Мун крекерс

отчет засекреченной экспедиции, составленный Владимиром Черногорским и Оак Бареллем

Действующие лица

Филон – монах, пенсионер
Обабков Лев Петрович – пенсионер дачник
Анатолий Борсюк – майор, начальник первого отдела
Генерал -  генерал
Бахыт – сержант
Верблюд Гоша – верблюд Гоша
Бык Боря -  бык Боря
Кляч – лунянин
Сестра Кляча -  сестра Кляча
Бадма Сергеевич -  мэр подземного города
Великий Кукун  - глава поселения
Мадам Элеонора -  содержательница борделя
Лягва  -  проститутка
Гульфик -  король воров
Касеус  -  разумный овечий сыр с порочным мировосприятием
Стелла  -  бортпроводница


Глава 1

– Господин Обабков, bonsoir! Вы позволите?
– Батюшки мои! Прошу вас! Какая встреча! Рад, рад, что, наконец, заглянули. Как вы? Как матушка ваша?
– Благодарствую. Шлет поклоны. Здорова как лесная нимфа. Что ей сделается…
– Прекрасно! Входите же, что вы встали? Располагайтесь со всем удобством!
– На улице grande pluie  – будто из ведра хлещет. Я вам затопчу все ковры.
– Ой уж, право! Чувствуйте себя дома. Давайте, давайте! К камину. Располагайтесь. Да снимайте плащ! Вот же мука! Мишенька, голубчик, неси нам водку! Вы не против?
– Будьте любезны. А ведь я, mon cher, к вам по такому деликатному обстоятельству… Уж вы только не откажите. Ваше великодушие всем известно.
– В чем же, собственно, дело? Вы знаете, я весь ваш.
– Вы только и можете мне помочь, Лев Петрович. Обещайте!
– Но, мой друг… Ежели это не в моих силах, я перед вами буду в полном конфузе. Stupideposition , как есть position stupide
– Что вы, право! Не стал бы я вас о таком просить. Есть у меня, Лев Петрович… одна знакомая…
– Ай-яй-яй, мой друг. Уж не собрались ли вы жениться?
– Сдурел, что ли?! Я-то?

Обабков дернул головой и проснулся.
– А?..
– Ты, Петрович, свои греховные сны на меня не распространяй. Все же я при сане.
Филон сидел на куске брезента, очищая перочинным ножом сосиску. За худым забором в небо уходила ракета.
– Вона, скока тепла в трубу, а тут насущную жарить не на чем, хоть траву жги, – сетовал монах, глядя вслед космонавтике, – Ой ты степь широкая, степь раздольная… Занесло же нас, ситный друг!

Обабков встал из травы, обалдело глядя на бивуак. Слева шел сетчатый в три метра забор с «колючкой», справа насколько хватало глаз золотилась степь. Напротив – монах Филон в пыльной, как чердак, рясе неодобрительно разливал в стаканы мутноватую жидкость, отдающую керосином. Теплый горьковатый сквозняк теребил выжженную траву, дул в уши, сбивал с фарватера пчел. Где-то далеко громыхало.
– Вот так сильвупле… – промямлил пенсионер, приходя в себя ото сна.
– Полное, я вам доложу, с бантом и дудкой, – поддержал монах. – На вот, себе берег. Испей, закуси сосиской. Вижу, тебе нужнее.

В небе пыхнуло. Обабков инстинктивно пригнулся. Бодрый духом Филон лишь глянул из-под бровей:
– Разгонная отделилась. Полет нормальный.
Лев Петрович перекрестился, затем принял у монаха стакан, сосиску, выпил и закусил, не заметив вкуса. Язык будто обложили ватой.
– Что-то мне такое приснилось, Филон – будто я помещик и живу в Петербурге.
– Классовый разложенец! – отрубил монах, разливая.
– Да уж, странно, странно…

     ***

– Так, старики-разбойники! Документы есть?!
– А?..
– Чо?..
– Документы, говорю, есть у вас? Тут объект известно какой – секретный, а вы разлеглись как псы от ломоты. Проследуйте! Без вещей!

Над сухой полынью возвышался детина с загорелым лицом и кулаками фантастического калибра, коими, конечно, монаха не положить – сам с такими, а вот Льва Петровича – в бланманже с одного удара. Как только подошел незаметно, такая дылда?

– Сын мой… – начал было Филон.
– Хоть сын, хоть пращур – ты мне зубы не заговаривай! Оба встали – и пошли разом! Будем вас, деды, разъяснять. Эй, Бахыт!!! Ходьсюды!

Рядом за плоским холмиком оказалась целая команда краснознаменных во главе с сержантом Бахытом – сыном степей. С жужжанием выполз «газик», крытый брезентом, подъехал, подмигнул лампой.
– Принимай нарушителей, я пешком. Смотрите у меня! Не шалить.

              ***
– Спишь?
– Неа.
– Как мы так, а?
Обабков пожал плечами, затем понял, что его в темноте не видно, добавил тяжко:
– Хрен знает.
– Вот те и всезнающий хрен! Замели нас, как тинэйджеров после рейва.
– Чо? – не понял пенсионер.
– Закрыли, говорю, ни за что.
– А…
– И ведь как ловко подошел, ититтвою, этот лейтенант! Змеей подкрался.
– Профессионал, – добавил Петрович, лишь бы что сказать.
– Во-во. Космонавты… Понастроили тут!
– Думаешь, там есть кто-нибудь?
– Где? – не понял монах. – В коридоре? Ясное дело, есть – топтун с винтовкой.
– Да не. Там, в космосе, на других планетах, есть кто?
– Как не быть? Мы же есть, а там чем хуже? – веско сказал монах, слез со шконки, подошел к двери, несильно пнул.
Послышались шаги в коридоре, отъехала железная створка:
– Что шумим?
– Чаю принеси, отрок. И свет включи. Видишь, люди солидные. Кости стынут.
Караульный округлил рот, но ничего не ответил. Щелкнул выключателем. Пошел за чаем, стуча подметками.
 
На шпионов старики походили как слон на утку, гарнизон им сочувствовал, но команда прошла от главного: до выяснения, японских диверсантов держать в ежовых, и чтоб ни-ни! Почему «японских», никто не спрашивал – начальству виднее. Только шустрый на язык старшина Егоров тайно каждому сообщал, что, по всем статьям, шпионы-то польские, а командир дурак.
Выпили, молча, чаю, вернули кружки, оправились. В камере погас свет. За окошком размером с тыкву чернела все та же ночь с голубой звездой, застрявшей между решеток. Обоим казалось – минуло суток трое.

– Может, еще чаю? – спросил Петрович.
– Наглеть не станем, а то потом не дадут.
– И то верно. Спать?
– Давай.
Не успели лечь, как снова вспыхнула лампа в железной сетке. С грохотом отошел засов.
– На выход! Оба!
Старики с испугом переглянулись.
– В расход, что ли?
– Там скажут. Быстро!

Глава 2

В большой душной комнате, куда их привели под конвоем, из мебели – только стол с вертушкой и засиженный мухами шкапчик. Ни стула, ни табуретки. На плакате, прибитом к стене гвоздями, скуластая морда, желающая примерить противогаз, с надписью: «За тридцать секунд или никогда!»
Вторая, такая же до деталей, словно с нее писали, висела над разъятым воротничком форменной рубахи с нашивкой неизвестной породы. «Воистину, если Господь захочет, что б ты умер, он выберет самый надежный, а порой и самый причудливый способ…» – едва подумал Филон, как:
– Эти, что ли? – обратилась морда к кому-то, кто, видимо, стоял за спинами арестантов, решивших не делать лишних движений.
– Эти, товарищ генерал!

Оба чуть не подскочили в штанах. Обабков испытал горячий прилив патриотизма и желание помочиться. Филон сильнее задышал в бороду.

– Вот что, значит… – морда подошла ближе. – Партии нужны добровольцы.

Повисла пауза. Арестанты соображали, как они соотносятся с партией и к каким жертвам готовы ради нее. Обабков пришел к выводу, что сочувствует, но жертвовать не намерен. Филон, всегда готовый к смертному бою, в свою очередь никак не клеился к партии. Когнитивный диссонанс, короче, первостатейный.

– Амнистия. Ящик тушенки. Государственная награда, – продолжила морда, прибив арестантов взглядом.
– Ну а если…
– Барак на Новой земле. Тюленей дрессировать. Пожизненно.
– Когда?
– Через два часа.
– Готовы, – враз ответили добровольцы.
– Караульный! Веди говнюков к майору, на инструктаж.

У товарища майора болел зуб.
Точнее, - ныл. Болеть он не мог, так как его удалили еще до призыва в ряды вооруженных сил. С тех пор зловредный премоляр напоминал о себе в самые неподходящие моменты и без того нелегкой службы выпускника артиллерийского училища. Собственно, из-за него – гаденыша – лейтенанта Анатолия Барсюка и перевели на кадровую работу. «На хрена мне такой наводчик?! - взревел комбат, увидев на  тренировочных стрельбах молодого офицера с укутанной в старушечий платок щекой, - То косоглазого пришлют, – молотит все подряд, то еврея… Армия вам не зоопарк!»
Медкомиссия, не найдя «болючей» улики,  квалифицировала случай как «воспаление хитрости» и рекомендовала Толика в органы. Но и там молодой офицер надолго не задержался. Проработав нелегалом около двух лет, мистер Анатоль примелькался в среде дантистов - его выдавали топорные металлические коронки - и начальство было вынуждено отозвать подающего надежды - «хитрожопого» - разведчика.
Уже в звании капитана, Барсюк отыгрался на военном космодроме. Вечно кислая рожа руководителя спецотдела №13 как нельзя лучше подходила на роль вершителя судеб кандидатов в отряд астронавтов. 
Он бы прополоскал рот заваренным супругой шалфеем, но жена год как сбежала с командировочным из Центра. Анальгин не помогал, а вызывал лишь омерзительную изжогу. Причем, настолько сопоставимую с его отношением к служебным обязанностям, что любой студент медик мог приписать им общий генезис.
К тому же Центр на говно исходил – вынь да положь утерянный спутник! А где его взять, ежели по сообщениям зарубежной прессы он, хайли лайкли, сбит эффективным (когда не надо) френдли файером. Шоб им там всем повылазило! Не могут одного задрипанного ученого расколоть. Куда катимся…

В дверь кабинета постучали. Конвой привел захваченных стариков. Выглядели будущие покорители Вселенной, прямо скажем, неважно. Ночь, проведенная на гарнизонной гауптвахте в обнимку с клопами, энтузиазму пенсионерам не прибавила.
 
-  Присаживайтесь, - как мог ласково, скомандовал майор.

Субъект, назвавшийся монахом Филоном, осенил крестом единственный - привинченный к полу - табурет и похоронил предмет мебели под складками несвежей рясы.
Чиркнув спичкой по макушке вождя мирового пролетариата, майор зачитал ранее приготовленный спич:

-  Кем вы допрежь были? Ни кем. Что в жизни видели? Корзинку огурцов да этикетку от виски Белая Лошадь. Какие подвиги совершили, не считая проезд зайцем на подножке трамвая? Молчите? Потому что и похвалиться нечем. Разве что хилым студенческим триппером. Огорчили родину-мать. Ой, как огорчили! Но, на то она и мать, что зла на вас – детей неразумных – не держит.
 
Пепел от папиросы Казбек предательски упал на текст.

- … А зря… - раздосадованный служака заполнил экспромтом образовавшуюся дыру, - кх, не держит. Не держит и предлагает шанс реабилитироваться. Причем, абсолютно даром. За казенные, таксазать, харчи. На Луну вы и так полетите, - куда вы на хрен денетесь – однако…

В этот момент вырванный зуб ощерился нескрываемым садизмом. Он бросил ныть, зато принялся дергать, будто пыжился вытянуть из майора все нервные окончания.
 
-  Болит? – участливо поинтересовался Филон, - Зуб?
-  Ааа – промычал бедолага.
-  Бывает, - монах с облегчением устроился поудобнее, - у подъячихи, коя славилась на всю округу секретом браги на еловых шишках, годам к восьмидесяти зуб мудрости прорезался. Так, подлец, мучительно резался, что бабка не выдержала и зарубила мужа топором. Отпустило.
 
Лев Петрович Обабков ойкнул и почернел лицом. Майор, наоборот, просветлел, огляделся по сторонам и расстегнул кобуру.

За пенсионеров неожиданно вступился обсеренный бюстик:

-  Эко вы, товарищ, хватили! Ставите личные интересы впереди государственных? Партбилет надоел? Мне, вот, всю лысину расцарапали, а я терплю. Потому, душою за дело болею. Носитесь со своим премоляром, словно гимназистка с прыщами! Перед товарищами не стыдно? А вы, господа, состоите?

Теряясь в догадках, что имел в виду Предводитель, друзья скорчили гримасы, которые могли быть истолкованы в диапазоне от  «обижаете!» до «всегда готов!»

-  Ну, и ладушки, - подобрел бюстик, - продолжайте беседу.

Напуганный майор дернулся закурить, но вовремя остерегся.
-  Виноват. Учту. Искуплю. И врагов порву, как… - офицер схватил для наглядности исписанный листок, - как Тузик грелку.
 
Обрывки речи усеяли пол, символизируя кончину казенщины и преданность партийной дисциплине.

-  Граждане пенсионеры, ежели до Луны все-таки долетите, Христом богом прошу, посмотрите, не завалялся ли где наш секретный летательный аппарат – такой шарик с рожками.
-  А коли там много таких, - «с рожками»? – прервал рассудительный Филон, - Все брать?
-  Нее. Все без надобности. В футбол, что ли ими играть? Только наш. Секретный.
-  Какие, мил человек, особенные черты у него? – не унимался монах, - Как отличить от сородичей?

Офицер перешел на шепот:
-  Во-первых, наши спутники круглее, во-вторых, их там должно быть больше. А в том, который мы ищем, собака зарыта. Другой информацией не располагаю, - не положено.

Бюстик хитро подмигнул, мол, херушки, - не положено.

Груженные ответственным заданием, арестанты вернулись в камеру.
 
-  Все у них через жопу, - разгневанный донельзя Филон энергично орудовал ложкой. Перловка (по-солдатски – шрапнель) лихо уворачивалась, а в случае неудачи, норовила попасть не в то горло, - Сначала потеряют, неизвестно что, потом ищут, неизвестно где. Ты, Петрович, ешь, не стесняйся. Может, в последний раз… Эх, не таким я представлял ужин перед казнью. Этой бы кашей ракеты заправлять!

Глава 3

К вечеру прямо из камеры обоих вывели на какой-то плац, освещенный тусклыми фонарями, под прицелом посадили в автобус и еще раз предупредили на счет последствий.
«Пазик» крякнул, зашелестел по бетонке и минут за десять доставил «добровольцев» к ангару, где их принудили раздеться, щедро обтерли каждого спиртом, прыснули чем-то в глотку и выдали облегающее белье самого пакостного фасона. Филон под нос матерился, глядя на обтянутый комбинезоном живот, и нервно чесал в паху. Петрович смиренно поправлял лямки, стараясь не сковырнуться на нервной почве. Оба, как раки на зимовье, таращили глаза, переживали и только что не свистели.
Толстая фельдшерица, ароматизированная «Красной Москвой» и папиросным дымком, смилостивилась, дала по глоточку спирта, кивнула ободряюще тремя подбородками.
Суровый молодец в робе припер скафандры, подвешенные к дуге тележки, какие возят швейцары в гранд отелях, салютнул и сгинул за мерзкого вида ширмой. Не назвавшийся капитан с пропитым лицом кивнул, бросил: «Начинай!» – и ушел курить.

         ***

– Сюда ноги суй, туда руки! Ну-ка, ну-ка, давай, давай… Во! Молодцом, батя! Хоть сейчас под венец, – похвалил пенсионера юный сержант, довольный как Обабков разместился в скафандре.

С монахом вышла заминка.
– Здоровый он, не впихнем.

Капитан стал мрачней гриба.
– Что ж ему, так лететь?

Сержант, молча, пожал плечами.
Капитан задумался, повертел в носу, крикнул в прилепленную у входа будку с прыщавой девушкой в униформе, хихикавшей, глядя на происходящие сборы:
– Маська, хватит ржать! Дай первого! Срочно!
И уже в трубку:
– Товарищ генерал! Разрешите? Нештатная ситуация: с бородой который, здоровый злыдень такой, в скафандр не лезет. Крупноват, товарищ генерал. Да. Не могу знать. Может… Да, понял вас. Так точно. Разрешите исполнять?
– Ну чего?
– Так грузи, сержант…

        ***

Грохот раскатился по степи, вспугнул птиц до самого Иртыша. Огромный косматый факел поднялся в небо, пробил дыру в туче, лег в дрейф, а затем погас, умалившись до светляка. К вдавленному в кресло Обабкову вернулся дар речи:
– Ыгм?
«Степной алмаз! Как полет? Прием!»
Филон заерзал в кресле, ловя лапами микрофон, болтавшийся в невесомости.
– Зае… Ироды… Двенадцать минут! Полет нормальный!
«Второй пилот! Подтвердите! Прием!»
– Ыгм!
«Принял! Подтверждаю! Счастливого пути, ребята!»
– Ребята, вашу-то мать… Ты как, Петрович?
Над приборной панелью парила борода, заслоняя кнопки. Над нею – массивный крест и широкое как бубен лицо монаха.
– Фило-о-он…
– Сам знаю, что Филон. Дышишь? – монах постучал костяшкой по стеклу напротив носа пенсионера. Тот кивнул, что не так-то просто с банкой на голове.
– Вот и молодец. Спи, Петрович, не скоро еще приедем. Следующая остановка – Тверь.

      ***

Космический челнок ничем не напоминал ракету с благородными очертаниями – скорее старинную ванну с четырьмя лапами, брошенную с верхнего этажа разъяренной дамой, уличившей мужа в измене с племянницей.
Петрович, которого,наконец, перестало тошнить, как последнюю сволочь у стриптиз-клуба, начал ерзать в скафандре.
– Филон, пособи, а?..
Стянутый с пенсионера скафандр занял половину отсека. Его кое-как умяли, прибив ногами к полу. Шлем с укоризной косился из-под панели.
Шли вторые сутки полета. Петрович мучился поясницей и перспективами. Земля за иллюминатором висела синим блином – далекий шарик в бескрайнем космосе. Где на ней Самара, а где Анапа, было не ясно. Зато Луна стала гораздо ближе и больше.
За 120 минут влюбленные успевают пожениться, сделать детей и пиццу, харизматичные правители – объявить войну соседу, перемирие и начало затяжных праздников, а сноровистый интендант гарнизона ограничился короткой фразой: «И так сойдет».В итоге НЗ выдали на «соседний рейс», которым Тузик с Шариком намыливались на Марс, – полмешка «Педигри» и до белизны вываренная кость, утратившая питательную ценность и запах («Что б мебель в космолете не грызли, сукины дети!»).
– …молоко, непременно парное, вечерней дойки. Важно! –молочница должна быть миловидна лицом, статна фигурой, опрятна туалетом и помыслами. Помните, юноша: сублимированные продукты порождают сублимированные чувства, – монах отобрал у Петровича пакетик с собачьими гранулами.
– Интересно, се-ли-ни – это научное название или военный шифр? – Петрович листал журнальчик с надписью на обложке: «Все, что вам нужно знать для успешного космического полета (чайник эдишн, на шести языках с картинками)».
Бывавший на Афоне монах прервал гастрономический эскапад:
– Луна это по-гречански. Стало быть, туда и летим. Вишь, иллюминатор заволокло, только ее и видать. Пустыня, я слыхал, совершенная… Где колени преклонить православному? А порты стирать? Что скаж, Петрович?
– Все ты о портомойне! Помолишься, чай, у любого камня – ты и дома через раз на службу ходил… Что делать-то нам на Луне на этой, Филон? Как нас угораздило, а? Будто помутнение какое-то…
– Не помутнение, а приказ начальства, – ворчливо отозвался монах.
– Один хрен!
– Соглашусь.
– Лысого бы он нас на Новую землю отправил… – пробурчал Обабков, сознавая антисоветским нутром, что отправил бы, как раз плюнуть.
Из путеводителя – он же полетная карта – явствовало лишь то, что «пункт назначения расположен от пункта отправления на значительном расстоянии». На конечную точку – одни намеки. Правда, на вкладках кое-где были изображены смешные человечки – некоторые с растопыренными руками, но большинство прикрывало ими срам на манер футбольной стенки перед штрафным ударом.
Пиктограммы расшифровке не поддавались, как положено секретному документу.
– Раз, два…– Филон считал количество пальцев у босых аборигенов, – У этого не хватает одного, у того – трех, а у крайнего вовсе пять на все конечности разом. Раскольником буду, ежели сие не есть тайное послание живым организмам! У тебя в школе по физике какая оценка была?
«Причем тут физика? – подумал пенсионер.– Скорее, арифметика. Впрочем, какая разница!»
– Тройка. И по химии тоже. Я кушать хочу, Филон.
Земная сосиска давно переварилась в утробе подмосковного дачника. Тюремный холостой чай изошел на аппарат регенерации воды. Но, несмотря на туманные перспективы, аппетит требовал жертвоприношений, и солидная размерами фигура спутника подходила нельзя как лучше.
– Каннибализм оставим на крайний случай, – за долгие годы мытарств монах приспособился читать чужие мысли.
Обабков поперхнулся слюной, изобразил зашитый рот и нацарапал ногтем на планшете: «Тсс. Нас пишут».

