Опьяненные горным воздухом и домашним вином, мы любовались крупными хлопьями, падающими из темноты, называемой зимним небом, курили босиком на колючем, но мягком ковре горного снега, который устелил веранду нашего уютного шале, обнимались горячим своим о горячее теперь родное – это подарок: особенно, когда в тебе вино, делиться теплом видится самым важным. Мы сочиняли истории, лепетали почти наизусть, но иногда ошибаясь, и тогда проговаривая тихонько типичное “что-то там”, когда забывалась рифма, из Серебряного века и лепили снежную бабу, не чувствуя холода, болит в горле – да и пусть, оставим простуду школьникам и старикам – мы, счастливые, засыпали.
Январь.
За ночь выпало 40 см снега.
То есть, пока мы засыпали, Адлер засыпало.
Грандиозная и несомненно правильная идея провести выходные в горном селе вдали от цивилизации перестала казаться правильной.
Веселый голос хозяина в телефонной трубке, у которого мы снимали дом, доложил, что доехать до нас у него не получилось, также, как и не получится у нас спуститься по извилистой горной дороге в город, но это ничего страшного, зато мы получаем еще одну ночь бесплатно! – вот это подарок, сомнительная щедрость от безысходности.
Вечером – самолет, рано утром в Москве – дела.
Дела – это когда сложно думать о чем-то важном. Например, о влюбленности.
Баня застуживается, в ней сушатся вещи, но не остывают чувства. Печка уже не топится, дом холодеет, в парной мы отогреваемся после нескольких тщетных попыток проехать по снегу на машине хотя бы метр.
Припаркованный у дома джип больше похож на огромную снежную скульптуру овцы: колес не видно, на крыше пушистая белая шапка высотой в полметра. Делаешь шаг – и проваливаешься по колено в снег. Я выжимаю сцепление, давлю на газ, переключаю какие-то рычаги, кнопки, тумблеры, блокировки – машина, рвется, страдает, едет, но не вперед, а вбок, будто человек, не рассчитавший в пятницу дозу алкоголя.
Идем в местную забегаловку, единственный островок цивилизации на десять километров, я вспоминаю, как это было в школьных зимних походах на Байкал: первым идет тот, кого не жалко, остальные – по его продавленным в снегу следам. В этот раз не жалко меня. В кафе разводят руками, наливают горячий чай, говорят, если кто и поедет вниз, то только вечером, на “буханке” с цепями. А ведь вечером – самолет, рано утром в Москве – дела.
У нее промокли носки и сейчас это самое важное.
Ну, подтвердите: нет ничего хуже, чем то, когда мерзнет любовь? Или ноги у источника (тире) предмета любви. Снимаю ее замшевые ботиночки, сдергиваю мокрые носки, растираю, закутываю пледом. Это не забота, не переживание, это такая почти что отеческая привязанность.
У дяди Владимира соседний с нашим дом, одноэтажный, выкрашен в голубой цвет, на окнах белые резные фасады. Представляю, что внутри печь с изразцами. На первом этаже всегда открыто окно. В окне сидит белый кот и мудрым взглядом осматривает округу. Вокруг кота ходит рыжий пес Друг.
Дядя Владимир стучится в дверь, представляется, но руки не подает, спрашивает, ну что, молодежь, не выбраться, да не боись, выедем, садись за руль, подсоблю. У дяди Владимира густая седая борода и косичка, он похож на посетителя Вудстока с тех архивных роликов 69 года.
– Да что ж ты за человек такой?! – кричит через пять минут на меня Владимир, – я ж те говорю, внатяжечку надо, внатяжечкуи и пошел, пока машина сама не остановится!
– А если она совсем не остановится? – спрашиваю я, пытаясь в это время понять, что означает термин “внатяжечку”.
– Да как это, он же как по наждачке идет по снегу, – Владимир изображает ботинком, как, – а если газу дать, сам себе лед делаешь.
– Давайте Вы за руль сядете, – предлагаю я, – у меня опыта нет, я не привык по снегу, все больше в пробках.
– Я за твою машину не сяду, хоть я и ас! – заявляет ас Владимир, – пойду за лопатой.
– Берите две. Совковую и штыковую!
Владимир, одобрительно поглядывая на человека, знающего разницу между штыковой и совковой лопатой, который, в поту и с горячей одышкой, выбрасывает снег с дороги, раздобрел. Он облокотился на черенок: “Да ты подальше откидывай, подальше, ну кто ж виноват, что у тебя опыта нет, это молодежь все, сначала место разрекламируют, горы мол, модно, а потом тут на своих малолитражках проехать не могут, я же говорил, что надо все по уму, сначала дорогу расчистить, потом в инстаграм фото выкладывать”.
Через час мы освободили от снега съезд, распрощались с Владимиром. Покидали вещи в машину, я снова сел за руль. Попал в колею, покатились по дороге с горы, джип то и дело норовит съехать с дороги, справа обрыв, слева – гора, рано утром – дела. Владимир сопровождает меня на своем полноприводном “танке” неизвестной мне марки спереди, уезжает сильно вперед, потом дожидается. Спустя минут тридцать, наконец-то дорога, я весь мокрый от напряжения, как тот моряк на мачте после длительного плавания в открытом море готов кричать “Земля!” и целовать асфальт. Владимир же, не выходя из машины, по-асовски машет рукой и скрывается где-то за поворотом.
Было, если честно, страшно, а теперь я сижу в своей теплой квартире на диване, под пледом, пью черный чай с коньяком, смотрю Нетфликс, но…
Я хочу греть ее промокшие ноги, я хочу к дяде Владимиру, махать лопатой, и бояться за рулем джипа.
Потому что самое главное.
Делиться теплом.