ПЁТР III, да не царь.
С Петром мы познакомились у бабы Любы, когда я, не дождавшись лета, в марте приехала к ней во второй раз. Приехала, захожу в дом, за столом сидит мужчина лет сорока – ни толстый, ни крупный, ни огромный, а просто мощный, белобрысый, точнее весь белый одного цвета: кожа, волосы, брови ресницы. Такой цвет бывает в конце лета, после работы под палящим солнцем. А ещё больше поражает добрый насмешливый взгляд огромных серых глаз. Итак, вошла, троем продолжили обед. Посидели, не о чём поговорили. Если при первой встрече баба Люба сказала, что мне у неё будет плохо и отправила меня в местную гостиницу, то теперь сказала, что мне у неё будет скучно и предложила поехать с Петром. Я сразу согласилась, тут же была переодета в тёплую дорожную одежду, все свои вещи оставила у бабы Любы и мы с Петром вышли из дома.
Я не знаю как назвать транспорт, в кабину которого я была заброшена, так как приспособление для самостоятельного подъёма отсутствовало. Как выяснилось позже это транспортное средство было собрано из двух тракторов, комбайна и самосвала, когда-то списанных колхозом, и приспособлен для перемещения в условиях отсутствия каких либо дорог.
Поехали…
Сначала ехали молча, лишь короткие фразы воспоминания Петра о местах за окном трактора. Но ненавязчиво, Пётр рассказал всю свою жизнь, при этом ни о чем не спрашивал меня. Вид за окном не описать никакими словами – завораживает. А когда совсем стемнело, появилось ощущение посадки самолёта. Кромейшая тьма и далеко внизу редкие беспорядочные огни, только утром поняла что это было. Въехали в деревню, остановились, нас быстро окружили люди. Зашли в избу, сытно и вкусно поужинали и тут же легли спать. Утром…
Всё хочу сказать и не получается. Из города я уезжала, на улице была настоящая весна – тепло, яркое весеннее солнце, лужи. А здесь, в деревне даже намёка на весну не было – настоящая зима, снег и мороз.
Выйдя на крыльцо, я поняла откуда мы приземлились ночью. Деревня расположилась под горой. Мы спустились с этой горы по широкой накатанной дороге. Пётр с местными жителями разгружал и тут же загружал прицеп. Что то оставил, а что взял в деревне и мы поехали дальше. Если в первый день ехали по лесу, то теперь маршрут пролегал по открытому пространству по болоту, просто простой простор – ничего вокруг, но от такой пустоты глаз не оторвать.
И вот теперь Пётр рассказал, почему он Третий. Дальше попробую передать рассказ Петра его словами...
Когда и кто придумал, что замуж и рожать можно после 18 лет, не знаю. В России в деревнях до самой войны девки замуж выходили в 14 лет, жених правда всегда был постарше. В 18 лет старались девку хоть за кого-нибудь выдать замуж, а в 25 всё, старая дева. В 14 замуж, в 15 рожали, в 25 многодетная мать. Так и моя мать Евдокия в 15 лет вышла за Петра моего отца. В 16 родился первенец сын, которого назвали Петром, так было принято – и отец Пётр, и дед Пётр. И звали сына Пётр Петрович Петрович, что он и запомнил на всю жизнь. Отца Петра вскоре забрали в армию на срочную службу, да и не вернулся из армии, война началась. Затем на войну забрали и двух дедов сына Петра. Умерла бабушка мать отца Петра. Евдокия с сыном вернулись в дом к своей матери. Глухую деревню окруженную болотом без дорог война не затронула, жили прежним укладом, не бедствовали, не голодали. Сын Пётр ни отца, ни дедов не помнил, почти все время проводил на улице с такими же соседскими мальчишками, только вечером прибегал домой. Так прошло шесть лет и в один из вечеров Пётр не пришёл домой. Пропал. Да так пропал, что даже никто сказать не мог: - когда и как его не стало рядом. Железной дороги близко не было, большак в семи километрах от деревни за болотом, ни каждый взрослый знал тропу по болоту до большака. Пропал и всё…
Война закончилась. Оба деда вернулись с войны. Отец Пётр вернулся домой через несколько лет после Победы. Много лет не было детей у Петра с Евдокией, а потом друг за другом погодки восемь сыновей. Когда мать родила меня восьмого, ей уже к пядитесяди годам было, поняла, что я последний. И назвали меня Петром.
А как исполнилось Евдокии пятьдесят лет, вернулся старший сын Пётр. Вот так просто, без сообщений, предупреждений, писем, днем вошёл в дом. Вошёл и не надо было никаких проверок и документов. В дом вошёл вылитый отец. И дальше только слезы. Всё оставались на своих местах, не двигались. Заплакала мать, заплакал отец Пётр I, заплакал сын Пётр II, начали плакать младшие сыновья. Плакал и я младший сын Пётр III…
Как такое могло случится. Да вот так. Глухая деревня, никакой связи с внешним миром. Почта далеко, простое письмо и то проблема. Только когда-то как-то кому-то сообщили о пропаже сына.
А как сын. А сын тогда давно шестилетним ребёнком вышел по болоту на большак. Колонна военных машин подобрала мальчишку, в первом населённом пункте передала в детский дом, который возвращался из эвакуации в Ленинград. Пётр знал сколько ему лет, знал свою фамилию, но не знал, что он из деревни, тем более название деревни. На тот момент для него деревня была всем миром, а потому и не интересовался чем-то другим. Пётр с детским домом попал в Ленинград. Потом ремесленное училище, армия, после армии работа вахтовым методом по всей России. И через много лет, находясь где-то в тайге, услышал по радио, что ищут Петра Петровича Петровича его возраста. Из передачи узнал и название деревни. Не стал связываться с редакцией, а в первый же отпуск вернулся домой и остался навсегда в этом доме.
Так за рассказом Петра доехали до деревни, где нас уже встречали три статных высоких седых, даже серебряных под ярким солнцем, старика. Прямо на дороге стояли Евдокия и отец Пётр, а чуть дальше сын Пётр. Про них не рассказывать надо, с них только икону писать. Мой Пётр подошёл обнял отца, прижал к себе мать, их всех заключил в свои объятия старший сын. Так молча стояли долго. Я чуть в стороне. Потом вспомнили обо мне. Приняли как родную. Я со старшими пошла к дому. Пётр младший на своём чудо тракторе очень медленно ехал за нами.
Во дворе сразу принялись разгружать трактор. Три Петра дружно слажено вытаскивали и заносили груз в дом, а мы с Евдокией, тут же все разносили по местам. Управились быстро.
Две недели прожили в деревни, а потом вернулись другой дорогой, не надо было заезжать в первую деревню под горой, к бабе Любе.