        ***

Многое повидал на своем веку верблюд Гоша,  – чай не в столичном зоопарке печенье клянчил. Но что бы так пили… 
При одном воспоминании корабль пустыни ощутил приступ тошноты. «Ну ладно я – двугорбый, а эти то, эти, куда в них столько влезает? Уму непостижимо».  Он попытался восстановить  хронологию событий:

1. Родился…  – впрочем, это неважно
2. Детство/отрочество пропускаем
3. Приезд космонавтов
4. Торжественная встреча
5. Концерт художественной самодеятельности
6. Банкет
7. Банкет
8. Банкет
9. Три ходки в штабную юрту за добавкой
10. Банкет
11. Обзорная экскурсия по окрестностям
12.   Банкет
13.   Три ходки в гримерку за девками
14.   Катание космонавтов
15.   Катание девок
16.   Катание космонавтов с девками
17.   Банкет
18.   Развоз руководящих сотрудников по юртам:
А)  первый пошел
B)  второй пошел
C)  третий …

Дальнейшее представлялось смутно. Болел горб, саднили колени, першило в горле и  … под хвостом.
Помнил, как мчался с оборванной уздой по степи. Словно вольный ветер. Словно стрела без должного оперения. Как, поскользнувшись на шкурке  наркомовского банана, воспарил к небесам. Ни тени сожаления! Ни грамма отчаяния! Только он и звезды. Не те, что осыпают погоны и головы влюбленных, но маячки внеземных цивилизаций. И бродит среди них его волоокая верблюдица, и он непременно ее найдет. Так он летел, пока не выдохся, и, казалось, расплата за мечту неминуема. Однако Вселенная распахнула объятия и бросила Гоше спасительный круг в виде первого попавшего ей на глаза летательного аппарата. Чудом инженерной мысли оказалось архи секретное изделие номер 2*М (модернизированное) с отвисшими по всей длине усами-антеннами и стариками-космонавтами, которые тщетно пытались употребить новодел по прямому назначению.
Верблюд заарканил уздой  космолет и продолжил путь зайцем. 

При подлете к Луне Гоше удалось перетереть волосяной аркан желтыми от многолетнего жевания дурман-травы зубами, и точка приземления пришлась не менее чем за дюжину верст от той, где высадились официальные астронавты. Первые дни - социопат поневоле - он бродил, прикинувшись сутулым сурикатом. Через неделю пришло осознание, что будь ты самым распоследним из семейства мангустовых, но принимать пищу хотя бы иногда просто необходимо. Меню на незнакомой планете разнообразием не баловало: пустая тара да мерзкие слизняки под завалами камней. Улитками Гоша брезговал, ибо считал их порождением загнивающего капитализма. «Приспособленцы, мать вашу!» - верблюд давил извращения «высокой кухни» натруженным копытом, не забывая сплевывать через плечо: «Чур меня, чур». Изредка удавалось найти выброшенную в иллюминатор банку из-под Пепси-Колы и тогда, сгорая от стыда, он хоронился от посторонних глаз и тянул остатки коричневой жидкости с горячностью гостиничного пылесоса. Значительно чаще попадались невзрачные бутылки-арестанты, с этикетками №13**, №15**, 777**. «Домом пахнут» - Гоша хлюпал носом и мочился под себя.


*В СССР презервативы называли «Резиновое изделие №2» так как №2 — это указание размера — Фактрум
**марки дешевого отечественного портвейна

   
Глава 4

Едва не наскочив на зубастый гребень, капсула с инфернальным треском влетела в ущелье. Все, чем природа наделила старых товарищей, включая мысли, смешалось в занятный фарш. К этому Филон налетел на главную пипку радиостанции, за каким-то хреном высунутую наружу ее конструктором – почетным выпускником «Бауманки» Кацелборгеном, которого так некстати бросила темпераментная супруга в разгар рабочего дня. Пипка отломилась под натиском православного богатыря, оставив космонавтов без главного передатчика.
Какое-то время капсула скользила, как таз с пригорка, восемнадцать раз кувыркнулась, достигнув совершеннолетия в этом деле, а затем остановилась, наткнувшись на большой камень. Космонавты, жизнь которых спасла лишь низкая гравитация и болтавшийся без дела скафандр, настороженно прислушивались к шипению под обшивкой и собственным битым ребрам.
 
Первым восстал из праха Обабков, констатировав очевидное:
– Приехали.
Филон открыл один глаз и перекрестился, сбив локтем пипку с резервной рации:
– Прости, Господи, но я скажу…
После чего сказал. Обабков лишь согласно кивнул.
В тусклом свете осмотрели себя. Одежда – срам. Тело – в ссадинах. За иллюминатором – хрен поймешь чего.
– Хорошо, хоть рясу я утаил от нелюдей этих краснознаменных. Сунул вместо противогазов.

Атмосферу капсулы забило облако пыли и едкой дегтярной дряни, которой Филон отпугивал насекомых.
Кое-как нашарив задвижку люка, высунулись наружу. Вдохнули, попробовали на зуб и на язык воздух, подпорченный смолистым запахом рясы.
– Не хужей Капотни, – заключил Филон.
Петрович с ним согласился.

Выскребли из ящика аварийную оранжевую палатку, разгребли камни, поставили кое-как. Обабков выкурил папиросу, хотя обещал соседке никогда больше. Но Клава Андреевна была далеко, срамить его было некому. От нахлынувшего чувства свободы Петрович, достал вторую.
– О! Глянь! Это что за перец?
Филон, правый глаз которого заплыл перезрелой сливой, левым был зорче сокола: за камнем, переминаясь, стоял зеленый гуманоид в драных штанах и смотрел, не шевелясь, на пришельцев.
– Слышь, отрок, где у вас бакалея тут? Котелок надо справить! Или свой дашь? – спросил монах у аборигена несколько фамильярно.
Тот лишь дернул зеленой, как крапива, щекой и пожал плечами.
– А нету, так вали на хрен!
Зеленый шмыгнул за камень, только рожа торчала. Петрович посветил на него фонариком.
– Что ты его шпыняешь? – заступился пенсионер. – Нормальный, вроде… мужик. Да? Жадный или дурак… Но это от воспитания. Может, дефицит у них тут? Полный соцреализм?
– Дубина он! Нормальный бы мужик уже два раза сбегал и за третьей сына послал. Эй, ты как? Фирштейн-фуршет? Дас-морнинг-гут?
– Глокк-глокк, – непонятно отозвался пришелец, бегая глазами перед собой, будто посеял запонку.
– Вот, и я говорю: трапезничать пора, а котла-то нет! Как мне, по-твоему – в ладошках кашу варить? Где бакалея, я тебя спрашиваю, лишенец?! 
Петрович между тем взял рюкзак, сунул в него руки по локоть и вытащил какую-то железяку с багряной кнопкой, похожую на воронку.
– Может, в этом как-нибудь? Где наша не пропадала?
– Это ж плазменный движок, секретная вещь! Клади обратно и не свети, стырят. У протоирея была такая в сарае – табак сушить. Мощная дура! Один залез лапой – год без ногтей ходил.
– Вот что ты за человек, Филон? Всякую инициативу на корню губишь. И лясы точишь, о чем ни попадя, только не за суть! Ногти, протоирей, табак… Уж ты мне прости, грешному, старый товарищ скажет – выслушай без обиды: хуже горькой редьки с тобой. Хоть на Луну беги!
Филон степенно почесал в бороде.
– Можно и на Луну, дело хозяйское. Только по разумению, мы там и есть. Так что пропозиция твоя хуже кизяка в дождливую ночь – вони много, горенья мало, Петрович. К слову скажу, был у нас в обители, в середине шестидесятых случай…
Зеленый смылся за камень. Расщелину окатил вой.
– Чего это он?
– А того. Треп твой даже марсианина доведет. Только я, похоже, во всей вселенной такого уродился терпения, что слушаю тебя и не дохну. Жрать-то будем мы, наконец, хоть собачий корм?!
– Да будем, будем… Давай ее сюда, ладно уж.
– Чего?
– Плазменную хреновину эту. Только бы с напором не переборщить. И руки, уж как я тебя прошу, не засовывай в нее, ладно? Закипит – ложечкой, ложечкой помешивай с краев, Петрович, а то сам знаешь…
Зеленый между тем умотал.
– Хрен с ним, завтра изловим, – буркнул Филон, выкручивая шпиндель на плазменной установке.
Обабков насыпал в воронку две горсти собачьих шариков.

     ***

Выспавшись кое-как, выбравшись из расщелины и не обнаружив ничего, кроме освещенных Солнцем камней, товарищи-астронавты пошли по истончавшейся цепочке следов, оставленных каким-то четвероногим, которая вела к похожей на тарелку долине, окруженной скалами. Скоро они оказались на склоне одной из них, удивляясь штилю и абсолютно черному небу с блестками. Место, по земным меркам, так себе. Зато оба нисколько не запыхались.
У дачников, подобно ослам и мулам, развита способность находить наилучший спуск. Монах уступил инстинктам Обабкова и пошел за ним, стараясь не поскользнуться на теплом гравии, то и дело ругаясь себе под нос на космическое начальство, устроившее им непрошенную экскурсию.
– Слушай, Филон, а тебе лет сколько? – спросил Петрович, пиная камешек. Тот, кувыркаясь на фоне неба, отлетел на добрую сотню метров.
Монах задумался, провожая его глазами. В голове сама собой всплыла фраза: «Годы, проведенные в условиях пониженной гравитации…» – не епископальная и к делу не относящаяся.
– Не меньше семи десятков Господь отмерил, – уклончиво ответил монах, не помнивший, чтобы со времен переписи в пятьдесят девятом его спрашивали о возрасте. Сколько же ему тогда было? Этого он тоже не помнил.
Филон был сед, увесист и крепок не токмо духом. Однажды, надев на плечи, пронес колокол три версты по весенней хляби, распевая по пути ирмосы. За что был награжден настоятелем днями отдыха – по одному за версту, и добавкой перловой каши.
– А по гороскопу ты кто?
– По чему? – не понял монах, чуждый суеверий и бульварных газет. – Чего это ты вообще про годы заговорил? Сажень за околицу, уже по дому скучаешь?
Петрович, знавший свой возраст с точностью незамужней паспортистки, действительно заскучавший, глядя на голубой с завитками шар, где оставил родную дачу, не успел ответить.
– Глянь! Чегой-то там?
В раскинувшейся под ними долине возникло странное мельтешение. Взлетело облачко пыли – если бы не голый пейзаж, его бы и не заметить.
– Так-так… Нешто поселение у них …
Филон протер глаза кулаками и окинул взглядом просторы. По ним, раскиданные квадратно-гнездовым способом, лежали круглые бляхи, напоминавшие канализационные люки. Сотни три, не меньше. Одна, оказавшаяся прямо на скале рядом, вдруг поднялась, явив зеленую глазастую голову, и тут же с хлопком закрылась.
– Ух ты! – вырвалось у Обабкова.
– Я тебе попрячусь, каналья! – крикнул сзади Филон, вскинув бороду. – Прости, Господи… Ну ты даешь, Петрович! Впередсмотрящий, твою-то медь! Чуть не наступили.
– М-да… А туземцы-то в норах живут, по ходу, – Обабкову вспомнились семьи сусликов в казахской степи, имевших такие же предпочтения. – Странно, не по-людски как-то…
– Язычники, – согласно кивнул Филон. – Вон еще один!
Другой люк поднялся и опустился тем же манером шагах в семи.
– Может это у них предприятие какое-нибудь секретное? Ихний «почтовый ящик»?
– Секре-е-етное?.. – монах сунул четки в карман и закатал рукава, будто готовясь к драке. – Быстрота и натиск , как говориться… Давай-ка, Петрович, где наша не пропадала – теплыми возьмем на ура. Хошь не хошь, комдиву что-то надо докладывать, сукину пасынку. Все же мы не туристы, но представители великой державы.
Постучав пяткой в ближайший люк, Филон подобрал рясу и сел на корточки, выжидая.
Вскоре раздался глухой щелчок, будто от оконного шпингалета.
Стоило люку чуть приподняться, между ним и железным ободом встряла поношенная сандалия, выпущенная уральским танкостроительным по программе конверсии производства. Неудивительно, что своей формой и свойствами она недалеко ушла от привычного заводчанам ассортимента, разве не стреляла прямой наводкой.
– Петрович, задирай крышку! Сейчас мы это логово разъясним!
Руки дачников не уступят в крепости и сноровке крутейшей драге на слиянии Юкона и Клондайка. Петрович с легкостью вырвал люк из лапок местного жителя, который, потерпев поражение, с визгом исчез в колодце. Поле битвы осталось за немолодыми землянами.
Раскрасневшийся и гордый собой Петрович оценивающе посмотрел на коллегу, застегивавшего ремешок сандалии.
– Ты как, пролезешь?
– С Божьей помощью, как-нибудь… Глянь, лестница-то там е?
Петрович посмотрел вниз.
– Имеется. Жиденькая, но все ж. Дно, интересно, глубоко у них?.. Сосед по даче, помню, бурил до артезианских – весь участок перемесил. Метров на трехстах только добурился. По деньгам вышло, как на Луну слетать.
Во вскрытый военной хитростью колодец полетел камень. Стука не было, зато внизу кто-то квакнул.
– Не, не глубоко вроде…
– Тогда давай. Фонариком свети между ног. Будут стрелять – кричи.
Через несколько минут с матами и упреками, далеко разносившимися в тоннелях, оба достигли дна.
С характерным для новогоднего шампанского «чпок!» зеленый, прятавшийся в тени, повис над осклизлым полом, схваченный суровой лапой монаха.
– Сволочь ты, борода! Мог бы просто позвать.
– Поговори мне, скотина зеленая! Где ракетная установка?!
– Здравствуйте, уважаемый местный житель… – Петрович попытался загладить нарастающий конфликт. – Сильвупле нихао!
– Чего ты с ним по-китайски?.. – Филон помахал человечком в воздухе для наглядности. – Вишь, он по-нашему ругается. Американский шпион. Засланный.

Лунатик невозмутимо скрестил руки на впалой груди, зачем-то пошевелил большими пальцами ног, видимо, остался удовлетворенным и членораздельно добавил:
– Я и по-немецки могу… Ду бис швайне*.
– Нет, ты посмотри, а! Я из тебя дурь-то вытрясу! – вскипел монах, выкатывая глаза.
Через десяток энергичных встряхиваний на пол вывалилась горсть жетонов, ржавый ключ, предмет вроде зажигалки и чреда проклятий, самое приличное из которых уложило бы на лопатки старого боцмана с затонувшего в одесском порту буксира «Красный пролетарий».
– Тертый калач, – заценил Филон, неожиданно подобрев. Монах симпатизировал сильным личностям. – Уважаю. Слышь, продувная харя, где тут у вас гальюн, что ли?
– И администрация, – встрял Петрович. – Нам командировочное отметить.
– Повезло вам, – отпущенный лунатик присел на корточки, собирая с пола имущество. – Я есть особо уполномоченный по встречам-проводам иностранцев. А гальюн у нас под любым камнем, где нужда застанет. Милости просим.
Друзья, отлучившись за поворот стены, впервые с момента взлета почувствовали себя как дома.

– За мной давайте, а то заблудитесь. Давайте, что ли, знакомиться? Кляч, – местный обнажил в широкой улыбке беззубый рот – точь-в-точь расщелина, из которой друзья недавно выбрались.
– Старший астронавт, товарищ Эф, – монах незаметно пнул ногой Петровича. – А энтот, мой заместитель – товарищ Пе. Прибыли по заданию, так что, не мешкая, веди до главного. Главный есть у вас? Али анархируете по-черному? Даром, что зеленые…
– Шибко скорый ты, как я погляжу, – лунатик приставил к глазу продолговатый предмет.
Монах почувствовал себя неуютно, будто под прицелом. Последний раз он испытывал подобное ощущение на призывной медкомиссии в славном городе N, где цветет махровая сирень и такая же – пышная – антисоветчина. Два метеорита трижды благополучно разминулись на узкой орбите в созвездии Рыбы, но экзаменатор явно не торопился с окончательными выводами.
– Заснул, что ли, идол? – не выдержал Филон.
Странный предмет пыхнул красным, пискнул и слегка посветлел.
– Н-да, – скривился экзаменатор. – Все у вас там такие вот грубияны?
– Кроме товарища капитана, – вступился за начальство Петрович. – Нельзя ли ускорить процесс дознания? Очень кушать хочется.
При этих словах прибор загорелся зеленым.
– Детектор лжи, – пояснил лунатик и уважительно погладил девайс. – Так и быть, отведу.
– Дерьмо прибор, – шепнул в ухо товарищу Филон. – На капитане облажался.

*вы свинья (нем)

Глава 5

Гуськом, вслед за охальником-провожатым, интернациональная троица прошла за первый кордон – ржавую калитку из сетки-рабицы. За ней на прилепленной к стене полке стояли мятый чайник и кружка – инвентарь Кляча, бывшего, как поняли из рассказа, из касты сторожей-ваятелей. Ваять они давно разучились, только сторожили, что ни придется, но гордости родовой не утратили. Был у касты даже свой герб в виде кирпича в круге.
После краткой лекции пошли дальше по узкому коридору, запинаясь о трещины в полу. Издали колонна походила на слепых богомольцев.
За очередным поворотом перед ними распахнулось пространство. Филон подумал, что они вдруг вышли наружу, однако ноздри не наполнились лунной свежестью, а скорее наоборот – stinks to high heaven , как говорят англичане, заслышав фетор в амбаре. Звуки будто о крышку бака бились о закопченный провисший облаком потолок, накрывавший широкую и гулкую шахту.
– Верхний уровень, – заявил туземец, оглядываясь к монаху. – Засада… жопа… как это по-вашему… трущобы. Ага. Осторожнее наступай, у края скользко, как в общественном туалете. Вот, держи на всякий веревочку.

Монах с дачником осторожно подошли к краю, который, будто нытьем смазанный, еще и подозрительно кренился – того и гляди, сорвешься.
По потолку и противоположной стене метрах в двухстах от них бегали неясные отсветы. Плотный звуковой фон, когда ухо к нему привыкло, разделился на гурт истеричных криков, сплетенных плотно и неразрывно, как шерсть на заду козы, и раскатистый мерный грохот – где-то там, в глубине скалы работали механизмы.
– Ну же, шевели булками! – подбодрил туземец. – К пахану далеко идти. Я в экскурсоводы не нанимался. У меня смена кончается.
– Не шали! Мы люди степенные, – осадил наглеца монах.
– Ага, – поддакнул Обабков, пятясь от края, за которым творилось что-то неладное. – Может, ну его, а? Филон? В рапорте напишем, что проникли на территорию, то да сё… Завидев пограничников, приняли неравный бой, сбили вражеский геликоптер, спасли старушку из пожара и отошли, не теряя строя… на заранее подготовленные позиции? – и уже туземцу: – Да не суетись ты, погодь! В глаз дам!
Зеленорожий потрогал свежий саднивший бланш, натекший от брошенного в колодец булыжника. Рассудил, что второй – слишком за один вечер даже для профессии сторожа. Встал в сторонке, заткнулся, понял, что щуплый старикан на пределе.
– Не, ну как-то… – видно было, что монаху самому не особо хочется лезть в инопланетный гадюшник, однако что-то его точило. – А когда еще, друже? Старые мы с тобой, другого раза не будет.
– Так и слава Богу! – возрадовался Обабков.
Филон заломил свое:
– Ну представь, сидишь ты на закате на своей даче посередь кабачков, мухи-бабочки, магнитола, кушаешь настойку под шашлычок… Скукота! Нет места подвигу!
– Знаешь, Филон, ты уж мне прости, но обрисовал ты в своей бородатой башке самое оно. Еще и шашлычком подманил! Ну чем тебе, жаба ты чернорясая, плохо посередь кабачков? С настойкой? Киркоров поет. Птички. Мухи ему не угодили! Да хоть бы и мухи! Они, может, мне морковь опыляют! Одумайся, Филон! Ты же умный мужик, не кооператор какой-нибудь. Сердце, сердце свое спроси – оно-то никак не врет: сам ведь хочешь тихого жития.
Монах насупился, пожевал губами и молвил так:
– Идем, Петрович. Дело решенное. Космос – это судьба.

     ***

Обойдя выступающую колонну, все трое нырнули в узкий почти вертикальный лаз с частым гребешком ступенек. Филон, матерясь на четырех языках, хорошенько протер его стены рясой. В конце лаза оказалось препятствие.
На пятачке размером с вагонный тамбур прямо на полу, скрестив тощие руки-ноги, сидело унылое пыльно-серое существо, которое в земной обстановке можно было спутать с корягой. Существо, между тем, заведовало сработанной на совесть проходной-вертушкой, находясь под ее защитой на расстоянии, так что даже Филон своими ручищами не смог бы до него дотянуться, разве чем-то кинуть. На стене над головой существа под мигающей сороковкой висел тот самый «кирпич», который знает и ненавидит все человечество, кроме ГИБДД.
Кляч постучал ногтем по поручню.
Прошло не меньше минуты, пока вахтер неспешно приподнял веки, посмотрел мутным взглядом на визитеров и снова закрыл глаза, будто дремый кот.
Кляч вздохнул, помялся, затравленно глянул на астронавтов и сызнова постучал, что-то проскулив через прутья. Вахтер никак не отреагировал.
– Что еще за паскудство? Он там что, издох?! – не вытерпел Обабков, в голове у которого кипело, как в паровозном котле.
Филон, напротив, наоравшись вдоволь, впал в философское расположение духа, даже в некое благодушие. Сняв со спины рюкзак, он вытащил из него флягу и кусок утаенной под рясой «краковской».
– Отведай. Да не ты, олух! Держи, Петрович, подкрепи силы. Контрабанда. На себе вывез.
– Мы тут что, на пожрать пришли?! – возмутился дачник, но колбасу принял, выбрав больший кусок.
–Что глядишь, зеленый? Али пропуск забыл у бабы? Иди к решетке, тормоши этого засранца. И то, не до зимы же нам торчать. Думаешь, зима бывает у них, Петрович?
– Бывает, едрить твою в пересылку! – огрызнулся Кляч, в сущности ни в чем не виновный. Затем принюхался и расстроился пуще прежнего, – Угораздило связаться с нищебродами.
От переживаний проводник весьма продвинулся в русском. Затем достал из кармана медный жетон и легонько позвенел о вертушку. Стражник мгновенно очнулся, высунул багровый язык и тяжело задышал.
– Бакшиш нужен. Деньги есть у вас? – вопрос лунатика прозвучал тепло и вкрадчиво, словно от знакомого сутенера.
– У нас командировочные строго под отчет, – отрезал Филон, стискивая в кармане упертый со стола товарища капитана увесистый портсигар с выбитым номером пенитенциарного учреждения.– А в чем юмор?
–Jeez ! Лифт у нас коммерческий, а я вам не спонсор.
– У меня пенсионное с собой, – Петрович полез за подкладку робы. – Проезд в общественном транспорте бесплатный. У этого вообще инвалидность.
«Инвалид», жалобясь, повел плечами, от чего швы на рясе застонали, как от зубной боли.
– No go ! – зеленорожий продолжил настаивать на американской версии англосаксонской культуры. – Как это по-русски? Придется пешкодралом чесать, – и увел друзей на винтовую лестницу.

