой туристов из Италии оказалось свободным одно место на поездку в Большой. Подружка Ритка, переводчица, захлёбывалась в трубку:
— Быстрей! Будем ждать на стоянке у «Космоса». Шофёру скажу, чтобы потянул с отъездом.
   Большой театр. «Тоска». Когда ещё представится такая возможность! Билет стоил запредельно, непозволительно дорого, а так — бесплатно… Лера влетела в ожидавший на стоянке «Икарус». Она пошла по проходу, ловя на себе любопытные взгляды туристов. Ритка указала ей на свободное место в середине салона. В соседнем кресле у окна сидел мужчина средних лет в смокинге. Лера скользнула по незнакомцу взглядом. Интересное, умное лицо. Он посмотрел на неё. Извинился. Убрал пальто с кресла. Последующие три часа его взгляд преследовал её неотрывно.
   В театре Ритка села в ложе сзади и, деловито опираясь локтями на их кресла, перешёптывалась с Витторио весь спектакль. Переводила. Лера, выходя из себя, шикала на них. Ария Каварадосси… Это всё, что в тот момент ей хотелось слышать, слушать. Корелли, конечно, невозможно превзойти! Соткилава был тоже хорош: «…И должен я погибнуть… Но никогда я так не жаждал жизни!»
Итальянцы бурно аплодировали, кричали «браво!» после каждой арии. «Всё-таки музыка объединяет людей», — думала Лера, отбивая себе ладони. После спектакля, у гардероба, Ритка, перекинувшись парой фраз с Витторио, повернулась к ней:
— Он просит твой телефон.
— Этого ещё не хватало!

   Лера наотрез отказалась давать свои координаты. Ритке строго-настрого приказала молчать.
— Ну и дура! — фыркнула Ритка, неодобрительно покачав головой. — Ты хоть знаешь, кто он? Профессор! Он мне визитку сейчас сунул. Смотри, пробросаешься! Так и просидишь в старых девах. А он как раз для тебя. По искусству.
Лера закрутила шерстяной шарф вокруг шеи, наскоро засунув концы поглубже в полушубок.
— Я поеду на метро.
Ритка чмокнула её, бросив укоризненно вслед:
— Такой шанс упускаешь, дурёха.

   Витторио всё-таки нашёл её где-то через год. Увидев его на пороге, она испугалась. В голове пронеслись слова Лики: «…Имя, означающее “победитель”…» Долго не подпускала к себе. Казалось, что прошла вечность…
И вот опять, уже в Риме, ей снится всё тот же сон — будто пытка на медленном огне. В который раз Лера увидела себя сегодня на какой-то голой и выжженной равнине, медленно пошла по красному песку. Вдалеке показалось белое строение в мавританском стиле, края которого как будто стекали вверх, в небо. Небесное притяжение. Похоже на сумасшествия Дали. Она испугалась, что уже никогда не выйдет из этой красной пустыни. Неожиданно кто-то сзади закрыл ей лицо руками, как в детской шутке: «Отгадай — кто я?» Она почувствовала дыхание у виска и жар тела того, кто стоял за ней. С мучительной радостью поняла, узнала, что это — ОН. Её мир. Вселенная. Стала отнимать от лица его руки, поворачиваясь… и проснулась, так и не увидев его лица. Лере казалось, что это был Витторио. Тогда, в Москве, он положил руку ей на лоб. От руки шло то же тепло, что и во сне. Что значит этот сон? Если бы знать…

   Она вышла к площади Венеции. Народу было много. Одни поднимались на Палатинский холм, другие спускались с него, устремляясь дальше, к центру города. Около памятника проходила какая-то акция. Лера увидела жёлтую палатку и расставленные по периметру столики, пёстрые буклеты и газеты на них; парней и девушек в одинаковых жёлтых кепках и майках, на которых было написано: «CEIS — Contro la droga е AIDS» , там и тут виднелись маленькие перекрещенные красные ленточки в виде петли. Действительно, как петля на шее у человека. Она подумала, что её ситуация всё-таки не такая безнадёжная. А этим бедолагам трудно выкарабкаться. Молодёжь жёлтыми стайками хаотично перепархивала по площади, проворно раздавая листовки. Заинтересовавшиеся подходили к раскладным столикам, разговаривали с активистами, листали брошюры, что-то подписывали. Японцы, американцы, немцы… Разноязычный вавилонский гомон разносился по всей площади. Воробьи, то и дело отпрыгивая из-под ног туристов, среди этой суеты устроили купальню в луже около питьевого фонтанчика.
   Лера направилась к широкой лестнице у подножия памятника, слегка прихрамывая на одну ногу. Камешек попал внутрь сандалии и больно впивался. С неприязнью посмотрела на каменного Командора — его величество Витторио, первого короля объединённой Италии. Ещё один… Сплошные победители! Кто круче! Амбиции, пещерное самолюбие… А женщина — только добыча. Её можно просто сломать, оторвать хрупкие крылья или приколоть булавкой в коллекцию… Позади помпезного Витторио во всей красе высился под стать ему дворец Витториано — сколь гигантский, столь и безвкусный. «Надо же было такое построить!» — с отвращением подумала Лера. Все диктаторы обожают архитектуру гигантизма, как будто они, окружённые гигантскими сооружениями, и сами становятся гигантами.
