Ссылка на предыдущую главу http://www.proza.ru/2019/11/09/1550
Глава Девятая.
Ольга осознавала, что спит, но избавиться от ощущения кошмара, а тем более проснуться, не могла. Это был один из тех редких снов, которыми озабочены авторы ужастиков. Ее изводила навязчивая мысль, что сон так реалистичен по единственной причине: стоит умереть во сне, и за ней придет настоящая смерть. Было страшно, потому что эта мысль не только пугала, но и манила.
– Вы как раз вовремя,– голос Примы был грубым и даже шершавым на вкус. Он совершенно не подходил ее миловидной внешности.– Эти старые пройдохи уже порядком наскучили. Не так, чтобы отправить их на виселицу, но в карты с ними уже не поиграешь. Вы любите виселицы?
Она пристально посмотрела на смущенную Ольгу, которая съежилась под этим взглядом.
– Вы как раз вовремя,– услышала она за спиной знакомую интонацию.– Эти пройдохи мне порядком наскучили. Они ополчились против меня, и я больше не хочу играть с ними в карты. Вы поможете нам разрешить спор. Вы же, Ирина, всегда меня поддержите?
Повернувшись на голос, Ольга опять оказалась перед Примой, которая встречала их у кареты, и даже успела увидеть мельком себя со стороны, но не смогла обернуться назад, чтобы ответить предыдущей Приме, интересовавшейся виселицами. В этом было главное неудобство кошмаров: они искажали и путали воспоминания с собственным бредом, но не позволяли на это влиять. Ольга хотела рассказать все, что думала о виселицах, но сон вел ее по своей канве.
– Конечно!– с готовностью подтвердила Ирина игриво.– Если Вы не со мной спорите!
– Разумеется,– Прима указала на извилистую тропинку, уводившую в глубины парка.
– Позвольте представить моих друзей…
Ирина замешкалась, когда пустой экипаж с грохотом двинулся с места в сопровождении бравых кавалергардов. Карета раскачивалась на высоких рессорах, рискуя опрокинуть кабину, но Ольга ожидала другого: та должна была превратиться в тыкву, а лошади в гигантских крыс. И ее очень волновало, как справятся всадники, когда под седлом окажутся гигантские грызуны, а не лошади.
– Это лишнее,– Прима отвернулась к тропинке и неспешно двинулась по ней.– Я знаю их имена, а они мое.
Ирина пошла за ней и, повернувшись к спутникам, принялась отчаянно жестикулировать, поторапливая. Ольгу это возмутило, потому что, она была уверена, на самом деле, в воспоминаниях все должно было выглядеть иначе – максимум, она кивнула бы им или повела глазами.
В следующее мгновение они уже сидели за столом, чрезмерно заставленным едой, чашками с чаем, кофейниками, а вперемешку с ними лежали игральные карты, причем, не только из разных колод, но и разных размеров – от крошечных, с ноготок, до портретных. Ольга хмурилась, но не могла вспомнить, как здесь оказалась. Они же должны были пройти по тропинке и о чем-то разговаривать.
– А что Ваши друзья, Ирина, думают о смене технологий?– Прима подняла голову и посмотрела через стол прямо на нее.– Вы как считаете?
Ольга вспомнила размеренный разговор, предшествовавший вопросу. Это было странно: время состояло из сгустков и двигалось неравномерно, импульсивно. Можно было ускориться и заглянуть в конец разговора, или отмотать немного назад, чтобы сосредоточиться на какой-то прошлой детали разговора. Но хуже было, когда течение сна цеплялось за какую-то мелочь или фразу и начинало проигрывать ее по кругу, как заезженную пластинку.
– Вы как считаете…
Взгляд Примы поверх стола пробирал до мурашек. Она смотрела пристально, изучающе…
Кроме них в чайной церемонии принимали участие улыбчивый старик с забавной бородкой и хмурый генерал с россыпью медалей от шеи до живота. И хотя вокруг постоянно ошивался еще и смазливый фаворит Примы в обтягивающих брюках, который то садился за стол, то убегал прогуляться среди деревьев с букетами цветов, только эти двое были реальными собеседниками.
– Вы как считаете?– она не просто интересовалась. Это был экзаменационный вопрос: по ответу на него ее будут оценивать.
Старик был главой научного совета, курировавший новые технологические разработки, а генерал был просто генералом, которому, видимо, подчинялись все военные. Старик постоянно жаловался на новые запреты Примы по использованию ряда технологий исчезнувшей цивилизации, из-за чего прогресс в разработках, по его словам, очень сдержан. Генерал поддакивал этому, и постоянно напоминал, что солдат должен получать все лучшее и немедленно.
Сама же Прима ничего не говорила об этом, но Ольга откуда-то знала, что электричество оставалось под строжайшим запретом, использование радио было ограничено и контролировалось жестко, а за добычу нефти полагалась прямая дорога на виселицу – сотни табу и технологических ограничений, большая часть которых была объединена в Манифест Изъятий еще задолго до правления Светоносного Владимира.
– Вы как считаете?– Прима испытывала ее, провоцировала на выражение вольнодумства.
– Это слишком сложно для меня, чтобы судить,– уклончиво ответила Ольга.
– Разве? Вы сестра Ирины… Всю жизнь занимались раскопками и поиском артефактов. С ее слов, никто не знает о технологиях прежних людей большего, чем вы трое.
– Так и есть,– Ирина выглядела напуганной. Она повернулась к подруге и заговорила слишком громко, чтобы ее не услышала Прима.– Ты что творишь? Куда ты лезешь со своими…
– Вы как считаете?– сон отбросил ее опять к этому прилипчивому вопросу.
– Прежние люди и сами ограничивали свои технологии,– заговорила Ольга, понимая, что возмущенная реакция Ирины была не на ее уклончивый ответ, а на то, что она скажет сейчас: время не только могло идти по кругу, но и менять местами события.– Перед самым закатом цивилизации, люди пытались запрещать генетические исследования и прямое вмешательство в человеческую природу. Правда, у них не очень получилось…
– Вот как? Это интересно,– Прима подняла брови и жестом остановила Ирину, которая попыталась вмешаться.– Не слышала об этом. И что же у них не получилось?
– Чума,– пожала плечами Ольга.– Это и есть порождение запрещенных технологий. Когда люди что-то запрещают или отвергают знания, они делают это из страха перед тем, что им открывается. Но остановить прогресс не в силах. Запреты приводят к тому, что власть перестает контролировать знания, и те попадают в руки людей, для которых запреты ничего не значат…
«Заговорщики? Вы так говорите о прошлых людях, словно жили среди них…»
«Так и есть! Ты что творишь?»
«Вы любите виселицы?»