     ***

Отдуваясь и матерясь, астронавты спустились ниже. На лестничной площадке, под грудами мусора экзотической наружности тараканы забивали козла. У нарисованного на стене окна курил нечесаный с роду дворник, только не зеленый, а немного голубоватый. Игнорируя разверзшую банку из-под импортных анчоусов, он стряхивал пепел себе под ноги, кряхтел и выражался.

– Что, опять из дома выгнала? – Кляч приветственно хлопнул мужика по плечу.
– Я ей три жетона отдал, а она…– дворник, не обращая внимания на посетителей, сделал неприличный жест.
– Бывает, братан, – согласился Кляч. – Моя намедни такой же фортель выкинула. Правда, за два жетона.
– За два не так обидно, – оживился дворник.
– Но все же, жалко, – настаивал Кляч.
– А мне каково? – дворник развел ладошки.
– А два кто вернет? – набычился Кляч. – Эти что ль?
Наконец внимание страдальцев по женской части переключилось на землян. Нечесаный окинул пришельцев пристрельным взглядом:
– Эти вряд ли… Голытьба. Жмых. Им бы самим кто подал.
Частенько в жизни доводилось друзьям слышать упреки, но редко так откровенно. Обычно хоть какая-то да была вуаль.
– Богатый в игольное ушко не пролезет, – огрызнулся Филон.
– А на хрена ли ему туда? – удивился дворник.– Вы откуда такие, умники?
– Оттуда. Тебе знать не велено, – монах угрожающе выкатил живот.
– Сами-то, чьих будете, уважаемый? – Петрович, как мог ласково, дыхнул дворнику в лицо настойкой пустырника.
– Мы-то? Стало быть, с НептунА. Ага.
–ЛимитА, – съязвил Филон, вставляя на вид кулак. – Понаехали морячки – жопа в ракушках…
Неизвестно, насколько драматично закончилась бы беседа с расстроенным дворником, кабы ее не прервал восторженный крик: «Рыба! Сливай воду!»
Проигравшие шустро сгоняли за батарею центрального отопления и выкатили непочатую бутыль с подозрительного вида жидкостью.
– Угощаю, – победитель кивнул в адрес враждующих сторон.

За неимением подоконника расположились на полу, скрестив ноги и другие конечности. После третьей, как водится, перешли к обсуждению национального вопроса.
– А что, евреи у вас водятся там? – спросил таракан поменьше да покучерявее.
– Как без них, – успокоил таракана Филон.
Присутствующие восприняли заявление с пониманием. Накатили по четвертой.
– Инопланетных работников обираете? – прищурился дворник.
– В рамках дозволенного, – дипломатично ответил разомлевший дачник.
И это сочли благоразумным и отвечающим рыночной конъюнктуре.
– А как насчет женских эм-манс-сипаций? – с трудом выговорил захмелевший Кляч.
– А у вас? – парировал хитрый монах.
– Ха-ха-ха!– кучерявый довольно поскреб брюшко.– Наш человек. Пойдем, покажу.

Взявшись за руки и раскачиваясь из стороны в сторону, компания повалила на второй этаж. «И, что поразительно, - рассуждал дорогой Филон, – буквально все говорят по-русски без малейшего акцента».
Два лестничных пролета одолел не каждый. Когда кучерявый постучался в первую дверь и тут же смылся, желающих ознакомиться с поднятой проблемой оставалось двое.
На вызов открыла рослая дама в больших роговых очках, с умилительной розочкой за корсажем, изрядно оплывшая и сплошь из себя зеленая. «Грудь, словно клякса в школьной тетради», – решил поднаторевший в репетиторстве Петрович.

– По записи? – строго спросила хозяйка.
– По зову природы, мать, – неудачно сострил Филон.
– Значит, самотеком, – ничуть не смутившись, зеленая втянула живот, приглашая клиентов пройти внутрь помещения. – На какую сумму рассчитываете, мальчики?
– Мы, так сказать, в чисто научных целях. – Обабков помнил о заначке под выгоревшим на солнце китайским картузом, но расставаться с депозитом не жаждал.
– Дисконт положен только по предъявлению заверенной мэром копии документа, подтверждающего наличие ученой степени или звания, –оттарабанила очкастая.
– Бюрократы, – шепнул Филон приятелю, а вслух игриво добавил, – По студенческому-то можно?
– По студенческому, равно как и по профсоюзному, скидка не может превысить в совокупности пяти процентов за одно посещение.
При слове «совокупность» каждый из друзей представил свое: Петрович залился краской, монах гадливо поморщился.
– Совокупляться мы не намерены, – Филон попятился назад. – Что ли не зришь мое одеяние?
– Просмотр, а также бесконтактное совокупление приравнивается к рукоблудию и таксуется по ставке упрощенного налогообложения из расчета шести процентов от вмененного за каждый дюйм...
– Если это о чем я понял, – задышал в ухо Филону восприявший духом Обабков. – Короче, могу себе позволить.
Хозяйка откашлялась и продолжила:
–… помноженный на два «пи» квадрат. Подробный прейскурант, а также копию товарного чека мы не предоставляем, ибо платные секс-услуги на нашей планете запрещены законом.
– А бесплатные? – едва не плача, пискнул обнадеженный Обабков.
– Бесплатные строго по разнарядке от общего собранья жильцов. Девочек звать?
– На обратном пути заскочим, – прислонившийся к дверному проему Кляч оказался как нельзя вовремя. – Не досуг сейчас, нихт момент, увольте, мадам. Как-нибудь потом.
– Мадам! – Обабков галантно коснулся припыленного уха вместо цилиндра.
– Желаю здравствовать, – откланялся Филон, пятясь вон.
 
Остаток ночи друзья провели в дворницкой. Крысы сновали по бесчувственным телам астронавтов, притормаживая и чему-то удивляясь.

Глава 6

Привыкший к заутренней Филон очнулся первым. Проанализировав свои ощущения, пришел к выводу, что лунное похмелье от земного, практически, ничем не отличается. Да и предшествующие события укладывались в алгоритм банальных мужских посиделок. Немного смущало наличие говорящих тараканов. Однако неисповедимость деяний Господа настраивало на философский лад, и в целом монах почувствовал себя, как дома.   
-  Ку-ку, - вездесущий Кляч поманил из дверей баклажкой пива.
-  Слышь, Петрович, - монах тормошил друга за воротник, - Юнец исправляется.
Обабков чмокал во сне слипшимися губами и пускал любовные пузыри. Просыпаться не хотелось. Жертве бюджетного аскетизма грезился салон очкастой бандерши с раскиданными по цветастому дивану зелеными, словно огурцы, «девочками».  Барышни, не жеманясь, хвалились своими прелестями и наперебой зазывали вкусить от запретного плода.
-  Ммм, - стонал Петрович, - ммм…
-  Так вы идете?  - зеленорожий прильнул щекой к вспотевшей посудине. 
Взвалив сотоварища на загривок, Филон прошествовал за провожатым. Идти пришлось недолго. Кляч остановился возле обшарпанной двери на первом этаже.  Он долго рылся в кармане, пока не выудил здоровенный ключ с единственной бородкой в форме незамысловатого прямоугольника. 
-  Точь-в-точь, как у нас,  - отметил ничуть не запыхавшийся монах, - ко всем квартирам подходит. И вообще: и  дом у вас такой же, и атмосфера … Только у нас по три подъезда, а здесь… Сколько тут, у вас?
-  В нашем подземном городе все строения одинаковые, -  Кляч горделиво приосанился, - Равноправие. Строго пять этажей.
-  Тьфу, ты, нечистая сила! Я тебя про подъезды спрашиваю.
-  Знания приумножают скорбь, - Кляч отворил замок, - Велком.
Филон, с поклажей, бочком втиснулся в узкий коридорчик.
-  Ботинки сымать?
- А носки давно стирал? – хозяин опасливо принюхался, - Тогда не стоит, - мать подотрет.

Семейство Клячей в полном составе восседало на кухне за завтраком. Филон в который раз подивился, как на  пяти с половиною квадратных метров способны разместиться четыре человека и яичница.
-  Присоединяйтесь, - пригласил Кляч-старший, - а друга можете в чулан сгрузить. У нас и чулан имеется, - чай, не при царе живем.
Отправив Петровича досматривать сон, монах опрокинулся в кухню и с успехом раздвинул горизонты возможного.
-  Моя супружница, - представил глава семейства дородную женщину в клетчатом переднике.
-  Сестра ейная, - и он ткнул вилкою в сторону пожилой дамы в бигудях.
-  Дочь, - сама себя обозначила молодуха с тонко подведенными бровями и десертной ложкой в мочке уха, - Красавица.
-  Вижу, - Филон галантно шаркнул ступней 45-о калибра, - Меня можно запросто – Посланец.
-  Ась? - переспросил Кляч-старший, - Засранец?
-  Засланец, - помирил стороны Кляч-младший, - А скажи, гер ксендз, я уже иметь право писать в графе «владение иностранным языком» -  свободно?
-  Мы пиво «иметь» будем? Или я зазря Петровича волохал?
-  Беседер, - согласился старейшина.

В качестве горячей закуски на стол подали: вчерашних тараканов, обжаренных до хруста и обильно посыпанных красным жгучим перцем, глазунью, постоянно моргающую, будто страдающую нервным тиком, выбивающие степ сосиски, по вкусу напоминающие  солдатскую туалетную бумагу и диковинную вяленую рыбину. Когда Филон привычно стукнул ее башкой о край стола, рыбка сладострастно ойкнула и закатила хитрющие, с поволокой глаза.
-  Лишнее, - бросил через плечо младшенький, - у нас принято поедать беспозвоночных, - по-вашему, бесхребетных. К тому же, за них и вписаться некому. 
Монах ловко произвел аутопсию и обнаружил под лоснящимися мясными волокнами классический рыбий скелет без малейших признаков сколиоза.
-  А это что? Свистишь, братец.
-  Говорю же – за них звонить никто не станет, - терпеливо разъяснил Кляч, - у нас их тут до хера и маленькая тележка, - и, весьма довольный демонстрацией глубоких познаний в изысках инопланетного фольклора, с чувством козырнул, - до жопы!

Ничто так не располагает к неторопливой беседе, как продолжение банкета. Вторые сутки запоя примечательны состоянием всеобщей умиротворенности и временной толерантности. Экспрессивность дня первого уже прошла,  озлобленность третьего еще не наступила.
Отец семейства, партиец со стажем, поведал гостю краткую историю строительства Равноправия с Зеленым Лицом.
… прежде было хорошо, но бестолково… баб, хоть зарежься… начальство только ленивый не хаял…а мне-то что… еще по одной?… у нее вот такие маракасы! а сама в крепдешине… шел он шел и нашел… дураков тогда не водилось, а она снаружи красная… можно, отчего же гостя не уважить… ага, красная, ядрит ее налево! с какого, спрашивается, красная? … умный дядька – четыре класса и водительское удостоверение с категорией А… куда льешь, чмо необразованное!... сорри, вспылил… пережитки, знаете ли… а ты, дура, учись… а вы, свояченица, не встревайте, - не на медкомиссии…ну, значит, и зажили… каждому по норе, от каждого и почаще… пореже мечи! - сосиски по разнарядке … а у вас как?
-  У нас-то? – монах уклонился от прямого ответа, - У нас-то, примерно, так же. Работаем над лицом.
-  Это правильно. Физиономия не седалище, труда требует. Уважаю.
За немытым окном разгоралось массовое ликование. Подсвеченные незамысловатыми гирляндами мелькали портреты вождей и транспаранты.
-  Шабат, - пояснил  старый партиец, - Дань уважения основоположникам. Щас нагуляются и пойдут классовых врагов **здить.
Филону и самому хотелось размяться, но для начала следовало прояснить: где наши, где немцы.
-  Стало быть, не перевелись окаянные?
-  Своих-то, почитай, всех вывели. Кто уцелел, подались в другой город, - Нью-Йоп.
-  Да ну! 
- Вот, тебе, и ну… баранки гну, - ехидный смешок отозвался бряцаньем висюлек прессованного хрусталя. Небольшая подслеповатая люстра (подарок членов первичной ячейки) вошла в резонанс с настроением старика и  грозилась рухнуть в остатки яичницы.
Пока женщины убирали со стола, монах прослушал сухую политинформации.
Нью-Йоп основал беглый цеховик, дядя Сэмен. Спасаясь от преследования своих постоянных покупателей спортивной одежды (майка плюс трусы с символикой), он пересек пустыню, сорганизовал ничейных бедуинов и в кратчайшие сроки застроил кратер потухшего вулкана двухэтажными коттеджами. Бывшие сограждане очень скоро пройопили преимущества просторных жилищ с раздельным санузлом и болонкою на искусственном газоне. Народ потянулся к дяде Сэму. Переселенцы – в основном  фертильного возраста – расплодились, загнали местных в резервации и выбили под ноль их кормовую базу  - диких баранов, славящихся необузданным нравом и таким же яростным либидо. Оставшиеся жители закрытого города – Йопинск 21 огородились высоченным забором и взяли новые, революционные имена. 
В ходу появились такие звучные как: Шмяк, Бряк, Кряк –  для рядовых членов партии, и: Шмяка, Бряка, Кряка – для руководителей среднего звена. Чем больше в имени слогов, тем выше статус йопинина. Представителя высшей касты легко было опознать, едва взглянув на визитную карточку, - Бадма Сергеевич, например.
-  Это что же выходит? – надулся монах, - По-вашему, Петрович главнее Филона?
-  Главнее, у кого фитиль длиннее, - встряла юная красотка.
-  Вы, уж, звиняйте, - хозяйка шшыкнула на дочь, - непутевая она у нас, семимесячная.
-  Шести, - поправила виновница, - время на раздумья не в счет.
«Бойкая на язычок деваха», - подумал Филон, а вслух произнес следующее:
-  Как там мой Петрович?  Очнулся ли?

Сон Петровича
Походкой уверенного в собственной правоте гражданина Петрович вышагивал вдоль огуречных гирлянд. В правой руке он держал мужской цветок пупырчатого овоща и прицельно тыкал оным в каждое встреченное женское соцветие, сопровождая действие напутствием: «плодитесь и размножайтесь».  Этой нехитрой процедуре его научил отставной мичман, заслуженно пострадавший за чрезмерное - даже по флотским меркам – увлечение слабым полом.
-  Видишь ли, - поучал берегового овощевода морской волк, - парниковые огурцы боятся сквозняков, но без посторонней помощи не опыляются – лень самцам, засранцам, самостоятельно исполнять гендерный долг. Что и не удивительно, ибо произрастают в оранжерейных условиях, будто наследные адмиралы. Вот и ждут какую оказию - муху либо иной младший чин – дабы приказать, кхе-кхе, ну, ты понимаешь… А откуда курьеру взяться, коли ветром не надует? Так что бери, таксазать, пестик в руки и тычь.
Дойдя до последней плети, гр-н Обабков почувствовал приятную усталость.  «Прям, как в годы студенчества» - хихикнул Левушка и прилег в междурядье, сунув под голову перевернутый вверх дном тарный ящик.

-  Иди к нам! Иди к нам! – тянули руки вертлявые стриптизерши.
Петрович в нерешительности замер на середине пограничного бревна над глубокой расщелиной. Ему до чертиков обрыдла постная, словно учительница химии, жизнь в Йопинске21: «В кои веки вырвался на Луну, а сижу пятый месяц, будто на профсоюзном собрании».
-  Гражданин Обабков! К ноге! – командовала с другого берега Председатель домового комитета – товарищ  Нета.
Ее короткая, мальчишеская стрижка вкупе с плохо развитыми молочными железами не оставляли сомнений в том, что суровая обладательница планшета с протоколами заседаний способно расквасить нос любому оппоненту, будь он трижды кандидат наук или даже – профессор.
-  Дудки! – пискнул Петрович и сделал пару неуверенных шагов навстречу  бикини.
-  Велдан*! – завизжали искусительницы и, развернувшись на сто восемьдесят, принялись вращать буферами с головокружительной быстротой и виртуозностью.
От этого зрелища у Левушки закружилась голова, и он вынуждено  остановился.
-  Правильное решение, - похвалила т. Нета - Эка невидаль! У нас самих задница имеется.
В качестве неоспоримого доказательства она ткнула пальцем в сторону своего первого заместителя – товарища Зю.
Польщенный дядечка зарделся и плотнее прижал толстенную папку из кожзаменителя.
Левушка с тоскою оглядел мясистое чиновничье основание и вновь направился в сторону веселых куртизанок.
В этот критический для судьбы кооператива момент из-за обломка скалы показалась  сестра Кляча. Девушка размазывала по лицу растекшуюся тушь носовым платком.
«Да это мой платок! - пронзила хозяйственного садовода внезапная догадка, - Слава богу! уж не надеялся отыскать». И тут же на место успокоения нахлынуло волнительное подозрение: «С чего бы…»
Там где прежде гнездилось не совсем здоровое, однако вполне функциональное, сердце, что- то екнуло и защемило.
-  Mon Dieu! Oh mon Dieu! – воскликнул Лев Петрович и … проснулся

Как правило, он вставал на рассвете, или, если была зима, задолго до него. Не будем врать, Лев Петрович не делал зарядку и не изучал на свежую голову иностранные языки. Но, будем справедливы, он часто читал газеты – оставленные в прихожей или на столе в кухне. Обычно они и недели там не лежали, однако иногда он натыкался на старые, минувших лет, и читал их тоже, в целом не слишком заблуждаясь в событиях – Запад, мать его, все также грозил нам тучей, Восток хитрил, Кремль боролся за народное счастье, рассада огурцов дорожала.
Жизнь сделала сложный финт, и Обабков проснулся, не представляя, который час. Ни привычных ходиков, ни гордости – наградной «Ракеты», полученной по итогам пятилетки, рядом не было. На стене над головой светилась тускло-розовым лампочка. Светилась, светилась и вдруг погасла. Стало совсем темно. Пахло чем-то странным, будто жарили бумагу на барсучьем жиру. Справа неприятно сквозило и он, ощупав себя, понял, что правый бок холоднее левого, а рука почти онемела.
Страх простуды в чужом краю согнал его с ложа бодрей будильника. Это дома иной раз неплохо поболеть, пожалеть себя, налить для кровообращения полстакана, зарыться в родные тряпки и задремать… Но свалиться хрен знает где – перспектива из рук вон дрянная.
Ноги ступили на теплый пол. Петрович с удовольствием пошевелил пальцами.
Из-под двери сочился свет, и он понял, что находится в узкой комнате с низеньким потолком, и что рядом находится еще одно ложе, - пустое. Но постойте, какая же это дверь?.. Это, граждане, штора, даже портьера – плотная и тяжелая, короткая в одном месте.
Из-за шторы доносился голос. Обабков знал лишь один такой – колокольно-зычный, увесистый, с неодобрительной ноткой. Монах вещал кому-то о гигиене:
– Руки надобно мыть перед каждым приемом пищи, – рокотал голос где-то в отдалении, приглушенно, но вполне разборчиво. – Ноги и остальное – не реже раза в неделю, а лучше два. Банный день, когда у вас? – кажется, кто-то ему ответил. – Интересно… А у нас - по субботам.
Петрович отодвинул штору и вышел из тесной опочивальни в узкий, под стать ей, коридор, зигзаг которого привел его взалец с кривыми стенами, где и происходил нравоучительный диалог.
Филон в рясе, расставив ноги, сидел на низком табурете перед четырьмя туземцами, разместившимися по коврикам на манер японцев. Одним из таковых оказался Кляч, трое других – совершенные незнакомцы.
– О! – приветствовал явившегося Филон.
Четверо обернулись, скрутив шеи, как совы. Зеленые были удивительно гибки.
– Доброе утро.
– Здрассть! – с пола ответил Кляч.
– Семейство евоное, – пояснил монах. – Матушка, отец и сестра, кажись. Сестра же она тебе?
Кляч уверенно закивал.
– Вот значит, толкую за гигиену. Темный народ, я скажу, Петрович, страсть. Мыла в доме осьмушки нет, хоть котом умывайся. О зубном порошке и не заговаривай!
Кляч заулыбался беззубым ртом:
– Так на что нам?
– Порядок должен быть, вот на что! Короче… Пусть их. Давай чай пить да пора тут осмотреться вокруг, все же не на курорте.

Глава 7

К тому времени гуляние за окном вроде как поутихло. Митингующие собрали в кучу транспаранты, погрузили на бортовые луноходы и разбились на ячейки – обмывать. Первый тост за основоположников, второй за действующую власть, третий – за баб-с.
Отдельной стайкой группировались блатные. Изгои общества – они не были лишены чувства благодарности к практикуемой режимом идеологеме, расплывчатость которой «располагала и дозволяла».

-  Узнаю, кто либерасничает, - пахан строго оглядел собравшихся, - отдемократю, - мать родная не признает!
-  Любо, - закивали бритоголовые, - Любо.
-  И ваще, - пахан вгляделся в щуплого с книжкой подмышкой.
-  Любо, - подхватили подельники.
Слово взял медвежатник Бурый:
-  Курочишь спутники, курочишь, а эти яйцеголовые беспредельничают, - всякую дрянь внутрь запихивают, - и он потряс в воздухе газетой с испещренной пометками передовицей, - Тьфу! тудыть ее Венере в ноздри! Нет бы – с картинками.
-  Послухаем, шо уважаемый Шнык имеет сказать, - дал отмашку Председательствующий.
Прославленный щипач более походил на скрипача-виртуоза, нежели на вора-карманника.
-  Хвала Создателю, дела идут не хуже, чем в день публичной казни –  побольше бы таких – однако, что это такое, я вас спрашиваю? Куда заныкали круглые и гладкие, как НЛО пуговицы? Какая гнида приучила наших сограждан к моде на молнию-змейку? Ладно бы она работала, а то ведь пальцы в кровь раздерешь, покуда расстегнешь паскуду. Мочить таких дизайнеров-шнеерсонов, треба.
-  Мочить, – согласились урки.
-  Мочить! – подхватили остальные  митингующие.
Довольный  пахан закруглил беседу:
-  Воспитывать молодежь необходимо, воспитывать. Не то просрем будущее, век воли не видать.

