4
Сложные и неспецифические вопросы
После инцидентов, связанных с автомобилем, ограбление и кража – наиболее распространённые преступления, при этом раскрываемость ограблений крайне низка.
– Не знаю, зачем вы это записываете, – говорят потерпевшие, завышая стоимость украденного ради страховки. – Вы же не собираетесь их ловить, правда? – На что у нас нет ответа, потому что они правы. Мы не собираемся ловить преступников за каждое конкретное ограбление, но мы часто ловим их позже, а затем возвращаем часть украденного – вещи, которые уже успели заменить лучшими за счёт страховки. Большая часть найденных товаров – хлам, но некоторые из них привлекают орлиный взор Отдела искусства и антиквариата, который оприходует их, фотографирует и помещает в базу данных LSAD – Лондонский Каталог украденного искусства.
Они говорят, что сделают поиск доступным для общественности, но я бы не развешивал уши. Возможно, полицейский будет искать, если сможет убедить своего линейного менеджера втолкнуть информацию в OCU и потом получить доступ через их терминалы. Что нелегко, когда линейный менеджер туманно относится к понятиям баз данных, поисков в интернете и даже к самому понятию "линейного менеджера".
Я получил доступ сразу после Нового года и теперь проверял вновь прибывшую почту и информацию. “Всё, что угодно, лишь бы избежать настоящей работы”, – таков был вердикт Лесли. Найтингейл же бросил на меня такой страдальческий взгляд, словно я случайно взорвал огнетушители, заснул во время его речи, или не спрягаю свои латинские глаголы.
Так что можете себе представить, как я обрадовался, когда однажды холодным тёмным утром, через две недели после моего визита в Суиндон, обнаружил свою первую находку. Я всегда начинаю с редких книг, и я почти пропустил её, потому что она была на немецком языке: “Uber Die Grundlagen Dass Die Praxis Der Magie Zugrunde Leigen”, но к счастью, была переведена Гуглом как “Об основах практической магии”. На фронтисписе красовалась фотография автора, названного Рейнхардом Маллером, опубликовано в 1799 году в Веймаре. Я поискал Маллера в картотеке общей библиотеки, но ничего не нашел.
Я записал номер кейса, распечатал описание и показал его Найтингейлу позже тем же утром во время тренировки. Он перевёл название как "Принципы, лежащие в основе практической магии".
– Выпендрёж, – сказал я.
– Лучше позаботься об этом. И попробуй выяснить, откуда это взялось.
– Это как-то связано с Эттерсбергом? – спросил я.
– Господи, нет. Не всё немецкое имеет отношение к нацистам.
– Перевод Ньютоновских Начал? – допытывался я.
– Не могу сказать, не посмотрев.
– Займусь искусством и антиквариатом.
– Позже, – сказал Найтингейл. – После тренировки.
Мало кому известная часть Лондонской полиции – Отдел искусств и ремёсел – иногда выставляет предмет настолько ценный, что даже шкаф для хранения доказательств в центре нового Скотленд-Ярда недостаточно безопасен. Для них арендуется помещение в аукционном доме Кристис, потешаясь над домушниками, и щекоча самолюбие международных воров искусства, обеспечивая самые серьёзные и, по слухам, незаконные, меры безопасности в мире. Вот почему на следующее утро я оказался на Кинг-Стрит в Сент-Джеймсе, где даже жалкий ледяной дождик не мог смыть запаха денег.
Зажигательная бомба в апреле 1941 года разрушила всё, кроме фасада дома номер восемь по Кинг-Стрит, лондонского дома "Кристис". После перестройки в 1950-х годах фойе было разочаровывающе бесформенным и с низким потолком, хотя с дорогим кондиционером и мраморным полом.
“Безумие” не генерирует гигабайты документов, как остальная часть Лондонской полиции, но производимое нами слишком эзотерично, чтобы быть переданным на аутсорсинг ИТ-компании в Инвернессе. Вместо этого у нас есть один старик в Оксфордском подвале, с маленькой оговоркой – подвал находится под Бодлианской библиотекой, и этот старик – доктор философии и член Королевского общества.
