Глава 32. ЛЮБОВЬ, ДЕЛО И ОТКРОВЕНИЯ (ОКОНЧАНИЕ)
— Если бы у нас каждого пекаря доставляли на место производства на представительском «Мерсе»!..
Резников поцеловал Алёшу прямо в смеющиеся губы и, раздев, повёл на кухню.
— Должен предупредить, что моя домоправительница хмурится: пришлось на пару часов выжить её из кухни и — самое главное! — конфисковать у неё фартук. Вот, держи!
— Спасибо! А вам так подходит эта старая рубашка! Кажется, Говард Хьюз так ходил.
— Состояние у него было побольше, я ещё до миллиарда не добрался, а вот рядом… Не знаю, но ты мне нравишься больше Греты Гарбо.
— А вы старых кинозвёзд любите? У них такая внешность неповторимая, нынешние им в подмётки не годятся.
— Тех-то сама природа изваяла, а сейчас ничего натурального, так что наша святая обязанность — изгнать негатив и приготовить экологически чистую продукцию. Приступаем?
Конечно, пирожки удались хуже поцелуев, в которых так и сквозило «Скоро! Скоро! Скоро!», но всё равно было очень весело дёргать друг друга за фартук, отряхиваться от муки и начинять шедевры кулинарного искусства вареньем и повидлом. Когда великое таинство наконец свершилось, Резников оглядел свои изрядно пострадавшие владения:
— Ну и что здесь было? Визит слона или Бородинское сражение?
Алёша тоже оценил и счёл, что оба сравнения преувеличены.
— Не волнуйтесь, мы живенько восстановим статус-кво.
— Оставь, прислуга займётся. А у нас алгоритм такой: идём на пробу, а потом и экскурсию по дому проведу, а то ты только в служебных помещениях бывал.
Алёша посмотрел на Павла Дмитриевича и понял, что захода в спальню пока не будет. Он вообще-то не возражал, более того: его вели и желание, и любопытство, и с незапамятных времён сидящее в человеке стремление разобрать, развинтить, раздеть, обнажить и посмотреть, что получится в итоге. Даже если окажется, что в итоге не вышло ничего интересного, увлекал сам процесс, формула «не догоню, так согреюсь» ещё очень долго будет работать идеально… Алёша не возражал, но Резников полагал, что яблочко ещё не созрело.
— Ну и как готовка? Абсолютно не понравилась или иногда будете продолжать смелые опыты?
— А знаешь, ничего. С удовольствием повторил бы хоть завтра, но, увы, завтра меня ждёт унылая панихида в женском царстве. Годовщина смерти жены. От посещения кладбища, к счастью, удалось отвязаться, но поминального ужина не избежать.
— А Ира придёт без Жени?
— Конечно, она считает это глубоко личным. Так сказать, только для посвящённых.
— Ну, значит, Женька ко мне отправится. Поставить телефон на запись на пороге?
— Хочешь, я тебе охрану в подъезд отряжу?
— Проблемно: соседские бабушки станут терзать и Мосгаз на предмет утечки, и МВД: не затевается ли контртеррористическая операция, — Шутливые интонации в голосе Алёши пропали, ему надо было выяснить то, что он ещё не понимал: отношение Резникова к своей жене. Уже который раз парень не улавливал ни намёка на чувство, о котором легенды слагали. Возможно, что строитель-капиталист ему не ответит: ведь это глубоко личное, но, с другой стороны, и их общение ведёт к интиму. — Скажите, а вы ещё любите свою жену?
— Нет, теперь уже нет. Я не могу сейчас относиться к ней с тем благоговейным обожанием, которое испытывал раньше. Время идёт, кое-что обнажается и всплывает. Наверное, когда-нибудь я всё тебе расскажу… И, кроме того, я живой человек, я не хочу и не могу хоронить себя заживо с мертвецами. Тебя обманули слухи о вечном безбрачии и вечном целомудрии, об обете верности, будто бы данном на могиле некогда любимого человека. Пусть думают что хотят, во мне сейчас живёт другое чувство.