   Она прищурилась, непроизвольно поражаясь этому шедевру эклектики, созерцая крылатые колесницы, подсвеченные закатным солнцем. А что-то в нём есть булгаковское. Дворец Ирода. «И эти идолы… Золотые идолы!»
Вдруг сзади кто-то закрыл ей лицо руками. Лера ойкнула от неожиданности. «Вито? Так быстро?» Она почувствовала тепло… От рук шло то же тепло, что и во сне. Кто-то почти обнимал её сзади.
   Она потрогала руки, попыталась разомкнуть, но их перехватили, смеясь. Затем развели вместе со своими, разворачивая её к себе.
— Лючия! Всё-таки приехала?
Она увидела незнакомого юношу. Незнакомого? Странно. Перед ней как будто стоял Витторио, его точная копия, — только моложе, намного моложе. Белозубая улыбка сползла с лица шутника.
— О, простите, синьорина! Я принял вас за другую.
— Я уже догадалась, — улыбнулась Лера. — Что, так похожа на вашу девушку?
— Да. У неё тоже светлые волосы. — Он замялся. — Она моя однокурсница.
— И что же это за учебное заведение, где учатся Лючии со светлыми волосами?
— Флорентийский университет.
— Какое удивительное совпадение! Я только что оттуда.
— Да? А что вы делаете в Риме?
— Что можно делать в Риме? — ответила она вопросом на вопрос. — Что все, то и я.
Он как-то странно посмотрел на неё.
— Вы… красивая! — Не отрывая взгляда, спросил, словно подтверждая свою догадку. — Вы — русская?
— Что это, в Италии с ходу узнают русских и делают странные комплименты? — Лера почувствовала, что начинает краснеть. Эта неприятность случалась с ней часто.
— Простите! — он осёкся.
Тут только она заметила, что на парне жёлтая футболка. Должно быть, он из этих — борцов со СПИДом. Её собеседник немного опомнился.
— Мы проводим здесь акцию, — объяснял он, проследив за её взглядом.
— Я уже поняла по вашей футболке.
— Хотите присоединиться?
— Ой! — Лера поморщилась.
— Что? — он напрягся.
— Да камешек попал в сандалию…
Она непроизвольно оперлась на его руку. Он довел её до ступеньки.
— Можно с вами? — он уже собирался сесть.
— Вы лучше принесите мне листовку. Расскажете, для чего вы это делаете? — Ей хотелось хоть на минуту остаться одной, понять, что произошло.
— Только вы не уходите!
— Не уйду.
   Она вытряхнула камешек. Надела сандалию. Невольно всё время искала его глазами. А он бежал и оглядывался, натыкаясь на людей.
— Эй! Поосторожней, юноша!
— Извините!
  Он был так похож на Вито — и всё же другой. Немного выше. Тёмные волосы чуть подвивались в некоем художественном беспорядке. Глаза-омуты. Бедная Лючия. Разве можно устоять перед этой субтильной копией «Давида»? Римлянин? Лет двадцать? Больше? О чём она? Ах, да. Его руки… Она будто ощутила себя опять на той красной равнине.
   «Давид» вернулся обратно.
— Ну вот, теперь можем посидеть. — Лера подвинулась к краю ступеньки, освобождая место. — Я вся — внимание! Вы как бы объясняете мне суть борьбы со СПИДом.
— Не шутите, это действительно очень важно, — парень протянул ей листок.
— А я и не шучу. Сексуальная революция уже давненько прогрессирует. Сначала мы всё попробуем, а потом добрые люди нас вылечат. — Лера стала читать. — И о чём здесь?
— Мы католическая молодёжная лига. Помогаем больным, инфицированным. Мы собираем деньги на реабилитационные центры, на лечение.
— Где я должна расписаться?
— Здесь, — он показал, протягивая ручку. — Но вы ещё не прочитали…
— Дело хорошее. Всё и так понятно. Чего ж читать? Помогать надо. Я вам верю! Не прогуляете, надеюсь? — Она расписалась.
Он внимательно посмотрел на автограф, оставленный Лерой.
— Не могу прочесть… Какое здесь имя?
— Это фамилия. Не поймёте.
— А как вас зовут?
— Валерия. — Лера с улыбкой протянула ему руку.
— А я — Лоренцо, — он пожал её руку, задержав в своей чуть дольше обычного.
— Медичи? — пошутила она, неловко высвободив руку.
— Нет. Мариелли.
   Она вздрогнула, как от удара током. Ну, наверное, это у них распространённая фамилия?
— Что с вами? Что случилось?
— Ничего, — Лера провела рукой по глазам, отгоняя видение, — просто один знакомый… — махнула рукой. — А, неважно! — Она достала из шорт кошелёк. — Этого хватит?
— Не надо! — он отстранил рукой протянутые деньги.
— Почему? Я хочу помочь. Берите!
  Он взял одну купюру.
— Этого достаточно… — Он поднял на неё глаза, вспомнив. — А кого вы хотели увидеть, обернувшись? Вы кого-то ждали? — Казалось, что он всё ещё чувствовал себя неловко. Тревожно разглядывал её. Взволнованность его передалась и Лере.