Я нашёл профессора Гарольда Постмартина склонившимся над книгой в смотровой комнате наверху. Комната была специально спроектирована нейтральной, чтобы не отвлекать от просматриваемого. Потому – бежевый ковёр, белые стены, алюминиевые стулья Bauhaus с чёрным полотном. Постмартин рассматривал свой приз на ничем не примечательном аналое. Он был в белых перчатках и переворачивал страницы пластиковой лопаточкой.
– Питер, – торжественно сказал он, когда я вошёл. – На этот раз ты превзошёл самого себя. Воистину превзошёл самого себя.
– Это кошерно?
– Я бы так и сказал. Настоящий немецкий гримуар. Я не видел ни одного из них с 1991 года, – Постмартин взглянул на меня поверх очков для чтения и ухмыльнулся. – Он, конечно, основан на ньютоновских "Принципах", но думаю, что это больше, чем копия. Мой немецкий немного поржавел, но скажу, что выглядит это, будто вышло из Белой библиотеки в Кёльне.
Мой немецкий хуже, чем латынь, но даже я думал, что смогу перевести это. “Белая Библиотека?” – спросил я.
– Также известная как Библиотека Альба и центр немецкой магической практики до 1798 года, когда французы, владевшие тогда этим районом Германии, закрыли университет.
– Французы не любили магию?
– Вряд ли. Они закрыли все университеты. Один из печальных побочных эффектов Французской революции.
Согласно записям Постмартина, вся Белая Библиотека была тайно вывезена из Кёльна в Веймар. “Там, поддерживаемая растущей волной немецкого национализма, – продолжал Постмартин. – Она стала немецкой Академией высших идей о Веймаре или Веймарской Академией высшего озарения”.
– Высшие озарения? – переспросил я.
– Hoheren Einsichten можно перевести как “высшее понимание”. На самом деле и то и другое. Немецкий – прекрасный язык для обсуждения эзотерики.
Это была не совсем немецкая версия “Безумия”. “Гораздо более строгая, гораздо менее самодовольная, – разъяснял Постмартин, полагая, что Академия была впереди “Безумия” на протяжении большей части девятнадцатого века. – Хотя хочется думать, что к 1920-м годам это было уже не так”.
В 1930-х годах её поглотила гиммлеровская "Аненербе" – организация, призванная обеспечить как интеллектуальную основу нацизма, так и Индиану Джонса бесконечным запасом одноразовых плохих парней.
И вот мы снова в Эттерсберге, подумал я. Что бы там ни делали Найтингейл и его обречённые приятели в 1945 году. Я спросил, есть ли у немцев современный эквивалент “Безумия”?
– В Меккенхайме есть отделение федерального Управления уголовной полиции ФРГ, которое называется Управление KDA (Департамент по сложным и неспецифическим вопросам).
Придав чудесное название, Федеральное правительство сохраняло самую негерманскую неопределённость в отношении того, в чём заключаются обязанности Департамента. “Позиция, до странности похожая на ту, что занимают их коллеги в Уайтхолле в отношении “Безумия”, – сказал Постмартин. – Это само по себе весьма характерно”.
– Полагаю, вам и в голову не приходило просто позвонить им и спросить? – поинтересовался я.
– Это оперативный вопрос, так что, боюсь, я тут ни при чём, – ответил Постмартин. – И, кроме того, мы не считали это необходимым.
Среди выживших после войны британских магов существовала вера в то, что магия уходит из мира. Не нужно устанавливать двусторонние связи с родственными организациями, если ваш смысл таял, как арктический ледник.
– И кроме того, Питер, если эта книга действительно из Белой Библиотеки, то вполне вероятно, что немцы захотят её вернуть, а я не намерен выпускать её из рук, – Постмартин осторожно положил свою руку в белой перчатке на обложку, как бы подчёркивая сказанное. – В первую очередь, каким образом появились “Искусство и Антиквариат”?
– Книга была передана уважаемым книготорговцем.
– Насколько уважаемым?
– Очевидно, достаточно уважаемый. “Колин и Лич” в Сесил Корт.