Астронавты-пенсионеры впервые поморщились. До этих слов они прятались, не шевелясь, за основанием наполовину готового памятника. Величавый долгострой взирал на Восток нижней частью спины, обратив на Запад убедительный в полемике аргумент. К проявлениям либерализма оба путешественника относились благосклонно: Петрович помнил добрую вахтершу в женском общежитии, Филон – первого в его бурной биографии следователя.  Подогретые возлияниями старики бросились на защиту основ развитой цивилизации.
Монах, с ходу, врезал уважаемому  Шныку в челюсть.
-  Господа-товарищи! – добавил от себя Обабков, - Мы, хоть, и не с планеты, где вдоволь туалетной бумаги, однако  наука и просвещение  были и остаются приоритетами во внутренней политике, проводимой…
-  Наших бьют! – прошамкал щипач, сплевывая крошки зубов, - Куда Интерпол смотрит?!
Не дожидаясь прозрения досточтимой организации, синяки гурьбой навалились на Филона. Словно сказочный русский богатырь, монах отвешивал нападавшим щедрых люлей.
-  Раз махнет, улочка. Два – переулочек, -  комментировал дачник цитатами из народных преданий.
Несидевшие граждане окружили дерущихся и делали ставки.
Самые оголтелые патриоты, упирая на тайну вкладов, предлагали два к одному в пользу землянина.
Бой без правил прервал наряд полиции. Блатные бросились наутек,  и, прощаясь, озадачили Филона ударом обломка метеорита. Монах упал и придавил главаря – разыскиваемого преступника рецидивиста.

Глава 8

– Дядь, посвети, а?..
В темной, заваленной тряпьем нише, напротив пенсионера сидел отрок зеленой масти. На его коленях была тетрадь с закорючками в пол-листа – Петрович с нежностью вспомнил школу, уроки геометрии, учителя Карла Вимвича, прозванного Папой-Карло, и некрасивую девочку Олю, у которой списывали все тугодумы класса, в том числе и он, вечный троечник. Ах, прелесть! Ах, весна жизни!
Льва Петровича понесло, как после стакана. Он решил сделаться приятным юному дарованию, прикоснувшись через него к великой идее просвещения, которая, как видно, широко распространена во Вселенной…
– Чем могу помочь, молодой человек? – деланно профессорским тоном Петрович обратился к отроку, который, не будем в том пенять путешественнику, был на самом деле отроковицей.
– Занятная штука, дядя, – «отрок» показал на ручной фонарик. – Цифирь не видать. Темно как в кошачьей жопе!
Петрович закрыл глаза на последнее, мысленно заменив его эвфемизмом «кошачье нутро», и решил продолжить в выбранном духе:
– Отчего же вы не выберетесь на свет? Право, так можно испортить зрение! – все же было, было что-то в нем от тех, галантных времен, не зря Петрович видел сны, где помещики журят дворовых исключительно на французском.
«Отрок» горько вздохнул:
– Сирота, обезножил в шахтах, чуть жив остался. Помоги мне, добрый человек, арифметику хочу изучить.
Петрович, чуть не рыдая, подался в нишу, где, запутавшись в разложенном на полу тряпье, куда-то провалился, коротко летел и, кажется, налетел головой на твердое, потому что сознание его отключилось.
В соседней камере Филон задумчиво считал на ладони жетоны. Он нутром чувствовал, что торговец его «нагрел», но, еще с трудом разбирая местную валюту, на месте спорить не стал. Вдобавок еще и Петрович куда-то запропастился. 
– Дядь… – жалобно раздалось из ниши.
– Чего тебе?
– Дай копеечку…
– Видел тут такого? – монах описал Петровича, коротко и понятно, словами, на которые тот бы сильно обиделся.
– Ага, – кивнул известный нам «отрок».
– Где?
– А там, – показал «отрок» себе за спину. – Сказал, что тебя ждет. Поддатый.
– Поддатый? Хм…

Филон, сжимая кулак с монетами, решительно шагнул в нишу, не менее решительно провалившись в секретный люк.
Снизу донеслось «Ой!» и сдавленное шипенье, какое случается, если из покрышки выпустить воздух.
В это время Гульфик – Король Воров собственноручно обыскивал бесчувственное тело Петровича, представляя себе будущее с одним большим заблуждением: в нем не было летящего из дыры монаха весом в полтора центнера, отчего оно казалось гораздо дольше.
Зыбкая масть лунатика не выдержала, Гульфик впал в анабиоз, придавленный тушей к полу. Зато от криков и толкотни очнулся распростертый на нем Обабков.
– Ох, ты ж мать… Как меня…
– Итит твою за ногу! Мракобесы! Петрович, ты?!

У стен закути с дырой в потолке (бывшей некогда отстойником под сортиром) стояли растерянные подельники Гульфика, соображая, что делать дальше. Первым шмыгнул в нору у пола наиболее мозговитый. Второй почти успел это сделать, когда за ногу его схватило чудовище в пыльной рясе и с треском приложило о третьего.
Сверху на шум начала собираться публика, сквозь которую уже просовывалась полиция, отличить которую от честного гражданина можно было лишь по дубинкам и ухмылкам, рождаемым безнаказанностью.
Ополовинив личный состав уголовной шайки и попутно растеряв деньги, Филон чувствовал себя обманутым дважды. В порыве вдохновения он навалял полиции, но все-таки успокоился и даже дал показания,  обнаружив себя не только дебоширом, но еще и героем. Гульфика – Короля Воров искали всей Луной больше года, чтобы повесить. Таким образом, круп, дарованный природой монаху, стал рукой правосудия.

     ***

Служивый человек, будь то землянин, лунянин али еще какой янин, тянет лямку с одинаковым восторгом.
Начальник городского отделения милиции т.  Глюка, к исключениям себя не причислял. Свежее выбритый, благоухающий табельным одеколоном, он пребывал в приподнятом расположении духа. На то ему виделись две причины. Во-первых, до пенсии оставалось на один день меньше. Во-вторых, поимка дуриком  главаря гопников  сулила профсоюзную путевку на Венеру. А там… полковник зажмурился и стал походить на сытого мартовского кота.  На Венеру отправляли особо отличившихся. Решение по кандидатурам принимал лично Верховный Жрец.
Нельзя сказать, что жители Йопинск21  никуда не выезжали. Практиковались коллективные походы к кратеру потухшего вулкана, на ферму улиток, в кинозал и обсерваторию. По линии культурного обмена случались, увы, не частые,  командировки в Нью-Йоп,  дабы граждане имели возможность наглядно убедиться в преимуществах хронических заболеваний свирепствующих дома, - в Йопинске 21. Подобной - шоковой - терапии подвергались работники высшего звена. Этому испытанию приносились в жертву и сотрудницы общественного борделя, кои отряжались в состав делегации под видом ансамбля народного творчества.
«Гульфик - гопник классный,  слов нет, - рассуждал т. полковник, -  Восемь судимостей, четыре побега, алиментов ворох. Не гопник, а мечта! Неясно только, что со стариками делать? Иностранцы… оказали содействие в аресте беглого преступника… Вдруг наверху решат им путевку отдать?»
Вариантов для дискредитации конкурентов виделось немного: можно подкинуть в карман грибов сушенных или переводные порнографические картинки. Картинки было жальче.
-  Тю! – гаркнул начальник, - Ходи сюда!
Дежурный вахмистр снопом ввалился в кабинет.
-  Тюю… да ты часом не пьян?
-  Никак нет, вашбродь.
-  Дыхни.
Вахмистр из последних сил выпустил тончайшую струйку воздуха и обмяк.
-  Не пахнет, - почесал в затылке Глюка, - Принеси со склада вещдоков грибы.
-  А что, еще остались? – встрепенулся Тю.
Нехорошая догадка омрачила начальственное чело.
-  Скотина! Неужто все употребил?!
Идиотская улыбка украсила привычно хмурую физиономию подчиненного.
-  Все… употребил…неужто…скотина…

Вахмистр Тю служил ярчайшим примером утверждения, что любую здоровую инициативу легко довести до крайности, за пределами которой простирается откровенная глупость и тяга к банальному воровству. Унтер регулярно посещал занятия, проводимые политруком - товарищем Бяка, и в его неокрепшем после очередной контузии мозгу прочно укоренился постулат о всеобщем равноправии. Страшась брякнуть отсебятину, лектор бубнил по написанному, а неискушенная аудитория силилась переваривать научные сентенции исходя из своих, собственных представлений об окружающем мире. Для Тю, как и для многих сослуживцев, Вселенная ограничивалась пределами участка, казенной жилплощади и расположения вольнонаемной буфетчицы Си.
«Им можно, а мне, нешто, нельзя?» - и вахмистр тырил абы где.
Несъедобное некоторое время громоздилось в коридоре общежития, покуда сосед – адепт того же мировоззрения -  не запускал ручонки в кучу конфиската. Вскорости и он становился жертвой вероломной кражи. Гражданские - рядовые и не очень - йопинцы не отставали, и нетрудно догадаться, что городские материальные активы блуждали по кругу, укрепляя веру в господствующую доктрину и базовые законы физики.

-  Пшел вон! – рявкнул полкан и с нескрываемой завистью проводил удаляющуюся фигуру.
«Определю арестантов на общественные работы. Суток на пятнадцать для начала. Нехай рынок подметают».
Таким образом, судьба стариков на некоторый отрезок времени определилась далеко не самым худшим образом.

Глава 9

Рынок, базар, толкучка (в Одессе – Привоз) -  место, по которому легко вынести суждение не только о благополучии населения. Здесь, как негде, проявляется состояние его душевного здоровья.  Говорят: «хорошо там, где нас нет». Дабы с большой степенью обоснованности определить насколько «хорошо», в незнакомой стороне достаточно посетить три заведения: рынок,  собачью площадку и бордель. Впрочем, в некоторых случаясь можно ограничиться первым, ибо тут вас и облают, и приласкают ничуть не хуже.

Йопинская торговая площадка располагалась на развалинах заброшенного космодрома. Некогда успешное галактическое предприятие досталось городу в наследство от прародителей из далекого созвездия Хромой Утки.  Отцы-основатели так долго просидели на первоначально временном кордоне, что в результате бесконтрольного инбридинга наплодили толпы бастардов и еле унесли ноги. Растащив «по справедливости» брошенное оборудование, нахрапистые потомки обазарили вмиг осиротевший пустырь. Чем только не торговали: символикой различных цивилизаций, деталями машин и агрегатов, букинистической снедью на всевозможных  языках и многим другим, что порой не имело названий. На фоне технологического изобилия довольно бедно смотрелись продуктовые ряды: улитки да грибы. Сушеными тараканами можно было закупаться исключительно из-под полы, потому как прусаки пролоббировали  законопроект о внесение обладателей роскошных усов в Красную Книгу.

– Метлу давай. А лучше, – Филон посмотрел вокруг, – лопату. По уши в дерьме, хуже свинарника!
– Поговори мне… – буркнул караульный, но инвентарь дал: монаху скребок на длиннющей ручке, Петровичу – траченую метелку неизвестной природы. Порывшись на дне мешка, добавил жестяную каску, которая ни одному не налезла. Филон припрятал ее для кашеварства.
– А эти что, так и будут стоять сурикатами?

Пятеро арестантов, включая инвалида-отрока-зазывалу (бывшего, мало того, девицей, еще и чрезвычайно подвижной) и Гульфика – Короля Воров, отмазанного от виселицы родней, мялись на заднем плане. К каждому прикована гиря на толстой цепи. К Филону – три.

– Эти-то?.. Руками будут скрести! А надо, и зубами, – караульный помотал дубинкой с гвоздатой шишкой перед неровным строем.

Лично против Гульфика он ничего не имел, скорее ненавидел всей душой командира части, которому досталась большая часть бакшиша от богатого папаши разбойника, со вкусом прожигавшего остаток дней за границей. С операми расплатились по минимуму – выпивкой и дешевыми девками. Еще и служебных презервативов списали под это дело четыре ящика. Девки были страшные как чума, с ними никто не захотел, но средства индивидуальной защиты учли. Порывались списать еще дубинки с противогазами, но могло сойти за разврат, - кладовщик уперся. Несговорчивому  наваляли, однако спорить не стали – мужик был опытный, в таких  делах тертый.

Гульфик зажмурился и мотнул головой к плечу – после краткой встречи с монахом у него развились нервный тик и светобоязнь.
Компания стояла на той части рынка, где толкали всякую дрянь. Петрович сразу окрестил место «Лужниками» и даже приметил палатку с вязаными буденовками, в которую собрался наведаться после получки – в босую голову дуло сквозняками, у пенсионера болели уши. Там же, выходя стеной на забегаловку «Тятькин адрес», мрачнела городская тюрьма, звавшаяся в народе «Семь пальцев». Из малюсеньких окошек с плевок лыбились наружу сидельцы; охранники кидали в них камнями на точность.
В это время рынок был закрыт, почти все фонари погашены, казалось под черным небом, что арестанты стоят в пещере, обжитой летучими мышками – тут и там бугрились холмы гуано, ветер гонял бумажки…

– Короче, говно в канаву, мусор – в кучу. Не говорить, не пердеть, не драться. Кто сунется за калитку – дубиной по голове и на месяц в карцер. Фирштейн?
– Но пасаран, – откликнулся Филон, поигрывая цепочкой с пудовой гирей.
Караульный на него покосился, но писать в сапог не стал:
– Не балуй, отец, боком выйдет.
– Ладно тебе, Филон… Нынче всякий труд почетен, где какой ни есть. Человеку по работе воздается честь, – отчитал монаха Петрович, хлопая глазами на вертлявую курву, которую давеча принял за школяра.
Школьная ностальгия никак не отпускала пенсионера. В голову лезли мысли о пахучих столовских щах, пробитом глобусе и виршах у немытой доски. Чесалось запулить ластиком. Лев Петрович себя одернул, мысленно напомнив о возрасте и артрите. Тут же сам собой в памяти возник лозунг:
– Не место красит человека…
– Не рви душу, Петрович! – прикончил ностальгию монах. – Без тебя тошно. Эй, селяне, как вас?.. Поработаем во благо державы?
– Вор на дядю не горбатится, – явил истину Гульфик не в то время и не тому собеседнику.
– Повторяю свой вопрос: поработаем? – монах склонился над уже лежащем рылом в гуано Гульфиком.
Тот кивнул, насколько позволяла упругость кучи.
– С Богом! Будешь номером первым. Отлынишь – получишь в глаз.
Короля Воров передернуло.
Ему вспомнился похожий эпизод из далекой наивной юности. В те розовые дни он сколотил из таких же студентов-недоучек свою первую криминальную бригаду. Промышляли мелочевкой: кражи проездных билетов, продажа очереди за маринованными улитками и т.п. Попались из-за невнимательности – впарили несколько банок просроченных консервов помощнику судьи. Приговор последовал незамедлительно – 15 суток общественных работ.
 
Межпланетная сборная штрафников угодила в распоряжение сурового бригадира, известного бескомпромиссностью и настойчивостью (за что дядя и получил партийную кличку – Дрюч). Первый трудовой день пришелся на Субботник. В ежегодном мероприятии, помимо жителей, участвовало руководство города в полном составе. По замыслу организаторов коллективный труд должен был «сплачивать и воодушевлять». Бадма Сергеевич, в тренировочном костюме с бантом, являл образец для подражания. Мэр безостановочно сыпал скабрезными анекдотами и примеривался к любой работе.
Не успели арестанты вспотеть, как объявили короткий перерыв.
-  А ты, как думал, фраер? – после перекура бригадира конкретно развезло, - Мы тут не joy stickом сделаны.
В углу хихикнул очкастый профессор лингвист. Бригадир вразвалочку подошел к умнику, отвесил впечатляющую затрещину и, лишь, затем поинтересовался:
-  Че развеселился, Трехглазый?
Прозвище дядечка получил за ношение очков с одной выбитой линзой.
-  Виноват, товарищ  Дрюч, уж, больно смешно вышло - «радостная палка». Ха-ха-ха! Каламбур, да и только.
-  Это хорошо, что ты такой образованный, - смилостивился бригадир, - в следующий раз пойдешь городские нужники чистить – там кала хоть объешься.

Мероприятие набирало силу. Повсюду из-под навесов выползали горожане и – кто с лопатой, кто с носилками – обрушивались на очаги беспорядка. Космического мусора хватало на всех, и сей факт служил бесспорным доказательством преимущества социального устройства Йопинска 21.
-  У них, там – Бригадир махнул рукой в сторону границы, -  экс плу а тация, - весьма довольный, что выговорил трудное слово, Дрюч с облегчением сплюнул в пыль, - и проституция. У нас – искусственное осеменение и кажный вторник Субботник. Вот!

Филон слушал оратора вполуха. Его не отпускала мысль, как бы напроситься в напарники к мэру. Ибо перетаскивать с места на место надувной муляж третьей ступени значительно легче, нежели гробиться под увесистыми обломками военных спутников. Петрович, тоже, не особенно вникал в ускользающую суть титульной доктрины – он прикидывал варианты использования орбитального хлама в приусадебном хозяйстве:
-  А куда, уважаемый, вы свозите этот, с позволения, мусор?
-  Мы его на гондоны переплавляем, - Дрюч посерьезнел лицом, - Один гондон на первичную ячейку. Регулируемая демография – архи важное – государственное! дело. У нас ни один болт даром не пропадает. Хушь самый завалящий, и тот внимания заслуживает. Верно говорю, Трехглазый?
-  Так точно! - щелкнул скошенными каблуками профессор, - Вниманием  не обделен-с.
-  То-то же, - бригадир снял кожаную кепку, - Жарко нынче.

           ***

Потянулись штрафные дни. Ничем примечательным они друг от друга не отличались: Обабков украдкой таскал с прилавков улиток, Филон агитировал за гигиену рабочих мест. Чистоту лоббировали неприспособленные к общественно полезному труду бандиты из шайки Гульфика.  Они же помогли монаху в создании шедевра наглядной агитации – плаката «Чистые руки – чистые помыслы»». На полотнище длиною в разгонную дорожку одномоторного самолета красовалась нагнувшаяся над тазиком аппетитная блондинка.
Несмотря на возросшую посещаемость торговых площадей, городской комитет по этике настоял на том, чтобы плакат развернули лицом фигурантки к центральному входу. Однако разочарованные поначалу граждане быстро нашлись и совершили маневр, который в воздушном бою именуется  - «пристроиться в хвост».  Чиновники сдались, но зуб на монаха наточили.
Как только добровольные информаторы доложили наверх, что не в меру творческий арестант закупился новыми красками, блюстители лунной нравственности настояли на высылке землян за пределы городской черты, от греха подальше. Под покровом темноты, соблюдая величайшую осторожность -  ибо популярность художника росла день ото дня - стариков погрузили в расхристанную вагонетку и придали раритету железнодорожной мысли немыслимое ускорение пинком казенного сапога.

Глава 10

Рельсы кончились внезапно, будто ссора на пустом месте. Вагонетка уперлась в груду щебня, происхождение которого Филон определил как: «Holy shit». К слову сказать, за годы скитаний монах значительно расширил словарный запас. Нет, полиглотом он не был, однако мог дать краткие, но выразительные комментарии по поводу нечаянно оброненной на ногу гирьки, практически любого веса.
Петрович окинул взглядом унылый пейзаж:
-  и все остальное
В метре от них зашевелился грунт, и на поверхность, кряхтя и отплевываясь, вылез абориген наружностью похожий на Кляча, только чуть крупнее и менее доброжелательный:
-  Принесла нелегкая. Мне телепортировали о вашем приезде. Что б вам сдохнуть по дороге.
-  И мы рады встречи, - расшаркался Обабков, - Куда прикажете?
-  Гостиница где? – перехватил инициативу Филон, - Постоялый двор. Фирштейн?
-  Зови меня просто Гры, - без формальностей, - лунянин, нехотя, протянул беспалую руку, -  Циркуляркой отхватило, …что б всем этим фирштейнам повылазило!

Знакомство состоялось и Гры препроводил вновь прибывших на постой. Определили друзей в однокомнатную пещеру, где ответственным квартиросъемщиком проживала полоумная старуха по имени Ыы. Женщина отгородила мужскую половину простыней и разрешила пользоваться всеми коммунальными услугами, включая санузел в десяти шагах от запасного выхода.
-  Теперь о запретах, - Ыы с недоверием оглядела мощную фигуру монаха, - Газетами зад не подтирать, в очко не бросать, девок не водить. Вопросы?
-  Беспалый, сестра, вам родственником доводится? -  Филон присел, чтобы заглянуть в глаза старухи.
-  Умный больно, - Ыы вытащила из гривы нечесаных волос заколку  и умело ткнула в лицо монаха, целясь в глаз.

Длинные, нудные до запора дни ссылки выстроились в колонну по одному.
Внятных разъяснений на предмет отношения к землянам Гры добиться от руководства не сумел. Единственная боле менее конкретная депеша звучала следующим образом: «Сильно не бить».
«Зажрались в Центре, - негодовал надсмотрщик, - Пайки, театры…  А чуть что, Гры виноват. Палец каторжанину сломал,  много, два – мало. Сволочи, одним словом!» Решил спустить дело на тормозах: изредка пихал Петровича в бок (монаха побаивался) и тут же интересовался: «Не больно?».

Филон от скуки днями бродил в окрестностях. Свел знакомство с местными ящерицами в лице древнего, как миф, хамелеона и, опять же со скуки, пытался обратить артефакт в истинную веру:
 - … все мы твари Божьи, и должно нам нести свой крест, молча, не трепыхаясь…
Пучеглазый ящер не возражал – сидел истуканом.
- … не роптать, не блудить, не…
И вновь подопечный во всем соглашался.
Другой бы воспринял эдакое поведение как равнодушие, но Филон не сдавался.

Чего нельзя сказать о г-не Обабкове. Левушка откровенно хандрил:  мог часами лежать на кушетке, уставившись в сводчатый потолок.
Первой забила тревогу полоумная старуха: «С меня взятки гладки – справка на руках имеется, а вот Гры в козлы определят».
Как-то раз она принесла домой видавшую виды гитару и сунула постояльцу под нос:
-  Возьми, милок, побренчи. Авось полегчает.
Поразмыслила и добавила:
-  Под кушеткою фляга, не тушуйся. А я – к родне на пару дней уеду. Не тушуйся.

Буквально следующим вечером, подходя к жилищу, монах услышал знакомые до боли три блатных аккорда и нестройных хор, подпевающий солисту хриплыми голосами (расщепленкой).
-  …  ла-ла-ла… он курит трубку, пьет крепчайший эль…
-  … у ней следы проказы на руках…, -  выводил сквозь слезы Левушка, - … у ней такая маленькая грудь, а губы, губы  алые как маки…
Мелодия неудержимо рвалась к звездам и по дороге пхнула в самую сердцевину широкой филоновской души.
-  … и любит девушку из Нагасаки*, - подхватил басом монах, - Жарь, Левка, жарь! Эх!