— Говори мне «ты»! — она махнула рукой, как бы подводя черту. Он улыбнулся.
— Это девушка должна предложить. С радостью буду звать тебя… — он подал ей руку, вставая, — …Валери. Можно? — докончил он фразу, делая ударение на последний слог в её имени на французский манер.
— Необычно, — согласилась она, кивнув. — Меня так ещё никто не называл.
— Yes! — Он обрадованно показал, раздвинув пальцы «V» — знак победы. — Я буду первым и последним. Пошли, я предупрежу, что мы уходим.
— Куда? — не поняла Лера.
— Валери! — он склонился в шутливом полупоклоне, приложив правую руку к сердцу. — Я могу угостить тебя кофе или мороженым?
— Конечно, Лоренцо.
— Энцо. Просто Энцо.
— Спасибо, Энцо, — Лера подала ему обе руки, он слишком резко потянул её вверх, и они стукнулись друг о друга.
— Извини, — он смотрел на неё и не отпускал. Она высвободилась.
Когда они шли к кафе, он взял её за руку, как ребёнка. Так хорошо было довериться ему…
— Народу много. Здесь легко потерять друг друга, — отвечая её мыслям, объяснил он.
— Да. Ты прав. Легко.

   Сидя напротив Энцо, в кафе, Лера болтала без умолку. Ей было так хорошо с ним… Просто слушать его голос, ловить его улыбку.
— Целую вечность не ела мороженого. Я так люблю фисташковое, — она скребла длинной ложкой по пустой вазочке.
— Я закажу ещё! — он махнул гарсону.
— Не надо, — Лера отрицательно покачала головой. — А то я лопну.
Он засмеялся.
— Можно я провожу тебя в отель? Но прежде… — он дотронулся до её руки, — я хочу немного показать тебе Рим. В сумерках Рим — волшебный город! — Лоренцо просительно посмотрел на неё, склонив голову набок, ожидая ответа. — Я изучаю архитектуру и покажу тебе самое прекрасное с нужного ракурса. Соглашайся!
— Спасибо, но, к сожалению, тебя опередили. — В ответ на его вопросительный взгляд пояснила: — Мне уже показали. — Она облизнула ложку. — Так что ты опоздал.
— Да? Кто? — Лоренцо с опаской взглянул на неё.
— Есть, видно, профессионалы и кроме тебя, — Лера саркастически усмехнулась…

   Уже смеркалось. Раскалённый шар римского солнца с треском провалился, наконец, куда-то за горизонт. Лоренцо задумчиво смотрел на неё. И что-то ещё было зашифровано в его взгляде, чего она никак не могла уловить. Нет, он не Давид. Он ей мучительно напоминал… Да! Спасителя с фрески Андреа дель Сарто. Как же она этого сходства раньше не заметила?
Она увидела проходящих мимо кафе карабинеров, оглядывающих людей, как будто ищущих кого-то, и юркнула между столиков:
— Я сейчас приду.
   От страха, что сейчас её найдут, Лера просидела в туалете несколько дольше обычного, обдумывая своё незавидное положение и лихорадочно прикидывая, что же делать. Так ничего и не сообразив, она направилась обратно. Осторожно выглянула из коридора, ведущего в туалетные комнаты.
— Всё в порядке? — услышала она голос Лоренцо, но почему-то этот вопрос от него не показался ей неприличным.
— Да. Просто…
— Что?
— Энцо… — она выдохнула. Полицейских рядом не наблюдалось. — Я должна тебе что-то сказать. — Лера вдруг перешла на шёпот. На её лице читалась решимость. — Я сбежала! — призналась она, наконец, с полными ужаса глазами. Хотела продолжить, но он остановил.
— Я уже понял.
— Меня будут искать.
— Иди в туалет.
— То есть? В смысле?
— Сиди там. Я принесу тебе переодеться. То же, что и на мне, — он показал на футболку.
— Хорошо!
   Через несколько минут он вошёл в женский туалет. Позвал негромко:
— Валери?
— Я здесь, — она выглянула из кабинки.
— Давай! В темпе!
   Лоренцо передал ей жёлтую футболку. Она сняла свою и кинула ему через дверь. Угодила прямо на голову. Он засмеялся. Непроизвольно вдохнул.
— Эй! Поосторожнее со стриптизом.
— Что? — она высунулась. — Ой, извини.
— Давай быстрей. Потом будешь извиняться.
Он запихнул футболку в рюкзак.
— Карабинеры начали ходить кругами.
— Ой! — Лера вскрикнула от испуга. — У меня паспорта нет!
— И не надо. Что он тебе даст, если ты не хочешь назад?
Лера показалась из кабинки. Повернулась перед зеркалом.
— Ну как?
— Супер! — и вспомнив о чём-то, Энцо полез в карман. — Вот! Это тебе. Я по дороге купил. — Он протянул ей заколку для волос в виде римской волчицы. — Убери волосы.
   Лера послушно заколола волосы. Натянула жёлтую бейсболку. Теперь её было не отличить от участников акции.
— Спасибо! Ты милый.