Они начали говорить все вместе: Ирина, старик с бородкой, генерал и все Примы, которые приходили и подсаживались за стол. Сон рушился на нее жарким водопадом слов, которые горели в голове все сильнее и жарче. Это было ощутимое пламя – всепоглощающая головная боль.
Ольга почувствовала, как кошмарный сон распадается на отдельные осколки, многократно отражающие друг друга, и только в этот момент заметила новых персонажей, которые все это время незримо присутствовали за столом. Пустовавший рядом стул, вовсе не был пустым! За ним сидела огромная, превышающая человеческий рост крыса.
Это была не та крыса, в которую должны были превратиться лошади, запряженные в карету-тыкву. Крыса была похожа на человека – разодетая, с внимательным осмысленным взглядом: на нее уставилась самка родента, представительница народа крысолюдей, который на заре своего становления даже возводил капища в ее честь. Среди родентов были и те, кто умел заглядывать в ее сознание…
Ольга вспомнила Оррика, последнего из родентов, которого когда-то знала, и который был свидетелем явления в мир Жнеца. А еще он, шельмец, подсматривал за ее снами… Оррик был недорослем в сравнении с сидящей рядом самкой, но в их родстве сомнений не было. Зато сомнение было в том, действительно ли она увидела рядом с крысой бледную худощавую девчушку, лет шестнадцати. Та выглянула лишь на мгновение перед самым пробуждением, но ее взгляд был особенным, знакомым… от него веяло жаром…
«Да ты вся горишь»,– услышала Ольга и проснулась.
Ирина держала прохладную ладонь у нее на лбу и с беспокойством заглядывала в глаза:
– Ты проспала завтрак, и я распорядилась принести его сюда,– она убрала ладонь и махнула кому-то у двери. В ответ служанка вкатила звенящую посудой тележку.– Не помню, чтобы видела тебя когда-нибудь больной. Выглядишь не очень… потасканной…
– А чувствую себя еще хуже,– Ольга села, почувствовавощутив головокружение, и покачала головой в ответ на вопросительный взгляд служанки. Когда дверь за той закрылась, она подняла воспаленные глаза на подругу.– Кошмары снились. Что вчера произошло во дворце? Я ничего не могу вспомнить с момента, как мы сели в карету.
Ирина какое-то время молча ее рассматривала, а потом решительно поднялась:
– Может, это и к лучшему? Завтракай, приходи в себя. Через час у нас будет важный гость, и ты мне нужна со светлой головой, а не такая развалина. Я пока займусь приготовлениями к отъезду.
– Ты собираешься куда-то ехать?– напряглась Ольга.
– Ах да, ты же не помнишь вчерашний день,– хмыкнула Ирина, посмотрев на нее с явным недоверием.– Вечером нас троих сопроводят к военному порту в пригород, где нас подберет «Молот». Да, тот самый корабль. Он здесь, чтобы завтра принять участие в военном параде. И прямо с парада «Молот» уйдет на запад… вместе с нами.
Неожиданно она изменилась в интонации, склонилась к растерянной подруге и, ухватив ее за плечо, крепко его сжала:
– Соберись, тряпка,– заговорила она шепотом.– Ты мне сейчас нужна другая. Не подведи.
– Что вчера произошло?!– Ольга почувствовала, как на нее нахлынуло отчаяние.
Ирина отпустила ее и выпрямилась с прежним невозмутимым выражением лица: от минутной слабости не осталось и следа.
– Не знаю,– она нетерпеливо передернула плечами.– Нет времени на это. Поговори с Сашей.
Оцепеневшая Ольга долго смотрела на закрывшуюся за подругой дверь с полным непониманием происходящего. В какой-то момент, даже задумалась, не видит ли она продолжение кошмара: и беспокойный сон, и вчерашние воспоминания разом исчезли при пробуждении. Забыть утром сон – это одно, но проснуться без воспоминаний вчерашнего дня – уже совсем другое.
Ольга резко вскочила с кровати, едва не опрокинув тележку с завтраком. В несколько движений она мгновенно облачилась в привычную походную одежду, лишь мельком взглянув на роскошное красное платье, небрежно брошенное на кресло. Она выбежала из комнаты и, беспокойно озираясь по сторонам, решительно двинулась по запутанным коридорам особняка. Никто не встретился на пути, но она безошибочно нашла выход из дома и, пробежав полсотни шагов по тропинке, оказалась у беседки, в которой сидел Мазур.
Ольга даже не задумалась над тем, как смогла его найти без посторонней помощи, словно знала, где он будет.
– Что случилось?– Александр встал навстречу, удивленный ее напором.
– Вот ты мне и расскажи,– она толкнула его на плетеный диванчик, а сама села напротив, прямо на край изящного столика, и наклонилась вперед.– Что вчера случилось во дворце? Я ничего не могу вспомнить.
– Да ничего особенного,– Мазур смотрел на нее с подозрением.– Поболтали да разошлись.
– Послушай,– Ольга начинала волноваться.– Если я говорю: «ничего не могу вспомнить», это значит, что ничего не могу вспомнить. Ира говорит, мы куда-то полетим завтра на том «Молоте», о котором ты распинался в поезде.
– Так ты настолько ничего не помнишь?– Александр отстранился, но когда Ольга торжественно развела руки в подтверждение его догадки, быстро спохватился.– Мы попали на какие-то посиделки Примы и двух ее советников. Один вроде по военным вопросам, а другой по науке. Советники жаловались на Манифест Изъятий и ограничения по технологиям. У нордиков есть запреты на какие-то достижения нашей цивилизации…
– И что? Что я сказала?– поторопила его Ольга, отчаянно жестикулируя.
– Да, ничего…– Мазур задумался.– Прима пыталась подтягивать нас с тобой в разговор, но Ирка, ты же ее знаешь, и слова не дала вставить. Так, болтали ни о чем. Мол, технологии замещают друг друга. Конкурирующие системы знаний вытесняют одна другую и всегда оставляют единственный доминирующий путь технологического развития. Параллельно они существовать не могут. Много говорили про энергию пара, которая в нашей цивилизации осталась в зачаточном состоянии из-за нефти и двигателей внутреннего сгорания, а нордлики освоили пар дов совершенстве. Как раз Манифест дал возможность избежать ошибок прошлого.
– Потом! Что было потом?
– А потом помянули конфликт Теории Относительности и Теории Эфира,– Александр даже поднял руку, чтобы успокоить Ольгу, показывая, что вспомнил, что-то существенное.– Вот в тот момент Прима сильно изменилась. У нее заметно ухудшилось настроение, и она стала говорить раздражительно, постоянно упоминала заговоры и измены…
– Что за Теория Эфира?– Ольга пересела в кресло за столиком, немного успокоившись.
