Доктор: Садись.
А.: -
Доктор: В чем заключена национальная русская идея?
А.: Не помню.
Д: Думаю, пришло время для нового укола.
А.: Нет! Я правда не могу вспомнить.
Д: Кто ты, А.?
А.: Я - писатель.
Д: Держи тетрадь, записывай.
Три пути русского писателя.
1. Армия. Чтобы наш народ хоть как-то тебя замечал, надо послужить в армии. Этот путь проделали многие, а фотография в военной форме не может не вызвать уважение у людей. Ты служил народу, следовательно, в писательстве, ты тоже служишь людям. Потом, конечно, у тебя могут быть различные мытарства, по типу – меня принудила система, на мою юдоль выпали испытания, но я их с доблестью прошел или без доблести (это не важно). В целом – армия в curriculum vitae вызывает уважение у простолюдинов. Лев Николаевич Толстой и многие другие.
2. Тюрьма. Если ты прожил жизнь в России и не посидел - ты и не человек вовсе. Только в тюрьме приходит мудрость и опыт жизни. После страшной репрессии по негласному договору писателей, надо обязательно написать роман про нелегкую судьбу и ад в бараках. Федор Михайлович Достоевский и многие другие.
3. Вынужденная эмиграция. Этот путь достаётся не каждому. Дабы его пройти, надо подняться до уровня наивысшей интеллигенции и народного достояния. Ибо мытарства души и вой по малой родине из Израиля или благородной Австрии, должны быть настолько душещипательными, чтобы простолюдин проникся, и почувствовал ту космическую боль хождения со свечкой в руках по пустым бассейнам в Италии. Владимир Владимирович Набоков и многие другие.
Если удастся пройти сразу три пути как Солженицын, сразу станешь пророком.
4. Есть еще четвертый путь. Хотя, на мой взгляд, для России он самый, скажем так – оптимальный, даже лучше сказать - к месту. Путь Венедикта Ерофеева и немногих других – спиться. Но книги пишут в основном люди тщеславные и мерзкие внутри. И на четвёртый путь мало кто осмеливается.
А.: Клево. Третий путь, я так понимаю, мне предоставлен не будет.
Доктор:
Бывают ночи: только лягу,
В Россию поплывет кровать,
И вот ведут меня к оврагу,
Ведут к оврагу, убивать.
Сейчас расплачусь.
А.: Я тоже хочу. Так какой путь вы мне предлагаете?
Д: Пока что никакой. Послужи нам, а там, как пойдет. Ты сам-то, чего хочешь от Замка?
А.: Ну, хотя бы не дурдом, может быть ГУЛАГ?
Д: Нет братец, все места на репрессии уже заняты. Да, я понимаю это очень красиво: суды, спецназ с автоматами вскрывает квартиру, через пару лет выходишь национальным героем. Ну, эту пару лет еще заслужить надо. Узники совести у Кремля расписаны на много лет вперед, извини, А.
А.: Хотя бы запрет на издательство моей поэмы.
Д: Не знаю, посмотрим. Не я все решаю, А., пойми. Там большая очередь.
А.: А кто следующий на репрессии, если не секрет.
Доктор подошел и нашептал ходовую фамилию на ухо.
А.: Он!? Да пусть залезает обратно в гроб! Ему сколько? Сто пятьдесят, двести лет?
Д: Говорю, все места на репрессии расписаны надолго вперед, так что, молодой человек за вами здесь уже занято было! А ты как хочешь, всего и сразу? Нет, ты, конечно, можешь создать какой-нибудь, из ряда вон выходящий перформанс. Но помни, Кремль тебя курировать не будет, никакой поддержки в интернете, никаких упоминаний о тебе вообще. Отделаешься одной сраной статьей в бульварной газете и на этом точка. Администрация в тюрьме не будет за тобой следить, А., так что твое падение в тюремной иерархии будет только в руках зловещего Фатума.
А.: Хотя бы в интернете будет упоминание?
Д: Не будет ничего! Ты можешь вообще не сидеть, но мы протолкнем тебя так, что ты у нас будешь главным борцом с системой и совестью народа. Подумай, А. Так все начинают, сначала послужишь нам, потом мы переведем тебя на службу к либералам, которые тоже курируются Кремлём. Будешь безжалостно троллить кровавый режим.
А.: А если моя национальная идея истинна?
Д: Если истинна, будет тебе и спецназ в квартире и шумиха и апогей до небес. Станешь самым свободным в нашей стране человеком. Нам нужны свободные. Будет с тобой бороться лично Кремль, но ничего сделать он с тобой не сможет, ибо твоя весовая категория, слишком велика для тупых подвывал системе. Конечно, я иронизирую, но сегодняшнему быдлу самое то, они верят во все это. Я вижу, ты замешкался, ты все обдумай и скажи.
А.: И нет другого пути? Нельзя обойтись без этой грязи?
