Рассказ ПАСХА! ПРАЗДНИК ВЕЧНЫЙ
Часть первая.
В конце восьмидесятых годов в наше село Передняя Бырка, что затерялось на бескрайних Забайкальских просторах, приползло тревожное известие, гласящее о том, что праздник Пасхи в этом году праздноваться не будет. Почему не будет праздноваться Пасха, и по какой такой причине никто толком объяснить не мог. И лишь старухи, приходящие за хлебом в сельский магазин, попав в окружение баб, вещали, что праздновать надо, ничего предосудительного здесь нет. А затем, меняли свое мнение и начинали ссылаться на то, что на дворе Советская власть и ей, дескать, виднее, праздновать или не праздновать. Одним словом даже старухи, многое повидавшие на своем веку сомневались, будет ли в этом году праздноваться один из самых великих и почитаемых церковью праздников. Может быть, и не сомневались, да вот более точного ответа на этот вопрос дать не могли. А больше не у кого было спросить, церкви в нашем селе не было, не было ее и в районном городе Борзя. А те, что сохранились в дальних деревнях и селах, к примеру, Курунзулае и Кондуе были закрыты, поэтому пустовали и постепенно приходили в негодность. После такого известия заволновался, запереживал сельский люд, в особенности волновались бабы, ведь им, если будет праздноваться Пасха надо загодя холодец сварить, яйца покрасить. Опять же куличи и прочую сопутствующую каждому празднику выпечку испечь. А если не будет отмечаться Пасха, то, как быть тогда? Особо не беспокоились по этому поводу мужики - колхозники, им, что мужикам то, будет на столе пол-литра вот им и праздник, а закусить можно и не крашеным яичком. Тревожнее всего было ребятишкам, ведь для нас, сельских мальчишек и девчонок праздник Пасхи это, прежде всего веселая забава, чоканье яйцами. В этой веселой игре, дошедшей до наших дней с незапамятных времен, принимали участие и взрослые и дети, и даже живущие по соседству с нами в одной улице, старики, буряты Жугдуровы не брезговали русским обычаем. И поутру, в ожидании ребятишек выбирались на лавочку, держа в руках окрашенные луковой шелухой яйца. И вот на тебе, Пасхи не будет, да как же так то, а?
ЗАГАДОЧНЫЕ ПОРОШКИ
В эти тревожные, предпраздничные дни, добралась до нашего села посылка от бабушки Мили, что проживала в селе Чиндант. Мать нашего отца, то есть наша бабушка время от времени ездила в Азербайджан, где в городе Баку проживала ее младшая сестра Серафима. И вот после очередного гощения, вернувшись, домой, бабушка отправила нам с оказией посылку. В старой, матерчатой сумке было три, увенчанных коронкой соцветия граната, мятные пряники и россыпь шоколадных конфет. Но не сладости и заморские фрукты привлекли наше внимание, а четыре небольших скрученных из газетного листа кулечка с разноцветными порошками.
- Синька это - внимательно осмотрев содержимое кулька, пришел к выводу старший брат, Андрей.
- Там-то синька - бросив взгляд на пакетик с синим порошком в руках брата, согласился я, и в свою очередь, показал всем кулечек с красным порошком - а здесь что?