– Понятия не имею. Но Ира должна знать: она на эту тему очень уверенно высказывалась. Если я правильно понял, то Теория Эфира перестала рассматриваться наукой из-за того, что Эйнштейн ее высмеял после публикации Теории Относительности. Из-за этого наши ученые в свое время упустили что-то важное. Но суть не в этом. Я вспомнил, как резко Прима отреагировала на твои слова. О том, что власть перестает контролировать те знания…
–… которые запрещает,– закончила за него Ольга.
– Ну вот, ты все помнишь,– улыбнулся Александр.– Ее больше впечатлило упоминание о том, что эти знания попадают в руки тех, кто противостоит власти…
– Точно! Что было потом?
Мазур поерзал на диванчике и тоже склонился к ней, понизив голос:
– А вот потом произошло то, чего я и сам не понял. Сначала Прима и Ирка начали пикироваться, что ли, какими-то намеками заговорили, двусмысленностями. И все вокруг темы предательства и технологий. Советники, я так видел, тоже не понимали, что к чему, а потом Прима их и вовсе выставила из-за стола. И вот тогда она и рассказала три важнейшие новости.
– Три?– насторожилась Ольга.
– Это она в самом конце сказала, что отправляет нас на окраину Вольницы да еще в составе экипажа «Молота»,– Мазур сделал многозначительную паузу.– А начала она с измены на «Блестящем». Вот именно: с измены! Разведчики побывали в Александрине. Как я понял, там произошло что-то очень странное, но останков корабля не нашли. Чтобы ни случилось, корабль покинул город невредимым. И вот тут Прима права… Ни мавританцы, на восставшие горожане, ни тем более какие-то бандиты не смогли бы захватить корабль, а, самое главное, управлять им. Летяг этому обучают годами, да и технологии воздухоплавания есть только в Империи.
– Логично,– пожала плечами Ольга, не понимая ценности этого открытия.– Скорее всего экипаж «Блестящего» и причастен к его угону.
– Это, как я понял, больше всего и волнует Приму. Но и это еще не все,– Александр склонился к ней ближе.– А вот вторая новость поинтереснее будет, тем более, что о ней нигде в прессе упоминания не было. А значит, ее скрывают от общественности. На западе, на краю Вольницы, воздушный флот потерял еще один воздушный корабль. И эта новость зацепила тогда и Ирку, и тебя, к стати – вы с ней сразу переглянулись. У этой новости две проблемы. Именно из-за них мы отправляемся туда на «Молоте».
– Что за проблемы?– возмутилась Ольга.– Хватит уже нагнетать!
– Их корабль был сбит неизвестными летательными судами,– кивнул Мазур.– По словам Примы, это были самолеты прежних людей… Но самое важное то, что корабль вез в столицу каких-то важных гостей и очень ценный артефакт – работоспособного робота. У нордиков на западе объявился новый враг, способный сбивать воздушные корабли. И этот скрытный враг отобрал у нее долгожданный артефакт…
Ольга замерла, всматриваясь в Александра невидящим взглядом. Мысли роились в голове, прыгая от одной догадки к другой, но общая картина складывалась быстро и ясно. Еще в поезде они с Ириной заметили, что быстрое продвижение Альфы на восток резко замедлилось, а накануне их прибытия в столицу еще и почувствовали волну страха, исходившую от той. Если предположить, что она летела вместе с роботом на воздушном корабле, то все объяснялось просто.
– Представляю, как это выглядит в глазах Примы,– произнесла она вслух.– Я бы тоже начала искать врагов в ближайшем окружении. И Ира первая, в ком я бы усомнилась… Странно. Вот чего бы я не сделала, так это никогда бы ей не доверила участие в миссии по возвращению артефакта… В этом нет смысла…
– Почему?– нахмурился Мазур.– Она же главный специалист по артефактам.
– Вот именно,– Ольга поморщилась.– Долго объяснять, но поездка Иры на юг перед самым исчезновением одного корабля, и плюс второе нападение произошло на корабль, перевозивший в столицу ценный артефакт. Слишком подозрительно. Все крутится вокруг нее.
– Согласен,– Александр поднялся, всматриваясь во что-то за деревьями.– Она, действительно, ведет себя странно и подозрительно после того, как мы столкнулись в поезде с тем Дмитрием. Запирается, пишет какие-то письма, на нас внимания не обращает… Пойдем в дом: кто-то приехал.
Он подал Ольге руку и повел ее к площадке перед домом, где стоял механический экипаж, аналогичный тому, который с грохотом привез их накануне с вокзала. Им навстречу уже торопилась служанка:
– Вас ожидают в библиотеке,– взволнованно выпалила она, игнорируя натренированную чопорность.– Просят незамедлительно к ним присоединиться.
Александр повернул лицо к Ольге и, встретившись с ней взглядом, поморщился:
– Уверен, нас ждет очередной сюрприз. А мы к нему не готовы и одеты не по уставу...
Сюрпризом оказался мужчина преклонных лет, который отчаянно молодился. Старательно закрашенная седина и разглаженные кремами морщины, безусловно, могут набросить налет неопределенности на возраст. Но потухшие глаза все-равно выдадут пережитое – старость кроется не во внешних проявлениях. Опыт наполняет взгляд смыслом, в котором узнаваемы цинизм, разочарование и усталость, но, главное, в нем исчезает задорная придурковатость молодости. Ольга, как никто, разбиралась в таких вещах.
Мужчина встал им навстречу и эффектно поклонился. Несмотря на то, что он был облачен в щегольской костюм с зауженными брюками и приталенным пиджаком, украшенным нашейным платком под стоячий воротник, было заметно, что привык он носить военную форму. А выправку вместе с мундиром не снимешь.
– Да, это он самый!– Ирина встала рядом с ним и торжественно произнесла.– Прославленный капитан, адмирал Северо-Западного флота и глава самого влиятельного дома Империи… Роман Нечаев.
Ольга тихо представилась, но ее голос потерялся в напускном возмущении именитого гостя, который скромно протестовал и настоятельно просил называть его просто Романом, потому что его главный титул, быть преданным другом Ирины. Он сел на диванчик рядом с хозяйкой дома и с озабоченным видом, заслуживающим награду за лучшую драматическую роль, покачал головой:
– Что случилось? Я приехал, как ты просила. Мы все волновались. Твой вчерашний визит во дворец…
– Чай, кофе, десерты?– Ирина жестом остановила его и, не дождавшись ни от кого ответа, кивнула вошедшему слуге.– Принеси все.
О чем-то догадавшись, Нечаев повернулся к Ольге и Александру, расположившимся на диванчике напротив, и посмотрел на них так, словно только заметил.