– Вор, должно быть, пребывал в блаженном неведении относительно того, что у него было. Это всё равно, что пытаться загнать, – Постмартин покатал это слово, явно наслаждаясь его звучанием. – Пикассо в Портобелло. Как им удалось вырвать у него книгу?
Я сказал, что подробностей не знаю и что прослежу за этим, как только мы закончим.
– Почему это ещё не сделано? – с негодованием спросил Постмартин. – Даже без учёта его эзотерических качеств, это очень ценный предмет. Наверняка расследование уже началось?
– О краже книги не сообщалось. Что касается “Искусства и Антиквариата”, то здесь нет никакого преступления, которое следовало бы расследовать.
Кроме того, Met (Лондонская полиция – Metropolitan Police Service) в настоящее время серьёзно озабочен сокращением расходов, никто не спешил искать предлог для дополнительной работы.
– Любопытно, – сказал Постмартин. – Возможно, владелец не понимает, что книгу украли.
– Возможно, владелец – тот самый парень, который пытался продать его, – предположил я. – Возможно, он захочет её вернуть.
Постмартин бросил на меня испуганный взгляд. “Это невозможно, – сказал он. – Ко мне едет фургон службы безопасности, чтобы увезти эту книгу и меня в Оксфорд, в безопасное место. Кроме того, если он владелец, он не заслуживает того, что у него есть. Каждому по способностям, и всё такое”.
– Вы наняли фургон для перевозки ценностей?
– Для этого? – Постмартин с любовью посмотрел на книгу. – Конечно. Я даже подумывал о том, чтобы сопровождать с револьвером. – Он проследил, что я действительно в ужасе. – Не беспокойся. В своё время я был отличным стрелком.
– Что это был за день?
– Корея, Национальная служба. У меня всё ещё есть служебный револьвер.
– Разве армия тогда не перешла на Браунинг? – спросил я.
Расчистка арсенала "Безумия" за год до этого обучила противопехотному оружию двадцатого века, и оно могло бы ржаветь десятилетия, прежде чем стало бы опасно нестабильным.
Постмартин покачал головой: “Мой верный Энфилд второго типа”.
– И всё-таки вы этого не сделали? Принести его?
– В конце концов, нет. Я не смог найти запасные патроны.
– Хорошо.
– Наверное, я оставил его где-нибудь в сарае.
Чаринг Кросс Роуд когда-то была центром книготорговли Лондона и пользовалась достаточно сомнительной репутацией, избегая многонациональных сетей. Сесил Корт представляла собой пешеходную аллею, соединяющую Чаринг Кросс с Сент-Мартинс Лейн. Если не обращать внимания на шикарный ресторан с бургерами в одном конце и мексиканскую франшизу в другом, можно было увидеть, на что это похоже. Хотя, по словам моего старика, здесь намного чище, чем когда-то.
Среди специализированных книжных магазинов и галерей был “Колин и Лич”, основанный в 1897 году. Нынешний владелец Гэвин Хедли оказался невысоким дородным белым мужчиной с тем типом средиземноморского загара, что приходит к владельцу второго дома в солнечных местах и средиземноморских генов, предотвращающих оранжевый цвет кожи. Внутри магазина было достаточно тепло, чтобы выращивать гранаты, и пахло новыми книгами.
– Мы специализируемся на подписанных первых изданиях, – сказал Хедли и объяснил, что авторов убеждают расписываться на своих свежеизданных книгах: “Они пишут строчку из своей книги в верхней части титульного листа, а затем клиенты покупают их и раскладывают, как хорошее вино”.
Магазин был высоким, узким и уставленным современными книгами в твёрдом переплёте на дорогих лакированных деревянных полках.
– В качестве инвестиции? – уточнил я. Объяснение показалось мне немного странным.
Хедли нашёл это забавным: “Вы не разбогатеете, вкладывая деньги в новые книги в твёрдом переплете. Ваши дети – может быть, но не вы”.
– А как вы зарабатываете деньги?
– Мы же книжный магазин, – пожал плечами Хедли. – Мы продаём книги.
Постмартин был прав. Вор должен был быть невероятно глуп, чтобы попытаться продать действительно ценный антиквариат на Сесил Корт, особенно в "Колин и Лич". Хедли он не впечатлил.