Ничего не ответил на мой вопрос принимающий участие в разборе посылки младший брат Алешка, откусив кусочек от мятного пряника, он положил его на стол и, следуя нашему примеру, развернул очередной газетный кулечек, из которого на скатерть просыпался тёмно-зелёный порошок. Для чего и для какой такой хозяйственной надобности понадобились матери эти загадочные порошки, мы не знали. И первое что пришло на ум, так это то, что мать с помощью этих порошков собралась перекрашивать белье. А что? Вон у Горького в «Детстве» написано как старик Каширин красил в своей мастерской различную материю, опустит в чан с цветной водой ткань белого цвета, а вытащит красного, желтого, или изумрудного цвета. И все же, поставив под сомнение пригодность порошков к окраске белья, мы вытряхнули содержимое сумки на стол и на самом ее дне обнаружили конверт с письмом. В первых строках своего письма, бабушка извещала нас о том, что они с дедом, слава богу, живы и здоровы чего и нам желают, кратко сообщала об изменениях в жизни родных и близких. И наконец, обращаясь к матери, сообщала, что еще на прошлой неделе получила от нее письмо и советовала, что бы та не «казнилась» попусту, а начинала готовиться к празднику Пасхи. А дальше, то ли от волнения или перепада давления, которым страдала бабушка, почерк в письме пошел неразборчивым, и что самое интересное, пошел он в том месте, где бабушка объясняла матери употребление этих самых, загадочных порошков. Передавая письмо из рук в руки мы попытались по очереди прочитать написанное, но, увы и ах, ничего толком прочесть не могли. И бабушкино письмо, чего раньше никогда не случалось, стало для нас таким же загадочным и таинственным как египетские письмена для начинающих археологов. В течение получаса мы ломали головы над неразборчивым текстом и только Лешка, по малолетству своему не ходивший в школу, а посему и «грамоты не разумевший» оставался невозмутимым и спокойным. Надкусив бордовую кожицу граната, он отодрал от него лафтак и принялся выбирать из плода рубиновые зерна. Устав от безрезультатных попыток прочесть письмо и тем самым разгадать тайну порошков, мы отложили конверт в сторону и решили дождаться прихода матери, только она сможет пролить свет на всю эту загадочную историю.
А пока, пододвинув к себе разноцветного стекла вазу, поправляю вербные ветви, их белые, покрытые серебристым пушком почки, зацвели и покрылись желтыми тычинками, после прикосновения к которым на кончиках пальцев остается желтая пыльца. Мама любит, когда зимой в нашем доме пахнет живой природой. Стараясь ее порадовать, я приношу домой из леса березовые, и лиственничные ветви. А вербу рву весной, и то перед праздником Вербного воскресения. Часть принесенных мною ветвей мама ставит в банку с водой. А маленький букетик, состоящий из длинных, прямых прутьев с толстенькими, мохнатыми почками, перевязывает ниткой и уносит своей матери, то есть нашей бабушке Надежде Романовне. Бабушка человек верующий, в переднем углу ее дома, на угловой полочке именуемой божницей стоит потемневшая от времени икона. Изображен на ней человек с русыми ниспадающими на плечи волосами, скрестив на груди руки, он смотрит на всех добрыми, печальными глазами. А за его головой сияет тусклой позолотой круг, мама говорит это Бог, а круг что венчает его голову это нимб, символ святости. Бабушка чтит и боится бога, она не пьет вина, не ругается матерными словами и в Вербное воскресение, поднявшись на табурет, прислоняет к иконе свежий пучок вербы, а старый пучок, ставший к этому времени сухим и ломким, к тому же покрытый серым налетом пыли убирает прочь. У матери тоже есть старая потемневшая от времени и оправленная в железный оклад икона, перешедшая ей по наследству от ее бабушки Екатерины Семёновны. Вот только в отличие от бабушки мать не держит образ на виду, а прячет его от посторонних глаз под кипой белья в бельевом шкафу. И достает его изредка по вечерам, что бы сполоснуть образ водой да умыть ею перед сном Алешку, который по неведомо каким причинам начинает вздрагивать и плакать во сне. Алешка потом успокаивается и спит крепко, даже ногами не сучит, помогает видно ему икона, оказывает свое целительное действие. От праздных размышлений меня отвлекает радостный крик младшего брата, соскочив со стула, Алешка хватает письмо и бежит в кухню где, приветливо улыбаясь, стоит, расстёгивая телогрейку мать. Едва скользнув по письму глазами, она просит показать ей присланные бабушкой порошки. Заглянув в каждый из кулечков, заявляет, что они предназначены для покраски яиц. Вот это новость, как здорово, что эти порошки краска для яиц и в сердце разливается радость, до этого дня мы красили яйца луковой шелухой, после кипячения яичная скорлупа приобретала коричневый с янтарными прожилками цвет. А вот у нашей соседки, тети Гали Журавлевой яйца окрашивались в густой, насыщенный, с буроватым оттенком коричневый цвет. Говорят, для подобного окраса нужно как можно больше класть в кастрюлю луковой шелухи. А толку то?! Густо клади луковую шелуху или жидко, оборачивай ею яйца или не оборачивай, а результат один и тот же, каждый предшествующий празднику Пасхе субботний вечер вынимались из темной, благоухающей вареным луком воды золотистые или окрашенные в коричневый цвет яйца. Ну, теперь, дело явно пойдет по-другому и особых хлопот с окраской яиц не возникнет.