– Они еще не в курсе,– улыбнулась ему Ирина, стараясь держаться непринужденно.– Я была уверена, что Прима захочет с ними познакомиться. Решила, что изображать неведение им будет сложнее, чем… оставаться самими собой.
– Ирочка,– Ольга заговорила тихо, воспользовавшись неловкой заминкой, но ее голос звучал, как натянутая струна.– О чем мы еще не в курсе?
– Поставь сюда,– хозяйка дома вскочила навстречу слуге, который вкатил в библиотеку ажурную тележку, заставленную в два этажа чашечками, чайничками и корзинками с красочно разложенными сладостями и фруктами.
Она нарочито долго возилась с приборами, бессмысленно их переставляя и перекладывая, но всячески демонстрируя, что из-за своей занятости не сможет ответить на вопрос. Нечаев воспринял это как команду и, откинувшись на спинку, внимательно посмотрел на Ольгу и Александра.
– Империя на пороге великих перемен,– глубокомысленно заявил он, закивав головой.– Прима не справляется… Пришло время решительных действий…
Ольга, которую передернуло при первых словах Романа, побледнела и, сжав руки в кулак, вскочила на ноги.
– Она?!– хрипло выкрикнула женщина, заставив хозяйку дома замереть, а главу дома Нечаевых вжать голову в плечи.
– Ирина видит и понимает реальную ситуацию намного…– начал было он, но запнулся.
– Ах ты ж дрянь!– Ольга подскочила к подруге и, схватив ее за плечо, резко развернула к себе лицом.– Ты для этого меня сюда притащила?!
– А что мне было делать?– та отважно заглянула ей в глаза и тоже повысила голос.– Ты застряла в своем лесу! Я бы тебе ничего не смогла объяснить… Тебе надо было сначала все увидеть самой… Осмыслить…
– Что объяснить!?– Ольга задыхалась от гнева.
Занавески на закрытых окнах вздулись как паруса, а в следующий момент стекла с глухим хлопком вылетели сверкающими брызгами наружу. Тележка с посудой полетела к полке с книгами, словно кто-то с силой ее пнул. Книги задрожали, глухо постукивая корешками по деревянным поверхностям, отчего послышался топот тысяч ног.
Роман Нечаев ошалело осмотрелся вокруг, словно агностик, которому открылось видение загробного мира. Он с немым вопросом посмотрел на невозмутимого Мазура, но тот лишь пожал плечами: мол, женщины.
– Успокойся!– угрожающе зашипела на подругу Ирина.– Сядь, я все объясню!
Книги замерли на полках, а занавески вытянулись вдоль разбитых окон, и даже ветер снаружи не решался их качнуть.
– Ты видела Приму,– она резко повернулась к Роману и прищурилась. Тот сидел неподвижно с каменным лицом и остекленевшими глазами.– Она не просто талантливый лидер. Она ведьма, одна из последовательниц нашей Екатерины… Не исключаю, что и твоя потеря памяти, это ее проделки…
– Что за пургу ты несешь!?– Ольга старалась говорить тихо.– Дело не в ней, а в тебе! Это ты меня притащила сюда! Зачем?! Чтобы поиграть в заговорщиков? Захотелось поцарствовать над расистами и палачами? Для этого я тебе нужна была здесь?
Ирина неторопливо подошла к диванчику, на котором замер Нечаев, и села рядом с ним. Она положила руку ему на плечо, но тут же убрала ее, отряхивая от пыли: побеспокоенная на книжных полках, та витала в воздухе, пеплом клубилась в лучах солнца и медленно оседала вокруг. Легкий ветер ворвался в библиотеку, вновь качнув тяжелые занавески, и одним дуновением вынес пыльное облако в окно.
– Сперва я просто присматривалась к ним,– Ирина удобно устроилась на диванчике.– Согласись, они интересные. Их нравы, города, технологии… Это настоящая утопия, совершенная альтернатива нашему миру. Со временем я стала замечать больше. Что-то мне понравилось, что-то захотелось сохранить, а что-то изменить. Возможно, я увлеклась ими…
– Послушай себя,– Ольга тоже села, но скрестила руки на груди и посмотрела на подругу через сдвинутые брови.– Ты говоришь о нордиках! Все эти сопли не изменят того, кто они такие и что вытворяют.
– Что это за такой удобный образ моралистки?!– фыркнула Ирина.– Когда волк задирает ягненка, он пожрать хочет, а не потому что такой демон из преисподней. Ты сама оленину как добывала? Падаль собирала или оставила оленят сиротами? Хватит мне нордиков демонизировать и про их виселицы рассказывать: я их не меньше твоего видела. На любой войне такого дерьма выше головы.
– Так вот, откуда все эти разговоры!– Ольга вытянула руку в сторону подруги.– Уже корону на голову примерила…
– И примерила!– перебила ее та.– Чай будешь?
Тележка с полным смятением в рядах чашек и блюдец с дребезжанием заелозила возле книжной полки и неторопливо, своим ходом, подъехала к диванчикам. Александр принялся хозяйничать, выбирая уцелевшие чашечки.
– Я была тогда рядовым наемником при разведке Адмиралтейства, которое организовывало поиски и скупку артефактов прошлой цивилизации. Так познакомилась с Романом. Это он сейчас знаменитый герой и влиятельный вельможа, а в те времена его чурались и не стеснялись плюнуть в спину. Мы часто виделись, много болтали, помогали друг другу по мелочам.
Ирина взяла чашку из рук Александра, но отставила в сторону, задумчиво помешивая серебряной ложечкой горячий кофе.
– Его семья владела огромными ресурсами,– продолжила она.– А я многое помнила из технологий наших времен. Это хорошее сочетание. Мы никогда не скрывали своего знакомства, и не афишировали его. Но очень скоро его род вернул себе влияние при дворе, а я обрела статус и внимание Примы.
– И когда же вы решились на переворот?– Ольга тоже взяла в руки чашку и тоже ее отставила, почувствовав дрожь в пальцах.– Ведь это ты плетешь заговоры?
– Не помню,– пожала плечами Ирина.– Это произошло давно, и как-то сложилось само собой. Чтобы это понять, надо пожить здесь какое-то время и немного пообщаться с Примой. Она очень непростая. В ее присутствии ты всегда напряжена… чувствуешь, что она манипулирует тобой, провоцирует. Интриги и заговоры – это ее натура. Это она сама создает заговоры вокруг себя.
Она отхлебнула кофе, поморщилась, и отставила чашку:
– А потом я стала к ней присматриваться… Помнишь ведьмовскую книгу, которую я тебе принесла? Приме я ее тоже показывала. Она изобразила удивление, но этот гримуар она уже видела до меня. Очень осторожная и умелая, она всего несколько раз при мне прокололась. Даже не уверена, случайно она это сделала или нет… Поверь мне, она умеет намного больше, чем мы тогда Катю научили. Если честно, я ее боюсь.