Сам того не желая, магнат строительного бизнеса повёл себя как опытный психолог: ведь ещё Лермонтов подметил, что поведение желающего покорить кого-нибудь человека должно возбуждать любопытство покоряемого, а разговор — никогда не удовлетворять его вполне. Во многом мультимиллионер продолжал оставаться для Алёши загадкой — и влёк дополнительно жаждой эту тайну раскрыть.
— А оно не внесёт разлад в вашу семью? Алина Викентьевна — практически её член, и она с неприятием посматривает на перемены, я же заметил.
— Она была привязана к покойнице — поэтому отрицательно воспримет любой отход от заведённого порядка. Это обычная женская ревность: как я могу помышлять об измене жене, об отчуждении от дочери? Это обычное ханжество: все последние годы вёл себя прилично, а тут намечается срыв в загул. Это обычное ретроградство: всё катилось ровно и гладко — и вдруг разворот. Все мы в своём консерватизме, в своих убеждениях и в своих чувствах немного или, наоборот, слишком много эгоисты и не желаем посмотреть на ситуацию с другой точки зрения. Не бери в голову и не ощущай себя возмутителем спокойствия: это моя воля, это моё желание. Вне зависимости от того, сбудется ли оно или нет, Рубикон уже перейдён.
— Корабли сожжены.
— Поезд ушёл.
— Часы пробили. Значит, скоро?
— Конечно.
Совещание на кладбище затянулось и продолжалось уже второй час. Сначала Алина Викентьевна выложила Ире всё, что удалось выведать (разумеется, не рождая подозрений о причинах интереса к подробностям) у охраны насчёт поездки в окрестности Елегорска и покупки земли, потом последовали сообщения о замерах времени, проведённого вчера Резниковым в компании с нотариусом, в конце домоправительница, краснея от негодования, живописала подробности вчерашнего вечера, особенное возмущение у женщины вызывали абсолютно неприличные поцелуи и отсутствие и у той, и у другой стороны даже намёка на смущение и на стыд за то, что творится.
Реляцию Ира выслушала, злобно нахмурившись, «пахану крышу снесло», «старый козёл с катушек съехал» и прочие перлы великого и могучего то и дело оглашали малолюдное пространство, наконец мадам Меньшова-Резникова выдала глубокомысленное замечание о том, что против пары миллионов, потраченных на «гомика поганого», она бы ещё не возражала: всё равно по сравнению с шестью сотнями остающихся они погоды не сделают, — а вот нотариус и возможная перепись завещания, конечно, волнуют её куда больше; бывшую воспитательницу, напротив, более всего тревожил позор, который навлекает на свою бывшую когда-то такой почтенной голову на склоне лет влюбившийся в смазливого мальчишку хозяин: сперва она действительно опасалась перемен в изложении последней воли, но, поразмыслив на досуге, решила, что визит нотариуса, скорее всего, связан с оформлением прав на земельные угодья на юге страны. Потом Иру посетила мысль, что в два миллиона «бабло на пидора» не уложится: Женя по её просьбе позвонил по телефону кому-то из елегорчан и узнал, что капиталист-оригинал планирует расширить поле своей деятельности строительством предприятий АПК с их последующим вводом в действие, выводом функционирования на полный режим и извлечением прибылей из разведения коров, выращивания огурцов и прочих абсолютно неподобающих столичному жителю, владельцу огромного холдинга занятий. Ира хотела бить наотмашь — Алина советовала сначала выведать то, чего они ещё не знали; она упирала на воззвание к совести и к остаткам здравого смысла — воспитанница хотела разразиться только гневными речами. Естественно, при таком диапазоне и в таком смятении собрать в стройное целое намерения, начертить разумный план и провести грамотную атаку было невозможно, и женщины, так ни о чём толком и не договорившись, сели в машину и отправились отстаивать то, что для противной стороны уже давно растаяло в новых ощущениях.
Павел Дмитриевич был недоволен уже одним тем, что предстоящая церемония отвлекала его от сладких грёз и вместо того, чтобы предаваться мечтаниям об Алёше, он должен будет отбывать скучную повинность и следить, насколько Алина в своих симпатиях переметнулась от хозяина к падчерице; с учётом того, что процесс будет богато украшен попрёками и нравоучениями, его настроение упало бы ещё больше, если бы орехово-зеленоглазый прелестник ему не позвонил и не сообщил о том, что Женя, конечно, у его порога снова отметился.