– Во-первых, это было в мешке для мусора, – сказал он. – Как только он развернул его, я подумал: “Ни хрена себе!" Хотя я нахожусь только на современном конце рынка, но знаю настоящую вещь, когда она передо мной. “Как ты думаешь, она ценная?” – спрашивает он. Ценно ли это? Как он мог быть кошерным и не знать? Ладно, положим, он мог найти её на чердаке своего дедушки, но разве это возможно, когда она в таком хорошем состоянии?
Я согласился, что это маловероятный сценарий, и спросил, как ему удалось отделить книгу от джентльмена, о котором идёт речь.
– Сказал ему, что хочу оставить её на ночь, чтобы найти кого-то, кто сделает точную оценку.
– И он на это клюнул?
Хедли пожал плечами: “Я протянул ему квитанцию и спросил его контактные данные, но он тут вспомнил, что припарковался на двойном жёлтом и сейчас вернётся”.
И он ушёл, оставив книгу.
– Наверное, понял, что облажался, – сказал Хедли. – И запаниковал.
Я спросил, может ли он дать мне описание.
– Могу сделать кое-что получше, – он достал флэшку. – Я сохранил запись.
Это тяжёлая работа – пытаться отслеживать чьи-то передвижения с помощью видеонаблюдения, особенно если снимающие идут пешком. Часть проблемы заключается в том, что камеры принадлежат разным людям по разным причинам. Вестминстерский Совет имеет сеть для нарушений правил дорожного движения, торговая ассоциация Оксфорд-стрит имеет огромную сеть, направленную на магазинных лифтёров и карманников, отдельные магазины имеют свои собственные системы, а также пабы, клубы и автобусы. Когда вы гуляете по Лондону, важно помнить, что Большой Брат может наблюдать за вами, и не только за вами.
В настоящей крупной следственной группе есть констебли или сержанты, чья работа заключается в том, чтобы прибыть на место преступления, найти все потенциальные камеры, собрать все кадры, а затем просмотреть несколько тысяч часов, ища что-нибудь важное. У простака же будет он сам, Тоби и упорная решимость добиться справедливости.
Книга была передана в Отдел искусства и антиквариата в конце января, а большинство частных помещений хранят видеозаписи менее сорока восьми часов, но мне удалось наскрести немного из дорожной камеры и паба, который недавно установил свою систему и еще не придумал, как удалить старые вещи. В прежние времена, когда гигабайт был большим объёмом памяти, я был бы обременён большой сумкой, полной кассет VHS, но теперь всё это закончилось размещением на флэшке, которую предоставил Хедли.
Посещение ресторанчиков Gaby’s и “Солёная говядина с маринадом” заняло у меня добрых три часа, и я вернулся в "Безумие" поздним вечером. Я хотел направиться прямиком вниз в техническое помещение, чтобы проверить записи, но Найтингейл настоял на нашей с Лесли практике в метании теннисного мяча по атриуму, используя только форму Импелло. Найтингейл утверждал, что это было популярно в дождливые дни, в школьную его бытность, и называлось комнатным теннисом. Мы с Лесли, к его большому неудовольствию, называли это карманным квиддичом (вымышленная игра из Гарри Поттера).
Правила были просты и подходили подростковым группам в агрессивной бисексуальной среде. Игроки стояли в обоих концах атриума, обязанные оставаться в пределах двухметрового круга, нарисованного мелом на полу. Судья, в данном случае Найтингейл, вводил теннисный мяч в середине поля, и игроки пытались, используя Импелло и любые другие связанные заклинания, метнуть его в своего противника. Очки начислялись за удары по корпусу между шеей и поясницей и терялись за потерю контроля над мячом на своей половине корта. Как только доктор Валид пронюхал об этом спорте, он настоял, чтобы мы носили крикетные шлемы и защитные маски во время игры.
Найтингейл ворчал – в его время им бы и в голову не пришло надеть защиту, даже в шестом классе, когда играли с мячами для крикета. И, кроме того, это уменьшало стимул игрока поддерживать хорошую форму и не быть поражённым. Лесли и вовсе ненавидела носить шлем вплоть до того момента, когда обнаружила, что получается забавный звук во время отскока мяча от моего шлема.