– Ира,– Ольга окончательно успокоилась, и теперь в ней не было гнева, но весь ее вид расплескивал раздражение и брезгливость.– Хватит прятаться за сказки. Ты прекрасно понимаешь, что мы не ведьмы. Благодаря Прототипу нам просто удалось подсмотреть кое-какие лазейки в законах природы.
– Там где у нас лазейки,– перебила ее Ирина,– Она целый туннель вырыла. И я не знаю, куда она подсматривала. Но мне будет спокойнее, если ты будешь рядом, когда все начнется.
– А вот теперь давай подробнее,– Ольга склонилась с подруге.– Что должно начаться?
– Я не инициатор заговора,– хозяйка дома виновато пожала плечами.– Я, скорее, их знамя. Помнишь, говорила тебе, как у нордиков власть устроена. Тот, кто сядет на трон, должен быть бессребреником. В среде знати желающих свергнуть Приму, хоть отбавляй, а вот тех, кто добровольно откажется от всего своего имущества в пользу светлой идеи… не нашлось. Да, я для них идеальный вариант.
– Какая же ты дура!– Ольга резко встала и быстро подошла к подруге. Ирина тоже встала ей навстречу и с готовностью приняла объятия.– Какая же ты дура, Ирка… И как тебя угораздило?
– Может, уже разморозите этого истукана?– Мазур говорил с набитым ртом, перебирая помятые десерты на ажурной тележке.– А то пока вы тут мелодраму разыгрываете, он все это время на меня пялится… И, если я правильно понял, за нами скоро явятся, чтобы доставить на «Молот» и отправить в какое-то военное приключение. Не то, чтобы я вас тороплю, но хотелось бы расклад со всеми заговорами понимать заранее, чтобы потом не импровизировать. А еще напомнить хочу, что у меня на хвосте тоже не безобидная тварь сидит. И я не удивлюсь, если выяснится, что «Безупречного» именно она раскидала.
– Прима ищет уцелевшего робота, Каэма,– Ирина быстро отстранилась от подруги.– За ним она и отправляет «Молот». Экипаж этого крейсера состоит из кровавых сирот, которых с младенчества воспитывают в преданности Приме. Даже не представляете, на что способен этот воздушный корабль, когда им будут управлять одержимые. Роман боялся, что, заполучив «Молот», Прима начнет чистку своего окружения. Поэтому тянул с постройкой, а сам тайно заложил в Мавритании еще две верфи. И теперь в столицу направляются «Гром» и «Молния»: два крейсера, того же класса.
– Ты собираешься развязать в Белгороде целую войну?– Александр даже перестал жевать.– Я тебя недооценивал.
– Наоборот!– Ирина взяла удивленную подругу за руки и с мольбой заглянула ей в глаза.– Нужно явное преимущество, чтобы избежать вооруженного сопротивления. Тогда смена власти произойдет без жертв. Мы планировали захват «Молота» сразу после парада, когда его опустят в доки, чтобы установить главный калибр. А «Гром» и «Молния» должны были в этот момент на юге захватить «Безупречного», новейший крейсер предыдущего поколения, и продемонстрировать превосходство, чтобы деморализовать оставшиеся корабли флота.
– Так это вы уничтожили «Безупречного»?– Ольга с недоверием посмотрела на хозяйку дома.
– Да нет же!– возмутилась Ирина.– Все пошло не так! Перед тем, как ввалиться к тебе в хижину, я только отправила шифрованное сообщение, чтобы «Гром» и «Молния» выдвигались по заданным координатам к южным границам Империи. Хорошо, если они доберутся до окраин Старого леса через пару дней. Они будут ждать главного сигнала – захват «Молота». Все было продумано идеально… Годы подготовки… Флот отослали в Вольницу, экипаж «Безупречного» укомплектовали сбродом, а в доки на верфях Нечаева стянуты тысячи преданных бойцов.
Она набрала полную грудь воздуха и в голос закричала:
– Я не знаю, что произошло! «Безупречный» исчез… «Молот» уйдет в поход прямо с парада, без захода в доки, зато с нами на борту… Что-то происходит… Это или дурацкое стечение обстоятельств, или она всех перехитрила…
Ольга вздрогнула, отчетливо вспомнив обрывок ночного кошмара, когда из-за плеча самки родента выглянула худощавая бледная девчушка. Ее взгляд был не только знакомым, но и удивленным, заполненным озарением. Она понимала, что означал тот взгляд: девчушка узнала ее и вспомнила... Они встречались раньше, десятки раз, сотни раз – видели друг друга во снах…
– Мы все влипли,– она снова прижала к себе Ирину.– Будем выбираться вместе.
– Опять слиплись,– фыркнул Мазур и выглянул в окно.– Да разморозьте вы уже этого парня… А то к нам еще кто-то приехал.
Ирина оттолкнула Ольгу и суетливо подбежала к окну.
– Еще кого-то ждешь?– спросила та.
– Нет,– ответила хозяйка дома, растерянно.– Отсюда не видно, кто это. Экипаж незнакомый.
Она подошла к двери, но остановилась, прежде чем открыть ее: в коридоре были слышны уверенные шаги, которые быстро приближались. Ольга тоже развернулась ко входу, почувствовав напряжение Ирины.
Когда распахнулись обе створки двери и в библиотеку вошел, широко улыбаясь, ухоженный красавчик в парадном мундире капитана воздушного корабля, обе женщины непроизвольно отступили назад.
– Дмитрий?– Мазур тоже привстал, протянув в приветствии руку недавнему попутчику, чьи газеты он перечитывал на смотровой площадке поезда.– Какими судьбами?
– Капитан «Молота»,– молодой человек игриво поблескивал глазами, довольный тем эффектом, который произвел.– Решил заскочить пораньше и помочь своим будущим гостям со сборами. Сопровождение прибудет часа через три. Так что времени предостаточно.
Роман за спиной Ольги шумно втянул воздух и, закашлявшись, замотал головой. Он медленно осмотрелся и произнес вопрос, который в разной степени беспокоил каждого присутствующего в библиотеке:
– А что здесь происходит?
*****
Уссаматон сломал капсулу огниво и бросил ее к основанию пирамиды из веток на аккуратно уложенный мох: чтобы развести костер под дождем мало быть искусным – нужен опыт многих походов. Его племянник, Оссана, как и положено молодому послушнику, стоял позади с усмиренной гордыней и набирался опыта.