— И когда пришёл? — поинтересовался строитель-капиталист.
— Да час назад.
— Ха, так Алина с Ирой уже второй час мне косточки перемывают. Интересно, всё на кладбище или в кафе догадались зайти по такому сырому дню? — ответствовал Резников, подумав про себя, что, скорее всего, не догадались: дуры бабы. — А что тебе Женя пел?
— Начал с обвинений в том, что я хочу увести служащих его компании на будущие предприятия АПК.
— Так и то, и второе — твоя идея.
— А меня больше озадачило то, что купили и будете вкладываться и в строительство, и в запуск, и в вывод на нормальное функционирование вы, а он как-то сразу это перевёл в мои личные владения.
— А здесь он как раз прав.
— Ну, Павел Дмитриевич, это же ваше!
— Передача и земли, и того, что на ней будет построено, в твою собственность готова, бумаги подписаны, вступишь во владение в восемнадцать, уже меньше года осталось. Кстати, и от армии тебя стоит отмазать, упирая на выполнение задачи государственной важности. Это потом обсудим. А что было ещё?
— Ещё он говорил, что я предатель, стяжатель, развратник и проститутка, потому что всё, что сделал он, он делал по необходимости, а я — по собственному желанию. Ну, в общем, насчёт последнего он прав, только я тут попал в высший разряд, список «Top 50»… или даже в десятку.
— А, он завидует, что сам так не преуспел, — рассмеялся Резников, — со своей женой и её страстью к брачным контрактам. А если серьёзно, ты отлично знаешь, что я никогда тебя таким не считал.
— Так ведь так выходит…
— Это по Жене так выходит, каждый мыслит в меру своей испорченности. Что касается меня, в моём чувстве к тебе никогда не было желания единственно материального потребления, и в твоём отношении ко мне финансовый интерес отнюдь не превалирует. А деньги… они меня сопровождают повсюду, я вращаюсь на этом уровне, я всё время ими оперирую — если ты со мной, то за тобой, естественно, тоже будет волочиться этот шлейф. — И Павел Дмитриевич отошёл от спорных постулатов. — Долго он тебе мозги пилил?
— Не очень, он сразу понял, что спать я с ним не собираюсь, и не особенно упирал на светлые воспоминания, но сильно интересовался, что вы представляете собой в постели, — я ему и выдал. Хотите, перешлю? — И Алёша включил воспроизведение ранее записанного разговора.
Ознакомившись с содержанием, Резников расхохотался:
— Надеюсь, он расспрашивал без умысла переключиться с дочки на папеньку. В любом случае гарантирую тебе верность, тем более после всех характеристик, которые ты мне выдал щедрой рукой, вернее, буйной фантазией, пикантными домыслами и бойким языком. Ну давай, позднее созвонимся — посплетничаем, похоже, войны компроматов в ближайшие часы мне не избежать. До скорого!
— На связи!
Ира вступила в дом отца с выражением непреклонной решимости на лице, она воображала, что восстанавливает вселенскую справедливость и божье право; мысли Алины Викентьевны были более приземлёнными — женщина думала, что сиятельный холдинговладелец всё-таки поддастся увещаниям и образумится. Настроение Павла Дмитриевича им не понравилось: на его лице установилось мечтательное выражение, бесспорно, абсолютно не подходящее той печали, в атмосфере которой проходили все предыдущие посиделки. Встреча начиналась нехорошо, подозрения усилились. Первые бокалы за помин души были выпиты после явно формального, скомканного обращения к памяти усопшей, напряжённость нарастала, первой не выдержала Ира:
— Папа, тебе не кажется, что твоё поведение в последние дни по меньшей мере вызывает недоумение? — складывается такое впечатление, что ты стал забывать нашу мамочку.
— Что ж в этом странного? Наоборот, удивительно было бы, если я и дальше продолжал бы в том же духе. Жизнь идёт, и я не собираюсь прятаться от её сюрпризов в насквозь прогнившей скорлупе давно неуместных эмоций.
— Неуместных?! По мне так неуместно твоё нынешнее поведение, а не прошлое.
— По мне наоборот, и так как моё поведение — это всё-таки МОЁ, то мне его и рассматривать, и оценивать.