Когда-то в Кастербруке мальчишки делали ставки на эту игру. Это были времена развитой дедовщины в шикарных школах. Мы с Лесли, принадлежавшие к желанному рабочему классу, вместо этого делали ставки в пабе. Моё семимесячное преимущество в качестве ученика над Лесли, вероятно, было единственной причиной, по которой ей приходилось иногда платить за свои напитки.
В конце концов случилась ничья с одним моим попаданием в тело Лесли и одним забавным щелчком Лесли в мой шлем. Одно очко пришлось переиграть – Тоби подпрыгнул и поймал мяч в воздухе. Мы пошли на обед, как называли мы с Лесли, или ужин – по Найтингейлу. А для Молли, как мы давно подозревали, – полевые испытания своих кулинарных экспериментов.
– У этой картошки немного другой вкус, – сказала Лесли, тыча пальцем в аккуратную коническую горку пюре, подпираемую поджаренным стейком из тунца, по версии шефа.
– Потому, что это ямс, – Найтингейл удивил меня. – Не похожий на большой ямс в традиционном английском меню. Хотя, будь это так, его, вероятно, размяли бы, а затем покрыли луковым соусом. Моя мама варит его как маниоку, толчёт с маслом и бульоном, достаточно острым, чтобы прижечь кончик языка.
Я посмотрел на Молли, наблюдающую за нами, она подняла подбородок и встретилась со мной взглядом.
– Очень мило, – сказал я.
Мы услышали отдалённый звон, который смутил, пока не узнали звонок входной двери “Безумия”. Мы обменялись взглядами и, поскольку я не был крутым магом, старшим инспектором и не нуждался в маске перед встречей с публикой, то был назначен главным открывателем дверей.
Это оказался курьер-велосипедист, передавший посылку в обмен на мою подпись. Завёрнутый в картон конверт формата А4 был адресован эсквайру Томасу Найтингейлу.
Найтингейл воспользовался зазубренным ножом для стейка, вскрывая конверт с другого конца. “Чтобы избежать неприятных сюрпризов”, – объяснил он и извлёк лист дорогой бумаги. Он показал его мне и Лесли – написано от руки и на латыни. Найтингейл перевёл:
“Лорд и Леди Реки уведомляют вас, что проведут совместный Весенний Двор в саду Бернадетты Испанской, – Найтингейл сделал паузу и перечитал последний абзац. – В саду Берни Спейна, и что вы, будто по древнему обычаю, возглавите охрану ярмарки от всех врагов”.
– Запечатано и подписано: "Повешенная Тайберн" и "Водяное колесо Оксли", – он показал нам печати.
– Кто-то насмотрелся "Игры престолов", – прокомментировала Лесли. – А что такое Весенний Двор?
Найтингейл объяснил, что когда-то Отец Темзы по традиции устраивал Весенний Двор выше по реке, в основном около Лечлейда, куда его подданные могли приходить и выражать своё почтение. Обычно это происходило во время весеннего равноденствия, но бала не было с тех пор, как Отец покинул русло в 1850-х годах.
– Да и “Безумие”, если я правильно помню историю, не принимало активного участия, – добавил Найтингейл. – Только послать представителя и выразить своё почтение.
– Здесь написано “будто по древнему обычаю", – заметил я.
– Да, – усмехнулся Найтингейл. – Полагаю, и Тайберн, и Оксли наслаждались двусмысленностью этого заявления.
– Возможно, они не принимают это всерьёз, – сказал я.
– Если только это правда.
После ужина я отправился в техническое помещение выпить пива и посмотреть что-нибудь по кабелю. Думал, что Лесли присоединится ко мне, но она сослалась на усталость и пошла спать. Я вытащил “Ред Стрип” из холодильника и тщетно пролистывал каналы в течение пяти минут, прежде чем решил, что лучше обработаю дневные записи камер видеонаблюдения.
Я начал с магазина. Судя по углу обзора, камера была установлена над прилавком и смотрела вдоль длинного узкого прохода на входную дверь. Я запустил с того момента, как наш подозреваемый вошёл внутрь, сжимая свой чёрный мешок с пожитками, и быстро приблизился к стойке.