— Я знаю.
Они выскользнули из кафе. Было уже темно. Дворец Витториано, подсвеченный изнутри, выглядел таинственно и совсем даже не уродливо. Перебежали через площадь до палатки.
— Энцо? Где ты прохлаждаешься? — высокий крупный парень сердито схватил Лоренцо за плечо. — А мы тут пашем. — Увидев смущённую, прятавшуюся за Энцо Леру, заглянул ей под козырёк. — Ясно… У нас пополнение?
— Что тебе ясно? Где наш автобус?
— Массимо поехал отвозить ребят на вокзал.
— Вот не везёт! Мне он нужен.
— До виллы недалеко. Дойдёте.
— Про какую виллу он говорит? — Лера непонимающе смотрела на обоих, пытаясь уловить суть. Между собой итальянцы разговаривают быстро, проглатывая окончания. Энцо обнял парня.
— Джиджи! Извини, приятель, что не смогу помочь паковаться. Встретимся дома. – Лоренцо похлопал великана по плечу.
— Я что, не человек, что ли? Понял.
— Чем вас кормят в университете? — удивилась Лера. — Он просто гигант.

   Ночь упала сразу и изменила всё вокруг. Она заколдовала город — будто и не было двух тысяч лет. Рельефнее выхватывались подсвеченные прожекторами, как будто пылающие руины Колизея, форумов, колоннад. Купола бесчисленных церквей, монастырей, казалось, празднично взлетали, отражаясь фата-морганой на ночном римском небе. Лоренцо вёл её какими-то закоулками, они перепрыгивали через сложенные из древних камней невысокие укрепления, продирались сквозь колючие изгороди, стараясь обойти людные улицы. Он подсаживал её, помогал спрыгнуть, подхватывал, не отпускал ни на минуту её руки. Скрылась из виду, погаснув вдали, фантасмагорическая панорама старого города. Вывалившись в очередной раз из кустов, они оказались на набережной Тибра прямо за площадью, на которой сегодня днём они с Вито осматривали храм Виргилис и базилику Санта-Мария-ин-Козмедин. Было темновато, но она сразу узнала это место. Мысленно она представила себе Вито, его глаза смотрели на неё с немым укором. Где он сейчас? Она не могла не понимать, что он ищет её, где-то мечется, не находя себе места…
— Ты так хорошо знаешь Рим! — воскликнула Лера.
— Нет. Я просто часто бываю здесь.
— А ты разве не из Рима?
— Я с юга, из Пулии.
Лера замерла. Догадка ударила в неё, как зигзаг молнии, пронзив сознание насквозь, и ушла куда-то в римскую каменистую землю.
— Куда мы идём? — Лера другими глазами посмотрела на него.
Он засмеялся несколько смущённо:
— Ты так смотришь, что сердце останавливается. Такие глаза дают ещё до рождения. Там, — он указал вверх. — Зелёные…
— Так куда же лежит наш путь? — Лера намеренно сбивала его с этой темы.
— А мы как раз к Джиджи и идём.
— Как? К нему домой?
— Да, его родители на Сардинии, а нам разрешили остановиться у них на время акции.
— Я лучше где-нибудь здесь посижу. — Лера начала сбивчиво, торопливо что-то придумывать. — Знаешь, мне надо побыть одной, собраться с мыслями. Спасибо тебе за всё, но дальше я с тобой не пойду. — Она неуверенно остановилась, разжала руку.
Лоренцо взглянул непонимающе:
— Что?.. — До него наконец дошло. — O, Dio mio!  Ты не так всё поняла! — сокрушённо покачал головой, глядя на неё с полуулыбкой. — Никто не собирается к тебе приставать!
Она недоверчиво посмотрела на него.
— Там человек пятнадцать. Мои друзья.
— И девушки?
— Да. Ты их видела на площади. — Он опять взял её руку. — Ты отдохнёшь, а утром решим, что дальше делать.
Они шли вдоль обмелевшего русла реки.
— Я думала, что Тибр — это большая река, как Арно!
— Она полноводнее зимой и всегда так мелеет летом.
   Ночь разорвал вой сирены. Мимо них, за деревьями, промчалась одна полицейская машина, затем другая, вращая голубыми огнями. Лера задрожала. Машины остановились недалеко, на площади. Послышались голоса. Шаги приближались.
— Не бойся! Иди ко мне… — Лоренцо повернул ей козырёк бейсболки вбок, приподнял на руки и, прислонив к дереву, обнял, закрывая её всю. Лера хотела его оттолкнуть.
— Тише, тише, молчи… — шептал он, щекоча её ухо, щёку, полураскрытые губы. Ещё не веря в происходящее, они робко, неуверенно потянулись друг к другу, как две разнозаряженные частицы, словно инь и ян, продлевая это узнавание, погружаясь в него, притягиваясь бессознательной, неконтролируемой силой. Его нежность обезоруживала, лишала воли. Послышались смешки. Карабинеры стояли совсем рядом, видимо, любопытствуя. Лоренцо, казалось, ничего не слышал. Он обнимал её, будто желая слиться с нею, вобрать её всю в себя.
