Вода текла по потолку тонкими продольными ручейками, ближе к центру собиралась в зыбкое колышущееся озерцо и опадала вниз неравномерной капелью. Звонкие удары чередовались с глухими, редкие – с частыми.
Тенк! И всепоглощающая тишина вокруг. Но через десяток долгих секунд – вновь. Тот же, эхом растекающийся, звук. Звонкие, как пощечины, удары.
На потолке и в углах камеры нарос безжизненный зеленый мох. Во впадине на каменном полу собралась лужа, по глади которой плавали ржавые кружева.
Это был карцер. Железная клетка, созданная для мучений.
Внутри находился узник. По прибытию ему выдали тюремную полосатую пару с персональным номером "А/5756".
Никто не знал его имени. Никому до этого не было дела.
Воздух в камере стоял тяжелый, насквозь пропитанный сыростью.
Узник дрожал вначале, в первый день, когда еще жизнь обитала в нём. Но это было давно. Так давно, что теперь он не мог вспомнить. Он не воспринимал больше слова «жизнь». Оно казалось ему далеким и нереальным. Неподвижный и немой, узник смотрел застывшими глазами на свои, побелевшие от холода, руки. Сквозь пальцы был виден пол, лужа на котором вздрагивала от падающих сверху капель.
Тенк!
Иногда ему казалось, что он уже умер. Узник удивлялся этому апатично. Думал как же так, я ушел из жизни и перенёсся в некое иное исчисление мира – в царство, как считают, абсолютной тьмы, но здесь, оказывается, всё тоже, от чего я погибаю, – холод, томление, грусть.
Тюремщик, грязный и обрюзглый как чёрт, только рогов на голове не хватало, заглянув накануне, швырнул ему тюремную форму. При этом, гадко оскалившись, он сказал: "Можешь одеть, чтобы теплей было. Того, кто носил ее до тебя, утром я закопал собственноручно. Издыхая, эта падаль наказала передать, что одному ему скучно – и ты тоже поэтому, чтобы не очень задерживался, а поспешал следом. Он подождет тебя, чтобы вдвоем веселей было. В могиле для таких дохляков – самое место!"
Тюремщик ушел. Но "А/5756" предложенный ему костюм не одел. Охапкой бросил его на пол – туда, где оставался островок суши. Сел. Стало немного теплее. Вскоре, когда ткань пропиталась влагой, холод вернулся в тело, чтобы никогда уже не уходить.
Узник не снял с себя тельняшку, хотя она была вся изорвана, торчали бахромой вылезшие наружу нити. Любовь к морю – последнее, что у него осталось. Жизнью он не дорожил.
Даже воспоминания, порой, казались ему чужими. Он всё потерял, или у него отняли. Теперь он не верил даже, что когда-то видел солнце, мог положить ладони на нагретый лучами песок.
Железная клетка – вот из чего была выткана реальность.
Холод и боль – единственное, что осталось в мире.
Карцер – последнее пристанище для души, которая стенает и плачет.
4 декабря 2019
(глава из повести)
*на иллюстрации картина Вячеслава Шевякова