- Мам - собирая в пачку кулечки с порошком и перехватывая их резинкой, бросаю в сторону матери мимолетный взгляд - бабушка пишет, что надо готовиться к Пасхе, мы то готовится, будем?
- Ой, не знаю ребятишки, - мать присев на табурет подхватила стоящего рядом с ней Алешку и усадила его к себе на колени - бабушка одно пишет, в деревне говорят другое. А ну как не станут отмечать Пасху и что тогда?
- В колхозную контору тебе надо сходить - деловито предлагает Андрей - поинтересоваться, может, что дельное скажут. - Ничего они не скажут - категорично заявляет мать и начинает на коленях из стороны в сторону покачивать младшего брата - праздник то церковный, не государственный, откуда в правлении колхоза могут знать, праздновать или не праздновать.
- Тогда в сельсовет сходи - наставительно предлагает брат, у нас с Андреем разница в возрасте, на один год и два месяца. Вот он и, зазнается, чувствует себя старше и в свои двенадцать лет начинает говорить с матерью как взрослый, нарочно сгущая голос.
- Не пойду никуда - отмахнулась рукой мать - если будут отмечать, так узнаем, а нет, так ничего страшного с вами не доспеется, посидите дома.
Разговор окончен, опять ничего не ясно, и ситуация становится еще запутанней. А, между прочим, сегодня уже пятница, завтра суббота, а послезавтра праздник Пасхи.
- Охо - хо - вздыхаю я, и присев рядом с матерью на свободный табурет с тоской смотрю на оконное стекло. Лучи заходящего солнца горят на его поверхности теплыми, оранжевыми бликами, их мягкий свет отражается в уставших глазах матери. Уткнувшись носом в макушку уснувшего на ее руках Алешки, мать вдыхает запах его волос и все так же, задумчиво и равномерно раскачивается из стороны в сторону. Густеет и разливается по кухне сонная тишина, даже говорить не хочется, так хорошо когда все вместе и мама рядом.
И ШАПКА АКИ КОРАБЛЬ ПОПЛЫЛА
А в субботу, пространство кухни озаряло оранжевое, пляшущее в жерле русской печи пламя. Убрав со стола лишнюю посуду, мать принялась раскатывать на столе и укладывать на черные, смазанные маслом противни белое, перевитое «косичкой» и нарезанное в виде «петушиного гребня» тесто. Рядом с ней, помогая по мере сил и возможностей, суетился Алешка. Заполучив в свои руки выделенный матерью кусок теста, малой дал волю своей фантазии и попытался вылепить нечто такое, что произвело бы фурор в мире кулинарии. Но, увы, вдохновения и энтузиазма было через край, а вот мастерства и умения не хватало. В итоге извозив тесто до такой степени, что оно приняло серый цвет, Алешка придал ему форму калача и робко подсунул «шедевр» на оценку матери. Та, восхитившись творением сына, похвалила за старание и пообещала положить «калач» на противень в том случае, если место останется. Алешка не расстроился, увлёкшись игрой, он даже не заметил, как мать выгребла из печи рдеющие угли и под кирпичным сводом установила два противня с сырым тестом. И вот теперь, когда по кухне поплыл аромат свежей выпечки, Алёшка отложил в сторону свою стряпню и вздохнул. В эту минуту малой почувствовал, что очень сильно устал и к тому же изрядно проголодался. Наступил миг, когда кулинарное вдохновение сменилось желанием, испить горячего чая со свежей выпечкой. Ждать пришлось недолго, мать, отставив в сторону печную заслонку, ухватила кухонным полотенцем, горячий противень и потянула к себе, на свет показались, пышные, подрумяненные печным жаром булочки. Хлопнув дверью, вошел с улицы приехавший с работы отец, втянув ноздрями благоухающий, ароматом свежей выпечки воздух, он как всегда, находясь в хорошем распоряжении духа, включил своего «мужичка - простачка».