Лера словно проваливалась в пропасть, непроизвольно подчиняясь его порыву. Странным диссонансом доносились откуда-то, казалось — с другой планеты, комментарии стражей порядка.
— Va bene, da questa parte, piccioncini… Innamorati!
— E сerto. Due pazzi piccioncini! — один засмеялся. — Смотри, не зацелуй её до смерти, парень!
   Полоснули небрежно, для острастки, по ним фонариком, проходя мимо. Шаги удалялись. Лоренцо отстранился, приходя в себя.
— Извини. Они могли проверить документы. — Дыхание его было всё ещё прерывистым.
— Спасибо. — Лера смутилась.
— Не за что.
   Оба поняли, что произошло нечто главное — нежданное, налетевшее, обрушившееся на них из вечности в Вечном городе внезапно, и что завтра будет уже навсегда другим. Ошеломлённые этим знанием, преображением в них, оба молчали, счастливые от того, что идут рядом. Они брели вдоль ночного Тибра, держась ближе к платанам.
— Долго ещё? Я больше не могу. Там есть душ?
— Есть. — Он вытащил из рюкзака безрукавку. Расстелил на траве. — Садись. Ещё минут пятнадцать. — Сел рядом с ней.
— А такси нельзя было взять? — Лере казалось, что если она ляжет на минутку, то тут же заснёт.
— Нет. Карабинерам уже, наверное, раздали твои фотографии. — Он положил голову на сомкнутые замком руки. — Уже близко. Потерпи.
   Помолчали. В листве деревьев бессонно вскрикивала какая-то беспокойная птица. До них долетали звуки аккордеона, отголоски песни, смех, обрывки разговоров с террасы траттории где-то поблизости. В наступающей волнами тишине слышалось журчание обмелевшей реки, и уж очень надрывно в эту какофонию-симфонию вступали с ходу торопливо цикады, боясь не успеть, словно подавали знак: «SOS! SOS! SOS!» От этих тревожных сухих трелей Лере делалось не по себе. Непонятно замирало сердце: как будто сейчас остановится — от сладости римской ночи, от этих настойчивых, непонятных предсказаний невидимых сверчков, совершенной неясности всего, что с ней будет дальше, и от того, что он был рядом.
— Ты замучился, наверное, со мной? — Лера дотронулась до его плеча.
— Что? — он будто очнулся. — Замучился? Да. Можно и так сказать. Один вопрос не даёт мне покоя. — Он поднял голову. Посерьёзнел. — Извини. Ты, конечно, можешь не отвечать.
   Лера разглядывала его профиль. Даёт же Бог такие лица! Ей хотелось прикоснуться к нему, медленно провести черту ото лба к подбородку, потрогать эту античность. Он повернул голову и пристально посмотрел на неё.
— Кто он? Что случилось? Он совершал какое-то насилие, принуждал тебя к чему-то?
— Я не хочу сейчас об этом! — Его требовательность пугала Леру.
— Я должен знать, как тебе помочь… Ладно. Расскажешь, если захочешь.
   Сейчас он был похож на врубелевского Демона. Лера смутилась и немного отодвинулась. Он отвёл взгляд. Над ними слабым ропотом зашелестели жухлые кроны платанов, будто жалуясь, — умаявшись, должно быть, за день в каменном пекле города. Налетел порыв остывшего наконец к ночи ветра, заставив волноваться плоские пинии, качнул старые огромные акации в парке позади них, насмешливо пахнул в лицо свежестью близкой реки и, лишь раздразнив, затих где-то вдалеке. Стараясь, чтобы голос звучал спокойно, Лера спросила:
— Тебе нравится то, чему ты учишься?
— Нравится. — Он помолчал. — Искусство — это единственное, что приближает нас к Богу.
— А тебе это важно?
— Для меня это было главным. Отец настоял, а я хотел другого.
— А почему тогда послушал отца?
Энцо пожал неопределённо плечами.
— Он тоже архитектор. И потом, я единственный сын. Отец сказал, что проклянёт меня. — Энцо сорвал сухую травинку, пожевал.
— Господи! Это ещё почему?
— Потому что я хотел стать… священником. — Он помолчал. — А лучше — жить в монастыре.
— Ты?! — Лера была потрясена.
   Она не знала, что дальше говорить. Монах, от которого пять минут назад она чуть не потеряла сознание… И опять это тепло. Это ОН.
Лоренцо нашёл вдруг её руку, поднес к своим губам. Она не сопротивлялась. Его тепло разливалось по ней, как живительное, чистое чувство счастья. Непонятного. Стремительного. Абсолютного. Как будто он вдыхал, возвращал в неё жизнь.
— Поэтому ты занимаешься благотворительностью? И эта акция? Да?
— Понимаешь, я хочу вернуть этим людям веру. Я хочу, чтобы они снова полюбили жизнь. Нашли себя в этом мире. Открыли глаза.
— И поэтому ты хочешь отказаться от себя самого? — Лера сглотнула. Горло сжимало.
   Было трудно произносить слова. — От своей жизни, любви — и служить Богу? Почему? Ты знаешь, от чего отказываешься?
Он поглядел на неё мрачно.
— Думаю, что знаю.
Лера опустила глаза.
— Пойдём. Я уже отдохнула.
