Юра учился в МАРХИ, прибыв в Столицу из казахского городка Шевченко. Сей городок находился в пустыне, на берегу Каспийского моря, и он был назван в честь великого украинского поэта, который там томился в ссылке. Про жизнь Тараса Шевченко я тогда ничего не знал, и не знал, что этот выдающийся человек умел прекрасно рисовать, а не только сочинять прекрасные стихи. За какой-то там невинный стишок, его забрили в солдаты, и сослали в этот, богом забытый неласковый край. Мало того, ему было запрещено даже рисовать. И не какие-то там карикатуры на царя и его придворных лизоблюдов, а простые акварельные пейзажики и портреты. Воистину, царский режим, во времена Николая I был очень суров, даже, можно сказать, глупо суров. Шевченко не мог ни рисовать, ни сочинять стихи; и если бы не добрые господа офицеры, которые ему сочувствовали и немного помогали, то он бы там сгинул или сошёл бы с ума за эти семь лет, проведённые в этом бескультурном крае… вдали от Киева и Петербурга. Вернувшись из этой ссылки, Тарас Шевченко ещё совсем немного пожил. Он начал сильно выпивать, и умер, недожив даже до сорока восьми лет. Вот такая вот печальная жизнь…
Студент Юра проживал в просторной трёхкомнатной квартире в самом центре Москвы, и прямо на улице Герцена, коя была назвали в честь великого публициста и свободного мыслителя, который где-то там, возможно, иногда жил и прогуливался будучи юным студентом Сашей. Герцен потом перебрался на Запад, чтобы продолжить там свою революционную борьбу с самодержавием, и издавать там свою лево-либеральную газету «Колокол», в которой не было никакой царской цензуры. Наш добрый царь Александр II был очень недоволен этой пакостной и клеветнической газеткой, но ничего не мог поделать. Он просил своих западных родственников-монархов унять этого болтуна, но они так ничего и не делали, находя это нарушением прав человека и свободомыслия… Газета «Колокол», по словам Ленина, разбудила российскую молодёжь; и эти нигилисты и безбожники начали взрывать кареты с царями и стрелять из наганов в премьер-министров. У Герцена же, жена загуляла с каким-то немецким поэтом, вследствие чего он сильно затосковал и начал гулять с женой своего друга Огарёва. Герцен так и не вернулся никогда в родную его сердцу Москву, и умер в Париже, в тот же самый год, когда родился Владимир Ильич…
Квартира же эта, студенту Юре досталась на временное пользование, как работнику метлы и лома, от Жэка. Тогда в Москве многие иногородние студенты так жили и подрабатывали. Этот шестиэтажный дом под № 22, находился прямо напротив театра имени поэта Маяковского и очень замечательной пельменной, в которую я иногда любил голодный забегать. Театра же этого, из красного кирпича, построенного по проекту архитекторов Терского и Шехтеля, я никогда не посещал, так как не очень интересовался театральной жизнью, предпочитая смотреть кинофильмы в разных там кинотеатрах. Возможно, что это было следствием моей недалёкости и малокультурности, которая мне не позволила стать театралом. Если я и был в театрах, то это были походы, как говорится, за компанию, а не по собственной инициативе… Помнится, мне пришлось раза три смотреть спектакль «Служанки» Романа Виктюка, - это был тогда самый популярный и модный режиссёр. Там мужчины играли женские роли! Одна моя подружка очень любила его постановки, и постоянно покупала дорогие билеты на эту вакханалию чувств… Меня же, эти переодетые мужики, которые очень старались походить на жеманных неврастеничных барышень, не очень возбудили. Всё-таки, на настоящих полуголых женщин смотреть намного интересней, да я и не очень понял смысла происходящего… А вот, музыка мне очень понравилась. Там громко звучала какая-то трагическая французская песня, от которой мурашки по коже бегали. Музыка на меня сильно воздействует, - я очень чувствительный человек…
На углу же этого дома, где проживал студент и дворник Юра, помнится, ещё была популярная у хиппарей забегаловка-кофейня, - они её называли, если я не ошибаюсь, - «Вавилон». Потом она стала обычной рюмочной, и туда очень любили захаживать простые и интеллигентные москвичи, после службы. И я там тоже несколько раз сиживал, в компании с друзьями-художниками… К этому же Юре меня привёл мой арбатский друг, архитектор Коля. Николай Николаевич тоже иногда выставлял свои работы на Арбате. Я с ним в то время сильно дружил, и он мне всячески помогал, будучи старше меня на двадцать с чем-то лет, и испытывая ко мне отеческую симпатию…