- Опа мать, - дурашливо всплеснув руками, запричитал он - люди то скажут, Нинуха в богомолки заделалась, к Пасхе готовится.
- Пусть говорят, - кротко ответила склонившаяся над противнем мать и, отложив в сторону почему-то не поглянувшуюся ей постряпушку, смущенно добавила - просто ребятишек захотелось покормить свежей выпечкой.
Сняв с головы шапку и скинув с плеч телогрейку, отец прошел к умывальнику и забренчал рукомойником. Воспользовавшись тем, что мать ушла в комнату, а отец моет руки, принимаюсь дразнить Алешку и делаю вид, что собираюсь распихать по карманам всю выпечку и даже оттопыриваю карман брюк. Сидящий за столом и внимательно наблюдающий за мной Алёшка не может пережить подобного кощунства, вскочив на стул, он что есть силы, стучит кулаком по столу и зовет на помощь мать. Ну, маме не до него, она расстилает на кровати чистую тряпицу, что бы выложить на нее свежую выпечку. Отец, выйдя из-за ситцевой, с зелеными цветочками занавески вытирает полотенцем мокрые руки и, кивнув головой в сторону огородов сообщает, что там, на заборе меня дожидается друг Серега.
День клонится к закату. Солнце словно ягода брусники тонет в серой пелене облаков, и в теплом, нагретом за день воздухе разливается аромат талой земли, в который пряной ноткой плавно вплетается дымок далеких пожарищ. От нечего делать сидим с Серегой на жердяном прясле огорода, хотели поиграть в лапту, но сегодня, по всей видимости, игра не состоится. На дворе субботний, предпраздничный вечер, а это значит, что многие из наших друзей, постригаются и готовятся к помывке в бане, не до игры им.
- Слышь, - интересуюсь у друга, сплёвывая под ноги шелуху от семечек - как ты думаешь, завтра Пасху будут отмечать или нет? - Не знай - в свою очередь, отвечает Серега и, сдвинув на лоб шапку, озадаченно чешет затылок - бабка говорит должны.
Серега сирота, матери у него нет, вот поэтому всем хозяйством вдовствующего и к тому же пьющего сына, прозванного в селе Сажей, заправляет старая бабка Нюша. Больше говорить не о чем, поэтому сидим на изгороди, лузгаем семечки и молча наблюдаем, как по Заречной улице бредет подгулявший накануне праздника Филин. Вообще-то его настоящая фамилия Филинов, а Филин деревенская кличка, это тихий мужик известный в селе как забулдыга и пьяница, Филя имеет на попечении жену и двоих детей. Своего дома у него нет, поэтому и живут они у стариков родителей. По всей видимости, в этот вечер ему не сидится дома, вот и шатается Филя по гостям в надежде перехватить на бутылку. На нем, новенькая, поблёскивающая чёрной тканью и одетая по случаю приближающегося праздника телогрейка, а на коротко стриженой голове, чуточку набекрень примостилась черная шапка ушанка. С загорелого, обмётанного сизой щетиной лица, на нас смотрят маленькие, одурманенные хмельком глаза. Остановившись, Филя вынимает из кармана телогрейки руку и приветственным жестом вяло рассекает воздух.
- Здорово парнишки - с легкой хрипотцой до нас долетает тихий, простуженный голос, - закурить, то есть, не - е?
- Не - е - все так же сидя на заборе, отчаянно машем головами.