   Опять сирены. На этот раз — с противоположной стороны реки. Невдалеке послышался лай собак.
— Пошли быстрей. Собаки не должны тебя учуять. Ветра нет.
   Они побежали. Лера не могла уже дышать, когда они наконец добрались до дома Джиджи. Вилла вдруг вынырнула из ночи, среди чёрных верхушек кипарисов. Казалось, что это пики каких-то страшных воинов, которые поджидают тебя в темноте.
Из глубины дома доносилась музыка. Кто-то бренчал на гитаре.
— Это Джиджи. Быстро они свернулись, — ответил он на её безмолвный вопрос. Они прошли через зал.
— Здесь рояль? — Лера подняла крышку. Нажала на клавиши. — Хороший.
— Мама Джиджи — пианистка, — ответил Лоренцо. — А ты умеешь играть? — догадался он.
— Немного.
— Сыграешь потом?
Она кивнула.
   Стоя под прохладными струями душа, Лера услышала, как он заглянул.
— Я принёс полотенце и чистую футболку. Это моя.
— Спасибо. — Лера улыбнулась чему-то.
Позже они сидели и слушали, как Джиджи поёт. В комнате, когда они вошли, было человек шесть. Лоренцо представил ей всех.
— Это Массимо, вот там Нандо, Лаура, Кьяра, Джино.
   Каждый со своего места приветливо кивал, кто поближе — протягивал руку. Никто не закидывал её вопросами. Лера была благодарна им. Она устала. Просто села и слушала Джиджи.
   У этого гиганта был мягкий бархатистый голос. Пели неизвестные Лере песни. На английском. Журнальный столик был уставлен минералкой, пустые коробки с остатками пиццы ещё не убрали. Лера с удовольствием пила «Сан Пеллегрино». Казалось, что ничего вкуснее не было на свете.
— Есть пицца. Какую ты хочешь? — Лоренцо вопросительно смотрел на неё, поднимаясь.
— «Фрутти ди маре»…

…Лера вытерла рот салфеткой. С благодарностью взглянула на Лоренцо.
— Спасибо. Так вкусно!
Лоренцо кивнул. Сидящий на диване Джиджи наигрывал Стинга.
— А мне нравится Моранди и вообще ваши старые: Модуньо, Вилла, — обратилась Лера к гитаристу.
— Сколько тебе лет? — засмеялся Джиджи.
— Двадцать три скоро будет.
— Да? Странно. В России слушают ещё наших ветеранов?
Он запел иронично: «Канцоне д’аморе…» Лера оборвала:
— А ну, давай, подыграй! Не сбейся. Там речитатив.
— Да ладно, не собьюсь. — Джиджи прислушался.
Лера негромко запела:
Io odio settembre, io odio la sera.
Questa’aria pulita rinfresca l’immagine cara.
Mi spiace molto, pensare a qualcuno che non c;;.
Ma torno a giocare con questo dolore
Pensando a te .
   Все слушали, Джиджи играл перебором, переходя на мягкие аккорды, чтобы не заглушать её.
   Когда замер последний аккорд, все захлопали.
— Классно! Откуда ты так знаешь итальянский? Филолог?
Лера отрицательно покачала головой:
— Как-то так получилось. Выучила.
— Откуда ты её взял? — Джиджи восхищённо ударил Энцо по коленке.
— Где взял, там уже нет! — Энцо грустно улыбнулся. — Ты хотела сыграть. — Он взглянул на Леру.
— Когда? — смутилась она.
— Ты ещё и играешь? — Джиджи возмущённо махнул ей рукой, мол, поднимайся!
— Давай, а то эксплуатируют меня одного.
   Вся компания перешла в зал. Одна из девушек, Кьяра, зажгла свечи. Лера попробовала инструмент. Все собрались около рояля. Она запела, подыгрывая себе. Пока длилась песня, она бессознательно поднимала глаза от клавиатуры и каждый раз ловила на себе тот же задумчивый взгляд Лоренцо, что поразил вначале. Лицо его сейчас менялось. На него набегали тени. Или это было эффектом от колеблющегося, неверного отблеска свечей? Оно было печально, почти трагично. Лера негромко пела, перебирая клавиши:
Ты меня на рассвете разбудишь,
Проводить необутая выйдешь.
Ты меня никогда не забудешь,
Ты меня никогда не увидишь…

Она доиграла. Все молчали.

— О чём это?
— Это рок-опера русского композитора Рыбникова. «Юнона и Авось» называется. Есть спектакль. Они и к вам приезжали.
— Юнона — это богиня? А второе слово? — Кьяра улыбнулась лучистыми глазами, одобрительно дотронулась до её руки. — Музыка красивая, правда? — обратилась она ко всем.
— Это два корабля. — Лера помолчала, собираясь с мыслями. — Был такой русский путешественник, граф Николай Резанов. Он приехал в Калифорнию налаживать торговлю со Штатами и на балу увидел дочь губернатора, Кончиту. Они узнали и полюбили друг друга. — Лера, казалось, рассказывала всё это только Лоренцо, смотря на него одного. — Но они были разной веры. Он должен вернуться в Россию, чтобы испросить разрешения у Государя на брак с католичкой. По дороге он заболел и умер. Кончита ждала его тридцать пять лет. Когда один из русских, который приехал в Калифорнию, сказал ей, что Резанов умер, она дала обет молчания на всю оставшуюся жизнь. — Лера помолчала. — Это песня их прощания.