Вернувшаяся от свояченицы Ыы на удивление благосклонно отнеслась к  проявлениям народного творчества. Более того, женщина впервые за долгие годы причесалась, подвела углем брови, украсила браслетами лодыжки и натянула поверх платья футболку с легкомысленной символикой.
-  Хиппуешь, сестренка? - улыбнулся изумленный монах.
-  Отсоси, - улыбнулась в ответ Ыы.
Вскоре над входом в пещеру появилась кумачовая растяжка с кривой надписью: «Клуб Студенческой Песни имени угнетенных и пораженных в правах пролетариев». На идеологически выдержанном названии настояла все та же деклассированная старуха:
-  Что б не прие*ывались.

Пока Обабков втолковывал аборигенам премудрости леворукого баррэ на шестиструнной гитаре, мудрый Филон разыскал-таки одного единственного трезвого столяра и озадачил угрюмого эскизом балалайки:
-  Три дня - три штуки. А я тебе -  рецепт домашнего кефира.
-  Мацони, - огрызнулся мастер.
-  Нет вы посмотрите на него! – монах, аж, вспотел, - Сидит, отщепенец, без почина, а только ему заказ предлагают, становится в третью позицию и торгуется!
-  Мацони хочу, - уперся злющий от длительного воздержания абориген.
Если Филон чего задумал, преград на пути не существовало.
-  Будет тебе мацони. Тогда – пять.
-  Беседер**.
И вновь монаха посетила мысль о происхождении видов.

Мигом осиротевшие дворницкие ошалело хлопали дверями, зато в мастерской краснодеревщика работа кипела - ЖЭКовские лопаты перековывались на щипковые инструменты.
Филон время даром не терял.
Монах отрядил в город секретного гонца (успешно завербованного хамелеона) с малявой : «есть маза».
Завернувшись в ночь, криминальный авторитет Гульфик явился по назначенному адресу, к подножию потухшего вулкана. Историческая встреча состоялась.

Дальний кордон, словно метастазами, был пронизан туннелями различной степени сырости. Откуда сочилась влага, не знал никто. Строители-прокладчики клялись, что все работы выполнены в строжайшем соответствии с техническим заданием, а рубероид на окрестных дачах  не иначе как божественного происхождения. Проектировщики и вовсе отказывались выходить к прессе и выгуливали домашних питомцев дома. На форс-мажоре хорошо нажились теневые торговцы резиновой обуви. Граждане матерились на отсутствие спасательных жилетов вдоль стен, но терпели.
Внезапное появление в подземных переходах малолеток в нахлобученных на уши кепках, горланивших под аккомпанемент балалайки: «…друзья, купите папиросы… подходи пехота и матросы…» вызвало всеобщее понимание и сочувствие. Мелочь сыпалась в рваные коробки, слезы умиления пополняли мутные, грязевые ручейки.  На бис хорошо проходила «Таганка», «Мурка» и незнакомая песня о «перезрелой груди».
Юные лабухи старались не уронить звание члена КСП им. УППП. Более других «выдрючивалась», как смачно определила Ыы, девочка-подросток, удивительно смахивающая на мальчика-тинейджера. Любимая воспитанница Льва Петровича носила черную повязку на глазу – каждый день на разном – чем окончательно сбила с толку простодушных селян и доброхотов-дружинников.
-  …ведь я институтка, я-а-а дочь камергера, - выводила страдалица тоненьким голосочком, - я черная моль, я летучая мышь…
В такие моменты жизнедеятельность кордона замирала полностью, включая прямую линию с Центром.

*текст песни «Девушка из Нагасаки» написан в конце 20-х годов поэтессой Верой Инбер, музыку сочинил молодой тогда композитор Поль Марсель (настоящее имя Павел Рыбаков)
** договорились (иврит)

Глава 11

-  Ну, дальше я один, - Бадма Сергеевич слез с шеи телохранителя, - Жди здесь. Если по рации будет трезвонить супруга, скажешь, мол, командировка затягивается, САМ торчит на совещании, - песочит местных руководителей. Суточные пусть посмотрит под вазочкой в гостиной. Впрочем, ты все знаешь – не впервой.
-  Слухаюсь, товарищ начальник! - секьюрити порывисто козырнул, - Только, вы, это, штаны подтяните – съехали дорогой. 
-  И то, правда, - Сергеевич прикрыл оголившийся зад, - Ну, с Богом!
Окно на границе с Нью-Йоп работало исправно. Через три десятка шагов из-за валуна показались знакомые погранцы и проводили мэра до освещенной автострады.
-  Экое расточительство, -  Бадма окинул взглядом лебединые мачты фонарей и рассчитался с солдатиками, - Сдачу не надо.

Голосовал он недолго. Первая же фура резко затормозила и, чуть не опрокинувшись, остановилась у обочины.
-  Куда собрался, рыжий? – водила высунул сытую рожу.
- Даунтаун, -  Сергеевич поправил парик и уверенно вскарабкался в кабину, - Не обижу.
Через час с небольшим он вышел из машины метрах в ста от цели. Походкою праздношатающегося индивидуума подошел к Центральному люку, нажал потайную кнопку, крышка гостеприимно откинулась и впустила нелегала внутрь подземного города.
Черный лицом вахтер согнулся в три погибели и принял оплату белоснежными туго обтягивающими перчатками:
-  Вэлком!
-  Но пасаран, камрад! – поднял в приветствии кулак Бадма Сергеевич и сошел на не заплеванный эскалатор, -  Шайбу!
«Гребанный расист» - буркнул под нос «загорелый», расплываясь в широченной улыбке:
-  Вэлком!
Стеклянный лифт бесшумно доставил пассажира на пятый уровень, подморгнул красным светодиодом:
-  Вэлком!
-  Ни ссы, не опозорюсь! – Сергеевич обожал пикироваться с умной техникой.
Перед нужной дверью  он сунул для тонуса в каждую ноздрю по доброй порции толченых грибов, оглушительно чихнул и, лишь, затем постучался условным стуком. 
-  Вэлком! – ответил низкий женский голос, - Шайбу!

Бадма Сергеевич бегал к любовнице за кордон не первый раз. Собственно назвать Флегмочку любовницей мог исключительно закоренелый жлоб. Во-первых, молодящаяся дама была, увы, не молода, а самая что ни на есть ровесница мэра. Во-вторых, их роман или, как принято говорить при разборе персонального дела, – связь длилась со школьной скамьи. Поначалу двоечник Бадма просто списывал у застенчивой отличницы уроки. Потом воровал ранец. А где-то в середине третьей четверти седьмого класса украл сердце. Юным влюбленным прочили неизбежную в таких случаях свадьбу. Однако уравновешенная гимназисточка сразу после выпускного бала распустила тугую косу и выкинула такой фортель, что даже высохшая, словно пропавший без вести фикус, математичка всплеснула руками и впервые в жизни не сумела извлечь квадратный корень из четырех. Короче, Флегмочка собрала вещи и умотала в Нью-Йоп продолжать образование. Ее престарелых родителей, естественно, отправили в урановую шахту искупать дочернее предательство, а жениху поставили на вид и обязали жениться на математичке.
Благодаря не запоминающейся внешности и классовой чистоте генеалогического древа,  Бадма быстро продвигался  вверх по иерархической лестнице, пока в один прекрасный день не очутился в кресле мэра Йопинска 21. Жену Сергеич не любил, но уважал как товарища по партии. Детей у них не было -  гинеколог сказал, что пока супруга не вспомнит, как выглядит квадратный корень из четырех, зачать не сумеет. 
С годами Сергеич обрюзг, приобрел характерные черты основательно поношенного чемодана. Порочащих связей принципиально не заводил, однако навещал школьную любовь регулярно. «Не те нынче времена, - успокаивал себя городской начальник, - Главное не выпячиваться. К тому же предсказуемость в особенном почете».  Тем не менее, приходилось соблюдать меры предосторожности, ибо в ближайшем окружении давно под него копали.

«Не повезет, и на сестре триппер поймаешь» - ахнул мэр, когда, войдя в квартиру, увидел рядом с Флегмочкой начальника полиции нравов родного города и корреспондентов газеты «Йопинский Гудок».
Проявив недюжинную прыть, Бадма увернулся от фотовспышки и задал стрекоча.
Спасительные двери лифта захлопнулись перед  носом преследователей.
-  Выручай, братец! - Сергеич вдавил кнопку «выход», - Не обижу.
-  Вэлком, - моргнул зеленый глаз.
Покидая кабинку, Бадма Сергеевич - как порядочный - приклеил на панель сотенную купюру (неконвертируемую).
Заспанный вахтер изобразил подобие улыбки:
-  Кондомз? Виски?
-  Кондомз капут! – беглец в нетерпении, аж, приплясывал, - Отворяй, эфиоп несчастный!
Смуглый страж насупился и нарочито медленно повернул круглую задвижку:
-  Сы ю эген!
-  Во-во! Не ссы,- айл би бэк! – бросил Бадма уже на ходу.
Бежать к условному месту на границе не имело смысла, - наверняка, сдали продажные пограничники или – того хуже – собственный телохранитель. Мэр устремился к ж/д станции.

Глава 12

Дальний кордон переживал - как отобразил в рапорте Гры -  «форменное помешательство».  Граждане поголовно записывались в КСП. Наличие музыкального слуха  считалось не обязательным.
-  Долой буржуазные предрассудки! – скандировала очередь к бабкиной норе, - Даешь культур-мультур! Даешь грудь из Нагасаки!!!
Как следствие большие бюсты мгновенно вышли из моды.
Не обошлось без перегибов:
-  Товарищи! – взывала к толпе худосочная пэтэушница, - Что же это делается?! Социальный лифт ниже третьего размера не работает! А вату без блата днем с огнем не сыщешь!
-  Уууу, - гудели собравшиеся.
-  А  нам, простым гражданам, - истеричка рванула блузу, - куда с таким дефицитом податься?!
-  Ууу! - митингующие подались вперед, - уууууу… 
Гульфиковские «сироты» с удвоенной скоростью продолжили шманать карманы.
На импровизированную сцену поднялась штатный лектор и профессиональный провокатор т. Цыца. Ее кожаная тужурка с трудом вмещала  неоспоримые гендерные отличия.
-  Ша товарищи! Не надо аврала. Вспомните, как нас учили основоположники: «Не суетись под клиентом». Не надо пороть горячку. Для начала… - она рубанула воздух, - Вернем Нагасаки в родную гавань! И будет всем по груди!
-  Поровну, - закричали одни
-  По способностям, - возразили другие
-  По потребностям, - ученая Цыца любовно поправила скатившиеся на бок арбузные перси/нектарины, - Разойдись!

Толпа с криком: «Даешь Нагасаки взад!» ломанулась к маэстро Льву Петровичу.
Искушенная в перипетиях уличных беспорядков Ыы, едва завидев нестройные ряды пассионариев, выпроводила землян через черный вход:
-  К вагонетке не бегите. Там, наверняка, засада. Берите наискосок. И просите Бога, что б послал попутку. Монах, ты, в конце концов, или где?! – старуха ткнула Филона кочергой в живот.
Творя молитвы, беглецы спешно покинули штаб-квартиру КСП им. УППП.

Вокзальная жизнь везде одинакова: встречи/проводы, пирожки с начинкой, теплое пиво и менты в буфете. Появиться на людях было бы неосмотрительно, и Сергеич нырнул в задворки, - авось прицепиться к какому-нибудь товарнику. На его беду в тупике, кроме архаичной дрезины, иного передвижного состава не наблюдалось.
«Не спасусь, так согреюсь» - Бадма поплевал на ладони и вцепился в прохладную рукоять тележки.

Через пять верст состоялась встреча, способная изменить ход истории в пределах отдельно взятой солнечной системы.
Дорогу вагонетке неожиданно преградила фигура с гитарой. Незнакомец размахивал инструментом на манер полкового знамени. Бадма с опаской затормозил:
-  Чего надо?
-  Вишь, человек помирает, - ответила фигура, пиная носком ботинка другую, мешком лежащую на рельсах. 
-  И че? – мэр явил присутствие духа.
-  А ни че! – умирающее препятствие ожило и приобрело вполне конкретные очертания здоровенного мужика в запыленной рясе, - Ща как шпалой перекрещу, узнаешь!
«Чужаки, - решил беглец, - Наши – сплошь атеисты». Ему полегчало.
Бадма снял часы и начал стягивать импортный свитер.
-  Дядя, мы не разбойники. Подбрось до города. Меня Львом Петровичем зовут. А вас?
Чуя подвох и одновременно отсрочку экзекуции, Сергеич сделал вид, что согласился:
-  Залезайте. Только, чур, толкать по очереди. Кряк я, ага, Кряком кличут.
-  Селезнюешь, милок? - монах игриво толкнул мэра в бок, - Ну что ж, - дело молодое. Знаем, плавали…
Миролюбивые интонации странной парочки вернули беглеца в конструктивное русло:
-  Опаздываю я. График. Да, чертов график,
-  За нами не заржавеет, - пулей долетим, - Филон налег на рычаг силою в две хорошо откормленные лошади.
С песней «Эх, шарабан мой американка» троица покатила навстречу новым приключениям.

Глава 13

Ни в палате, ни в коридоре, - ни души. Медперсонал собрался в кабинете сестры-хозяйки отметить шампусиком праздник и покурить. Теперь, хоть ты тресни, раньше пересменки не появятся. Петрович лежал притороченный ремнями к никелированной раме панцирной  кровати, весь в трубках и катетерах, словно гуманоид на подзарядке. Мучительно хотелось пить и писать. Делать под себя неловко, а до утки не дотянуться.
-  Ффить, - в отчаянии  позвал Петрович пересохшими губами, - ффиить…
-  Чего орешь? – откуда-то, видать, с подоконника ему на живот спрыгнул здоровенный котяра, - Здесь не кабак. Здесь культурное учреждение. Санитарное.
-  Мне бы утку, и воды глоток.
-  Ишь, чего захотел, - вредная кошара принялась скакать по распластанному телу в области мочевого пузыря,- ссысь, не стесняйся. Ссысь, ссысь, говнюк, - разрешаю. А можешь и обделаться до кучи – я форточку открою.
-  И откуда такой добрый? –  Обабков пошевелил усами в надежде спугнуть кота.
-  Забыл уже, сучий потрох. Память у нас, вишь ли, короткая. Вот я напомню. Мальчик Левушка приехал погостить к тетушке на подмосковную дачу, где очень скоро влюбил в себя местную девочку, вместе  с которой проживали родители и очаровательный котенок Барсик… Дальше рассказывать?
«Ох»,- последующие события пролетели вихрем во вспыхнувшем сознании страдальца,
Городской мальчик страшился всяческой живности, но котов – в особенности. Влюбленная золушка,  дабы угодить заезжему прЫнцу, бросила Барсика в выгребную яму. Невинную душу спас глава семейства, ненароком посетивший туалет с целью почитать газету в атмосфере тишины и покоя. 
Девочке крепко досталось, однако любовь к мальчику не прошла. В следующий раз детишки привязали к веревке кирпич и перетянули другой конец поперек кошачьего туловища. План бы удался, будь колодец чуть поглубже. Отец обнаружил Барсика растопырившего все четыре конечности в районе второго сверху кольца.
И вновь очередное наказание не остудило девичьи чувства…
-  Барсик! Я тут не причем, - хрипел, едва сдерживаясь, Обабков, - я даже с ней не спал. Слезь, Христа ради!
-  Не спал… не спал… не спал… - продолжал прыгать котяра, - и сейчас не уснешь. Ссысь, как следует

Собрав остатки воли, Петрович открыл глаза.  Он и сотоварищ лежали на полу, причем монах использовал живот другана в качестве подушки. Обабков спихнул тяжелую голову Филона и едва успел добежать до туалета.
-  Ох и славно я поспал, - Филон с удовольствием потянулся, - грезилось мне, будто бью челом праведнику. А призвал он меня по причине старческой немощи. Сказать какой?
-  Догадываюсь. Ты во сне наказы кричал, - Петрович зачерпнул воды, - Полей, хоть умоюсь.

Интерьер жилища поражал аскетизмом: ведро, унитаз без крышки, да фотография безымянной девицы в расстегнутом скафандре на голое тело. Пышнотелая лунянка постановочно улыбалась со стены спальной комнаты. В знак благодарности за помощь, оказанную при бегстве от преследователей, мэр Йопинска 21 поселил стариков в муниципальную двушку и пообещал ее меблировать. Но это потом. Сначала Бадма Сергеевич рассчитался с доброхотами, устроившими засаду на квартире любовницы. Кое-кто лишился погон, а некоторые… Что до них, то молва ходит разная, но одно известно наверняка: главред Гудка перешел в стенгазету лечебницы №9, известную в медицинских кругах обилием поэтического материала и либеральными взглядами на лоботомию.
Раскладушки, и, правда, вскорости принесли. А также письменный стол, два стула, чайник и другие мелочи с инвентарными номерами.
-  Будете по очереди отвечать на телефонные звонки с обязательным занесением темы в этот гроссбух, - объяснил помощник мэра происхождение толстенной тетради, - поздравляю! Вы приняты на работу.
-  А телефонный аппарат где, уважаемый?  - поинтересовался дотошный г-н Обабков.
Помощник удивился бы гораздо меньше, кабы у старика в этот момент пошел дым из ушей или выросли рога.
-  Извините, не понял сущность вопроса. Бадма Сергеевич дали распоряжение относительно вас, так что не извольте беспокоиться – телефон в ближайшей перспективе не предусмотрен. Отдыхайте.
 
Через полчаса друзья возлежали во внутреннем дворе, пуская колечки дыма  прямиком в кольца Сатурна.
-  Петрович, -  монах почесал могучую пятку о сетку-рабицу забора, - Как тебе роль блатной сыроежки?
- Если честно, - не привычно. Я же с детства по-тихому диссидентствовал. Сначала рисовал карикатуры на химичку, потом – на завуча. Зачитывался запрещенной литературой, но дома не хранил.
-  А где?
-  Не помню. Давно было.
-  А членом был?
-  Поверишь? - оживился Левушка, - По-настоящему, лишь, когда вступил в общество садоводов-любителей.    
-  Отчего же? Поверю, - Филон шумно вздохнул, - я и сам не больно-то обласкан. Помнится, всего раз за меня словечко замолвили. В Читинской области. Станция Оловянная.  Начальник транспортной милиции так буфетчице и сказал: «Как увидишь, Зинка, этого патлатого, гони взашей». 

Глава 14

Потянулись скучные, однообразные дни: кормежка, сон, кормежка. За пределы кондоминиума стариков не выпускали. Не привыкший к безделью Петрович обустроил на задворках теплую грядку и посадил семена, которые завалились в прореху пиджака. Филон, было, взялся мастерить из тарного ящика табурет, но вскоре махнул рукой и ушел в себя.
В непривычном климате огурцы выказали чудеса приживаемости. Опережая сроки, пупырчатые красавцы зрели наперегонки и дразнили аборигенов таинственными, замысловатыми формами, самая простая из которых походила на кукиш лифтера. А когда старики впервые, прилюдно закусили местную настойку диковинными овощами, сотрудники мэрии скинулись по два жетона на достойные похороны землян.

-  Вы ничего не рубите, - рассерженный Обабков вновь и вновь пытался растолковать испуганной прислуге полезные свойства огуречного рассола, - На литровую банку столовую ложку крупной соли, два зубчика чеснока, гвоздичку, лист смородины, хрена и четыре/пять калиброванных корнишона, впихнуть и слегка примять. 
Луняне, если б могли, убежали.
-  Вот ты, подойди ближе, -  Обабков силком подтянул к столу старшего надсмотрщика, - Как цвет чуть пожухнет, что твоя жопа к юбилею, значит малосольные готовы к употреблению. Ясно?
-  Фирштейн? – монах не сдержался и пхнул вертухая кулачищем под ребро.
 -  Нихт, - вертел головой стражник, - Ни за что нихт! Не уполномочен. А-а-а-а!
-  Тьфу, прости Господи. Петрович, так мы им ни хрена не втолкуем. Зашоренны пропагандой по самые гланды. Впрочем, есть одна мыслишка…

Старики выторговали у мэра «никудышного» сотрудника и сутки накачивали подопытного низкопробным самогоном. В подпольном тотализаторе тараканы принимали ставки. Крупный выигрыш казался сомнительным, ибо все уверенно ставили на смерть от алкогольной интоксикации. Кроме одного анонима...
Утром  во двор вынесли обмякшее тело, без шапки, часов и обуви. Привязали к стулу. Последним появился гражданин Обабков и театрально раскланялся:
-  Господа- товарищи! Сегодня вы присутствуете на заключительном этапе научного эксперимента. Не стану утомлять подробностями, как-то: температура, цвет лица и прочее, скажу, лишь,  что пульс едва прослушивается. Желающие могут потрогать.
-  Че там трогать? – буркнул дворник и отошел за лопатой.
-  … В таком состоянии, - докладчик обрисовал указкой бесчувственную фигуру, - член общества применим разве что в  качестве наглядного пособия о вреде дурных привычек. Но мы, - Обабков вновь раскланялся, - вернем субъект в лоно первичной ячейки целехоньким и здоровым. Все, что нам потребуется, так это стакан огуречного рассола и ваши аплодисменты.
 
Под жиденькие хлопки ассистенты запрокинули голову испытуемого, а Филон влил внутрь отвисшей челюсти волшебный эликсир. Затем монах приподнял тело и слегка встряхнул. Никудышный  открыл глаза и уставился на свои голые стопы. Пошевелил большими пальцами ног, удивился и пошевелил еще раз. Филон вернул его на землю, обтер о рясу ладони, мол, делайте с ним что хотите, а я умываю руки. Разочарованная публика распрощалась с деньгами.
Никудышный для вящей убедительности сделал пару приседаний и попросился жестом в туалет. Вернувшийся с лопатой дворник мигом организовал ведро:
-  Спорим, с первого раза не попадет?
Тараканы приняли ставки.
Аноним поставил на зеро и вновь сорвал банк – Никудышный написал в штаны.