- Не куряшшие, значит - с упором на букву «ш» делает вывод Филя и, бредет дальше по серой ленте дороги, направляясь к затопленному водой Баженовскому мостику, напротив которого островками чернеет сгоревшее сено. Еще по зиме, на подворье моего дяди загорелся сельник, сбежавшиеся со всей округи мужики пожар потушили. А пепел с остатками черного, источающего горьковатый дымок сена, дядя бульдозером спихнул на лед. В расчете что талые, вешние воды унесут весь этот мусор за пределы села. Так оно и вышло, проснувшись от долгого зимнего сна, река частично унесла пепел и остатки сена, и лишь на середине брода осталось несколько черных островков. Глядя на эти островки и вознамерился Филин «навести переправу». Отмерив по берегу десять шагов назад, разбежался и прыгнул, да как на грех соскользнуло сено с ледяного островка и Филя, взмахнув руками, ухнул в ледяную воду. Прокатился на спине по дну реки и наконец, уперевшись задом в песчаный берег, опустил задранные кверху ноги на земную твердь. Матерясь на чем свет стоит, перевернулся на живот, и бросил в нашу сторону взгляд серых, смущенных глаз. Как говорится лиха беда начало, во время падения с головы Фили упала новая шапка и теперь подхваченная талой водой, закружилась и аки корабль поплыла по течению. Вскочивший на ноги, Филин стряхнул руками с мокрого зада прилипший песок, и побежал по реке, настигая уплывающий от него головной убор. Догнал, не отряхивая шапку от воды, одел на голову и неспешно, словно пытаясь показать окружающему миру, а в частности нам, ребятишкам, что все произошедшее с ним сущий пустяк, пошагал по берегу.
Мы, глядя на злоключения Фили закатывались от смеха, вот так потеха накануне праздника, вот радость.
ПРЕДПРАЗДНИЧНЫЕ ХЛОПОТЫ
Ближе к сумеркам была истоплена баня и мать, вооружившись ножницами, стрижёт всех нас, аккуратно отцовой бритвой равняет каждому из сыновей виски и делает окантовку на шее. Уже пострижены и сходили в баню отец с Алешкой, вернулся красный, распаренный от банного жара Андрей. Наступает моя очередь, принимая из рук матери сверток с одеждой ловлю на себе ее нежный, материнский взгляд. Скользнув ладонью по моему русому чубу, она еще раз внимательно осматривает голову, ровно ли постригла, не допустила ли где огреха? Довольная своей работой, присела на стул и, сложив на коленях натруженные руки, молвила тихо – ну все, сынок, беги, мойся. Зимовье и баня у нас построены на особицу, отец сделал так, что обе постройки находятся под одной крышей. Вот только зимовье занимает больше места, и из него через низкую дверцу в стене можно попасть в небольшую, пропахшую дымком и березовыми вениками баньку. В летнее время очень удобно, выскочишь распаренный, истомленный банным жаром из баньки и упадешь на стоящую в зимовье кровать. А уж позднее, отдохнув и придя в себя, можно присесть к столу да напиться от души горячего чаю. В зимнее время зимовье пустует, и в некотором роде служит кладовой. Здесь стоит деревянная бочка с квашеной капустой, железные противни с котлетами и заготовленными впрок пельменями. В весеннее время здесь остается бочка с капустой, проходя мимо бочки, черпаю из нее щепотку капусты и пихаю в рот, мгновенно во рту растекается кисло – сладкий вкус м-м-м вкусно. А в бане на печной плите стоит большая, эмалированная кастрюля, белыми бурунами кипит в ней варево и раскаленном воздухе, перебивая запах березового листа, и дыма которым пропитаны бревенчатые стены, стоит ни с чем несравнимый аромат разваренного мяса и костей, варится холодец. Присев на банный полог стаскиваю с себя рубаху и беру в руки кусок розового земляничного мыла. Грусть разливается в душе, впервые готовимся к празднику даже не зная, будет ли он отмечаться. А раньше все было по-другому, в субботний вечер предпраздничная суета охватывала всех нас, каждому находилось дело, отец наводил порядок во дворе, мать суетилась по дому стараясь завершить все незаконченные перед Пасхой дела. А дел было очень много, уже оставались позади самые тяжелые работы побелка, стирка, предпраздничная уборка в доме, а впереди баня и приготовление пасхальных блюд. Все это требовало времени, вот и металась по дому мать, нужно постричь, нужно сварить, помыть, убрать, приготовить. Мы ребятишки тоже не оставались в стороне и по мере сил и возможностей помогали родителям. А ныне все не так, мать втихомолку готовится к Пасхе, а на людях делает вид, будто ей все равно, будет ли отмечаться праздник или нет. А все потому, что она боится в богомолки попасть, стыдно в наше советское время быть верующим человеком и верить в то, чего нет. Говорят бога нет, а мама верит что есть, вот только скрывает свою веру от всех и мечтает приобрести церковный крестик, да где его приобретешь, крестик то, церквей поблизости нет, все порушены. Войдя в баню, чувствую, как раскаленный воздух обжигает легкие. Ну и жара, папаша постарался и так натопил баню, что даже эмалированная ручка стоящего на полке ковша обжигает руку, мыться приходится на полу, тут прохладнее. По дороге из бани задерживаюсь на улице, теплый, вечерний воздух приятно холодит под рубашкой распаренное тело, а на голове сушит коротко стриженые волосы.
