В конце апреля, около галантерейного магазина в доме купца Карева, есаул Карпов чуть ли не нос к носу столкнулся с урядником Краденовым. Они обнялись, как давние приятели, и стали расспрашивать друг другу.
– Ахилл Вонифатич, ништо строить чаво собрались за Александро – Невским собором? – спросил Краденов. – Чуть не угодил там в канаву.
– Да, Василий Дмитриевич, будут строить здание государственного банка, – ответил Карпов. – На 2 мая закладку наметили, а пока котлован копают и материал завозят. Что у вас, в Мергеневе, нового? Киргизы не беспокоят?
– Слава Богу, всё тихо, – ответил Краденов. – Жители постройкой заняты, от пожара никак не отойдут. А, ведь, скоро год минует…
– Василий Дмитриевич, нет ли у тебя в загашнике какого – либо рассказа из старины? – спросил Карпов. – Новый редактор просит написать статью, а я, ведь, только по архиву о старине знаю. Охота от живого человека, типа тебя, услышать какую – нибудь старинную байку.
– Как нет, Ахилл Вонифатич, завсегда найдётся байка! – встрепенулся Краденов. – Зайду только в Войсковое Хозяйственное Правление, занесу станичный приговор на утверждение; потом сядем в скверике, да побеседуем о старине, давно забытой…
– Случилось это в правление нашего последнего природного войскового атамана, Давыда Мартемьяновича Бородина, – начал рассказ Краденов, удобно устроившись на скамейке под ветками сирени, – во время его поездки по нижне – Уральской линии, в нашем Мергеневском форпосте. Начальник – офицер, куда – то уехал, а форпостом остался заведовать приказный линейной команды, казак Семен Иванович Ларшин, от которого мне и довелось узнать об этом случае. Атаман Бородин строго преследовал и наказывал тех, кто посылал из форпоста в форпост извещение вперёд о его проезде, так называемых загонщиков, но, несмотря на это форпостные начальники делали по своему и посылали один другому загонщиков.
Есаул Карпов вспомнил свою осеннюю поездку на низ, впереди ехавшего в Гурьев нового наказного атамана Н. В. Дубасова и старшего члена ВХП полковника Мартынова. «Время летит, а в службе уральского чиновника ничего не изменилось», – подумал Карпов.
Проходят месяцы и годы,
Бегут за днями быстро дни,
Но все они полны невзгоды,
Полны суровой непогоды,
Немой убийственной тоски...
– Из Горячкина прискакал верховой казак в Мергенев и объявил, что едет атаман Бородин, – продолжал рассказывать Краденов. – Ларшин тотчас распорядился нарядить верхового казака, чтобы дать знать о проезде в Каршу. Но загонщик, из пожилых казаков, начал требовать летучку. Когда же Ларшин сказал, чтобы ехал без бумаги, то загонщик, огрызнувшись, с крепким словом, от поездки отказался и, хлестнув ногайкой своего маштака, ускакал домой. Ларшин же, когда прискакал из Горячкина гонец, распорядился готовить под съезд атамана лошадей, находясь сам неотлучно на казенном дворе. Вскоре подъехал к казарме экипаж и из него вышел сам атаман Бородин; к нему подошёл с рапортом и расторопный приказный Ларшин. Атаман, выслушав его рапорт, обратился лицом на площадь и, увидав подаваемых под его экипаж лошадей, тотчас спросил Ларшина, что это за лошади, и когда последовал ответ, что под его съезд, то Бородин задал вопрос: «А ты знал о моём приезде?» – Так точно, знал. – «А от кого ты узнал?» – От обозных, ваше превосходительство.
После такого ответа, прозорливый атаман, нахмурившись, про себя проговорил: «Да, от обозных ты узнал о моём проезде, но меня, кажется, ни один обоз не обгонял!» Бородин пошёл в казарму, куда последовал за ним, едва дышащий от страха приказный Ларшин. В казарме атаман заговорил: «Ну, сказывай, как ты узнал от обозных о моём приезде? Говори правду, иначе за неправду дорого поплатишься своей шкурой!»
– Виноват, ваше превосходительство, мне было дано знать о вашем приезде чрез нарочного из Горячкина, – прямо заявил приказный.
– А ты сам то, загонщика послал в Каршу? – спросил атаман.
– Никак нет, ваше превосходительство! – отчеканил Ларшин.