Капсула задымилась, издала шипящий звук и вспыхнула, расплескивая пламя. Уссаматон повернулся к племяннику и едва заметно кивнул: теперь молодому предстояло ухаживать за огнем и защищать его от дождя. Лес еще не успел промокнуть, и дрова займутся легко.
Люди сразу обступили набирающий силу огонь и стали устраиваться вокруг, пока Оссана выкладывал из веток боковые стены кострища. Ветра не было, и для создания тяги дрова следовало укладывать специальным образом: молодой послушник знал, что делал. Уссаматон отступил к деревьям и поднял глаза к небу.
Тучи затянули небосвод от горизонта до горизонта. И хотя солнцу еще место быть на виду, вечерние сумерки плотной тенью легли на землю. Дождь то усиливался, то ослабевал, но пришел надолго и продержится несколько дней. Это было благодатью: корабли нордиков либо лягут на грунт, чтобы переждать непогоду, либо уйдут за тучи. Можно было передохнуть и вознести молитвы благодарности.
Уссаматон незаметно удалился за деревья, чтобы лишь кроткий огонек костра пробивался через мглу лесной чащи. Когда безмолвие и шум дождя окутали его, родент извлек складной алтарь и раскрыл его перед собой. Пантеон позволял иметь многих покровителей и молиться разным богам, но Уссаматон был воспитан отцом и в память о нем почитал только Одноухую, первородную Мать, открывшую его народу свет разума.
Поклонение Одноухой давно стало непопулярным, и среди братьев по Ордену не найдется никого, кто бы разделил с ним веру в первородную Мать. И все из-за предательства людей. Из-за них его народ укрылся в подземных городах и избрал для себя глубокую глушь. Когда-то роденты и люди жили рядом, вместе заселяли новый мир, вместе очищали его от скверны чумы. Но со временем люди решили избавиться и от таких соседей…
Согласно писания, Одноухая приняла дар сознания от людей, а потому ее всегда изображали у ног человеческой женщины. Уссаматон поклонился изображению пары и зашептал, как и положено, молитву благодарности за дар сотворения.
После войны с людьми, когда ненависть переполнила душу каждого родента, многим символы первородной Матери показались ущербными и ранили самолюбие. Тогда и стали поговаривать о новом пантеоне, о собственных богах, к которым причислялись герои и мученики. Они были чисты и прекрасны тем, что в них не было ничего человеческого, и роденты не стелились у их ног.
Дочитав молитву, Уссаматон сощурился, подбирая слова благодарности за дождь, который защитил от преследователей. Читать рифмованные молитвы писания было просто, но собственные слова всегда тяжело давались рыцарю с грубыми руками и простыми помыслами. Он с трудом складывал мысли в предложения, и редко мог сказать так, как думал. Уссаматон переживал, что его косноязычные молитвы могут быть неприятными для Одноухой. Поэтому он только благодарил ее за милости и, в отличие от других, никогда и ничего не просил… для себя.
Уссаматон вскочил и резко обернулся на хрустнувшую ветку. Его рефлексы срабатывали быстрее, чем осознание действия.
– Прости,– зашептала Иммаритту певучим голосом и вытянула перед собой руки.– Не хотела тебя потревожить!
Уссаматон разжал пальцы и опустил карабин. Она даже не представляла, как ей повезло: он мог машинально выстрелить прежде, чем узнал ее:
– Не хотела тревожить, но пошла за мной следом…
– Я не знала, что ты будешь молиться,– она сделала шаг к нему навстречу, продолжая удерживать руки перед собой.– Решила, ты хочешь проверить окрестности вокруг лагеря. А мне надо с тобой говорить.
– Пока пауки рядом, ни одна тварь к лагерю и близко не подойдет,– Уссаматон сложил алтарь и спрятал его во внутреннем кармане куртки под нагрудным панцирем паучьих доспехов.– О чем городской моднице говорить с грязным отшельником?
Иммаритту опустила руки и подошла к роденту вплотную. Она была юной и очень красивой, а ее голос был способен перевернуть душу мужчины. Но не это, а острый ум и блестящее образование позволили молодой жрице в ее возрасте стать Говорящей от имени Рода. Хотя она в равной степени умела использовать все свои дарования.
– Забудь эти глупости,– она улыбнулась, подняв на родента глаза.– Условности остались в прошлом. Мир изменился. Он меняется прямо сейчас. И мы в самом центре этого.
– Из-за условностей, как ты говоришь, я принял постриг и стал рыцарем Ордена…
– Об этом я и хочу говорить,– Иммаритту легонько коснулась его рукой, от чего Уссаматон вздрогнул, как от разряда тока, и отступил, а потом вкрадчиво продолжила, пока тот растерянно хмурился.– О монастыре… Завтра мы спустимся в лощину, и к вечеру будем на месте. Ты должен понимать, что после шумихи, которую вы подняли, нордики будут ждать нас там…
– У тебя ничего не выйдет, городская штучка,– родент сдвинул брови и выпрямился, расправив плечи.– Я доставлю робота в монастырь! И ничто не свернет меня с этого пути!
– Ваша конспирация и радиомолчание ничего не значат,– покачала головой Иммаритту, понизив голос.– Это очень наивно… Монастырь – единственная уцелевшая постройка на сотню километров. Она стоит со времен первых людей. И до реформы Ордена его занимали служки Белого братства. Нордикам известно это место. Они будут там, когда мы придем…
– Чего ты хочешь?– Прищурился Уссаматон, с подозрением всматриваясь в красавицу.
– Чтобы ты был к этому готов,– вздохнула та.
– Я ко всему готов,– родент склонился к ней и сверкнул гневом в глазах.– Тебе должно быть известно, что рыцари Ордена не знают страха, потому что живут в вере. Пусть кланы Уснии, Баватии, Рубени и прочие трясутся над своими подземными городами. А мы никогда не уходили с поверхности! Мы готовы встретить любого врага и не боимся умереть в бою…
– Я именно об этом,– с грустью в голосе прервала его Иммаритту и повернулась к дрожащему огоньку костра.
Она двигалась среди деревьев тихо и уверенно, что было неожиданным для той, чья жизнь прошла под землей. Уссаматон смотрел ей в след с раздражением и горечью. Он не мог понять, что именно его задевало в этой заносчивой пигалице: то, что она принадлежала к касте жриц клана Уснии, которые с комфортом обустроились в своих подземных дворцах и посмеивались над его братьями и их образом жизни, называя отшельниками и дикарями… Или то, что она была настолько привлекательна, что заставляла его кровь бурлить, а мысли путаться.
Он пошел за ней следом, прислушиваясь к шепоту дождя.