– Благодать-то какая – вздыхаю, приходя в себя от банного жара и смотрю, как в небе над нашим домом играет тонкими иглами лучиками далекая звездочка. Чернильная мгла, заполонившая все вокруг, благоухает дымком, и в южной стороне нашего села видно, как далеко, далеко над сопками разливается алое зарево пожара, горят степи. А дома, к моему приходу, на столе стояли четыре банки с цветной водой и лежали бабушкины кулечки, те самые в которых были порошки.
– Уже помылся? – подошедшая мать поставила на стол кастрюлю с вареными яйцами, и окинула нас взглядом, в ее глазах плескалась радость и скрытая тревога – ну, ребятишки, начинайте.
Подхватывая ложками горячие, исходящие паром яйца бережно опускаем их на дно банок. Мать садится на стул и с интересом наблюдает за всем происходящим, доселе никто в нашем селе не красил яйца порошками, вот она и переживает, боится, что не получится. Проходит минута, другая, все в трепетном ожидании, наконец, мать берет ложку и опускает ее в бордовую жидкость, на свет под наши восторженные вопли, появляется яйцо. Ну, какое это яйцо, оно алое как утренняя заря, опережая друг друга, хватаем ложки и вынимаем из банок яйца, которые аккуратно раскладываем на расстеленное матерью кухонное полотенце. Радости нет предела, яйца разной окраски, синие, красные, желтые и тёмно-зелёные, просушиваясь на полотенце, они пестрят яркой палитрой красок и радуют наши взоры.
– Это вам, не луковая шелуха – радуемся мы и закладываем в банки новую партию горячих яиц. На этот раз, Лешка не принимает в окраске никакого участия, тихомолком сползает со стула и, подойдя к матери, начинает что-то таинственно шептать ей на ухо, опять, поди, что-нибудь клянчит, подлиза. Так и есть, мать взяла с полотенца алое яйцо и протянула Лешке, а тот легонько ударил его об стол.
– Ты что делаешь? – заорал Андрей и злобно глянул в сторону младшего брата. Алешка обиделся, потупил взор и исподлобья посмотрел на нас, в семье он самый маленький и ему многое разрешается. Вот и сейчас мать, подхватив малого на руки, поцеловала его в пухлую щеку и, обращаясь к Андрею, попросила заискивающе – он же еще маленький, пусть съест яичко.
– Ладно – примиряюще бурчит брат и, подхватив на ложку из кастрюли яйцо, опускает его в банку с красной краской. Весь его насупленный и сердитый вид говорит о том, что больше никто из нас не имеет права брать крашеные яйца, как-никак праздник уже не за горами, дождетесь. Лицо мамы озаряет приветливая улыбка, она вся как будто светится, такое бывает с ней, когда в ее душе разливается скрытая радость. Человек она добрый, открытый, поэтому не может, не поделится с нами своим счастьем и, обведя нас восторженным взглядом, говорит радостно. – Ой, ребятишки, если завтра будут Пасху праздновать, так народ диву дастся, где скажут, ребятишки такие бравые яйца взяли, чем красили?
ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ – ВОИСТИНУ ВОСКРЕСЕ
А утром она наотрез отказалась выпускать нас из дома и, увидев набрякшие в моих глазах слезы миролюбиво добавила.
– Ну, куда вы сейчас побежите? Глянь в окошко, ведь еще никого нет на улице. Еще неизвестно празднуют Пасху или нет, а вы побежите, опозоритесь да и только, посидите пока дома.