В тот период, - а это был январь 1989 года, я немного «зажился» на тушинской квартире у экскурсовода Севы, и ему явно поднадоел. Я начал искать новое место, куда бы можно было вписаться хотя бы ненадолго. Архитектор Коля мне предложил хороший вариант. Есть у него один знакомый студент, и ему нужен помощник, чтобы убирать снег и долбить лёд на его участке. Знакомый этот, правда, немного странный и чуть-чуть с лёгким приветом. Я сразу же согласился, так как этот вариант меня устраивал… В общем, Коля меня к нему привёл и мы познакомились… Студент Юра страдал от резких перепадов настроения. Был, можно сказать, немного, как говорится, психом. Сидел на колёсах, которые ему прописали врачи. Платить за жильё ему не надо. Ему надо помогать иногда убирать снег и больше ничего не надо. Участок был небольшой, - где-то сто с небольшим метров в длину и несколько метров в ширину. Сама улица Герцена, в районе пельменной, и кусочек - в Собиновском переулке, что напротив театра имени поэта Маяковского. Ничего страшного и кошмарного. Физической работы я не боялся, будучи довольно выносливым и сухопарым. Меня немного пугал сам Юра…
Студент Юра был крепким, высоким парнем; в прошлом он занимался боксом; с пухлыми губами, широкими скулами и немного остекленевшими голубыми глазами, которые прятались за немного насупленными бровями. Он был примерно мой ровесник, может, чуть-чуть постарше. В общем, Юре я понравился, и он пустил меня к себе жить. Я тогда многим нравился: во мне было что-то симпатичное и даже, можно сказать, духовное. Несмотря на свои странные рисунки, в реальной жизни я был вполне нормален. Буйным психом я не был, и в психотропных и успокоительных лекарствах не нуждался… Возможно, если бы меня показали тогда врачам-психиатрам, то они бы мне что-нибудь и прописали. Как моему другу Ване, о котором я потом расскажу. Психиатрия – это дело очень тёмное. Шаг вправо, шаг влево – и ты уже псих… или сексуальный маньяк. В детстве у меня была книжка, которую я очень старательно изучал, - это был справочник по психосоматическим расстройствам, для студентов медвузов. Чего я там только не находил. Очень много там было полезной информации. Это когда человек ещё не псих, но у него наблюдаются разного рода странные отклонения, причины которых очень загадочны и врачебной науке малопонятны. В основе всего этого, конечно же, лежит - Страх Смерти. Или, вернее, страх реальной жизни… А если человек вообще ничего не боится, то он тогда полный и совершенный психопат. Как какой-нибудь император Наполеон. И такие опаснее всего… А тихие шизоидные личности, в основном, опасны только для самих себя…
Итак, я поселился в центре Москвы, на улице Герцена, очень недалеко от своего, так сказать, рабочего места на арбатском заборе. Это было где-то полкилометра пешком по симпатичному Собиновскому переулку, и я уже на Арбате. Я тогда стоял в самом начале, и вывешивал свои графики на заборе, - напротив ресторана «Прага». По вечерам немного помогал Юре, который меня не грузил лишней работой и не эксплуатировал. При мне, студент Юра даже как-то заметно ожил. Видимо, я в него что-то такое вдохнул. Он не любил одиночества. Ему было скучно с самим собой. Книжек он особо, видать, не читал и его больше интересовал женский пол. Девушки ему очень нравились. Он мне жаловался на свою застенчивость и на то, что у него давно не было подружки. Я ему советовал свои шутливые советы, желая ему поднять настроение и это у меня получалось. Видимо, у меня был некий талант и способность к психиатрии. Конечно же, я многих вещей тогда не знал и, что говорить, мало разбирался в людях и не лез в черноту их души. Я тогда не очень-то понимал и самого себя. И если в голову лезли мрачные мысли, то я с ними боролся. И лучшее средство было от них прогулки на свежем воздухе и, конечно же, зарабатывание хоть каких-нибудь денег. Когда есть деньги и крыша над головой, то какие могут быть тёмные мысли. Мы с Юрой несколько раз гуляли по Москве, и довольно весело общались. Обедали в студенческой столовой при Мархи, где можно было недорого и вкусно поесть, и где было много красивых и стильных девушек. Мне очень нравилась лёгкая студенческая атмосфера, и я завидовал Юре, который был настоящим московским студентом. Из-за перепадов настроения ему было тяжело учиться, но я этого тогда не понимал. Вскоре ему надо было на недельку съездить домой к родным в свой город Шевченко.