Уссаматон прикрыл голову и плечи плащом, устроившись на удалении от костра. Он всматривался в силуэты попутчиков и их дрожащие в свете пламени тени. Родент прожил долгую жизнь, и старость уже была рядом. Но за свои неполные двадцать лет он видел только лишения отшельничества и бесконечные странствия, в которых даже сородичи не всегда составляли ему компанию. Общение было доступно только на зимних побывках в холодных стенах монастыря. Уссаматон много читал. Он жил прочитанным и детскими воспоминаниями об отце, который однажды не вернулся из похода.
А сейчас перед ним сидели настоящие люди, тот самый робот, о котором он прочел сотни легенд, и красавица Иммаритту из клана Уснии... Ему не доводилось встречать ни людей, ни даже родентов из подземных городов. Община Ордена теперь была осколком народа, который когда-то жил на поверхности. И она угасала... Еще столетие, еще несколько поколений, и от них останутся только легенды и воспоминания. А сородичи под землей процветали, и он не понимал, почему это стало возможным: ведь у тех не было ни их веры, ни силы духа, ни сильных тел.
Он всматривался в племянника, который сидел среди людей и с восторгом слушал их громкую речь. Оссана был хорошим пареньком, не таким сильным, как его отец, сводный брат Уссаматона, но он был последним в роду, а потому ему прощалось многое. Теперь только от него зависело, будет ли еще кто-то в Ордене носить имя со сдвоенной буквой «С».
Уссаматон забылся в горьких мыслях, оглядываясь на прожитую жизнь. Он никогда не позволял себе сомнения, воспитанный отцом в традициях Ордена, но не был он и слепым глупцом, чтобы преданность затмила здравый смысл. Никогда Уссаматон не изменил бы свою жизнь и не сделал бы того, что могло осквернить память отца. Но он понимал, что это жертва прошлому, а не дар будущему, иначе у него были бы дети.
– Как солнце встанет с зарей… Как свет с востока придет…– Уссаматон вздрогнул, услышав первые строки песни Странника. Иммариту перебирала струны походной гитары в несложном мотиве и своим чудесным тембром изумительно подавала знакомые слова.– Так путь мой выбран Судьбой… С собой меня заберет…
Песня Странника стала настоящим гимном скитающихся рыцарей Ордена. Ее пели на привалах, за каждым застольем, и она всегда пробирала до слез тех, кто не только слышал ее, но и понимал смысл. Петь песню Странника Уссаматона научил отец, и, как ему казалось, он умел точно передавать ее дух. Но то, как пела Иммаритту, заставило горло сжаться, а глаза наполниться слезами.
– Дорога тенью легла… В лугах, заросших травой,– она пела немного иначе, нараспев, мелодично растягивая слова. И грубая мужская песня зазвучала совершенно по-другому, лирично, разбудила водопад ярких образов.
Он уже не мог разобрать слов, но этого и не требовалось: он знал их лучше любой молитвы. Уссаматон видел эти слова чередой пейзажей и ощущений… Прикосновение холодного утреннего тумана на заре… Слепящие белизной снежные склоны и искрящиеся на зимнем солнце снежинки… Студеная вода лесных родников… Убаюкивающий шелест ветра в листве… Горячие угли угасающего костра… Душистые цветы на залитых солнцем полянах…
В груди щемило откликом на прекрасные вспоминания из пережитого, которые всплывали на зов мелодии. Но песня была не об этом, а об одиночестве. О том, что дорога, по которой он шел, никогда не приведет домой. Никогда не пройдет рядом с тем местом, где его ждут, и кто-то о нем грустит. И даже когда ему мерещится детский смех, это смех не его сына, и когда он хочет почувствовать тепло очага, у чужого огня для него места нет…
Потому что его огонь всегда холодный и горит где-то на краю мира… Горит только для него одного… Горит, чтобы осветить дорогу, а не согреть… Странник жив, пока может идти…
– Красивая песня,– Оливия, самая хрупкая из людей в группе, вывела Уссаматона из оцепенения.– Грустная.
– Это их песня,– отложившая гитару Иммаритту кивнула в сторону задумчивого родента и на мгновение задержала на нем взгляд.– Они настоящая легенда, отшельники Ордена: воплощение романтики. Могучие, непокорные, упрямые… Их уклад не менялся сотню лет. У них мало песен и стихов, но те, что есть, красивые и печальные. Скупые на слова и глубокие по смыслу.
– Хорошая песня,– кивнул Ингварр, единственный, кто не прятался от дождя под плащом.
– Я помню,– девушка подняла глаза на Иммаритту.– Ты рассказывала, что у вас многие увлечены идеями Ордена. Почему тогда не выйти наружу? Говоришь, вас миллионы в подземных городах. Так почему прячетесь?
– Под землей или под водой,– двусмысленно ответила та.– Важно только то, что на поверхности есть место не для всех. Нас было намного больше, когда предки нордиков решили, что им с нами тесно на одной земле. Мы выжили потому, что даже во времена, когда обе расы сосуществовали в мире, среди нас оставались упрямцы, кто селился под землей и держался от людей подальше. Поэтому нам было куда уходить. Это в нашей породе… почитать упрямцев и отшельников, но оставаться при своем. А вот люди другие… Не стоит сейчас этого делать!
С последними словами Иммаритту протянула руку к Митьке, требуя вернуть гитару. Паренек уже успел прибрать к рукам музыкальный инструмент и убедительно подбирал на слух мелодию песни Странника, за что заслужил уничтожающий взгляд Оссана.
– Я прожила в Вольнице всю жизнь,– Анникин выглянула из-под плаща и решительно его отбросила, заметив, что дождь поутих. Она торопливо взялась за приготовление чая и устроила котелки прямо в костре.– Никто из живых не встречал крысолюдей. Я была уверена, что это та часть старых легенд, которой верить нельзя. А ты говоришь, вы целые города под землей за это время построили. Чудно это как-то… под землей прятаться.
– А с чего, вдруг, вы сейчас вылезли? Что стряслось?
Уссаматон с удивлением посмотрел на голубоглазую женщину, которая хранила безмолвие с момента, когда себя проявила ведьма. Спроси его, и он бы ее саму признал ведьмой, если бы не запах страха, которым несло от нее с того самого дня.
– Многое изменилось,– улыбнулась Иммаритту.– Прямо сейчас меняется. Еще больше изменится.
– Ну, конечно,– фыркнула голубоглазая.– Идеальный ответ… для жрицы- предсказательницы.
Уссаматон поежился и встал на ноги. Он продрог, но подойти к огню не решился: был уверен, что у этого костра для него места нет. К тому же прогулка по периметру лагеря прекрасно разгонит кровь и вернет тепло озябшим конечностям. Ссутулившись, он двинулся в непроглядную тьму дождливого вечера, в которой он ориентировался лучше, чем в своих тревожных мыслях.