— Как грустно. А сколько она прожила? — спросила курчавая, как африканка, Лаура, сочувственно качая головой.
— Много, — устало вздохнула Лера, закрывая крышку. — Я сейчас усну.
— Э, нет! Я, как хозяин дома, должен вам хотя бы один танец. — Джиджи согнал её с пуфа, шепнув: — Иди. Танцуй с ним. Играю для вас.
Он заиграл медленный вальс. Мелодия была щемяще грустной. Лера узнала: «Кажется, это Манчини…»
   Лоренцо подошёл к ней.
— Разреши тебя пригласить?
   Она положила ему руки на плечи. Он взял их своими и замкнул у себя на шее. Потом обнял и притянул к себе, наклонившись. Она чувствовала, как бьётся его сердце — прямо в неё, ощущала теплоту его губ. Он вдыхал её волосы, соскальзывая от виска на щёку. Света почти не было. Смутно двигались силуэты, тени, а они были одни в своём притяжении, и казалось, если оторвутся друг от друга, то умрут.

   Они вошли в комнату.
— Кровать одна, но я могу устроиться в кресле.
Лера неуверенно легла к стенке. Сказала ему:
— Места много. Ложись с краю.
   Она закрыла глаза. Сон не шёл. Сегодня столько всего случилось. Окончательно разбилась её любовь. А была ли это любовь? Кто этот парень с ней рядом? Ближе него нет никого на этой земле! Разве так бывает? Она лежала не шевелясь. Лоренцо повернулся к ней. В темноте она чувствовала, что он смотрит на неё. Сердце как будто на миг остановилось.
— Ты не спишь? — Он помолчал. — Ты устала. Спи! Ничего не будет. Я не коснусь тебя. — Он приподнялся и снял со стены над кроватью распятие. Подвинувшись на край, положил его посередине, как границу, как Тристан положил между собой и Изольдой меч.
— Спи! — почти приказал он, и через мгновенье она уснула.
…Опять эта равнина. Чьи-то руки. На этот раз она успевает, оборачивается и видит его. Лоренцо. Это ты? Как долго я не могла увидеть тебя. Это ты! Она гладит его лицо, его волосы. Лоренцо… Почему тебя так долго не было?
— Валери, проснись! Эй, что с тобой? — Она очнулась и увидела над собой его встревоженное лицо. Он говорил, силясь дышать спокойно: — Ты стонала во сне. Звала меня.
— Да? — Лера смотрела на него, ещё не совсем очнувшись.
   Он убрал ей прядь волос с лица.
— Я видела сон. Я его вижу уже давно.
— Надо же! — он удивился. — Мне снится тоже один, уже долго.
— Какой? Расскажи, — еле слышно спросила Лера.
Лоренцо задумчиво покачал головой.
— Я родился в Пулии, недалеко от Таранто. Это пустыня. Кактусы, песок и земля — красная, как терракота. Мне часто снится, что я иду по направлению к дому отца. У него особенный дом, непохожий ни на какой другой. Он сам его спроектировал: с плоской крышей, сюрреалистический. Края как будто оплавлены солнцем и вот-вот стекут в небо. Неважно… Я иду, а чуть впереди идёт девушка в белом. Лица я не вижу, только силуэт. Я хочу её повернуть к себе. Закрываю ей глаза сзади руками, вот как тебе сегодня на площади, и она начинает поворачиваться. Тут я всегда просыпаюсь. — Он словно очнулся и перевёл взгляд на неё. — А какой у тебя?
Не отвечая, Лера резко села на постели.
— Почему ещё темно?
— Ты спала не более часа.
— Знаешь парк с очень густой зеленью? Где-то над Римом? Там ещё двойные старинные фонари и полуразрушенная часовня? — Она с надеждой посмотрела на него.
— Знаю, это…
Она перебила:
— Пожалуйста, отвези меня сейчас туда!
— Зачем?! — он почти закричал, ничего не понимая.
Она закрыла ему рот рукой:
— Тише. Я должна вернуться назад.
— Почему?
— Я хочу туда, мне надо.
— Да объясни, почему? — Он отрицательно замотал головой. — Я тебя никуда не повезу! Тебе не надо быть с ним.
— Пожалуйста! Так должно быть.
— Нет!
— Почему?
— Потому, — он попытался обнять её.
— Нет, Энцо. Это нельзя! — Она уткнулась ему в плечо, всхлипывая и повторяя одно и тоже, как заклинание. — Не спрашивай. Просто отвези. — Она вдруг широко открыла мокрые от слёз глаза. Посмотрела на него, силясь произнести эти слова. Шевеля пересохшими губами, еле слышно прошептала: — Я люблю его.
— Нет! Это неправда! — Он встряхнул её за плечи. — Посмотри на меня. Ты его не любишь! Я не верю! Я знаю, зачем ты говоришь мне это. Я не отдам тебя, слышишь?
