Ураган несется над Россией,
Вновь трепещут ивы,
Сердце молодое стонет,
Время кровью пишет имя.
Игла вошла в вену. Медсестра искала пульт от зомбоящика, чтобы выключить просвещенно-консервативные частушки. Я валялся молча и смотрел в белый потолок, там была заунывная бесконечность. Сейчас поведут на интервью, а что мне им ответить? Не знаю. Ладно, отдамся в цепкие когти Фатума. Пожалуй, это самое правильное, что я сейчас могу сделать. Коварная система упрятала меня сюда, и я должен понять её ритм, почувствовать, так сказать, биение её сердца и отдать часть своей энергии. Зачем меня, вообще здесь держат? Тоже мне, конвейер помощи алчущим. Спокойно, веди себя как загадочный простолюдин.
«Всё, на выход», – швырнула медсестра монотонным плевком из рано пожелтевших зубов. Я поднялся. Услышал музыку. Попытался успокоиться и отогнать мелодию. Собеседование будет стоить титанических усилий мне и работодателю. Ну что же в бой.
Мы проходили через готически ободранную штукатурку на тускло-желтой стене, людей без нижнего белья, запах мочи, кала и примеси всевозможных медикаментов. Меня остановили возле ограды. Ждал долго, рассматривая имби. Стена была прекрасна по своей сути. На семьдесят пять процентов она была покрашена в дождливо-осенний полдень, потом резко, словно приход Антихриста, появлялась известковая побелка, плавно переходящая в хрустально-белый потолок с небольшими огрехами. Именно на этом изгибе я мыслил себя. Фокус моего восприятия застыл на паутине, я пытался найти ее создателя и прокричать свое сердце, отдать ему последний вздох. Может, я в следующей жизни буду пауком? Как бьется сердце у восьминогого?
- Заходи, – сентенциозно и так грубо. Ей богу, я же не насекомое. Да и пауков она, наверное, тоже не любит.
- Присаживайтесь, А., - сказал врач. Тон я не распробовал, может быть, уставший или скрывающий любопытство. Мы встретились глазами, на миг я решил, что сегодня буду хранить свою священную мауну.
– Как Ваши дела, А.? – спросил доктор.
– Терпимо, - ответил я. – Как картошка. Ну, в смысле, если за зиму не сожрут, к весне посадят.
Доктор: Повторяетесь.
А.: Да, я знаю, я псих, что с меня возьмёшь?
Доктор: Сами-то, как себя чувствуете? Появились улучшения? Может, выздоровели? Как считаете?
А.: Я не могу объективно оценить себя со стороны. Это будет мое личное мнение и всякое такое. Пускай общество поставит на чашу весов мой трепещущий разум. И вынесет свой, не побоюсь этого слова, жестокий, но в тоже время справедливый вердикт и всякое такое. Я просто винт или даже пыль, не пострашусь этого произнести, на станке поистине великой системы или что-то в этом роде.
Д: Это я запишу… Чем занимались?
А.: –
Д: Смотрели телевизор?
А.: –
Д: Рисовали?
А.: –
Д.: Читали?
А.: Да, мне дали книгу, и я ее прочитал.
Д: Какая книга?
А.: «Мастер и Маргарита». Вячеслав Булгаков#1 .
Д: Так… И что Вы скажете?
А.: –
Д: Вам понравилось?
А.: Нет.
Д: Что, неинтересно?
А.: Эта история полный бред. Что тут еще скажешь?
Д: Так… Интересно и что же именно, вам показалось бредом?
А.: Да всё. Всё от начала до конца. Эту книгу сочинил зазнавшийся беллетрист. Кому вообще пришло в голову, писать про разговор Понтийского Пилата и Иешуа?
Д: А что Вам, А., там не понравилось? По-моему, этот диалог потрясающий.