— А мнение других тебя не интересует?
— Нисколько.
— Даже если все будут говорить, что у тебя мозги съехали набекрень?! Ясно как божий день, что твой соблазнитель думает только о том, как выбить из тебя побольше бабла, а ты и рад стараться! Ты всем смешон, над тобою только потешаются! В пятьдесят пять волочиться за каким-то испорченным мальчишкой! И откуда только эти извращенческие наклонности?
— Ты предлагаешь мне ухлёстывать за женщинами? Благодарю покорно, оставь это своему супругу.
Ира не поняла, она была так одержима злостью, что из обращённых к ней слов выхватила только отвечавшее собственным мыслям:
— Кстати, о супруге. Что ты суёшь палки в колёса его бизнесу, хочешь работниц переманить на свои стройки и их обслуживание, а потом и на фермы, коровники, что там ещё собираешься строить? Холдинг — и свинарники! Фу! Ты не видишь, что идёшь на поводу у этого своего, он просто бешено завидует своему другу и хочет с твоей помощью его разорить, а ты и поддаёшься! Тобой манипулируют!
— Оставь свои подозрения и обвинения и вообще весь этот разговор: если я его продолжу, он тебя неприятно удивит.
— И не подумаю, я уже удивлена тем, что происходит, дальше некуда!
Алина Викентьевна беспокойно заёрзала, опасаясь, что в пылу спора с уст Резникова сорвётся тайна Ириного происхождения. Она внезапно почувствовала себя виноватой перед всеми: перед Анной — за то, что не смогла сохранить в сердце мужа любовь к жене, перед хозяином — за то, что последовало затем, и перед Ирой — за то, что сплетничала и не догадалась спустить всё на тормозах. Теперь гроза грохотала над её головой, и ею в том числе порождённая. Уклад старой, такой привычной, такой покойной жизни рушился на глазах, Резников рано или поздно догадается, что она доносила Ире. Вдруг прогонит с места, что она будет делать на крошечную пенсию, как проживёт с сыном — шалопаем, разгильдяем и бездельником? Ира тоже не возьмёт её в услужение: подумает-подумает и решит, что ей не нужна такая незначительная, старая, маломощная, давшая такие сомнительные советы союзница! А Павел Дмитриевич, наверное, отписавший ей крупную сумму в завещании, теперь перепишет его и за все её проделки лишит приличного пособия на старость. Как же она сглупила! И Алина Викентьевна старалась стушеваться, стать незаметною, чтобы все о ней позабыли. Хотелось и улизнуть подобру-поздорову, но любопытство держало на месте, не позволяло дать дёру.
— Ира, я второй раз предлагаю тебе не углубляться. Для твоей же пользы.
Но в запале негодования Ира не уловила ни холода, ни предостережения в голосе отца.
— Ира, оставь ты бога ради…
Призыв домоправительницы тоже оказался тщетным, даже сыграл прямо противоположную роль: союзница трусила, шла на попятный, отказывалась бороться за справедливость! — и, невольно выдавая женщину, мадам Меньшова-Резникова возопила:
— После всего, что ты мне выдала?! После этих вчерашних бесстыдных поцелуев у всех на виду?! После попытки разорения моего мужа какой-то завистливой потаскушке в угоду?!
— Ах так… Ну, собственно, я и предполагал, что без осведомительства тут не обошлось. Алина, ты меня разочаровала, пусть у тебя на то и имелись скрытые мотивы.
И Алину Викентьевну пронзил мгновенно понятый ею взгляд. В её пособничестве воспитаннице лежали и обида на судьбу, внезапно сделавшей Иру приёмышем, и горечь неожиданного известия об измене Анны, и недоумение от низости, необдуманности и глупости этого поступка, и разочарование в хозяине, которому после стольких лет затворничества понадобились отношения в личном плане, и его отход от этого затворничества, и странность, смелость и неординарность выбора — слом приоритетов вообще, смена уклада жизни. Женщина боялась перемен, новых лиц и их значимости, она привыкла считать установившийся порядок незыблемым, расписанным до скончания жизни, ей нравилось ощущать себя третьим лицом в доме, после замужества Иры — вторым, а по скрупулёзности вхождения во все мелочи быта и главенству над обслуживающим персоналом — и вовсе первым, ей льстила роль этакого командира, капитана великолепного особняка, она была и своего рода наперсницей влиятельного лица, владельца огромного состояния, важного человека, одного из сильных мира сего. Её собственная личная жизнь не удалась — так что ж, она нашла себя в другом, и это её устраивало. И вот в одночасье положение изменил — кто? — сопляк, авантюрист, нахал, бездельник, развратник, эгоист, себялюбец, карьерист, куртизанка. Женщина была уязвлена, а более всего — боялась лишиться завоёванных позиций. Ею двигала собственная выгода, её вёл шкурный интерес, и из-за него она не желала счастья хозяину, из-за него она шпионила и сливала информацию Ире — это ей и вменял в вину пронзительный взгляд, его сталь говорила о том, что доверие потеряно.