Д: Конечно, есть настоящие борцы, которые правда пытаются изменить мир, но об этих именах никогда не услышит наша с тобой страна. Никогда. Раскручиваются только те, кто договорился. С одной стороны те, кто договорился, это, конечно, ублюдки редкостные, так как сидят и репрессируются во имя своих корыстных целей, хотя, может быть, и служат какой-то там идее. Но все равно эти псевдорепрессированные затмевают реальных борцов. Но тут остаётся только выбирать, либо ты репрессируешься под опекой Кремля – у всех на виду, за согласованные протесты и неудобные, но согласованные идеи. Либо борешься реально, но ты нахуй никому не нужен.
А.: И так всегда?
Д: Конечно. Ты как с Луны. Все митинги и протесты курируется Кремлем. Правда, сейчас рейтинг падает, думаю, убьют кого-то из толпы, чтобы было зрителю повеселей смотреть, но равновесие надо удерживать и милиционера тоже, думаю, убить придётся. Раньше, если в кадре не было хотя бы восьми трупов, репортаж по телевизору вообще не выходил, вот времена были. Но это мы заговорились. Так что, решай. Либо сейчас постоишь в позе, а потом мы для этой скотобойни покажем, что ты у нас свободный и мы будем бороться с тобой. Либо оставайся человеком, но никому неизвестным в своей маленькой комнатушке под тусклой лампой.
А.: Что если люди когда-нибудь обо всем догадаются?
Д: О чем?
А.: О том, что все эти репрессии раскручены Кремлём, что все эти узники совести работают с властью.
Д: Люди никогда не поймут этого. Никогда. Ватный унтерменш должен презирать творцов, пропагандирующих свои идеи, а либеральная скотобойня всегда будет поддерживать тех, кто презирает власть. Люди не меняются. Пойми, А. Мы тебя посадим и будем в интернете тебя поддерживать, а в зомбоящике поливать дерьмом. Самое главное: мы будем говорить о тебе и о твоих трудах. Существуют некие законы жанра.
А.: Да, но это же надувалово. В смысле нас всех обманывают.
Д: Ну, как посмотреть. Многим нравится быть обманутыми. Свобода сегодня - это продукт, который давно подан на уценку.
А. Я не понимаю. Если все узники совести раскручены властью, то рано или поздно люди догадаются.
Д: А., ты как ребенок, ну правда. На самом деле, большинство уже в курсе, что происходит. Вот в чем заключается главный парадокс нового мира! Люди не стали глупыми, они умные. Просто они лишились своего мнения. И из-за отсутствия своего мнения, они, как никогда раньше, убеждены, что они не рабы. Если очередного упыря показывают целыми днями по телевизору, все его обсуждают, постоянно упоминают его фамилию, естественно, это все раскручено властью, это и так всем понятно. Но правила игры нельзя изменить – вот в чем суть, А. Если изменить правила игры, то на пьедестале будут люди по-настоящему созидающие. На верхах придумываются различные законы жанра для искусства. Мы создали правила игры. За и против. Хочешь быть за - соблюдай эти правила, хочешь быть против – то же самое. За эти рамки не выйдешь
А.: Мать честная! Так это тотальное зомбирование. Вы даже тех, кто против, подогнали под шаблон.
Д: А мы, по-твоему, вообще кто? Можно, конечно, подумать, что в эти примитивные игры, псевдо за власть, псевдо против власти, типа за свободу, типа против, бьются только твари дрожащие? Ну да, так оно и есть, только, если не желаешь – не играй! Тебя никто не заставляет. Но, если ты решил принести, что-то людям в плане искусства, ты должен сыграть. Хочешь - верь, а хочешь - нет. Все, что мы делаем, все во благо вас – людей.
А.: Каких людей?
Д: Пока забудь про них, все они это просто безликая массовка для твоего автобиографического фильма: «А. - жизнь и страдание». Пипл хавает, ты пойми, заявок на борьбу очень много, мы готовы и хотим помочь.
А.: Репрессии стали слишком модными, народ устал. Я хочу выпустить поэму без оглушительной славы, просто делать для своих.
Д: Для каких своих? Ты что-то можешь противопоставить против всеми гонимого творца, страдающего и униженного, всеми презираемого, и на которого смотрят миллионы глаз. Что ты можешь предложить?
А.: Талант и искренность.
Д: Короче, А., послужишь нам и, возможно, будет тебе второй путь русского писателя, некоторые вырезки из твоей поэмы уже одобрены сверху.
Кто запер свободных и сильных в тюрьму?
Кто долго не верил огню моему?
Кто хочет за деньги лишить меня дня?
Собачью покорность накладно купить у меня
Пусть предки мои - поколенье рабов,
Сегодняшний пипл не терпит оков,
Свободною стала простая душа,
Художник я, ****ь, а не *** с потолка.
А.: Прекратите, меня сейчас стошнит.
Доктор: А вот этот отрывок можешь прям на суде зачитать:
Я - узник совести, я - гений
Я - светоч русского Христа,
Услышит ли меня Россия?
Услышит ли меня Страна?
А.: Я отрекаюсь от своей поэмы.