– Ну смотри, если послал, то опять повторяю: дорого поплатишься за это! – пригрозил атаман Бородин.
После этого, вскоре, уехал Бородин в Каршу, где начальника застал чуть не на постели и, конечно, дожидался долго, пока он явится; а когда начальник явился, то атаман задал ему приличную головомойку, торжествуя, что застал его без всякой подготовки. В обратный проезд атаман похвалил Ларшина, что он вправду не посылал загонщика, напомнив ему с улыбкой о находчивом отзыве – «от обозных». После проводов атамана Ларшин готов был кланяться в ноги тому казаку – загонщику, который не послушал его приказание – ехать в Каршу, чем и избавил его и себя от приличной порки плетьми. По словам Ларшина, были случаи такие, что атаман Бородин сильно наказывал тех загонщиков, которые давали знать о его проезде. Вот поэтому старые линейные казаки и отказывались от нарядов без посылки с ними летучек. Старик Ларшин уже давно умер; он был из почетных стариков в Мергеневе, слыл хорошим хлебосолом, и всё проезжавшее начальство останавливалось у него.
– Это сколько же лет ему было, когда он тебе поведал об этом случае? – наивно спросил Карпов.
– Ой, много было лет, – сказал Краденов. – С его слов, он родился в год воцарения Павла Петровича, а умер, никак, при наказном атамане князе Голицыне, а может, даже, и при, недавно почившем, генерале Шипове. Я этот рассказ слышал от него, когда наши уральцы в Хиве были с атаманом Верёвкиным. Одним словом, долго жил старик Ларшин…
– Спаси Христос, Василий Дмитриевич! – поблагодарил урядника Карпов. – Наконец то, живая старина, а то я уже погряз в архивной пыли. Честное слово, стал уставать шевыряться в старинных бумагах. Сейчас вот, вникаю в перепись полковника Захарова 1723 года. Статью пишу, для которой ещё и сопроводительный текст сочинять нужно. Рутинная работа, скажу тебе, но пока войсковая газета печатает исторический материал, рано опускать руки. Молю Бога об одном, чтобы здоровье позволило завершить начатое.
Газета «Уральские войсковые ведомости» третий год подряд размещала на своих страницах статьи А. Б. Карпова под рубрикой «Из прошлого». После сдачи книги в набор, Карпов печатал в газете материалы, не вошедшие в неё. Весной 1911 года настала очередь 1723 года, когда в Яицкий городок прибыл полковник Захаров.
«Вместе с этим, – писал Карпов, – Захаров своею властью отрешил выбранного войском атамана Уракчинцева от атаманства и вместо него назначил испытанного уже им старого атамана Меркульева.
С желанием войска и с его обычаями Захаров считаться не стал».
Василий Яковлевич Уракчинцев был избран войсковым атаманом на тайном войсковом круге в марте 1723 года, который сторонники войсковой партии провели без ведома полковника И. И. Захарова, находившегося в то время в Яицком городке. Более того, Уракчинцев намеревался возглавить и увести Яицкое войско в сторону Каспия или Хивы. Им были направлены в Петербург казаки с посланием, чтобы добиться официального смещения атамана Григория Меркульева, но их перехватили в пути. В начале апреля его сместил полковник Захаров; дальнейшая судьба неизвестна. Карпов знал, что «старые люди» к коноводам, типа Рукавишникова и Уракчинцева относились без всякой симпатии. По выражению Евтихия Харитоновича, эти атаманы из «пришлых людей» большую сумятицу в войске устроили. А полковник Захаров, тем временем, приступил к выполнению главной своей миссии в войске – переписи всех живших в Яицком городке.
«28 мая войсковой атаман подал ему список всего войска и всех пришлых людей, живших в войске, – писал в своём очерке Карпов. – Список составлен по сотням; против фамилии каждого казака написаны его дети и рабочие люди, которые у него живут. Список этот составляет из себя объёмистую тетрадь в 179 листов и озаглавлен; «1723 года, мая 28, Яицкого войска список наличный именной коликое число ныне на Яике казаков и их малолетних детей и работников на Черемшанских косах также и в дальних отлучках для своих нужд и обоих означено в особливом списку обстоятельно».
Всего по тому списку перечислено всех живших в Яицком городке 6116 человек.