После смерти Анны очень-очень редко, но голову Алины Викентьевны всё же посещали крамольные мысли. Она гнала их от себя, боялась их, но они всё-таки мелькали. Она знала, что иногда господа женятся на своих служанках, правда, служанки были намного моложе, но мечта стать супругой, спутницей, равной, показываться на светских выходах вместе с Павлом Дмитриевичем два-три раза в год озаряла чело почтенной дамы. Алина Викентьевна возражала себе, говорила, что всё это глупости и пустое, но… положа руку на сердце, разве у хозяина был человек ближе верной домоправительницы, прожившей бок о бок с ним десятилетия? Да и сын в последнее время всё настойчивее и настойчивее твердил о том, что многолетняя верность матери, сложенная с изменой Анны и неродством Иры, должна привести Резникова ко вполне разумному решению заключить союз с преданной подругой. Преданная подруга отшучивалась и пеняла великовозрастному детине: «Ты эгоист и приспособленец, а мне и так хорошо, я и без того Павлу ближе, чем иная жена своему мужу. И оставь свои глупости». Алина отшучивалась, но всё же, всё же, всё же… Ей и деньги-то были не особенно нужны — не так, как другая, зарегистрированная в ЗАГСе благодарность за верность. А теперь — отшутилась, вопрос закрыт.
У Павла Дмитриевича было стратегическое мышление, ведя бизнес, ему часто приходилось отслеживать ситуацию по нескольким направлениям, так же он повёл себя и сейчас. С Алины надо было не спускать глаз, возможные козни двух женщин — предугадывать и пресекать, Алёшу — оберегать: молодость вспыльчива, а обида свежа — кто ж гарантирует, что его мальчика в тёмном переулке не собьёт какая-нибудь старая машина или на широком проспекте не задавит та же «Бентли»? А чтобы Ира поостыла и планов жуткой мести не вынашивала, её надо было поставить на место и переключить внимание с ореховых глаз на чёрные — пусть лучше скандалит со своим мужем. И Резников спокойно продолжил:
— То, что происходит в моём доме, в моих делах и в моих личных отношениях, касается меня — и никого больше, совать свой нос в это я никому не позволю. Если кого-то это не устраивает, то ворота на выход вам отворят в любой момент. Кто из нас смешнее выглядит, мы сейчас разберём, как и то, кому что нужно. Прежде чем называть кого-нибудь стяжателем и потаскушкой, стоит посмотреть на живущих рядом с вами. Я прекрасно знаю, Алина, куда уходит бо;льшая часть твоего отнюдь не маленького жалованья. Тебя не посещала мысль, что я могу его сократить, перестав спонсировать похождения твоего сына по злачным местечкам? Так чьей же корысти здесь больше: Алёшиной, когда он от меня ничего не требовал, и дать то, что он получил, было продиктовано лишь моим желанием, а не его настояниями, или твоего драгоценного Сергея, когда я, идя на поводу у твоих слёз, последовательно отмазывал его от армии и пару раз — от решётки, которая ему светила за страсть к грязным аферам? А твой, Ира? Ах, какое чудо бескорыстия твоя черноглазая икона! Конечно, при иной ситуации он на тебя и не посмотрел бы, да его родитель развил такую бурную деятельность, бегая со своими и чужими откатами, что его не сегодня завтра к ногтю прижмут. У нас же теперь борьба с коррупцией, Сердюкова пару раз вызовут для дачи показаний и отпустят, а сошку помельче упекут: народ жаждет справедливости. И стал Артемий Денисович в расстроенных чувствах соображать, как примазаться к легальному капиталу. Сообразил — и выставил сына на ратный бой. Попыхтел-попыхтел господин Меньшов-младший, обходившийся спокойно без всяких баб и дружно живший со своим любовником, но — делать нечего, почему бы и не попробовать себя в новом качестве, когда к женщине в постели прилагается несколько миллионов? — а то папочка рассердится и перестанет выдавать из нажитого непосильным трудом ежемесячное пособие на околачивание в ночных клубах. Не вагоны же идти разгружать… Тут, правда, накладка вышла: месяц в сети томление изображал, месяц на машине катал, а невеста оказалась себе на уме и с брачным контрактом. Фраернулось святое семейство всем скопом, но мужественно пережило потрясение и стало ждать, когда тесть отправится в мир иной, чтобы взять потом сиротиночку под своё сизое крылышко, а заодно и присосаться ко всем её миллионам, которые после смерти отца многократно умножатся.