Глава 15

Стоит ли говорить, что с этого памятного момента спрос на чудо лекарство проклюнулся, словно приступ затаенной злобы, и толпы страждущих не давали Обабкову проходу ни днем, ни ночью?
-  Даешь огурцы! – ревела толпа под окнами арестантов.
-  Корнишоны в массы! – пестрели растяжки.

Долго отмалчиваться пенсионеры не могли. Филон подтолкнул приятеля к мизерному балкону.
– Луняне! Братья! - глас Петровича крепчал с каждым вновь прибывшим демонстрантом, -   – Упыри морочат нам голову! Упыри нам не дают огурца! Нашего огурца! Трудового!

Ртутью подкатили зеваки. Многие останавливались, не зная, что происходит, и смотрели, отворив рот, на бесноватого мужика. Ни сном, ни духом, что за трудовой огурец, согласно кивали – тон им нравился. И посыл на счет упырей. Всякому понятно, что сверху, как вороны на заборе, сидят упыри-хапуги. По толпе пронесся одобрительный рокот. Кое-кто уже хватался за камни, готовый бить притеснителей, плевал в соседей, ругался.

«Горячий народец», – мелькнуло в сознании Петровича. Разрубая невидимого врага ладонью, он продолжил:
– Раз они нас об стол мусалом, мы должны сами взять огурец!
Петровичу хотелось сказать «вырастить», но за этим чудилась большая морока, народ мог не поддержать. «Взять» гораздо лучше.
– Ур-р-ра, товарищи!

-  Айда мочить кровопивцев! – бодро подключился штатный провокатор т. Сунь. Энергичной кличкой дядечку наградили за категоричность в прениях с инакомыслящими: «суньте ваше мнение знаете куда?», «хоть сунь, хоть высунь, рожа белогвардейская» и т.п. О существовании белогвардейцев т. Сунь узнал из рассказов друзей, коим посчастливилось присутствовать на разборе мультфильма «Белоснежка и семь гномов», и с тех пор эти бравые ухажеры представлялись ему адептами группового секса, сплошь маленького роста.   
-  Сунем разом! Сунем скопом! В два этапа! В три прихлопа! – пустился вприсядку престарелый рэпер из местной самодеятельности.
Массам идея пришлась по душе. А песня и вовсе грозилась стать хитом сезона.

Бадма Сергеевич смекнул, что может легко срубить политические дивиденды, выделил астронавтам участок под парниковое хозяйство и отрядил проститутку Лягву в качестве сопровождающего.

      ***
-  А я почем знаю, где ваш гребанный участок! – девушка давно сняла высоченные шпильки, однако походка по осколкам вулканической породы так и осталась весьма далекой от непринужденности, - Дался тебе этот гребанный парник!

За два часа бесплодных поисков надела, выделенного под частное сельхозугодье, Лев Петрович Обабков – садовод-любитель шестого разряда -  усвоил довольно многое. Во-первых, лунная почва скорее подходила для взращивания общественного недовольства, нежели для его любимого сорта среднеплодных огурцов «Веселые ребята», во-вторых, самое популярным словечком в вокабуляре проститутки из борделя мадам Элеоноры было прилагательное «гребанный».  Этим эпитетом она награждала всё и всех без исключения: гребанный восход (такой же закат), гребанный начальник, гребанный администратор, гребанный билетер, гребанные вы все вместе с вашими близкими и далекими гребанными родственниками, гребанными собачками, кисками, тушканчиками и, конечно же, - гребанными огурцами.  Составить маршрут по таким ориентирам представлялось задачкой архи сложной, но другого провожатого пришлось бы ожидать в конторе еще добрых часа четыре, а Петровичу не терпелось разметить площадку под первую лунную теплицу, закидать ее навозом космических овец, и, призвав на помощь, опыт и недюжинную веру в чудеса, уронить в лунки хоронившиеся в складках карманов зернышки.
 
-  Мадемуазель Лягва, - взмолился уставший пенсионер, - напряги воображение: куда мог заместитель мэра по недвижимости и культурному досугу отправить такого лоха, как я? Ну, помимо, сама понимаешь…
-  А куда угодно, хоть на
-  Я же уточнил: помимо
-  Ну, тогда не знаю, - девушка развела красивыми руками, - разве что на Гребанный пустырь?
-  Ну вот, опять ругаешься, - поморщился интеллигентный Обабков.
-  Вовсе нет, - Лягва надула и без того не хилые губки, - это его официальное географическое название. Американские астронавты присвоили: Fucking desert.
-  Тогда уж -  wasteland, - поправил шибко грамотный Петрович.
-  Не знаю, не знаю, - Лягва ковыряла в носу облупившимся маникюром, - они, говорят, тама высадились и первое, что произнесли – Fucking desert.
-  На них похоже, - согласился Обабков, - сеют по миру разумное, доброе, вечное.
-  И жвачка у них классная. Ох, - девица сдавила силиконовые груди, - Не чета вашим матрешкам.
-  Не тебе о наших народных промыслах судить, - обиделся за державу г-н Обабков, - небось, и не видела.
- А у Димон Улан-Удинского что в третьем ящике слева лежит? – Лягва  откаклячила зад с футбольный кубок и звонко хлопнула его ладонью, - Съел?
Когда-то, в голоногом пионерском детстве, прыщеватый Левушка участвовал в районном турнире «Кожаный Мяч», но и тогда он не испытывал столь ощутимого подъема, который овладел им при виде инопланетного соблазна.  На ум пришла меткая фраза из популярного в среде гринписовцев анекдота: « Съесть-то он съест, да кто ж ему даст».

По лунным меркам семь верст не круг, и вскоре бранящаяся парочка добралась до пресловутого рубежа. Пустырь внешне походил на всю планету с той лишь разницей, что обзывался иначе. Шагами вороватого агронома Петрович отмерил пол гектара, вбил принесенные колышки, достал блокнот и расчертил схему установки парников.
-  Глянь. Тут у меня будет репа, там кабачки, а вот здесь и здесь – огурчики.  Любишь огурцы? – спросил и… осекся.
Было от чего. В борделе по месту приписки соблазнительной спутницы, рядом с расстроенным ксилофоном красовался стеллаж с секс игрушками.
-  Гребанный хам! – вспыхнула девушка, - Обратно сам выбирайся.
И побежала, и побежала
Назвать ее движения бегом язык не поворачивался, - полет неземной птицы!   В душе начинающего кооператора еще гнездились остатки хорошего воспитания, огрызки совести и прочая бесполезная в хозяйстве дребедень, типа желания возвращать карточные долги и наличия свежего носового платочка в нагрудном кармане.
«Ах, обидел девушку зазря, ах, - вздыхал г-н Обабков, прикидывая в уме будущий урожай, - В другой раз следует быть повнимательнее, ах…»

Драматизм создавшегося положения усугубляло отсутствие у Петровича каких-либо навыков в ориентировании на любой местности, включая родные шесть соток (стоило небесам и управляющей компании выключить свет, наш дачник мог заночевать в углу, у туалета).  Издалека послышалось нетерпеливое блеяние. «Это космические овцы, - решил Петрович, - стало быть, дело к вечерней дойке. Филон, наверное, беспокоится, куда я пропал, - он беспомощно огляделся, - А ночи здесь холодные. Проблема… »
-  А ты, мил человек, сядь, перекуси. Глядишь, чего удумаешь.
-  Разумно, - ответил в пустоту г-н Обабков, - только, кто это говорит?
-  Это я, - сыр овечий. Пошуруди в котомке.
Петрович последовал совету и извлек прессованный кругляш, заботливо обернутый в чистую тряпицу.
-  Девушка положила. А ты ее… эх…, - сыр заблестел солеными слезами.
-  Виноват. Каюсь. Но как же тобой перекусить, коли ты говорящий? Неловко как-то…   
-  А девичий зад глазами пожирать ловко? Ладно, не тушуйся. Я б и сам не прочь… Знаешь, какие у наших овец вымени? Не вымя, а мечта! Круглые, упругие… Цапнешь зазевавшуюся, так она поначалу возмущается, мол, что себе позволяете? куда пастух смотрит?... а глазами зыр-зырк, - далеко ли пастушья овчарка. Такое вытворяют… - закачаешься! 

Слово за слово и разговор плавно перетек от женских прелестей к местным политический новостям.  Между делом Касеус Сапиенс* (а именно так просил называть себя кисломолочный продукт) поведал вкратце историю вражды двух подземных городов, кою впоследствии каждый уважающий себя лунянин интерпретировал по-своему.
На заре первого тысячелетия до в.а.а.** на территории наблюдался бурный рост поселений. Причиной тому служила  усталость туземцев от постоянного бродяжничества в поисках пропитания и развлечений.
Предводитель самого многочисленного племени, плешеватый и крепкий, аки титановая заклепка, Бадма Сергевич собрал узкий круг единомышленников (в лице первой леди и ея отпрысков) на тайную вечерю, где и порешили основать град великий, ни с чем несравнимый. Сергеич согласился на общее руководство, а родственнички, кряхтя и подвывая, взяли на себя труд застройки гигантской норы современными жилищами. Но очень скоро муниципальный бюджет выдохся, и дело ограничилось возведением пятиэтажки, кою впоследствии ехидный монах окрестил «хрущобой». 
Духовный отец второго по значимости племени, Великий Кукун, призвал на помощь недюжинную смекалку, поднатужился и сорганизовал паству на возведение похожего архитектурного аборта,  прототип которого кислил ему глаза.
Таким образом, наивное представление лунян о галактической справедливости было кое-как удовлетворено. Их ничуть не смущало поэтажное неравенство и обилие крыс в подвалах. Более того, особо продвинутые жильцы научились отправлять грызунов в химчистку через дорогу и в ночной ларек, - за предметами первой необходимости. 
Все бы ничего – дома даже стали побратимами – покуда не случился промеж них раскосяк на предмет дорожного покрытия. Бадманисты  использовали разогретую до парения вулканическую лаву. Кукунисты, напротив, укладывали в пыль охлажденные осколки небесных тел (злые языки утверждали, будто свояченица Великого Кукуна умела наговаривать метеоритный дождь).
Вот так и поссорились два весьма уважаемых лунянина. На выборах мэра с незначительным перевесом победил Бадма Сергеевич, у которого Великий Кукун выторговал право называться Главой автономного поселения.

-  А как ты видишь свое жилище, коли имел бы неограниченные возможности? – вежливо поинтересовался сыр.
Бестактный по земным меркам вопрос на просторах Солнечной системы звучал вполне уместно.
-  Я то? – левая бровь Льва Петровича многозначительно поползла вверх, пока не уперлась в Созвездие Стрельца, - Уж точно в клоповнике жить бы не стал. Хочу… хочу…
На этом слове воображение предательски тормознуло. Ибо за годы,  проведенные в жестких рамках господствующей морали, утратило способность к полету.
-  А все-таки? – не унимался кисломолочный искуситель.
-  Ну… - напрягся г-н Обабков, - потолки три двадцать… окна с жалюзи… кабельное телевидение… Бесплатное можно?
-  Можно, - кивнул Касеус, - продолжай.
-  и санузел, – раздельный!
-  Лихо.
Воодушевленный Петрович покраснел и, стыдливо озираясь, шепнул:
-  А в сортире… держак для туалетной бумаги в форме аккуратной женской попки… Импортный, конечно же.
-  Ах, как я вас понимаю, - сыр романтично покачнулся, - В любой процесс можно вдохнуть чуточку красоты. Однако пора на ночлег устраиваться. В ответ на вашу откровенность предлагаю навестить местного пастуха. Занятная личность…
И он, словно сказочный клубок ниток, покатился, петляя меж камней.
-  Имейте в виду, - бросил на ходу проводник, - овечий пастырь нелюдим, но пусть это вас не пугает.

* caseus sapiens – сыр разумный
** до высадки американских астронавтов

Глава 16

Вскоре они добрели до небольшого загона, в центре которого зияло отверстие величиной с крышку канализационного люка. Стадо встретило появление  незваных гостей встревоженным блеянием, а вот громадная овчарка не проявила должного внимания.
-  Ничего удивительного, - прокомментировал сыр, - вы же натурал?
Пока Касеус прилаживал веревочную лестницу, у г-на Обабкова было достаточно времени, чтобы расценить вопрос как подвох и комплимент в одном флаконе:
-  Да и прежде не особо… хотя в целом…впрочем, ежели вам так угодно с …
-  Не тушуйтесь. Хозяин ! Эй, Семьдесят Шестой! Встречай путников в ночи, - и провожатый затянул приятным баритоном известный шлягер Strangers In The Night.

Нора представляла собой однокомнатную квартиру, где  кухня плавно перетекала в спальню, а биотуалет располагался впритирку к душевой кабине и отгораживался от нескромных глаз полосатой простыней с отпечатками раздвоенных копытец.  «Будто мелкий Сатир наследил», - подумал Левушка и в замешательстве кашлянул.
В темном углу заворошилась груда цветастого тряпья и явила гостям нечто напоминающее широкоплечего гнома-переростка с густой порослью на все лицо. Сквозь колючие, спутанные заросли с трудом угадывался цепкий взгляд, и едва прослушивалось дыхание уставшего паровоза. Наряд пастуха ничем примечательным не отличался – кальсоны да борода на босу ногу – кабы не форменная тельняшка, штопанная рукою грубой, неумелой.
-  Подарок, -  неохотно поделилось нечто, - от того и прозвище – 76-й.
За чаем с целебными травами Петрович узнал буквально следующее:
- Тельняшку подарил морпех со сторожевого корабля №76 Мурманской приписки. У меня больные ноги.
- А кобеля зовут Кобель, - подытожил хозяин.

Касеус подивился внезапной словоохотливости пастуха, но виду не подал. Г-н Обабков, напротив, решил тему развить и направить в нужное ему русло.
Дело в том, что с момента ареста вблизи территории земного секретного объекта кульбиты последующих событий перестали казаться ему столь уж фантасмагорическими. Годы сражений за урожай в зоне рискового земледелия взрастили и укрепили в сознании подмосковного обывателя корни  здорового философского мировоззрения: «Что наша жизнь, если не одно сплошное наваждение? Пастух, несомненно, крепкий орешек, но супротив начальника первого отдела из моего НИИ – дитя неразумное».
Кстати вспомнилась преферансная юность и Левушка твердо решил,  «сравняться в козырях» с заросшим аборигеном, дабы выведать тайны местной агрикультуры.
-  Что-то неможется, - Петрович зябко поежился, - Простыл, видать. Нет ли у вас аспирина?
Хозяин стрельнул недобрым взглядом, однако поднялся с табуретки и принес пузатую четверть с рукописной наклейкой «Не влезай. Убьет».
-  Это то самое, о чем я подумал? – с замиранием сердца пролепетал моментом взмокший сыр.
Вместо ответа пастух нацедил в три латунные гильзы бесцветную жидкость и, не дожидаясь остальных, сноровисто опрокинул свою порцию в предполагаемое место нахождения ротовой полости.
«Последняя капля всегда в штаны» - отметил с опаской Петрович, узрев дымок в глубинах волосяного покрова.
Тем не менее, гости последовали примеру хозяина.

- … раз другой Черный Баран спускается с гор и кроет приглянувшихся овец. Так и получается разумный овечий сыр с порочным мировосприятием, - пастух сунул в ноздри внушительную порцию махры и оглушительно чихнул, - Огурцы не сажал, - врать не стану. Возделывал коноплю, пока не освоился и не познал все секреты лунной ароматерапии.
-  Мне бы скрестить тепличный огурчик с местной флорой, - Петрович достал заветное семечко – залог будущего процветания, -  Для устойчивости к неведомым бактериям. Что посоветуете?
-  Это к Димону! – отрезал хозяин,- Он у нас за демографию ответственный.
Отсылка к жрецу второй раз за день свидетельствовала о значительной роли Улан-Удинского в жизни рядовых лунян.
-  А какой он, товарищ-господин его первосвященство?
-  Какой? – усмехнулся пастух, - Знавал этого афериста еще в детстве. Так себе рос паренек… Звезд с неба не хватал, но кусок мимо рта не пропустит. И остался бы в чине заведующего лестничной площадкой, кабы не подфартило свести знакомство с командиром инопланетного космического экипажа. А чем приглянулся старшему астронавту шустрый абориген мне неведомо. Только поговаривают, мол одарили Димона книжицей-инструкцией и справкой-мандатом. Никто, правда, толком тех подарков не видел, но спросить побаиваются.  Димон вознесся дальше некуда. Наказал величать его Улан Удинским и платить десятину с каждого вздоха. Граждане стали реже дышать, оттого и позеленели. А ты, небось, думал, что мы зеленые от климата сурового?
-  Так и вы, уважаемый, с космонавтами дружбу водили, - возразил захмелевший Обабков, - Вона, какая тельняшка на вас.
-  Не с теми,- свернул беседу Хозяин, - спать пора.

 Глава 17

Вернувшись в квартиру, Обабков честно, но без подробностей, доложил Филону о своих злоключениях. Наибольший интерес у монаха вызвали разумный сыр и пастух. Что не удивительно, ибо пытливый ум Филона и премудрости пупырчатой агрикультуры были столь же далеки друг от друга, как взгляды  сотрудников НИИ металлургии на железное «да» молоденькой аспирантки.
Реакция друга не заставила долго ждать:
-  В путь!

     ***
- А скажи, уважаемый, слыхал ли о потерянном спутнике?
Филон легонько встряхнул хозяина за ворот халата, вернув, тем самым, старика к жизни.
Пастух удивленно воззрился на гостей.
-  Эхма, как его зацепило, - монах сочувственно потрепал бедолагу за давно немытую шею, - Слышь, язычник, ты прежде времени не отходи.
Лунный ковбой только и смог, что ткнуть перстом в сторону полупустой склянки.
-  Сам гнал, а сам помирает, - ворчал Филон, цедя жидкость в пустую гильзу.
-  Пальцы береги, - Петрович остерег приятеля, - в прошлый раз на пол капнуло, так вона, какая дырища.
И действительно: в полу зияло аккуратное отверстие, будто неведомым лучом прожженное.
Хозяин не без посторонней помощи маханул «полтинничек» и мигом преобразился: исчезла мешковатость в движениях, зато появилось вполне осмысленное выражение глаз.
-  Я пастор. Пастор Овиум*. Мой отец был Пастор. Мой дед был Пастор. Мой прадед…
Филон ткнул старика в бок:
-  Слышь, болезный! Так дело не пойдет. Хочешь еще, про спутник поведай.
Шли вторые сутки допроса хозяина дома. Снаружи блеяли не доеные овцы.
И тертый абориген все ж таки не сдюжил и раскололся.
-  Хреновина та, вовсе, не спутник. То есть, с виду он спутник. Как есть – спутник.  Но… – старик загадочно кивнул в сторону склянки.
-  Соси, гад, - Филон протянул вожделенную посудину, - Однако учти: продолжишь хвостом вилять, от титьки отлучу!
Пастух зыркнул исподлобья на грозного монаха и сделалось ему так неловко, что враз захотелось стать вновь маленьким и сидеть у отца на коленях, и слушать сказки о добрых волшебниках и дальних странах, где детей не бьют и стариков уважают.
-  Капсула в ем. Капсула. В ней-то все и дело! 
-  А что в капсуле?
-  А как она туда попала?
-  Ээх! – пастух запрокинул голову и одним махом опорожнил склянку, - Все скажу!
- … ходит молва, будто один земной ученый изобрел снадобье секретное… органы прознали и хотели отобрать… он, ареста ожидаючи, запаковал эликсир в колбочку, да зятю наказал в космос отправить, на орбиту, до лучших времен… родственник за обещанное наследство (сам, как потом выяснялось, на ученого доносы писал) поручение исполнил – сунул в первый же подвернувшийся спутник… ученый тот в психушке окончательно сбрендил и забыл, чего он наизобретал – знай твердит: «Польза человечеству великая, мне бюст на Родине. А пока бюст не поставите, не вспомню». Ему и такой проект показывали, и сякой… уперся, - не нравится, мол, ног нету. Приделали ноги… а он: «Вы меня за идиота держите? Откуда у бюста ноги?». Так по сей день и не вспомнил… Органы давай родственника трясти: «Куда, сука, колбочку сунул?». А он: «По мне все спутники одинаковые. Вахтер я». Они ему – нарисуй. А у того в школе любимым предметом математичка была, в матери годилась… Об этой истории стало известно вражеской разведке. Те, не будь лохами, тоже вознамерились снадобье добыть. И началась великая охота на спутники… сколько их подбили, век не сосчитать! … связь уронили, погоду просрали, телик толком не посмотришь… вот один раненый спутник к нам на Луну и упал… есть мнение, что капсула в ем и находится…   Ваше преосвященство! У мигрантов в поселке ларек круглосуточный…»

- Снадобье секретное от кого недуга? – Филон засобирался в дорогу.
-  Хер его знает, - развел руками пастух, - На то оно и секретное.
Посовещавшись, интервьюеры  пришли к выводу, что хитрый дед, действительно, не сумеет добавить существенные детали в силу непосвященности, а, лишь, продолжит разводить на бабки.
 
*ovium – овечий

Глава 18

Последующая неделя прошла в мучительных раздумьях. Обабков предлагал забить на спутник и строить парники. Филон настаивал на продолжении поисков. Товарищи впервые за многие годы серьезно повздорили. В результате дачник с головою погрузился в огуречную тему без дружеской поддержки.
Стартовала компания по освоению целины под овощные культуры. Идеологему разработал сам мэр. Ее суть сводилась к простой и понятной формуле: «Йопинск 21 утрет нос Нью-Йопу по количеству огурцов на душу населения». Верховный Жрец идею одобрил. Димон Улан-Удинский не сомневался в успехе почина, даже в случае, если удастся вырастить хотя бы один единственный огурец: «У капиталистов души нет. Стало быть, победа нам обеспечена».
Решили перейти от кулуарных демонстраций к всенародному обсуждению.  Согнали горожан на митинг. Толкать речь поручили все тому же Обабкову.
Петрович взял с места в карьер:
-  Товарищи! Не все говно, что дурно пахнет. Взять, к примеру, коровьи экскременты. На первый, неискушенный, взгляд - говно, как говно. Но если отбросить буржуазное предубеждение, - чистейший навоз!
-  Не может быть, - по рядам прокатилась волна удивления.
-  Да-да! – оратор сунул кисть под лацкан пиджака, - Я и новая пролетарская наука утверждаем, что это именно так и стоим на том, не скользя и не сползая. А что любит огурец? Наш классовый друг и соратник?
- Не может быть, - вновь ухнуло по рядам.
-  Да-да! -  Петрович торжествующе наклонился к собравшимся, - Го… то есть, - навоз! В любом виде. Любого близкого нам по духу происхождения. Прошу обратить внимание на слово «близкого». Ибо, огурец не шампиньон-коллаборационист, в любом дерьме произрастать не станет. И как истинный патриот Солнечный системы он тянется к свету, а не плетет гнусные интриги в темноте подвалов.  Братья! Недалек тот день, когда межгалактические аппараты будут бороздить просторы Вселенной, а мы, скромные кооператоры, будем высаживать в космические канавки рассаду наших огурцов. Ура, братцы, ура!
 