А.: Для Вас да, но не для меня… Во-первых, Понтийский Пилат не говорил так с ним. Понтийский Пилат просто сказал: «Казнить! Одним евреем меньше!» В этом и заключена его мощь и великая философия. Поэтому он и Пилат Понтийский.
Д: Ну, допустим.
А. Вы можете допускать, что хотите. Это факт.
Д: Хорошо, но он в итоге все же приговаривает его к казни.
А.: При слове Его, еще сильнее палец вверх поднимите. Никакого Его в романе – нет. В этой истории есть Иешуа, которому не хватает мольберта с кисточками для полного завершения образа. Он, как вы показали, не является – философом, как говорит золотой мудрец Пилат в романе.
Д: А кем он является, А.?
А.: Лучше всего этот архетип назвал Федор Михайлович в романе про князя Мышкина. Вы когда-нибудь задумывались, кто впечатлил Сервантеса и откуда появился Дон Кихот Ламанчский?
Д: –
А.: Но в романе Иешуа не такой, в романе он художник… Не трогай художника – вот заповедь всего произведения. Мог бы ограничиться этой фразой, а не растягивать писанину на триста страниц. Кто вообще такое читает? Вам что заняться нечем?
Д: Это классика.
А.: Не для меня, простите… Свободен! Ну что за ересь? Это получается, новый мастер из свежего поколения умрет и крикнет это Путину. Хотя нет, если советский мастер кричит это Пилату, то постсоветский будет кричать это Сталину. В христианской схоластике всепрощение это, конечно, круто, но мне лично вообще плевать на того, кто там сидит.
Д: Вы бы не простили, А.?
А: Если бы рядом была моя Маргарита, я был бы сильно пьян, а на заднем плане играл бы Pink Floyd “Shine on you crazy diamond”. Может и крикнул бы и всякое такое.
Д: Тогда освободили?
А.: Нет. Я передумал. Мне вообще на этого Пилата срать с высокой колокольни. Пусть сидит и мучается. Наверное, Сталин был сильным тираном, если Булгаков так облизывает его гуталиновые сапоги и галифе. Это философ, пустите его.
Д: Это же говорит Пилат.
А.: Ой, да ладно, все мы подтекст поняли, не пальцем деланы. По-вашему, Путин с Кадыровым сидели и думали: «О, убить ли нам Немцова, вот в чем вопрос, достойно ли смиряться под ударами судьбы, иль нужно оказать сопротивление?» Убили и похуй, на завтра показали, что замочили с запада. Ну, я и говорю: евреем меньше, и это ****ец. В любое время Понтийский Пилат один и тот же. В каждое время он один.
Д: А Горбачев?
А: Артельный
Д.: А Ганди?
А.: Нахуй иди.
Д: А., прошу не выражайтесь, успокойтесь.
А.: Да, ****ь, там если архангелы с божьей матерью, нахуй, сойдут и будут доказывать, что это сын божий, что его нельзя убивать. Ему до ****ы, поймите! Все равно казнят!
Д: Инъекцию ввели?!
А.: Им просто похуй на все. А он еще свободен. Где, ****ь, моя Маргарита? ГДЕ!?
Тут вбежали санитары, повалили меня на холодный кафель. Но мою раскалённую волю они не в силах были сломить. Меня тащили обратно, по аллее славы, без тернового венка, но зеваки психиатрической больницы номер пять слышали орлиные крики: «Гнет, рабство, плен, неволя, безысходность». В меня кидали камнями и снова положили на крест. Игла с ювелирной точностью проткнула вену.
В России смута наступила,
С апорией сразись, грядущий век,
Вставай с колен, вперед отчизна,
Воскресни, русский человек!
#1 Здесь и далее примечание редактора. Видно, автор имел в виду знаменитого советского писателя Михаила Афанасьевича Булгакова. Признаюсь честно, не знать имя столь знаменитого писателя, простите меня, стыд и срам. Но, возможно, автор, пытаясь исказить имя русского классика, хотел достичь художественного гротеска. Так или иначе, веселого здесь мало.