— Это ложь! Ничего не было подстроено!
— Да, конечно, особенно поездка на теплоходе, чисто случайно оказавшиеся рядом шезлонги, абсолютно ненамеренное упоминание фамилии Резникова именно в тот момент, когда рядом уже не читали, но ещё не дремали, и вброс о дивном мальчике, черноглазом ангелочке с белыми крылышками с мгновенно извлечённой из смартфона фотографией, разумеется, тоже был лишь совпадением.
— Да, случайность! Случайность бывает! Даже две! И он меня любит!
— Неделю после свадьбы, особенно если любовник отказал? Допускаю, но неделя прошла — и страстная любовь была реализована уже с гражданкой Колпаковой Милой Родионовной, проживающей по адресу: город Елегорск, улица Виноградная, дом два. Кстати, у неё грудь и фигура красивее… Ещё приедет через девять месяцев в столицу и оставит на вашем пороге ребёночка — то-то радость будет молодой паре!
— Это наговор! Не было у него никакой любовницы и никакого любовника! И нет!
— Конечно, нет. До очередной поездки в Елегорск — это о любовнице. А вот любовника он, похоже, потерял надолго. Алёша решил пойти по стопам изменника и пришёл в тот же дом. Девицу, которая, впрочем, никому не была нужна, он там не нашёл, да и не искал, а вот папочку обнаружил. Постарше, правда, зато к браку не склоняющего, нервы не пилящего и брачного договора за пазухой не держащего. И решил найдёныш, что его пол и капитал — прекрасный противовес возрасту. Так что всё справедливо: одной половине распавшегося дуэта — дочь, другой — папа. — Проникновенно-проникновенно, ласково-ласково, нежно-нежно Павел Дмитриевич озвучил как бы ободряющее: — Это я тебе в утешение, — и бросил на стол включённый на воспроизведение смартфон.
ВОСПРОИЗВЕДЕНИЕ РАЗГОВОРА
— Ты опять меня встречаешь на пороге?
— Именно и благодари бога, что я отказался от телохранителей, которых Резников предлагал мне в услужение, — а то тебя без долгих разговоров спустили бы с лестницы.
— Ладно, хватит. Поиздевался — и достаточно. Поехали ко мне на дачу, извинимся и помиримся. Ну?
Звук шлепка плоти по плоти.
— Лапы! Я не собираюсь с тобой ни обниматься, ни целоваться, ни тем более спать.
— Ты с ума сошёл? У нас же месяц ничего не было! Я не верю, что ты меня забыл и не скучаешь.
— Какая самонадеянность! А что мне по тебе слёзы лить? Смазлив — и не более, а это быстро приедается, в остальном же — олух олухом. Так что идите и «поцелуйтесь со своею свиньёю, а коли не хотите, так с чёртом», то есть с Милой или Ирой — в зависимости от места пребывания.
— Оставь ты своего Гоголя!
— О, вот и первая демонстрация контраста с новой любовью — в отличие от тебя, Резников литературу любит. И поэзию в том числе, а не воротит нос, как некоторые.
— Он тебе голову задурил!