Полные горечи и обиды на мать, молчком занимаем свои места у накрытого стола. Стоя у электрического чайника, мать разливает по чашкам чай и поглядывает на нас добрыми все понимающими глазами, ей жалко нас и, тем не менее, опасаясь сплетен со стороны соседей, она не решается выпустить нас на улицу. Ведь неизвестно празднуется Пасха или нет. Праздничное настроение медленно угасает, а мы – то дураки, обрадовались, яйца покрасили и все ради чего, что бы весь этот день просидеть дома? Искоса смотрю на Алешку, уж кому – кому, а этому праздник, дождаться не может, когда мать порежет нарядный с белой верхушкой и украшенный кусочками монпансье пасхальный кулич. Мать разлив чай, присаживается на стул и вновь обводит нас своим взглядом, она понимает наше расстройство, наши переживания, ей хочется поддержать нас, но как?
– Ничего мои, – говорит она, пододвигая к себе блюдце с куличом, и безжалостно режет его на части, позванивая, падают на блюдце кусочки белой глазури – подождите немного, отец убежал в разведку. Сейчас вернется, и узнаем, празднуют Пасху или нет.
Ну, даже это известие нас не радует, уж я – то знаю нашего папашу, как же, вернется он скоро. Все мужики в праздничные дни по людям с женами ходят, а этот сейчас начнет по селу хлестаться, поздравлять наших старух с праздником, всю родню обежит, всех поздравит. И к тете Люсе забежит, к тете Вале заглянет, бабку Прасковью, живущую на окраине села навестит, и постепенно доберется до материных родителей, то есть наших деда с бабкой. И не ради рюмки бегает, а просто так, что бы показать всем какой он быстрый на ногу.
– Ой, ребятишки – заполошно спохватилась мать и поднялась из-за стола – если Пасху празднуют, то должны, поди, по новостям показывать?
Черт, и как это мы сами не догадались, расплескав кружку с чаем выскакиваю из-за стола, но уже поздно Алешка стоит у транзистора и нажимает ручонкой на клавишу пускателя. Щелкнула клавиша, и загудел транзистор, через пару секунд засветился выпуклый чёрно-белый экран телевизора. А там церковное богослужение, среди облаченных в ризы патриархов выделяется в белом куколе с вышитыми золотом серафимами, патриарх Московский Алексий Второй.
– Кажется, празднуют? – обрадованно, что теперь можно бежать на улицу обращаюсь к матери, но та, вглядываясь во все происходящее на экране телевизора, роняет строго, – подожди, может это простое богослужение.
Ну, вот песнопения умолкли и патриарх, обращаясь к верующим, торжественно произнес.
– Христос Воскресе!
Нам ребятишкам, воспитанным в советскую эпоху еще был не ведом смысл этих слов и, тем не менее, сердце захлебнулось радостью, ура – а, празднуют, празднуют Пасху. А это значит, что можно выбирать биток и бежать на улицу к друзьям.
– Воистину Воскресе – прошептала мать и закрыла лицо рукой, а нам и невдомек было, что стесняясь, она прячет от нас нахлынувшие от волнения и радости слезы.
– Христос Воскресе! – провозгласил во второй раз патриарх, и заиграла на его груди иглами лучиками панагия. И всколыхнулись стоящие внутри храма верующие, закрестились, закланялись и ответно разнеслось под сводами храма божьего.
– Воистину Воскресе!
– Христос Воскресе! – в третий раз провозгласил патриарх и его голос сквозь десятилетия, и прожитые годы звучит в моей душе в праздник Светлого Христова Воскресения.
– Воистину Воскресе – неизменно отвечаю я, стоя на всенощном пасхальном богослужении, и смотрю на русые головы своих, стоящих под сводами нашей Борзинской церкви имени преподобного Сергия Радонежского сыновей. Пройдут годы и они приведут на пасхальное богослужение своих детей, моих внуков. Ведь Пасха, это праздник, который будет праздноваться до скончания рода человеческого, ради которого, отстрадав на кресте, Христос победил смерть и подарил верующим в него жизнь вечную.
В основу повести положены события из разных лет жизни автора.