ЧАСТЬ 2. КАРТИНА ХУДОЖНИКА АКИНФЕЯ
ВСТУПЛЕНИЕ
Сумасшедший художник! В скроенном, похоже, по собственным эскизам, сером комбинезоне, нелепом – с накладными кармашками на груди. С блестящими жёлтыми пуговицами от солдатской шинели. Забрызганный вечно краской. Он просиживал с раннего утра до позднего вечера на набережной возле причудливого здания–чаши, в окружении бронзовых химер, – творения другого безумного гения, архитектора и скульптура. И писал портреты. Писал углём, красками, карандашами, в зависимости от желания заказчиков, коих возле него всегда тусовалось, прямо-таки говоря, хренова туча. Писал очень быстро и, вообще-то, очень талантливо. Не придерживаясь, правда, точки зрения Александра Бенуа о превосходстве художника над моделью. Все девушки и женщины неизменно выходили у него очаровашками, просто красавицами, впрочем, разве это не так? Мужчины – эдакими волевыми, целеустремлёнными мачо. Пожилые – обязательно молодели. А дети, они и так чудо. Чудо органично переходило на его листы. И все были довольны. А ещё он принципиально не брал никакой платы. Если кто-нибудь, восхищённый и растроганный, всё же пытался всучить ему хоть несколько сотенных купюр, он с таким отчаянием и болью смотрел на благодетеля своими серыми выразительными глазами, что его сразу оставляли в покое.
Художник стал уже местной знаменитостью. Он словно творил здесь у чаши целую вечность. Но до сих пор никто не знал, как его зовут, сколько ему лет - тридцать пять? сорок? Где он работает (а работает?), где живёт, что ест? За последним, кстати, бедолагу никто ещё не замечал, так что, судя по его субтильному телосложению, невольно возникала мысль – ест ли он вообще? Мастер внезапно появлялся. Внезапно исчезал. Когда было холодно, шёл дождь, и на набережной никого не было, он сидел на скамейке под огромным пёстрым зонтом, как у торговцев на базаре, и задумчиво смотрел на речку, на белокаменный кремль, на пёстрые, замысловатые, хаотично слепленные друг с другом дома на противоположном берегу…
Местные журналисты писали про него, пытались брать интервью. Но обычно немногословный, он начинал со скоростью пулемёта нести такую околесицу, что всем сразу становилось ясно – ненормальный. Или притворяется. Но зачем?
Мне, признаться, давно хотелось познакомиться с этим человеком. Меня всегда интересовали подобные чудаки. Может, потому что сам чудак? Несколько раз я уже точно намечал подойти к необычному портретисту. Попросить написать портрет, и, за делом, попробовать разговорить, тем более сидеть истуканом, что обычно просят художники, он ни у кого не требовал. Но что-нибудь и как-нибудь постоянно мешало осуществить эту затею… Люди, погода, неожиданные дела, требующие срочного моего участия…
Однако в то памятное утро наша встреча просто не могла не состояться. Это был первый день, когда над миром появились зелёные облака. Совсем рано шёл я по набережной вдоль пустынного ещё шоссе. Надо мной плыли сверкающие изумрудно-белые, с радужными переливами киты, гигантские медузы, невиданные фантастические существа под кронами разлапистых елей и пальм с золотыми, подсвеченными солнцем, контурами…
Художник сидел как обычно на скамеечке под зонтом… Встал навстречу, заулыбался… Протянул руку:
- Акинфей.
Странное имя. Ладонь художника оказалась неожиданно жёсткой и крепкой.
- Я давно жду тебя.
- Именно меня?
- Да, - художник засуетился, толкнул ногой складной стульчик, задел головой зонт, наклоняясь к большой плоской брезентовой сумке, выдернул лист бумаги, - вот!
Это был мой портрет. Выполненный карандашом и мелками, на первый взгляд, небрежный, схематичный, на самом деле, наверное, гениальный.
- Здорово. Мне понравилось. Когда же это я тебе позировал?.. Вот только у меня улыбка тут такая обаятельная… А я ведь довольно угрюмый человек.
- Во-первых, - Акинфей засовывал торопливо рисунок в какие-то свои хранилища – стопки альбомов и папок, - во-первых, не наговаривай на себя. Во-вторых, как я тебя вчера вечером в мыслях увидел, таким и написал.
Выпрямился, застегнул свой планшет, набросил его на плечо.
- Всё. Нам пора.
- Куда? - опешил я.
- Как куда? – мой собеседник изумлённо распахнул на меня свои серые, чуть грустные, очень выразительные глаза. - В путь! В путь!
Схватил меня за руку и с силой потащил за собой.
- Пойду, пойду, - засмеялся я, освобождаясь, прямо-таки, от его борцовского захвата. – А зонт?