— Он её прочистил, и теперь я понимаю, что ты ему в подмётки не годишься. А мой Павлик — это нечто! Красивый — раз! Серые глаза, пепельные волосы…
— Он седой!
— С проседью — это самый смак, он предложил свести, но я упросил оставить… Высокий — выше, чем ты, стройный — худее, чем ты, сильный, а ты слабак, спортивный, а ты только по клубам болтаешься и пьёшь это коктейльное пойло. Мы же с ним и на каток, и на корт, и на велосипедах… Умный — два! Читает много, бездарную уголовщину не лущит, лексикон что надо, без всяких твоих «тусовок», «тёрок», «бабла» и «бухла». К чему все эти «зажигает» и «парит»? Что зажигает? Спички? Что парит? Яблоки? Есть нормальные давно известные слова… Ты когда последний раз и какую книгу в руках держал? Десять лет назад «Муху-цокотуху»? У тебя высшее образование есть? А у него есть — и настоящее, а не твоё блатное…
— Он на сорок лет…
— На тридцать восемь — это третье достоинство. Он старше и опытнее! Четвёртое — свободен, без всяких штампов в паспорте и ревнивых жён под боком.
— Ты вообще с катушек не слетел? Как вы с ним в постели разбираетесь? Раз в неделю?
— Почаще, чем с тобой, можешь успокоиться. У него и больше, и толще, и потенция выше, это у таких, как ты, после двадцати проблемы начинаются, а после тридцати пяти — полный каюк! Так что запасайся «Виагрой», а то Ира выгонит тебя из прекрасного особняка, в котором даже не прописала, чего уж там говорить о хотя бы долевом праве на недвижимость!.. И вообще, — голос Алёши стал серьёзнее, — у него, как и у меня, отвлечённое мышление — действительно отвлечённое. Игра воображения развита, а твоей фантазии только на то и хватало, чтобы после секса на кровати с мобилкой прыгать и снимать переход собственного и партнёра инструмента в состояние «off». Далее… Религия, история, политика, астрономия — что угодно, обо всём может поговорить, а ты только о деньгах и трещал.
— Кстати, о деньгах. Что вы с ним делали в Елегорске? Приехали мне напакостить, моё дело завалить?
— «Дело»? Не смеши меня! Паша захочет — и купит на корню твоё великое дело, которое, между прочим, я тебе насоветовал из чистого озорства. Кто ж виноват, что твой нынешний партнёр по постели своё приданое брачным контрактом оградил и делиться не намерен, а мой, наоборот, заинтересовался и вкладывает свой ум и свои деньги в мои более смелые прожекты? По одёжке протягивай ножки!
— Ты просто жалкая продажная тварь, а он — выживший из ума похотливый старик!
— Ну что ж, мы друг другу очень подходим, чем ты недоволен, когда по сравнению с нами, жалкими отбросами, взлетел так высоко? Всё, разговор окончен, лифт — вон там. Павел Дмитриевич, на всякий случай держите своего зятя подальше от своей кухни, чтоб неудачливый конкурент вам в кастрюльки мышьяк не насыпал, а то я в пылу страсти забуду вас предупредить…
Стук захлопнувшейся двери.
КОНЕЦ БЕСЕДЫ
— Ну, теперь всё ясно? Что ещё? Фотографию Милы показать? — Резников взял телефон и нажал пару кнопок. — Любуйся, пардон за качество, — и снова положил мобильник перед Ирой.
За время прослушивания записи великого разоблачения мадам Меньшова-Резникова искусала свои губы чуть ли не в кровь.
Павел Дмитриевич продолжил:
— Теперь мы разобрались и со стяжательством, и с благонравием. И к выводам. Номер один — в мои дела нос не совать. Номер два — против Алёши не злоумышлять. Номер три — учесть, что этот разговор не самый неожиданный сюрприз, который я тебе могу устроить. Номер четыре — отправляйся-ка домой, разберись со своим мужем на своё усмотрение и поразмысли на досуге. Полагаю, тёплый семейный вечер на этом закончен.
Алина Викентьевна только закрыла лицо рукой, она не хуже Павла Дмитриевича знала, какой страшный «сюрприз» остался у него в запасе; Ира даже не пыталась сохранить лицо — лишь встала, резко оттолкнула стул, развернулась и молча пошла к выходу.