В этом списке казаки разделены на разряды – на действительно служащих, отставных и их детей, то есть малолетних казаков. В числе отставных казаков показаны 11 человек, живущих в Шатцской луке, то есть там, где казаки во время пребывания на Яике Кроткова хоронили своих покойников, – очевидно эти отставные казаки удалились от мирской суеты и, более чем вероятно, они жили в скиту – были монахи. Что скиты при Яицком городке в это время существовали, уже видно из списка казаков: «при старцах по Яику вверх», где жило 34 казака.
В конце списка подведён итог:
«Всего по сему именному списку казаков и соотлучными 3103, их детей 2627, казачьих отцов не в казаках 12, братьев казачьих 52, своими домами не в казаках 57, у всех чинов работников – 223, племянников, внуков, шурьёв и приёмышей 28, хлопцев финских и калмыцких 13, выходцев из полону, и всего всех чинов состоит при Яицком городке 6116 человек».
Такая статистика количественного состава Яицкого войска была важна, считал Карпов, но особый интерес представляли опросные листы, так называемые «сказки», которые были составлены во время переписи 1723 года по указанию полковника Захарова.
Первым был опрошен войсковой атаман:
«Войсковой атаман Григорий Меркульев сын Меркульев, у него сын Илья девяти лет, по сказке его от роду ему Григорию пятьдесят семь лет, дед его родиною Сеевского уезда дворцовой Камаринской волости крестьянин и оной дед его в прошлых годах был переведён в Самару, а отец его родился на Самаре и служил в конных стрельцах, а с Самары пришёл на Яик во сто семьдесят первом году (1663 г.), а он Григорий родился на Яике и служил в казаках сорок лет».
«Войсковому атаману было сделано, почему то, исключение, – писал Карпов, – с него не взяли клятвы в верности его показаний и был он опрошен не под страхом смертной казни. Все же остальные казаки было опрошены по приводе их к присяге и должны были говорить правду под угрозою лишения живота».
Григорий Меркульев был зятем войскового атамана Ивана Белоусова, которого в 1698 году сместили простые казаки, обвинив в измене. Войсковой круг приговорил его к смерти, и он был казнён. Карпов слышал от Евтихия Дуракова, что «старые люди» чтят память об этом атамане, считая его своим человеком. В первой переписи 1632 года, Карпов нашёл казака Ивашку Исаева Колмогорца, который по его предположению и стал потом знаменитым атаманом Иваном Белоусовым. Потому и считал он, что поселившиеся на Яике «казаки были не донцы, а жители северных русских областей, те же ушкуйники, называвшиеся при царе Иване Грозном волжскими казаками». Собственно, с убийства Ивана Белоусова и началась чреда беспорядков, затеянных казаками из «пришлых людей», пытавшихся навязать Яицкому войску донские бунтарские порядки. Уж, не потому ли атаману Меркульеву сделали «исключение» при опросе, что ему доверяли старые люди?
«Образчиком такого опроса (с клятвой), обычного для всех казаков войска, – писал далее Карпов, – привожу сказку казака Бородина:
«По указу Его Императорского Величества на Яике в розыскной канцелярии пред господами полковником и лейб – гвардии капитаном Захаровым с товарищи дведесят первой сотни Никифор Никитин сын Бородин по Евангельской заповеди Господней вправду сказал: от роду мне сорок два года, родился я на Яике, а дед и отец мои родиною Самарского уезда села Ширяева помещика Андреяна Филиппова старинные крестьяне и дед и отец мой из того села пришед на Яик в прошлом во сто шестьдесят первом году (1653 г.) и дед мой на Яике умре, а отец мой и ныне служит на Яике в казаках, и я в казачью службу приверстан при атамане Федоре Семенникове двадцать два года, у меня дети Симион семи, Борис трех лет, да работник Мунжик Загисин сын Калмыченин, а ежели я Никифор сказал не правду, а после об том кто донесёт и за то мне учинит смертную казнь. К сей сказке вместо казака Никифора Никитина сына Бородина по его велению казак Иван Попов руку приложил».
Так вот, почему старик Евтихий называл дворян Бородиных «из грязи в князи». Верно знал он, что предки их были крепостными крестьянами у помещика. Потому и бытовала версия, что войско образовалось из беглых крестьян и холопов. Не зря, видно, называл её Евтихий – «Бородинщина».