В итоге утвердили Директиву – от кого и по сколько кг органического, идеологически выдержанного удобрения в отчетный период (пять рабочих дней).
Взрослые сдавали в приемные пункты пакеты с обязательным указанием ФИО, должности и партийного стажа.
Бойскауты собирали дань с немощных жильцов, салютуя передовикам.
В квартиры должников отряжали боевое крыло коллекторов с расширенными полномочиями.
Лев Петрович, в чине Председателя кооператива, первое время сокрушался, что аборигены коров не держат, но мудрый Филон его успокоил:
-  Человек - та еще скотина. Сойдет.
     ***
Монах, хотя и не испытывал энтузиазма по поводу строительства огуречного кооператива, решил все-таки поддержать товарища и ушел агитировать в пустыню. Спугнув дорогою одинокого верблюда, он углубился в скалистую местность, где скрывались от правосудия изгои общества.
Добиться взаимопонимания сходу не удалось. Двугорбый Гоша трижды пожалел, что покинул родной аул, прежде чем отщепенцы прониклись доверием к отважному миссионеру. Непревзойденный знаток человеческой психологии Филон вовремя учуял изменения и перешел в наступление. Заманив сотню другую париев  к подножью горы, монах обратился к  простодушной, в сущности, пастве с яркой и непродолжительной речью.

Нагорная Проповедь Филона
Как известно, огурец состоит на 100% из воды, а человек – из греха. И что же? Сложить лапки? Мол, не мы такие, жисть такая? Сие – удел слабых, душою немощных. Нам такой синкоп не нужен. Не хвост виляет собакой, а рыба идет против течения. Солнце светит равно для всех, в очках и без. Репей к голому заду не пристанет. Рука дающего произрастает из сердца. Метеорит не причина метеоризма, как материнство не повод материться. Одумайтесь и покайтесь.
 
Обращенные потянулись в город. Проповедник остался на скале размышлять о превратностях бытия и путях влияния на оное.

Глава 19

В рекордные сроки парники «Обабков энтерпрайз» зеленели плетями Веселых ребят,  Геракла F1 и даже БанзайF1(российский гибрид сортотипа «Китайский шланг»). Покупатели брали штурмом прилавки с экзотическими ядовито зелеными плодами, и каждый десятый получал в качестве бонуса брошюру с рецептами засолки «От Петровича».
Особым спросом пользовались мерзавчики с рассолом «Morningafter».  Встретить прапорщика, страдающего синдромом похмелья, стало так же немыслимо, как выведать у служивого количество огневых точек на границе с Нью-Йопом. Если прежде бравый вояка от подобных вопросов заливался краской, то нынче он бодро рапортовал, кому и почем.
Забугорные перекупщики платили за пупырчатый товар твердой  валютой, а шпионы под видом гастарбайтеров внедрялись в коллектив овощеводов и пытались выведать секреты агрикультуры.

Гражданин Обабков погрузнел телом и душой. Изменилась даже походка – он теперь не ходил, а ступал. К работе на грядках остыл, - увлекся селекцией. Да так, что и вовсе отошел от оперативного управления компанией. В конторе всем заправлял Кляч, а службу безопасности возглавил Гульфик (первичная партийная ячейка взяла рецидивиста на поруки). Король воров на поверку оказался удивительно честным и полезным сотрудником: взяток не брал, не позволял отгружать товар налево. Бумаг Гульфик не признавал – ценил слово. За его колоритно расписанной спиной завистники шептались, мол, начальник неграмотный. Однако очень быстро прикусили языки – самостоятельно или кто им помог, доподлинно неизвестно.
Погружённый в научные изыскания Обабков поддерживал связь с внешним миром через Лягву. Проститутка, одурманенная проповедями Филона, бросила доходное ремесло, и перековалась – опять же, ударницей  – в оператора-закатчика трехлитровых банок. Два раза в неделю, строго по расписанию, девушка посещала затворника и докладывала, чем живет-может окружающий социум:
-   … гребанный сменщик… гребанный покупатель … гребанный СЭС…
Левушка давно научился распознавать за ширмой однообразных прилагательных истинное лицо существительных. Он поОхивал, разводил руками, сопереживая метаморфозам в системе координат горожан, за которыми проглядывались волосатые уши его сбежавшего товарища.
С одной стороны нравоучения монаха шли обществу явно на пользу, с другой …  чего-то не хватало. 
Привыкший к непредсказуемости земного бытия дачник ностальгировал по острым ощущениям и был согласен, даже, на хамство.
-  После твоих, Лягвочка, рассказов, - сокрушался Обабков, - будто в сиропе искупался. А мне сладкого нельзя – доктора не велели.
-  Гребанные доктора… гребанный сироп …, - соглашалась очаровательная доносчица и утешала, как могла.

В один из таких дней расстроенный более привычного Левушка настрочил другу письмо.

-  Дражайший, Филуня! Перестань дуться и воротайся в дом. На горе нынче ветрено, а тебе нельзя простужаться.  Да и ряса твоя, видать, поизносилась – одни прорехи. У нас все слава Богу: огурцы цветут,  покупатели довольны, денег куры не клюют. Непутевая сестра Кляча взялась за ум и успешно защитила дипломную работу на тему «Огурец с человеческим лицом», готовится к кандидатской. Мадам Элеонора (ты должен помнить, - такая эффектная управляющая борделем) ездила в Нью-Йоп и вернулась с MBA.  Девочка-пострел из банды товарища Гульфика  научилась сдавать на кассе сдачу,  хоть и рыдает при том… Колено меня боле не беспокоит, давление выровнялось, прорезался зуб мудрости. Намедни перевидал эротическое сновидение; в клинике объяснили, что подобное случается накануне метеоритного дождя и волноваться не стоит. И все бы ровно да гладко, но тревожат изменения в сознании. Будто я вовсе не я, а добропорядочный буржуа али иной какой капиталист. Не поверишь, бреюсь два раза на дню, скоромного не ем, дантиста посещаю. А что бы зазевавшуюся даму за аппетитное место ущипнуть, и думать не смею.
Со времен твоей последней публичной проповеди здесь многое изменилось. Чинуши мзду не берут, граждане вежливые – всё им здрасьте да пожалуйста, да будьте здоровы - и вперед пропускают. Разбойники перевелись, мошенники в цирке прозябают, вампиры соревнуются за право носить значок Почетный Донор. В морду, пардоне муа, плюнуть некому!
И так мне, Филуня, тошно, что в пору в петлю лезть. Возвращайся, богом молю.

За сим кланяюсь в пояс
Президент торгового дома «Обабков Энтерпрайз»

Глава 20

-  раз, два, три… - беззвучно шептали потрескавшиеся губы, - … тридцать шесть, тридцать восемь…
Парень вновь и вновь пересчитывал колючки на гигантском кактусе.
Нещадно палило солнце
-  …конституция – распутная девка монархизма – извращает самую суть истинной … Ну что ты пишешь?! – обгоревший затылок Учителя покрылся от возмущения багровыми пятнами, - Причем тут «б-л-я-д-ь»?
-  Не поспеваю я, - смутился молодой человек, - Вот и сокращаю.
-  Малограмотность революции не помеха. Оно даже  и лучше. Точку поставь, мурло немытое!  -  наставник продолжил диктовать сезонные тезисы, - Чтение книг запретить, библиотекаря расстрелять. Хотя стоп! - перебор.

К написанному добавилось - 22.
-  Хм, - Наставник прищурился и заразительно хлопнул подтяжками  о могучую грудь, -  может, ты и прав. Да, пожалуй. Наша цель …

Детский почерк старательно пещрил вылинявшую школьную тетрадь. Прочие слушатели (включая невежественного хамелеона) внимали неподвижно.
-  …Ближайшие задачи: а)…  – оратор энергично рубанул знойный воздух.
-  Я ничего не говорил, - ученик стушевался еще больше.
-  Вот и молчи! – пастырь достал большущий клетчатый платок и тщательно протер вспотевшую лысину, - Горе с вами, неучами. Как, бишь, тебя зовут?
Парень привстал, развернулся. На сером от пыли халате показался квадрат с цифрой 6.
-  Шестерка, значит, - ухмыльнулся в бороду мэтр, - символично…
 
А как иначе? Ведь №6,  с тремя классами за плечами, батрачил простым разнорабочим на строительстве очередного космодрома; родители трудились от зари и до зари в шахтах межгалактической концессии, а сестра ублажала киборгов в грязном  борделе при Политехническом колледже. Явление странного проповедника Шестой воспринял как долгожданную возможность свести счеты с начальником смены, мистером Чью. Очень скоро он сагитировал еще пятерых люмпенов, среди которых самым богатым считался №3, - обладатель керосиновой зажигалки Зиппо и поношенной гонореи. Воодушевленные идеями о всеобщей Справедливости туземцы всюду следовали за гуру, почтительно пропуская вперед двугорбого верблюда. В глубине души они были всецело уверены, что корабль пустыни суть выдающийся ученик великого Мыслителя, временно работающий под прикрытием.
-  Меня не проведешь, - ухмылялся №1, - мой двоюродный брат  – киномеханик, рассказывал…
 
-  …девять, десять, одиннадцать, - глухой стук замирал в метре от камня. Парень бил поклоны, словно поломанная кукла, - … двадцать три, двадцать четыре…

     ***
На следующий (а может, в какой другой) день, едва мелодичное урчание в животе переросло в какофонию голодного брюха, Учитель подоткнул рясу повыше и тронулся в путь по одному ему ведомой тропе. Никаких иных вразумительных признаков она не имела, ибо их не существовало вовсе. Филон  вел за собой паству, руководствуясь наитием человека набожного, но с душою, мятущейся в потемках сомнений. Эта противоречивая двойственность его кипучей натуры помешала в юности доучиться в семинарии, а затем и влиться в ряды сознательных граждан, живущих по указке власть предержащих. Убеждение в том, что сомнения есть путь к истине, роднило Филона с немногими другими мыслителями, чудом избежавшими тюрьмы. Могучему монаху было тесно в рамках условностей, мельтешащих у подножия десяти заповедей, - он предпочитал Свободу.
-  … но в разумных пределах. Не путай, Гоша, с анархией, - поучал Филон приблудившегося верблюда.
Пастырь обращался к новообращенному парнокопытному чаще, нежели к другим ученикам. Странная дружба крепла день ото дня.  Скажи им, что они прибыли на Луну одним и тем же рейсом, ни наставник, ни подопечный не придали бы этому факту ровно никакого значения. Ибо курьезную парочку единило нечто другое, более значимое, что Филон определил коротко, и, как всегда, образно: «Мы с тобой одной крови».
Монаший навигатор петлял и делал скидки, словно гонный заяц. О еде не помышляли только предводитель и корабль пустыни. Остальные адепты Великого учения брели, ежеминутно утыкаясь в спину впереди идущего в ожидании перерыва на обед (завтрак они уже пропустили).
Филон, казалось, не замечал растущего нетерпения и, заложив руки за спину, равномерно вздымал галактическую пыль сандалиями сорок шестого размера.   
Наконец прозвучало долгожданное: «Перекур». Изрядно взмокший  пастырь разоблачился и повесил рясу на торчащий из грунта металлический ус. Пока ученики уплетали припасенную снедь, верблюд с подозрением обнюхивал импровизированную вешалку. Заинтересовался ею и Филон.
-  Странная штуковина. Ну-ка, Гоша, подмогни.
Монах руками, Гоша мозолями мигом разрыли слежавшуюся породу и увидели  сферическую часть непонятного объекта.
-  Кончай обед, отроки! Навались! – команда спугнула лунян, словно голубей с крыши.
Поднатужившись, они извлекли космический аппарат. Нацарапанное на борту бранное слово выдавала вполне себе земное происхождение, а сохранившиеся цифры намекали на количество неудачных запусков.
-  Еж твою двадцать! – Филон, аж, присел, - Не иначе это и есть секретный спутник, о котором пекся майор!
-  Тут написано семнадцать, пан Учитель, - поправил №6.
-  Грамотный больно. В рыло хошь?
-  Не очень, - сознался №6.
-  То-то же. Не то Гоша враз оформит. Правда, Гоша?
Верблюд обнажил остатки передних зубов, изображая подобие улыбки.
Последний раз луняне зрели похожее выражение на пачке из-под сигарет, найденной в куче мусора во время очередного субботника. Картинка сопровождалась пояснением «убьет».
У Филона защеми внутри. Тоска по родине накатила внезапно и бесповоротно: «К черту огурцы! К черту революцию! Нехай живут, как хотят, а я – домой!»
План созрел молниеносно.

Глава 21

Уже к вечеру монах пристроил учеников на ферму по выращиванию грибов, Туда же определил и Гошу: «Прости, брат, но в жилой отсек ты не поместишься. Не горбись! Найду варианты прислать за тобой команду спасателей. Майор, хоть и порядочная свинья, не откажет».
Выменяв у хозяина за пионерский значок быка, Филон поспешил к спутнику.

Скотина на поверку оказалась обладателем выдающегося мужского достоинства усугубленного неприязнью к любым видам деятельности, кроме развлечений. Едва ознакомившись с поставленной задачей, Борька (так окрестил бычка Филон) начал громко возмущаться: фырчал и угрожающе мотал лобастой головой. Перспектива катить за тридевять земель какой-то ржавый спутник ему не улыбалась. «Мммыссия невыполнима», - сумел разобрать ковбой в рясе и одарил упрямца затрещиной промеж рогов. Борька пал на колени, но обиду затаил.
В этот момент совсем рядом под звуки Go Down Moses* прилунился космический аппарат с характерным для определенных широт символом успеха  – оттопыренный средний палец.
-  Раскольники, - определил Филон, - И сюда добрались.
Монах решительно подошел, постучал в кабинку пилота. Фонарь откинулся и наружу, первым делом, вывалился чуб, а затем и остальная физиономия.
-  Хай! Май нейм из Грегори. Иде тут руссиш спутник?
Нечто до боли знакомое почудилось Филону в нахрапистом обращении астронавта:
-  Грицко? Ты ли, бисов сын?!
-  А як же. Филя, ты?!
-  А то кто ж? – монах широко распахнул объятия, - Вылезай, обниму засранца.
-  Не могу, - ответила голова, - Прикован.
И действительно, короткая цепь надежно крепила пилота к креслу.
-  Не беда, мой подручный мигом решит вопрос. Боренька, как тебе такое безобразие?
Бычара сызмальства ненавидел путы – ни подраться, ни телку завалить. Одним движением он с мясом вырвал цепь из сиденья водителя. Друзья детства поспешно воссоединились.
Грицко (он же – Гриня) коротенько поведал историю своих мытарств. Рассказал, как подался на чужбину, как после унизительных работ в сфере обслуживания пристроился в национальное управление по астронавтике (заправщиком) и был уличен в разбавлении ценного ракетного топлива паленым виски.  Срок получил небольшой – зачли годы, проведенные в стране исхода. Теперь отрабатывает нанесенный корпорации ущерб.
-  Таксую, то бишь. А ты все Истину ищешь? – подытожил незадачливый предприниматель.
-  Да, уж, - тяжело вздохнул монах.
И в свою очередь описал злоключения на тернистом пути познания. Чего только не прозвучало: и скрип весел легендарного Арго, и вопли туземцев каннибалов, и шуточки гарнизонного разлива. Борьке заметно полегчало. Племенной производитель тушенки и кровяных стейков догадался, что новый хозяин натура творческая, банальной кулинарией не приплюснутая: «Такой сразу под нож не пустит».
Повисла пауза, какая случается промеж двух гладиаторов, когда перед смертельным поединком, они узнают в себе братьев по маме.
-  Эээ… хм-м, - Филон настороженно огляделся, будто примериваясь, - спутник, стало быть, искать подрядился?
-  Не совсем, - Гришаня обмотал вокруг запястья обрывок цепи, - мое дело Шаттлом управлять, а за вашей железякой два гуманоида отряжены, – сидят в грузовом отсеке.
-  И как они?
-  Ничего, мужики исполнительные.
Монах бросил обломок породы в сторону космического багажника. Попал.  Реакции не последовало.
-  Спокойные хлопцы, - в Гарлеме стажировались, - прокомментировал Гриня, - их в секу** дурить одно удовольствие. 
И тут Филона осенило: «Вот за эту ниточку…»
-  Гришка, даю акции успешного стартапа взамен твоей бэушной колымаги. Идет?
Последующие, волнительные полчаса хитрющий хохол выпытывал подробности хозяйственной деятельности «Обабков Энтерпрайз». Его чуб то вздымался при виде диаграмм роста доходов, то опадал, заглядывая в графу «налоги» в квартальных отчетах. Монах чертил графики и таблицы на глазок, явно завышая прибыль. Тем паче, точной информацией не располагал, да и никогда не интересовался. 
-  Жить станешь, как у Христа за пазухой, - на завтрак жульены из грибов, вечером заливное из слизняков и молодые закатчицы. Кордебалет, иным словом!
Гриня повелся, словно карась на манку:
-  У вас с друганом 49% акций. Остальные у кого?
-  У мэрии. Государственно-частное партнерство. Но ты не дрейф. Схема проверенная: убытки государству, прибыль – нам.
-  Живут же люди… - Гришаня впервые пожалел, что имел глупость эмигрировать. Даже сидя в тюрьме, он не испытывал приступы ностальгии. О существовании подобных социально-ориентированных стран ведал понаслышке – от выходцев с Африканского континента, кои все положенное в пенитенциарном учреждении время проводили в качалке, - А хлопцев моих куда?
-  Простыми рабочими на грядки пойдут. Сам говорил, - исполнительные.
Родись монах лет на тридцать позднее, непременно бы заметил, что друг детства ЕГЭ в рай не сдаст.
Ударили по рукам.
Филон забрал ключи от зажигания, сочинил договор купли-продажи и, отдельно, написал Обабкову сопроводительную записку крупными буквами:
ОТБЫВАЮ НА РОДИНУ

     ***
Когда троица новоиспеченных кооператоров скрылась за дальними холмами, Филон затолкал в шаттл быка, с привязанных к хвосту секретным спутником.
Иностранный звездолет поразил отсутствием множества кнопочек, что подростковыми прыщами украшали панель управления изделия №2М. Монаху приглянулась красная. Экран ожил. Бортовой компьютер предложил выбрать язык общения. «Русский» нажал Филон и, хмыкнув, щелкнул по виртуальной клавиатуре, - «матерный».
-  А хо-хо не хо-хо? – отозвался динамик.
-  Шучу, - заерзал в нетерпении клирик, - Нно, милая, пошла!
-  А ты, гнида, не понукай, - не запрягал, - ровным голосом ответил искусственный интеллект, - сам пошел… на хер.
Обмен любезностями привел Филона в ярость, и он долбанул кулачищем по дисплею: «Заткнись, сука продажная!»

Экран на мгновение погас и засветился вновь надписью «перезагрузка». На этот раз монах предусмотрительно остановился на классическом - «русский».
-  Добро пожаловать на борт космического такси! Куда прикажите? – приятный женский голос действовал успокаивающе.
-  Домой хочу. Но сначала - в деревню Чукаево. Огурцы Петровичу полить.
-  Принято. Наш полет будет проходить на высоте … - здесь Филон на время отключил внимание, ибо душа его заворочалась, будто просыпающееся дитё, и оно – дитё -  толкалось розывыми пяточками в закоулках монашей совести, а ручонками хваталось за обломки добродетели, - … в полете вам будут предложены напитки и онлайн секс обслуживание.
На последней фразе Филон встрепенулся:
-  Не видишь, - при сане я. Передумал. Давай к Петровичу дуй, на этот, как его, - Энтерпрайз.
-  Принято. Пристегните ремни. Время в полете – семь минут.

*Go Down Moses — американский спиричуэлс, в котором описываются события из ветхозаветной книги Исход 8:1: «И сказал Господь Моисею: пойди к фараону и скажи ему: так
**азартная карточная игра

Глава 22

Письмо Обабкова к другу вернулось с пометкой «адресат выбыл». Левушка затосковал пуще прежнего. Научная работа, буквально, валилась из рук. Гибриды вырастали кривыми, к упаковке непригодными. А, уж, закатанные в банки, и вовсе отпугивали покупателей – в народе их прозвали «перегибами». Провластные структуры напряглись, усмотрев в том идеологическую диверсию. За немногими смельчаками, кто не убоялся приобретать «перерожденцев», установили слежку и взяли карбонариев  на карандаш. Стартовали выборочные аресты.

Бадма Сергеевич затребовал Петровича в кабинет.
-  Вызывали?
-  Ну что вы, Лев Петрович? Просто,  – пригласил, - мэр достал из сейфа графин с наливкой.
-  Благодарствуйте, но у меня от сладкого зубы ломит.
-  Могу порекомендовать хорошего дантиста, - Сергеевич засуетился, выудил из недр подоконника бутылку покрепче и скомандовал в интерком, -  Маша! Сооруди закусочку.
Длинноногая секретарша, раскачивая бедрами, внесла поднос с початой трехлитровой банкой огурцов.  Развинченная геометрия плодов не оставляла сомнений в фирме-производителе.
-  Со склада вещдоков, - криво ухмыльнулся гостеприимный хозяин, - Начальник тайной полиции удружил.
-  Вы по-прежнему считаете, что я нуждаюсь в услугах дантиста? – Обабков характерным движением провел рукой поперек горла.
-  Ха-ха-ха! Да вы шутник. Полноте, не стоит драматизировать. Если подергать за нужные ниточки, всегда можно скосить на временное умопомрачение. И тогда максимум, что вам грозит, это психушка. На полном,  ха-ха, гособеспечении.
Представление о «гособеспечении» пенсионер имел.
-  И на том, спасибо, дорогой Бадма Сергеевич!
-  Не надо, не надо столь официально. Как девица? Впечатляет? – мэр кивнул в сторону приемной.
Новая тема, подогретая контрабандным вискарем, располагала к мужским откровениям. Левушка, не скупясь, делился мельчайшими подробностями интимной жизни, как и подобает выпускнику престижного технического вуза. Мэр, с не очень твердой тройкой по арифметике, вскоре сбился со счета и перешел от деланного уважения к немому обожанию. Земные красотки представлялись его инфантильному воображению эдакими баловницами, сбежавшими с партсобрания.
-  Любого на ноги поставят, - рассказчик для наглядности вытащил из банки сморщенный корнишон.
 -  Мммаша! – прохрипел в микрофон налившийся краской Сергеевич.
-  Чего изволите, товарищ мэр? – завихлял игривыми нотками динамик.
-  Когда ближайший рейс на планету Земля?
-  В две тысячи двадцать пятом году, в шестнадцать тридцать. Вам в бизнес-классе, конечно?
-  В гробу, дура! Посмотри на календарь!!
До второго миллениума оставалась добрая дюжина лет.