Я остался один, и мне тут же стало не по себе. Жить одному в большой этой квартире, мне было как-то страшновато; и я в тот же день привёл на эту замечательную квартиру своего нового приятеля с Арбата, с которым недавно познакомился. Его звали Вадим, и он производил приятное впечатление, - молчаливый, малопьющий, спокойный художник, с внешностью Иисуса Христа. Длинные волосы и лёгкая бородка… С нами рядом там стояли ещё две художницы, которых звали Лена и Таня. Мы их тоже с собой пригласили, чтобы не было скучно. Лена была высокая темноволосая широкобёдрая сексапильная барышня, которая была очень не глупа и любила поговорить. Она много хипповала и часто ездила в Прибалтику со своими друзьями-хиппарями. Таня, её близкая подруга, была ростом маленькая, худенькая, похожая на подростка-тинэйджера и тоже была очень даже не глупа. Она была близорука и носила очки…
Несколько дней мы так вот весело прожили вчетвером. Вадим стал половым партнёром большой Лены. Они друг другу очень даже подходили. А мне досталась маленькая Таня… Никакого группового секса у нас там не было, и всё происходило в довольно пуританских традициях. Маленькая Таня, в прошлом, занималась лёгкой атлетикой, она ходила длинные дистанции спортивной ходьбой. К сексу же она относилась очень положительно, и никакой девичьей стыдливости в ней совсем не наблюдалось, и тому же она была немка. В ней жили германские, так сказать, гены. Она легко обнажалась, и ей это было совсем не стыдно. Лена говорила, что Таня была нудистка. Быть голой или быть одетой, - для неё разницы особой не играло... В её рисунках, которые Таня, как и я, продавала на Арбате, тоже ощущалась, как и у меня, эротическая атмосфера, хотя её графики были более абстрактны, прямолинейны и архитектурны. Тане очень нравились мои черно-белые графики, да и я сам ей тоже нравился. Не могу сказать, что я смог её полностью тогда удовлетворить. Мне, говоря честно, даже не особо хотелось этим всем с ней заниматься, и эта маленькая женщина меня не очень возбудила. В ней было что-то такое мальчиковое. Она была не совсем женщиной. Я не имею в виду, что она была мужчиной, - нет, конечно же, с этим делом у неё всё было в норме. Я имею в виду, её психологическую конституцию, которая у неё была явно не совсем женская. Про то, что такое бывает, я тогда мало чего ведал. Таня и одевалась как-то не по-женски, и всё время носила штаны, и ходила очень прямо и без женских ужимок. Это потом выяснилось, что она имела склонность к лесбийским отношениям. Что, на мой взгляд, очень даже ей подходило. Это было для неё более естественно. Таня не была красавицей и у неё, явно, с мужчинами чего-то там не получалось и не клеилось. И со мной, в том числе. Я же тогда был пугливым пуританином. Никаких фантазий и отклонений от нормы. Никаких таких перверсий и ролевых игр. Всё было, так сказать, очень примитивно и механистично. Как в невинной детской загадке, - «Туда-сюда-обратно, - тебе и мне приятно».
Долго этим всем я заниматься психологически не мог, хотя физически был в полном порядке. Видимо, вследствие каких-то там сложных отклонений, в моём не совсем нормальном мозгу. Я всегда был немного гиперчувствительным интимофобом. К половым отношениям относился крайне настороженно и привык удовлетворять себя сам… Конечно же, таких как я, у нас в СССР были тысячи, если не миллионы. Что мы там знали про все эти тонкости женской конституции? Как там надо, и как не надо… и сколько длится оргазм у нормальной женщины, и что надо говорить после интима и коитуса. Я, конечно же, знал про это странное слово – ОРГАЗМ. Его я вычитал в одной книжке, которая называлась – «Женская сексопатология», автором которой был профессор Свядощ. Книжка эта была крайне познавательна. Она тоже была издана для студентов медвузов. Именно в ней-то я и прочёл про женщин, которые хотят быть мужчинами. И что они одеваются, как мужчины, и испытывают влечение к другим женщинам. И ещё про то, что чувствительные области у женщины могут располагаться в совершенно разных областях её тела. Женщина устроена намного сложней и тоньше, чем мужчина. И какой-то там неприятный громкий шум за стеной, может её сделать холодной, и поэтому половой акт для неё будет крайне неприятен. Да и разные там запахи тоже имеют большое значение. И у женщин очень много отклонений от так называемой нормы, но они никогда не будут про это говорить. И этот самый оргазм может у женщины начаться в самый неподходящий момент, в каком-нибудь непонятном месте. Даже в музее, перед какой-нибудь картиной Рубенса или в театре, где играет её любимый актёр Смоктуновский. И она потом может на этом сильно зациклиться, и ей будет необходим добрый врач-сексопатолог. Только где найти этого врача? Таких врачей, как профессор Свядощ, у нас в СССР, практически, не было… И поэтому, большинство советских женщин были, в сексуальном плане, совершенно неудовлетворённые. И они про это не знали… и не знали, куда девать эту скопившуюся тёмную лунно-венерианскую энергию… и характер у них от этого неуклонно портился.
Таня была вторая женщина, с которой у меня был так называемый половой акт. Про первую женщину я расскажу попозже, или, вернее, напишу… Продолжать с Таней встречаться я, честно говоря, не хотел, ввиду того, что она мне не очень нравилась. Я имею в виду физическое притяжение. Сейчас бы я так не стал глупо с ней рвать, так как все эти притяжения, по большому счёту, не имеют большого смысла и значения. Смысл имеют только душевные и духовные притяжения. Физиология же наша глупа и животные наши инстинкты ужасно примитивны. Будь Таня чуток поразвязней, и пользуйся она яркой косметикой, то она больше бы привлекала мужской интерес. Таня же была слишком умной, и вела себя очень скромно. Она не стала мучать меня своей любовью и потихоньку отошла в сторону. Таня потом, всё-таки, стала окончательно лесбиянкой и уехала жить в Германию… А Вадим с Леной стали супругами, и начали вести общее семейное хозяйство. Они очень гармонично друг к др