Белый, бледнолицый, с тонким носом, лет сорока пяти, тёмные волосы с проседью, мешки под тёмно-синими глазами. Он был одет в коричневую куртку на молнии поверх светлой рубашки и хлопчатобумажные брюки цвета хаки.
Я наблюдал, как совершается сделка, описанная Хедли. Момент, когда вор понял, что совершил ошибку, был совершенно очевиден. Он невольно глянул на камеру видеонаблюдения, понял, что натворил, и меньше чем через минуту уже был за дверью.
Ровно тридцать шесть секунд – по тайм-коду в углу экрана.
Камера видеонаблюдения из магазина была последней модели. Я прокрутил запись назад и получил снимок лица, когда он смотрел на камеру. Используя графический редактор, увеличил изображение и распечатал пару копий. Несмотря на плохой угол обзора, я был почти уверен, что книжный вор повернул направо, выйдя из магазина – направляясь в сторону Сент-Мартинс Лейн, но на всякий случай проверил запись из филиала "Барклайз" на Чаринг Кросс Роуд. Банки в центре Лондона имеют первоклассное видеонаблюдение, и одна из пятнадцати камер филиала зафиксировала вход в Сесил Корт. Я просмотрел двадцать минут по обе стороны от времени ухода и убедился, что он определённо не выходил на Чаринг Кросс Роуд.
В самом Сесил Корте было несколько хороших камер, но запись не сохранилась. Так что лучшее на стороне Сент-Мартин Лейн было от “Ангела и Короны”. Несмотря на низкое качество их камеры, было возможно разглядеть коричневый джемпер на молнии и брюки цвета хаки вора, выходящего на Сент-Мартин Лейн, сворачивающего налево и забирающегося в грязно-белый "Мондео Эстейт-Марк 2".
Это вселяло надежду. Если это была его собственная машина, то через базы данных DVLA (Агентство по лицензированию водителей и транспортных средств) и Национального Страхования у меня будет его имя, дата рождения и зарегистрированный адрес.
Чёрт, я не видел номер. Даже выехав, “Мондео” был под слишком косым углом, а изображение слишком низкого качества, чтобы разглядеть номерной знак. Я прокрутил запись туда-сюда пару раз, но ничего не прояснилось. Предстояло уговорить Вестминстерский Совет предоставить некоторые записи с камер наблюдения и посмотреть, смогу ли я увидеть "Мондео", когда он свернёт на Чаринг-Кросс Роуд.
До шести утра делать было нечего, я выпил ещё одну баночку “Ред Стрип” и лёг спать.
После завтрака и прогулки с Тоби я вернулся в технический этаж и продолжил поиски чёткого снимка номера машины книжного вора. Я уже собирался сделать глубокий вдох и начать пробираться через болотистую глубинку бюрократического интерфейса Вестминстерского Совета, когда мне вдруг пришло в голову, что я упустил более лёгкий вариант. Вытащив кадры с Сент-Мартин Лейн, я щёлкнул по ним, чтобы посмотреть, как парковался “Мондео”. Книжный вор не был блестящим парковщиком, и со второй его попытки отрегулировать угол я получил хороший обзор его номера.
Вскоре я знал его имя – Патрик Малкерн. Его лицо соответствовало записям камер видеонаблюдения, а полицейское досье – профилю профессионального взломщика сейфов. Хорошего и осторожного, судя по отсутствию приговоров в настоящей половине его карьеры. Тонны интереса к "подозреваемой персоне" и несколько арестов, но никаких обвинительных приговоров. Согласно прилагаемым разведывательным записям, Малкерн был специалистом, нанимаемым отдельными лицами или бригадами для взлома любых проблемных сейфов, с которыми они могли столкнуться в ходе своей работы. У него даже был законный слесарный бизнес на Бромли, что делало его более "оснащённым", так как он использовал одни и те же инструменты для обеих работ. В записках также говорилось, что он недавно "отошёл" от взлома сейфов, но не от слесарного дела.
Его последний известный домашний адрес совпадал и с тем, что на водительских правах, и с его зарегистрированным деловым адресом. Я решил, что его можно брать.