Из холопства, из неволи
Выйдет доблестный чудак;
И поскачет в чисто поле
Русский рыцарь – мой казак.
Он, просеянный сквозь сито,
Прокаленный на огне,
Выйдет смело и открыто,
Выйдет с пикой на коне.
От спесивого боярства
Убежит он в курени,
На украйнах государства
Разведёт свои огни.
Карпову пришёл на ум стих Никиты Фёдоровича Савичева под названием «Рыцарь», и он подумал, что неслучайно пропало «Яицкое дело», которое добыл в московском архиве Железнов. Видимо, не всем в войске хотелось знать правду о том времени. Савичев любил водить дружбу с дворянами из числа бывших яицких старшин. Уж, не по их ли просьбе, архивариус ВХП изъял из архива «Яицкое дело». Карпову пришлось довольствоваться лишь публикациями в газете «Уральские войсковые ведомости», где М. Курилин приводил многочисленные выдержки из этого дела.
Иоасаф Игнатьевич Железнов первым из уральцев попытался рассказать о казаках – лыцарях. Видимо, в открытую было нельзя писать об этом, вот и пришлось Железнову, в форме народных преданий излагать. А «лыцари» – это же, новгородские ушкуйники, которые казаковали сначала на Волге, а потом пришли на Яик, в последние годы царствования Иоанна IV, прозванного Грозным. А дед Никифора Бородина оказался на Яике лет на восемьдесят позже. Карпов не сомневался, что писатель стал неугоден не только наказному атаману Дандевилю, но и части уральской аристократии. Были и «чёрные» завистники популярности и славы писателя Железнова в Уральском войске. К числу последних Карпов причислял и Савичева, который, выдавая себя за друга Железнова, сокрыл от общества многие его поэтические произведения. Именно, в его руках, после смерти писателя, оказались, так называемые «бумаги Железнова», многие из которых потом бесследно исчезли.
Умер… Погиб ты в неравной борьбе
С грязью людскою и злобой.
Вечная память, товарищ тебе!
Славен венец твой терновый!
Умер… Но вольные песни твои
В сердце у внуков запали…
Светлы, как правда, как голос любви,
Вечными песни те стали.
Сам же, певец! Ты засыпан землей,
Дедовской кровью облитой…
Спи наш Баян, наш народный герой.
Спи, произволом убитый!
Спи! Канут в Лэту бесправия дни.
Солнце любви засияет,
Правда святая взойдёт на Руси,
Тёмная сила растает.
Однажды летом, Карпов встретился на городском бульваре с Фокиным, который, обратив внимание на бледность лица есаула, предложил ему поехать на рыбалку на Анисьины озёра.
– Посидишь, Ахилл Бонифантьевич, на протоке с удочкой, того глади, и опять румянец на щеках заиграет, – сказал Фокин. – Только к нам ещё один компаньон напрашивается, классный фельдшер Веселов. Давно уже, Прохор Палыч меня на рыбалку подбивает, да у меня то сенокос, то извоз. Ныне я, свободный от хлопот, так что соглашайся ваше благородие, клёв будет отменный.
– С превеликим удовольствием, Иван Алексеевич! – согласился Карпов. – И против компании с Веселовым, ничего не имею. Сообразим на троих…
Уже на протоке, сидя в тени раскидистой ивы, Карпова, вдруг, начал душить сильный кашель. Фельдшер Веселов подошёл к нему сзади и ударил ладонью несколько раз по спине. Кашель прекратился.
– Да ты, Ахилл Вонифатич, никак чахотку подхватил? – спросил Веселов. – Эту заразу надо скоро лечить, иначе она тебя загубит.
– Знаю, Прохор Павлович, и собираюсь осенью поехать на юг, – сказал Карпов и прочёл четверостишье из своего стихотворения:
Там южное солнце
И синее море,
Там плещутся волны
В широком просторе.
– Это куда ж ты собирался, Ахилл Бонифантьевич? – спросил Фокин.
– В Сочи собираюсь, – ответил Карпов. – Туда, где у меня дача. Какие там ночи, братцы, залюбуешься. А уж, как там легко пишется:
Вновь звёздная, тихая ночь наступает
Чуть блещет в отсветах заря,
И сумрак прохладный собой покрывает
И горы, и лес и поля.