- Больше не нужен.
Мы зашагали прочь от чаши.
- Ну куда всё-таки путь держим?
Мой спутник, посерьёзневший, ушедший весь в свои мысли, только буркнул:
- В Кремль.
И почему-то ткнул пальцем куда-то вверх.
Я поднял голову. Высоко над нами, в зелёных полупрозрачных облаках, плыл сверкающий белый шар, с усиками по бокам, словно две пузатенькие мисочки положили друг на друга.
А вот уже и белокаменная стена, опоясывающая кучку церквей и старинных зданий.
Мелькнула мысль – мы добрались неестественно быстро.
- В четвёртом измерении такое понятие как расстояние – фактически не существует, - мой новоиспечённый провожатый повеселел, улыбнулся.
Кремль!..
Всё волшебно преобразилось! Нет, осталось внешне таким же – мощёная камнем дорожка, взбегающая к дворцу – узорному, в стиле барокко, с башенками, шпилями и флюгерами… Краски стали ярче!.. Всё наполнилось особой энергией, смыслом – как это дивное, изумрудно-синее небо, опустившееся на землю, и - бездонное.
Далее знакомый с детства путь – в ворота чугунной ограды к многоступенчатой, суживающейся кверху пирамидке Сююмбике, золотым шпилем своим достающей до звёзд.
Акинфей вдруг попридержал меня за локоть.
«Синий снег засыпет крыши,
Нет земли и неба нет.
Тише голос, поступь тише,
Нет нас в доме. Дома нет».
Резко потемнело. Ночь или поздний осенний вечер – мокрый и неуютный. Человек в чёрном плаще, небольшого роста, коренастый, положил на ступеньки книгу, а может просто кипу бумаг. Оглянулся испуганно на нас, в стёклах очков блеснули жёлтые маслянистые уличные фонари, сгинул во мраке.
И вновь наступило лето, утро, жизнь и краски… Но рукопись – теперь было ясно видно, что это рукопись, пожелтевшая, растрёпанная, исписанная рваным размашистым почерком с блёклыми выцветшими чернилами, - по-прежнему лежала у входа в башню.
Я поднял её, но не успел ничего прочитать: мой новый знакомый буквально втолкнул меня в распахнувшуюся перед нами дверь.
Ну, по винтовой лестнице к звёздам? Мне показалось, я окончательно теряю связь с реальностью.
- Что такое реальность? – тихо проговорил Акифей.
Стены потеряли изначальный серый цвет, сделались бледно-фиолетовыми. И плотность – теперь они как вата на ощупь!..
- Через башню всегда был выход в параллельный мир. Посвящённые знают об этом.
… Исчезли совсем!
Падали, кружились мохнатые хлопья снега, закрывали, засыпали тёмные города, мосты, пристани и площади… И не снег это уже – цветы, белые и розовые. А мы – в весеннем яблоневом саду!..
Красивая нарядная девушка в драгоценной диадеме улыбалась нам, держала в руках золотого жука-скарабея…
Что-то знакомое шевельнулось у меня внутри, но она не дала мне ничего вспомнить, показала на рукопись и спросила с укоризной:
- А это вы зачем сюда принесли?
- Случайно получилось, - занудел я, - через неё нужно было перешагнуть, чтоб войти…
- Через это можно было и перешагнуть, - задумчиво сказала девушка. – Человек, положивший её когда-то у входа в башню, пытался с помощью магии закрыть город от света. В своём пространном философском опусе он нарушил общий негласный Кодекс Чести. Он написал мерзости про Спасителя и Его Мать… После его физической смерти за него не заступились даже его прямые хозяева; даже для существовавших ещё тогда Пространств Возмездия он оказался слишком тяжёл… Он камнем вылетел на задворки Вселенной и долго болтался там, неприкаянный и всеми отталкиваемый. Пока кто-то не предложил ему воплотиться в какое-то чудище в одном из нисходящих миров, на что он с радостью согласился…
Пусть книга, которую ты держишь, будет символом того, что было. И что должно окончательно уйти из мира.
Я посмотрел на рукопись. Не рукопись – непроницаемый чёрный квадрат лежал на моих ладонях! Я отшвырнул его, он вспыхнул белым огнём, и я увидел щетинистое, уродливое грязно-бурое существо с множеством ног и щупалец, оно зыркнуло на меня испуганно круглыми чёрными глазками и бросилось наутёк.
Волшебное необжигающее пламя окутало мои руки, всего меня. Скрыло Акинфея и девушку со скарабеем. Я крикнул, пытаясь вырваться из наваждения…
Прекрасная планета, в шлейфе малахитовых туманностей, наполненная новыми звуками, мелодиями и образами открылась передо мной… И на фоне её плыл по бирюзовому морю – белый парусник.