— Не говори ничего. Так надо. Энцо, не мучь меня.
— Кому надо?
— Мне!
Лоренцо ещё секунду с отчаянием смотрел на неё. Потом отвернулся, медленно поднялся и, поискав, стал надевать кроссовки, стараясь не думать о том, что будет.
— Через пять минут выходи. Если гараж открыт, то не придётся будить Джиджи.
Она оглядела ещё раз своё временное пристанище. На смятой кровати всё ещё лежало деревянное распятие. Лера подошла и осторожно повесила его обратно на стену. Перекрестилась.

   Лоренцо затормозил. Молчал, глядя прямо перед собой:
— Это здесь.
Они подъехали к парку на рассвете. Лера так и не узнала, как он назывался.
— Я пойду одна.
— Нет! — он категорично мотнул головой. — Я с тобой.
— Нет, Энцо. Я должна одна.
— Я провожу тебя. Тут полно цыган и бездомных.
— Ладно. Только обещай мне сразу же уйти.
— Обещаю!
   В парке была ещё ночь. Сумрак, который бывает только перед самым рассветом. Они медленно шли, держась за руки. Ещё одна лишняя минута вместе… Гравий тоскливо шуршал под их ногами. Гулко отдавался вечностью в зыбкой тишине аллей. Вон там, в конце аллеи, кажется, должна быть эта скамья. Да. Точно. Позади высились бесформенной грудой остатки часовни. Здесь прошлой ночью она была с Вито. Здесь он… Впрочем, это уже неважно. Он должен прийти сюда. Он должен искать её здесь. Ей надо подумать. Осмыслить. Оторваться от того, кто сейчас шёл рядом с ней. Отпустить его. Это не наваждение. Это не пройдёт. Лера посмотрела на Лоренцо, пытаясь разглядеть его лицо в темноте.
   Если Вито сюда не придёт, она вернётся в отель. Попросит понять её. Что-то придумает. Потом бежать, бежать далеко… Улетать. Скорей… Домой. В Москву.
В темноте аллеи вспыхнул огонёк сигареты. Лера остановилась в ужасе. Она только уловила это движение — как Витторио, словно в замедленной съёмке, поднимается со скамьи. Лоренцо тоже увидел, но она опередила его. Лера бросилась вперёд и, раскинув руки, закрыла собой. Успела. Полыхнул выстрел. Лоренцо, ещё не веря в происходящее, рванулся, подхватил её сзади под руки и какие-то секунды держал, пока она оседала на колени…
   Лоренцо сидел на земле, взяв её на руки и будто укачивая. Вито, не до конца понимая, что он сделал, смотрел на них.
— Я не хотел…
   Лоренцо молился. Витторио глядел на дело рук своих: на неизвестно откуда и почему появившегося здесь сына и убитую им возлюбленную. А в его взбудораженном сознании всё ещё продолжали крутиться кадры из теперь уже навсегда ушедшего прошлого… Он целует её в гондоле под Мостом Вздохов… Щёлкает неожиданно затвором, несмотря на протест, удачно поймав её в объектив камеры с Венерой Медичи, в похожей позе… Вчерашнее утро — их последнее утро у Собора Святого Петра… Служитель не впустил Витторио в шортах внутрь. Он остался ждать её на ступенях и читал газету. Увидев Леру, он поднялся, взглянул на неё и остолбенел.
— У тебя лицо, как у святой! Что тебя так поразило?
— «Пьета» Микеланджело, — ответила она.




ПРИМЕЧАНИЯ  К РАССКАЗУ:

 1. «Amantes amentes sunt» (лат.) - «Влюблённые - те же безумные».
 2. Scusi… Scusi (итал.) - Простите! Извините!
 3. Pazza... Stupida (итал.) - Сумасшедшая.
 4.Basta cosi! Sono un completo idiota! Pinocchio! (итал.) - С меня хватит! Я - полный идиот! Клоун, Пиноккио!...
 5. Andiamo! Сapisci?! Allora? Perch; batti gli occhi? Forza, andiamo! (итал.) - Пошли! Понимаешь? Ну, что глазами хлопаешь? Давай, быстрее!
 6. DОМINUS (лат.) - Господь.
 7.  «CEIS - Contro la droga е AIDS» (итал.) - Итальянский центр солидарности «Против наркотиков и СПИДа».
 8. Va bene, da questa parte, piccioncini… Innamorati! (итал.) - Хороши! Воркуют как голубки. Влюблённые!
 9.E certo. Due pazzi piccioncini! (итал.) - Точно. Двое сумасшедших пташек!
 10.https://www.youtube.com/watch?v=ts0Zh0mIaZY
"Я ненавижу сентябрь, я ненавижу вечер./ Этот чистый воздух  Освежает в памяти дорогой образ./ Мне очень тяжело думать о той, которой больше нет… / Но я возвращаюсь, чтобы играть с этой болью./ Ты зовёшь на помощь, а никто тебя не слышит. И, прежде всего, она./ Хочешь взлететь, однако же, остаёшься Неподвижно на этой террасе./ И смотришь с последнего этажа./ Один на последнем этаже... и смотришь..."( пер. с итал. О. Лобачева)