Вдали над Ахуном красавица ночи,
Всплывает сияя луна,
И в море и в водах извилистой Сочи
Сверкает, как жемчуг, она…
В воскресенье, 16 октября, в 40 – й день кончины председателя совета министров, Петра Аркадьевича Столыпина, в Александро – Невском соборе была совершена панихида, на которой присутствовали начальники города с нижними чинами Уральской местной команды, а также не мало было и обывателей города.
– Доброго здоровья, Прохор Палыч! – поздоровался Ипатий Ипатьевич, подходя к классному фельдшеру Веселову. – Что нового в жизни? Как дела в войсковой больнице?
– И тебе не хворать, Ипатий Ипатиевич! – поприветствовал Веселов. – Да, какие там новости? Народная пословица: «Осенняя погода – бичь народа!», начинает сильно отражаться на здоровье этого народа. В Уральске и по посёлкам в войске развился в большой степени брюшной тиф с немалой смертностью; особенно же много таких больных в городе, даже в семьях хорошо живущих. Войсковая больница переполнена сверх штата, из коих около половины тифозных. У вас то, как дела? Как невестка?
– Невестка на сносях, Катерина при ней неотлучно находится, – сказал Ипатий. – Карпов обещался свою книгу занести, да, что – то носа не кажет.
– Ахилл Вонифатич, похоже, сильно захворал, – проговорил Веселов. – Он сейчас у тёплого моря. Наша погода ему, особенно осенью и зимой, сильно навредить может…
В последнее время погода в Уральске установилась ведренная. Стояли тихие солнечные дни, но по ночам бывали порядочные морозы. Однако, с вечера 17 октября погода сменилась – небо покрылось сплошными тучами и 18 октября был утром туман, а до половины дня моросил мелкий дождь; тянул лёгкий северо – западный ветерок. С половины дня тучи стали редеть, и к вечеру небо совершенно очистилось от них. Ночью же на 19 опять сделалось пасмурно, и днём 19 было сыро, но дождя не было.
20 октября Ипатий Ипатиевич и другие городские обыватели прочитали в войсковой газете заметку, известившую о смерти А. Б. Карпова:
«15 – го октября на своей даче в Сочи скончался от скоротечной чахотки составитель истории войска, талантливый автор различных статей и стихотворений – есаул Ахилл Бонифантьевич Карпов. Тело покойного для предания земле на днях прибудет сюда. Некролог будет помещен в одном из ближайших №№».
По большому счету, Ипатий Ипатиевич испытал настоящий шок, хотя, и был осведомлен о болезни Карпова. Он не стал говорить Вере, чтобы не расстраивать её на последних днях беременности. И Вениамину, он тоже не стал сообщать. Приедет из Петербурга, тогда и сам всё узнает. Ни дать ни взять, старый уральский обычай: «Сзади остался».
– Да, жить бы, да жить, Ахиллу Вонифатичу, но, видать, не судьба, – подумал Ипатий. – Царствие небесное рабу Божьему!
Ипатий вспомнил стихотворение Карпова, которое ему прочёл Вениамин из книжки. Племянник тогда так восхищался прозорливостью ума есаула, который в их поездке по городам России многому его научил и вразумил. Ипатий был не в курсе душевных терзаний и переживаний племянника; Евтихий велел молчать о любовных похождениях Вениамина.
Верю я, ты, братец, прав:
Можно, что и говорить,
Можно лошадь полюбить!
За послушный, что – ли нрав,
За аллюр, за мягкий ход.
За породу, за завод,
Ну, за ум, за красоту,
За игривость под седлом.
Ну, хоть прямо за езду,
За желанье быть верхом,
Гарцевать на том коне –
Все понятно это мне!
Но одно понять нет сил:
Что в жене ты полюбил?
Отпевание Карпова проходило в Александро – Невском соборе, в среду, 26 октября. Службу провели: священник отец Кронид Скопин с диаконом Иоанном Пискулиным и псаломщиком Александром Горшковым, который сделал соответствующую запись в Метрической книге:
«№ 26 Состоявший на льготе в комплекте Уральского казачьего войска полков Есаул Ахилл Вонифатиев Карпов, 44 лет, от скоротечной чахотки».