Глава 23

Обабков возвращался хорошо на бровях. В затуманенном алкоголем мозгу еще бродили донжуанские похождения, почерпнутые из бульварных изданий, кои отыскали лазейки в железном занавесе, опустившемся на его далекую родину задолго до окончания спектакля. Хотелось женщину и по-маленькому. Чего сильнее, Левушка не знал. Но одно виделось очевидным – не сегодня-завтра за ним придут, и тогда … И тогда на роль женщины и писсуара определят его самого – пенсионера дачника из ближнего Подмосковья.
«Вот такой абриколь, как выразился бы мой верный товарищ, - Обабков смахнул непрошеную слезу, - Где ты, Филуня, где?»

За притворенной дверью Петрович расслышал знакомый бас:
-  Да не реви, ты! Говорю же, не имеем право брать на борт гражданских. На задании мы, на сверхсекретном. У тебя, поди, и загранпаспорта нету?
-  Справка у меня, медицинская. Уууу, - Лягвочка рыдала в голос, - Ууу
-  Погранцам на твою бумаженцию начхать, ей богу. Петрович вернется, подтвердит. Куда этот мичурин провалился?!
-  Здесь я, Филя, здесь! – пропажа мешком ввалилась в переднюю.
 
На вопрос «где угораздило надраться» бедолага начал отвечать из туалетной комнаты. Перебравшись в гостиную, продолжил, крепко сжимая острую девичью коленку. Лягвочка перестала плакать и внутренне подобралась. Ближе к концу доклада Петрович обмяк и потерял всяческую способность излагать внятно. Он беззастенчиво перескакивал с одной мысли на другую, чем окончательно запутал боевую подругу в именах и явках реальных и мнимых соперниц наравне с географическими названиями, датами и прочей «милой чепухой».
-  На алименты наговорил, пора сматывать удочки, - монах подхватил товарища подмышки, - Сестра, собери в дорогу… что-нибудь и запить.
Лягвочка, всхлипывая, сообразила провиант и чмокнула ухажера в прохладный лоб.
-  Я вернусь за тобой, - промямлил Петрович, - айл би бэк.
-  Блюди и воздастся, - монах осенил девушку крестным знамением, - Спасибо за все!
Друзья поспешили к ожидавшему невдалеке городскому такси.
-  На космодром! – скомандовал Филон, - Гони!
-  Блевать в окно, - предупредил водитель, которому частенько доводилось развозить делегатов и прочих ответственных работников. 

Шаттл на стоянке охранял заскучавший Борька. Бык лениво орошал территорию на длину бечевки одним концом привязанной к спутниковой антенне. Желающих пересечь границу дозволенного не находилось. Лишь ватага озорных мальчишек изредка швырялась в гарда обломками метеоритов и тут же с восторгом улепетывала. Детские шалости Борку ничуть не тревожили – он целиком погрузился в ожидание грядущих приключений. Практически все, что можно было покрыть на Луне, оставалось позади. Прошлое любовно мычало вслед и курилось дымкой сентиментальности.
Новый хозяин, странным – полуторным силуэтом, приближался в свете одинокого прожектора. Казалось, необычный землянин оброс лишней парой ног и основательно погрузнел. Новые конечности волочились за прежними, царапая взлетно-посадочную полосу носками, отчего у Борьки зачесалась спина, и он потерся о заклепки звездолета.
-  Знакомься, - Филон выровнял поклажу, - Лев Петрович Обабков. Прошу любить и жаловать. 
Бычара презрительно фыркнул, развернулся и нарочито медленно прошествовал в грузовой отсек. 
-  Хам! – проснулся Обабков, - А нас не догонят? Филя, ведь наш драндулет у врагов остался.
-  Не дрейф, юнга, - как всегда перед очередным путешествием монах пребывал в приподнятом настроении. – Это исключено! Во-первых, гарнизонный прапорщик, наверняка, слил добрую половину топлива задолго перед нашей отправкой. Во-вторых, каждый раз, когда чудо отечественной техники заводилось, конструктора представляли к высокой награде. Я видел на его портрете только один орден. И, в-третьих, тебе сейчас нельзя волноваться – лететь нам долго, а где в иностранном корабле  гальюн, мне неведомо.
Супротив таких аргументов Обабкову возразить было нечего, и он доверчиво пал в объятия компаньона.
   
З.Ы. справедливости ради стоит отметить, что предсказания монаха сбылись  лишь отчасти: отечественная ракета завелась, но вскоре заглохла. К счастью, обошлось без жертв, ибо экипаж преследователей не успел выполнить команду «ключ на старт».

Глава 24

Кому довелось пересесть из Запорожца в Мерседес, поймет ощущения пенсионеров в кабине идеологически чуждого звездолета. Да, в условиях межгалактического бездорожья машина сия не продержалась бы и часу, но обратный путь пролегал, минуя зоны турбулентности. Старики - дальше плацкарта нос не совавшие - вовсю наслаждались результатами относительного честного обмена. Виртуальная стюардесса сбилась с ног, выполняя желания чудаковатых пассажиров.
-  Стелла*! – капризничал похмельный Петрович, - хочу соленых опят, - маринованные надоели. И графинчик я просил запотевший, а ты, звезда, принесла теплый.
-  Так не успевает охлаждаться, - оправдывалась бортпроводница, поправляя сбившуюся прическу.
-  А ты, милая, в иллюминатор его сунь, скорость, чай, не маленькая, - остынет, - премудрый монах демонстрировал чудеса образованности.

     ***
-  И вот о чем я подумал… - рассуждал умиротворенный священнослужитель, опустив до предела спинку кресла,  -  жизнь в Нью-Йопе, по слухам, далеко не сахар; в Йопинске 21, как мы сумели убедиться, повидло то еще; а дома,  не при даме будет сказано, - полный пердюмонокль, правда, с вариантами.
-  Евреи говорят, в дороге хорошо, - Левушка гонял по невесомости шляпку масленка. Руины прочих закусок благополучно зашхерились по углам, создав тем самым привычную обстановку холостяцкого уюта.
-  То ж евреи. Кочевники. Мы-то с тобою… Стоп! – Филон подался тушей вперед, - А ты, часом, не от их корней? Имя у тебя сомнительное…
Стелла вздохнула с облегчением, - долгожданная передышка.  В ее компьютерной памяти  хранилась ценная запись: «русские после третьей рюмки переходят к гендерному вопросу, после седьмой – к национальному». 
Обсудив происхождение видов, друзья пришли к выводу, что торопиться им некуда.
-  Стеллочка,  - Обабков фамильярно погладил экран, - Скажи автопилоту, чтобы сбросил газ. Курс – на космодром.
-  И форточку, сестра, приоткрой, - накурено, - Филон опорожнил импровизированную пепельницу в запасной шлемофон.

Другая бы не выдержала и ответила подгулявшим старичкам в духе «Вас много, а я одна». Но Стелла, хоть и была виртуальной, отнеслась к россиянам с пониманием и сочувствием. Дело в том, что алгоритм ее поведения разработал уроженец рабочего поселка Усть-Илимск Миша Ш (полное имя засекречено). Подающий надежды программист чудом не затерялся на просторах Иркутской области, выбился в люди и одарил человечество универсальной бортпроводницей с креном в толстовщину. С самого начала  Стелла плохо уживалась  с порядками на внутренних авиалиниях, не прошла очередную аттестацию и ее обменяли на Пепси-Колу для пассажиров первого класса. 
Девушка улыбнулась и сделала вид, что ушла исполнять просьбу, однако быстро вернулась с миной выпускника столичного вуза, получившего распределение на работу в отстающем колхозе.
-  У меня две новости,- Стелла тщилась обуздать эмоции, - и обе дурные. С какой начать?
-  С первой.
-  Взлетно-посадочная полоса указанного вами пункта назначения не приспособлена для приема летательных аппаратов класса Шаттл.
-  А вторая? -  Филон перестал теребить рясу и напрягся.
-  В аварийном отсеке нет места для быка.
-  Хм, - монах на время задумался, - Ну а бечевка-то у вас есть?
-  Найду, - замялась Стелла, - А на кой?
-  Делаем так: мы с Петровичем переходим в посадочный модуль – отсек, по-вашему -  на Борьку надеваем скафандр для выхода в открытый космос и тянем животину на поводке за собой. Ферштейн?
-  Гениально! – Стелла в пояс поклонилась, - Мне будет приятно сгореть в плотных слоях атмосферы с мыслью о том, что судьба свела со столь выдающимися соотечественниками, - На посошок?

*звезда (латынь)

Глава 25

-  В гробу я видел такое приземление, - Филон ткнул перстом в иллюминатор.
Доселе  необитаемая казахстанская степь напоминала игру Зарница. Повсюду маячили опознавательные знаки противоборствующих сторон. Причем «зеленые» умудрились вкопать танк аккурат в месте посадки орбитального отсека  (из люка торчала репа командира экипажа).
-  Чувак, наверное, удивится…, - глубокомысленно согласился Петрович, - А все-таки жаль, что не успел в дорогу огурчиков собрать. Хотя бы семенных…
-  Ты, колхозник, легенду повторяй! Не то, как щас свиздонемся о «мирный трактор», так вся правда из тебя и посыплется. В Сибирь хочешь?
В Сибирь г-н Обабков не хотел. С детства мерзлявый, Лев Петрович страдал хроническим насморком от любого упоминания о низких температурах. К тому же сибирячки представлялись ему дамами чрезмерно крепкими и на расправу скорыми. 
-  Да помню я все, - не кипишись.
«И откуда он только блатной классики набрался? - озадачился Филон, - Не иначе в кооперативе…»

Бык Борька с любопытством разглядывал неуклонно приближающуюся планету. От лунного пейзаж отличался немногим: та же пустошь, те же зеленые фигурки. Хотелось поскорее скинуть тесный скафандр и избавиться от привязанного к хвосту металлического шара с рожками  – гигантский репей грозил растяжением, а то и чем похлещи.

Товарищ майор нервно курил одну за другой. Шутка ли, -  встреча неопознанного летающего объекта в зоне расположения секретной части. Засечь «объект» засекли  (пастух подсказал), а вот определить его видовую и классовую принадлежность не удавалось. На многочисленные запросы «свой/чужой» НЛО отвечало туманно-нецензурно. «Сука!» – определил майор, и ему  полегчало.
Вернув командира танка в объятия экипажа, капсула с астронавтами благополучно – как позднее доложил в рапорте т. майор -  прибашнилась. Неуверенно ступая на земную твердь, держась за руки, космические путешественники направились в сторону ближайшей служебной  овчарки по имени Верный.
Петрович встал перед кобелем на колени, облобызал и пафосно произнес:
-  Уй!
И столько души он вложил в это «уй», что Верный не сдержался, запрокинул морду… и завыл на Луну, будто она и впрямь того стоила.
-  Ну будя, будя, - прослезился майор, - Отставить. С приездом, товарищи старперы! Уж, и не чаял…
Пенсионеров одновременно посетила мысль, что на сей раз они даже рады свиданию с представителем силового ведомства и что, очень может быть, гражданин начальник не лишен сентиментальности и …
-  и предложит отметить, - продолжил за них майор, - Но! пока  только «на ногах», ибо главное в армии что?
-  Дисциплина?
-  Ружье?
-  Гав? – присоседился Верный.
-  Вот именно, - ощерился металлическими зубами офицер, - Приказ! Так что по чуть-чуть и за работу.

Фляга со спиртом опустела, не успев толком и булькнуть.
-  Ну, и где наш секретный спутник?
-  У Борьки. То есть, у бычары. За хвостом.
Вояки бросились к курьеру. Животное со страху присело.
Майор решительно подошел вплотную и постучал рукояткой пистолета по шлему:
-  Отдай, скотина!
Борька сделал глупые глаза.
-  Он его в землю вогнал, - высказал предположение сержант Бахыт, - с разгону.
-  Так, - майор не подал виду, что расстроился из-за того что сам не догадался, - Вытряхнуть диверсанта из скафандра! И копать!

Разоблаченный во всех смыслах Борька понуро стоял, пока взвод пыхтел лопатами. Вскоре яма напоминала воронку от средней величины метеорита. На дне матерился на родном языке Бахыт.  Сержант давно смекнул, что опростоволосился, но признаться боялся.
-  Может, он того? Под хвост упрятал? – хитрый сын степей явно тянул резину, отдаляя час расплаты.
-  Вот ты, умник, и поищи! – нахмурился т. майор, оценивая бычью фигуру:  «Чем черт не шутит, металл от холода ведь ужимается…»
 
Бахыт выбрался на поверхность и с растопыренной пятерней наперевес двинулся к Борьке. Почуяв неладное, бык рванул с места в карьер. За кисточкой хвоста развивался оплавленный кусок цепи с подобием лопнувшего воздушного шарика на конце. Сержант заарканил обезумевшее животное и привел «до командира».
-  Что ж я в Центр докладывать буду? – майор носком сапога ворочал обугленную лепешку, - Надо было скафандр на спутник надевать, а не на скотину. Расстрелять!
Старики испуганно переглянулись.
-  Кого? – с готовностью передернул затвор сержант.
-  Для начала быка. Не уберег, сучий потрох, вверенное имущество!
-  Погоди, сын мой, - вступился за Борьку Филон, - А вдруг он чего знает? А вдруг во время полета капсулу изучил? Там у них на Луне - мы-то в курсе - всяка тварь по-человечьи разумеет.

Идея показалась разумной. В Москву ушла депеша следующего содержания:
Большой медведице от козерога
Задание выполнено частично тчк. Взяли языка тчк Капсула врагам не досталась тчк Жду указаний тчк

Глава 26
 
Центр назначил экстренное совещание.
Председательствующий задумчиво поднимался по лестнице. Лифтам он не доверял: «Буржуазия придумала. Чтобы с людей деньги брать. Западня, опять же». Начищенные до блеска ботинки бесшумно ступали по красному ковровому покрытию. Свита на почтительном расстоянии прикрывала начальственный тыл. Вот и коридор. Вдоль стен истуканами гвардейцы. Ликом и статью, словно семеро из ларца – не различишь. «Таким хорошо по девкам бегать  – сплошная экономия» - ухмыльнулся Председатель, подойдя к нужному кабинету. Из-за двери послышался обрывок фразы: «…если хозяин три дня женщин не имел, лучше на глаза ему не попадаться».
«Это кто ж такой наблюдательный? – Председатель замялся, пытаясь идентифицировать голос, - Ладно, потом…»
-  Ну, здрасьте
Присутствующие наперегонки вскочили.
Хозяин медленно прошелся по лицам и уселся во главе стола:
-  Вольно.
Втянув головы в плечи, участники совещания примостились на краешки стульев. Двенадцать пар настороженных глаз, дюжина мелким бесом подрагивающих пульсов. Так кто ж такой наблюдательный?
-  Баб моих считать не будем, -  есть дела поважнее.

Выдержка из стенограммы секретного совещания
№2: бисов ученый… заладил «бюст, бюст» …
№6: трех главврачей поменяли…
№8: а я …
№1:  а мы…
№9: пенсионеров этих …
№1: и быка…
№12: навыдумывают кой-чего, а нам расхлебывать…
Председатель: а это уже интереснее

Участник №12, сам того не ведая, подсказал блестящее решение.
 
В провинциальную малолитражку намеренно «просочилось» сообщение:
Усилиями наших ученых разгадана формула «кое-чего», способного излечить человечество от кое-чего.
 
Реакция мирового сообщества не заставила долго ждать. Фьючерсы, кредиты МВФ и прочая капиталистическая истерия сотрясала фондовые рынки, в то время как простые обыватели жгли избирательные бюллетени и громили витрины. Голливуд запустил в прокат блокбастер «Из России с кое-чем». Успех феноменальный! Потоки состоятельных интуристов наводнили города и веси Среднерусской возвышенности с расчетом приобрести чудо препарат по дешёвке. Возбужденные покупатели сметали с прилавком аптек и торговых рядов все мало-мальски подходившее под определение «кое-что». И что самое примечательное - в накладе не оставался никто.
Вскоре прохожие перестали удивляться, повстречав на улицах Далласа довольного престарелого техасского магната в сбившейся набок «кое-какой» буденовке и с молодицей под ручку. Магазины секонд-хенд были завалены костылями и зубными протезами. Полиция отлавливала одичавшие группки пессимистов и направляла на принудительное лечением «кое-чем».

Центр вновь собрал экстренное совещание
Выдержка из стенограммы секретного совещания
Председатель: Какого….?!

В итоге в палату к зловредному ученому подселили двух кукушек. Одна под легендой Бонапарт, вторая - Дубровский
В адрес в/ч №хххх ушла телеграмма:
Козерогу от Большой медведицы
Языку развязать язык и тчк

Глава 27

Пока руководство совещалось, пенсионеры каждый день прогуливались в пределах части, гадая, что с ними будет.
-  Посадят? -  волновался Обабков, - А на сколько? А по какой статье? С правом на апелляцию или без? А если наградят, то чем? А льготы к награде полагаются?
Филон относился к создавшейся ситуации значительно спокойнее:
-  Неисповедимы пути Господни.
Его больше занимало поведение быка. Едва оправившись от потрясения, пришелец  щипал скудную растительность то здесь, то там клоками разбросанную за пределами гарнизонного плаца.
-  Ишь, распробовал, - одобрительно кивал монах, - Как думаешь, Петрович, приживется?
В отличие от стариков Борька был сравнительно молод и дальше родной фермы его копыта не ступали. В перерывах между кормежками он с плохо скрываемым любопытством изучал физиономии солдат срочников и однажды осмелился проводить взглядом фигуру т. майора. Перед сном Борька попеременно  смотрел на Луну и на крышу штабного модуля, словно прикидывал расстояние между двумя центрами Вселенной. Такое поведение не осталось незамеченным – особист укрепился в подозрении, что бык очутился в расположении неспроста, Филон -  в мысли о том, что Истина может равным образом укрываться и на просторах Млечного пути и недалеко от солдатского нужника.

Возобновились допросы.
Пенсионеры в сотый раз отвечали, мол, спутник не открывали, капсулу не видали, ни от кого из посторонних посылки не брали, животину прихватили исключительно в качестве гужевого транспорта, ибо из-за дефицита времени отцепить Борьку от секретной поклажи  возможности не представилось. Бычара и вовсе мычал нечленораздельную ахинею.
Учитывая преклонный возраст горе астронавтов, пытать их с пристрастием не имело смысла, а быка, майору, было откровенно жаль, - пепел раскулаченных предков набатом стучал в его сморщенное сердце. Ведь именно им – деду Коле и бабке Матрене – Толик Барсюк и был обязан приглашением служить в органах. «У нас любят кандидатов с подмоченной репутацией, - просвещали молодого офицера старшие товарищи, - или, на худой конец, с чуждым происхождением, - так проще держать на крючке». К слову сказать, за долгие годы ему доводилось встречать среди сослуживцев вполне приличных, образованных людей, кто согласился выполнять не самую благодарную работу из идейных соображений, живота не жалеючи. 

Неизвестно, сколь долго тянулось бы следствие (изрядно надоевшее всем вовлеченным), кабы защитники животных не прознали о мытарствах лунного быка. Запад только этого и ждал! Всемирный фонд дикой природы поместил фотографию Бореньки на обложке экстренного издания. Видные политики наперебой давали интервью на фоне утренней дойки. Простые граждане тоже не оставались в стороне - главные улицы европейских столиц оккупировали толпы демонстрантов с транспарантами МЫ ВСЕ БОРЬКИ. Горели скотобойни и полицейские участки. Активнее прочих в погромах усердствовали байкеры с татуировками в виде Тельца на детском самокате. Вездесущий Голливуд пыхтел над триллером «Раскаяние мясника».

И Центр принял мудрое решение
Быка оставляют под надзором завербованных стариков, обещав пенсионерам персональную прибавку. Местным буренкам поручено втереться в доверие к быку и выведать тайну. Майор под прикрытием селится поблизости и пасет поляну (его легенда – досрочным выход в отставку)

ЭПИЛОГ
Догорал  закат. Такой земной, что дальше некуда. Умаявшиеся за день комары подсчитывали убытки. Спеленатый шелковистой  паутиной ромашковый луг мирно отходил ко сну. Босоногий Петрович с хворостиной в руке гнал Борьку домой. Длинная рубаха-вышиванка намокла росой и льнула к разогретому ходьбой телу. Левушка, словно рыбацкая лодка форштевнем, раздвигал артрозными коленями тугое разнотравье и беззвучно вновь и вновь напевал лунную сонату, раскачивая головою в такт волшебным нотам: па-ба-бам … па бабам…  бамбамбам… 
 Бык угрюмо жевал на ходу пучок осоки. Ему до смерти надоели старики-соглядатаи. Новоявленные Сафаты и Гадиилы* ни на секунду не оставляли пленника вне поля зрения. Борька с тоской вспоминал суровые просторы лунной пустыни, где семь верст окрест ни души и, положительно, никто не смеет указывать, куда брести и кого любить. Уязвленное бычье самолюбие непрестанно саднило кольцом от чеки противопехотной гранаты Ф1, что торчало из его левого уха и смешило местных буренок. «Чертов майор! Уж, лучше бы в задницу засунул – все не на виду».
Вот и знакомая калитка. Над дачным участком плывет приторный аромат ориентальных лилий. Под резным наличником летней кухни приколота записка:
Ушел проверять верши. Ужин на веранде. Филон

*библейские персонажи

Мун крекерс – лунные старцы (moon creakers)

05.02.19