Д: Да мне без разницы. Говори нацидею.
А.: У меня всякие странные мысли в последнее время, доктор. Точнее странная мысль пришла прямо сейчас. Что, если я скажу вам национальную русскую идею, и вы меня просто отпустите.
Д: В смысле?
А.: Просто оставите меня в покое.
Д: Без Тюрьмы, армии, эмиграции, славы и гонений?
А.: Да.
Д: Да, это будет лучший вариант для всех нас. Отдай нам нацидею, как на благотворительность, и ты нам вообще не нужен.
А.: Просто, мне кажется, что у России не может быть одна национальная идея. Должна быть одна идея для ваты и одна для либерастов.
Глаза доктора залились кровью, губы злостно сжались. Трясущимися руками он открыл полку в столе и вынул черную резиновую дубинку небольшого размера.
Д: Сейчас я покажу две национальные идеи.
Он подошел ко мне и с размаху ударил дубиной мне по коленной чашечке. По черному небу промчался звездопад. Потом ударил еще и еще, пока из моих глаз не полились слезы.
Д: Я тебе, блять, устрою майдан в ноябре! Герб России - два ебливых орла, обнявшись, смотрят направо, нахуй, и налево, блять! А сверху них невъебенная царская корона! Одна идея! Одна!
А. Я понял! Хватит. Какой у меня срок?
Д: До конца недели чтоб придумал. Иначе я тебе эту дубинку в жопу затолкаю!
А.: Не надо. Порвалась цепь времен, о проклят жребий мой, зачем родился я на подвиг роковой!?
Д: Ладно, А. Извини, вот водички попей, не бойся. Извини меня. Был у нас тут такой. Говорил - главное идея для ваты, потом можно и для либеральной скотобойни придумать. Меня тоже тут душат, А., я тоже не железный. Ты как отошел?
А.: –
Д: Ты близок, А., я точно знаю. Я тебе помогу, ты же у нас творец. Подними тетрадь, блин, карандаш укатился. На, возьми мою ручку. Записывай
Манифест художника
№1 Деньги. Если ты созидаешь ради денег, а корысть и злые помыслы в твоих очах видны даже самому недальнозоркому – горе тебе. Время все расставит на свои места. Затронуть человеческую душу ты сможешь лишь на мимолетное мгновение. Созидай не ради воздаяния. Твори не для денег.
№2 Женщины. Ты хочешь затащить в кровать побольше женщин через искусство? Пойми деньги, женщины-мужчины - это нормальное желание, но если ты созидаешь только во благо себе и пытаешься урвать кусок послаще – горе тебе. Ты, может быть, создашь авторитет среди детей и дурней недалеких, но без души и помыслов высоких, живых путей от сердца к сердцу нет.
№3 Родители и дети. Все на подсознательном уровне пытаются доказать своим родителям, что они \ родители ошибались в них \ в детях (и наоборот). Все хотят, чтобы родители и дети ими гордились, любили и уважали – горе тебе, если ты созидаешь для родителей и детей. Не пытайся им доказать что-либо через искусство. Будь непредвзят.
№4 Идея. Деньги, девушки-мужчины, родители и дети – три главных демона творчества. Если ты созидаешь, пытаясь удовлетворить этих демонов – ты обречен. Но если превзошел их, появится четвертый, самый коварный демон искусства – идея. Идея может быть любая: Христианство, Ислам, Буддизм, национал-социализм, вегетарианство, просвещенный консерватизм, шаманизм, либертарианство, сатанизм, чистое искусство, культ смерти, великая наука, спорт, секс, наркотики, музыка, равенство, хаос, анархия, счастье, свобода и т.д. и т.п. Когда ты поборол трех демонов, четвертый будет тебя преследовать до конца жизни – его нельзя побороть, ибо без него невозможно созидание как таковое. Люди, сильно преуспевшие в служении четвёртому демону, в награду получают одобрение предыдущих трех. У тебя будут деньги, женщины-мужчины будут тебя любить и уважать \ презирать, если ты захочешь, тобой будут гордиться родители и дети. Но помни самое главное – идея умрет.
А.: Записал.
Д: У андеграунда два пути, либо он становится классикой, либо попсой.
А.: Я был не прав, Булгаков – гений.
Д: Булгаков – хохол.
А.: Понял.
Д: Извини за дубинку, А., у самого нервы на пределе. Я хочу тебе кое-что отдать, А., кое-что важное для меня. То, что я ударил тебя дубинкой и укол, который остановил твое сердце на пять минут… Я понимаю, ты можешь злиться на меня. Но после того, как человек стоит на пороге смерти, у него открывается третий глаз, а дубинка, ну мы же мужики с тобой, ладно уж. Не злись. Идея принесет много блага всем.
А.: А как же насчет Мака души?
Доктор встал из-за письменного стола, подошел к шкафу и достал ватник. Он был синего цвета, очень добротно сделан, на спине был филигранно вышит красный медицинский крест.
Доктор: Дарю!