Ипатий Ипатиевич не смог проводить есаула Карпова в последний путь. Случилось так, что в тот день, 26 октября, с утра у Веры начались схватки, пришлось старику бежать за бабкой – повитухой. Роды проходили в муках. Невестка долго не могла разродиться, и послали за фельдшером. Только после обеда услышал Ипатий из комнаты, где лежала Вера, крик младенца.
– Слава Богу! – радостно произнёс старик. – Наконец – то, родимый человечек народился…
У Вениамина Алаторцева родилась дочь, имя которой решили не давать до приезда отца из Петербурга. Так, захотел сам Вениамин, о чём просил в письмах к жене Вере. Собственно, наречение младенца личным именем происходило во время обряда крещения в храме, с которым месяц, другой можно было и обождать.
А уже на следующий день старик Дудаков и остальные уральцы прочитали в газете «Уральские войсковые ведомости» навеянный скорбью некролог, сочиненный товарищами Карпова накануне:
«15 ч. октября в г. Сочи, Черноморской губернии, на собственной даче, скончался от скоротечной чахотки, на 45 году жизни, составитель истории нашего Уральского казачьего войска, даровитый автор многих статей и стихотворений, есаул Уральского казачьего войска Ахилл Бонифантьевич Карпов.
Ахилл Бонифантьевич происходил из дворян Уральского казачьего войска; по вероисповеданию православный. С хорошей домашней подготовкой Ахилл Бонифантьевич первоначальное образование получил в Оренбургской военной прогимназии, откуда выпущен и поступил на службу 16 августа 1883 года в Амурское казачье войско; а потом прошёл и курс Оренбургского казачьего юнкерского училища, откуда и выпущен по 1 разряду. Произведен в хорунжие 1886 года октября 11.
До 1896 года Ахилл Бонифантьевич нёс различную службу в Амурском казачьем войске, а в этом году, марта 17, переведен в комплект Уральских казачьих полков, где оставался на службе до 8 июня 1900 года.
Имея жажду неутомимой деятельности, Ахилл Бонифантьевич не мог оставаться долго на одном месте без дела, а потому изъявил желание отправиться на Дальний Восток. 8 июня он зачислен в охранную стражу Восточно – Китайской железной дороги, переименованную потом в Заамурскую пограничную стражу. Командуя там чинами 41 сотни пограничной стражи, в 1904 и 1905 гг. участвовал в делах с японцами и за оказанное отличие произведен в чин ротмистра, 1905 года июля 15.
В 1907 году июля 7, по наступление на востоке затишья, Ахилл Бонифантьевич вновь вернулся на родину и зачислен в Уральское казачье войско есаулом, где и оставался до конца жизни, неся усердно разные служебные обязанности по войску и трудясь по собиранию материала и составлению истории войска. Первая часть её, с иллюстрированными приложениями, уже составлена (в сокращенном, правда, виде) и отпечатана на собственные средства покойного.
Ахилл Бонифантьевич в 1900 – 901 и 1904 – 905 гг. участвовал в походах и делах против неприятеля и за оказанные им отличия по службе в мирное и военное время с японцами был награжден следующими орденами:
В 1892 г. св. Станислава 3 ст., – 1904 г. св. Анны 3 ст. с мечами и бантом, в 1905 г. св. Станислава 2 ст. с мечами, св. Анны 2 ст. с мечами и св. Анны 4 ст. за храбрость, а также имел несколько медалей в память разных событий.
После покойного осталась одна бездетная жена.
Мир праху твоему, неутомимый труженик на пользу и славу батюшки Царя и Отечества, а в частности и Уральского войска, по составлению начала истории его. Очень сожалеем, что судьба не позволила тебе совершить грандиозный план твой по составлению истории войска, но уже и сделанным началом её ты оставил нам незабвенную память о себе.
Тело покойного перевезено в Уральск, где сегодня будет предано земле на Уральском городском кладбище».
Спустя почти месяц, по Уральскому казачьему войску был объявлен приказ № 1173 от 19 ноября 1911 года:
«Для разбора дел по составлению истории войска после умершего есаула Карпова прикомандировывается к Войсковому Хозяйственному Правлению состоящий в комплекте полков вверенного мне войска подъесаул Щадрин.
Наказный Атаман Генерального Штаба генерал – лейтенант Дубасов».
Уральские казаки надеялись, что, вскоре, появится вторая часть истории войска. Однако события последующих лет внесли свои коррективы; не до истории стало уральцам, да и остальным подданным Российской Империи.