Больше, чем перспектива привести ведьму в стены монастыря, его беспокоила Иммаритта. И вовсе не тем, что городская красавица из подземелий ориентировалась в лесу не хуже, чем он сам. Она не проявляла интереса к роботу, но при этом не отходила ни на шаг от бледной девчушки. Они подолгу о чем-то шептались и не могли наговориться. Генерал Ордена часто повторял, что нет более коварных тварей на земле, чем жрицы подземелий…
Когда-то его народом правило триединство Веры, Жизни и Силы. Веру хранили жрецы, Жизнь была во власти старух-матерей, а Силой принадлежала вождям. Троица уравновешивала власть, одновременно дополняла и ограничивала одна другую. Но после поражения в войне, когда будущее стало неопределенным, и весь народ оказался на грани истребления, прошла реформа власти. Старухи просто выгнали болтливых жрецов вместе с их песнями и пристыдили самовлюбленных вождей, не сумевших распорядиться Силой. Формально вожди остались у власти, но теперь с оглядкой на мнение жриц. Фактически в подземных городах восторжествовал матриархат.
Уссаматона смущала откровенность Иммаритту с чужаками. Она рассказывала людям без утайки подробности из жизни подземелий, о которых он и сам представления не имел. Для народа, десятками поколений скрывающегося под землей, это было неоправданным риском. Уссаматон никогда не проявлял интереса к политике Ордена, доверяя Генералу заниматься своими делами. Он не стал задаваться лишними вопросами даже в тот день, когда лучших рыцарей собрали в отряд и отправили с миссией навстречу воздушному кораблю нордиков.
И когда над их головами на перехват корабля пролетели два последних самолета Ордена, чудом уцелевшие еще со времен довоенного расцвета, Уссаматон не позволил себе сомнений. Отец как-то сказал: рыцарь крепко стоит на своей вере, и, если, выбить из-под него веру, он упадет, потому что под ногами – бездна. Но Иммаритту не была частью Ордена, и сомневаться в ней, он мог.
Побродив вокруг лагеря, Уссаматон, смущенный раздумьями, вернулся глубокой ночью, когда угли костра уже покраснели, и редкие языки пламени с шипением облизывали почерневшие головешки. Оссана заснул у огня, пытаясь его поддерживать до последнего, а люди и Иммаритту укрылись под брюшными панцирями пауков, которые давали надежную крышу от дождя.
– Цепочка экзотермических реакций способна согреть путников, осветить ночь и даже открыть простакам таинство божественной силы,– глубокомысленно произнес робот, бросив сырое полено на угли.
Он остался последним у костра и теперь следил за огнем. Родент накрыл плащом спящего племянника и сел напротив робота, вытянув руки к огню:
– Завтра будем на месте.
– Знаю,– ответил робот.– Не беспокойся, я не включал сканирование и поддерживаю радиомолчание. Я умею считать шаги.
– Знаешь, что завтра будет?– вздохнул Уссаматон.
– С определенной долей вероятности,– пожал плечами робот, как это делали люди, подчеркивая свое неведение.
– Но ты не знаешь, зачем тебя ждет Генерал Ордена?– после коротких колебаний решился переспросить родент.
– Мы уже говорили об этом,– скелетообразный панцирь робота блестел, отражая пульсирующий свет угольев, и каждая дождевая капля, пробегавшая по металлическому корпусу, оставляла на нем сверкающий огнем рубец. От этого казалось, что корпус робота плавится в какой-то адской печи.– Я не знаю, зачем понадобился твоему генералу, но, уверен, он будет разочарован.
– С чего?– возмутился Уссаматон.– Ты первый разумный робот за триста лет! Это что-то значит! Все остальные, кого мы находили, били как статуи: вроде работают, но неживые… Будто спят. Уже и верить перестали… И тут ты явился!
– Я не явился,– робот поднял руку.– Я вернулся издалека. Из прошлого, если хочешь. И иду в монастырь не для того, чтобы открыть новый путь твоему народу. Я хочу выяснить, что произошло, пока меня здесь не было…
Родент было подался вперед, готовый возразить с новым напором, но железный человек воздел руки к плачущему дождем небу и повысил голос:
– Нет! Даже не начинай! Ты мне пересказал ваши истории и пророчества по два раза. Ничего нового не скажешь. До восхода осталось три часа. День будет сложным. Тебе лучше поспать, пока возможность есть. Я никуда не денусь, потому что сам иду в монастырь… За огнем послежу.
Уссаматон возмущенно посопел для приличия с минуту и лег прямо у костра, прижавшись спиной к спящему племяннику. Ему чудился голос Иммаритту: «Как солнце встанет с зарей… Как свет с Востока придет…». Он увлекал его по дороге вниз, становился громче, отчетливее, и продолжал ускользать. Склон дороги становился круче, и по нему струилась вода, которая быстро превратилась в бурный поток. Он никак не мог нагнать манящий голос. Дорога уже стала тенью, отброшенной на отвесную стену скалы, вдоль которой он летел через грохочущий водопад…
Удара не было, но вода залила горло, перекрыв дыхание.
Уссаматон закашлялся и резко сел, с трудом с трудом отдышавшись. Он проснулся последним: сборы закончились, и люди уже сидели в корзины навьюченных пауков. Вокруг гудел настоящий ливень, а серое небо опустилось прямо на головы. Оссана протянул ему руку и помог встать:
– Кошмары?– спросил племянник, но родент не ответил.
Уссаматон был удивлен. Он всегда спал чутко и был уверен, что ему ничто не может угрожать во сне: стоит малейшему звуку коснуться слуха, и он проснется, готовый противостоять любой опасности. Но этим утром он проспал даже сборы неуклюжих людей.
Они двинулись через лес по пологому склону, который уводил к болотистым озерам лощины, где на плоской каменной плите, расколовшей реку на две, поднимались стены монастыря. По мере спуска, деревья становились выше, а лес редел, позволяя паукам двигаться быстрее. Уссаматон правил первым из них, выбирая дорогу в знакомых местах. Он был сосредоточен на коварных окрестностях, которые скрывали хитрые ловушки для непрошенных гостей, и не обращал внимания на пассажиров в корзине за спиной, где устроились бледная Оливия и сладкоголосая Иммаритту.
Но, когда в очередной раз жрица принялась на распев утешать всхлипывающую девчушку, родент стал прислушиваться к приглушенным голосам.
– Тебе нечего бояться,– Иммаритту старалась говорить шепотом.– Ты должна научиться управлять этим.
– О чем ты говоришь?– запричитала Оливия.– Это был не сон! Я не спала… Я была там. Я смотрела на это ее глазами… чувствовала ее. В этот раз все было по-другому.
– Тише!– перебила ее та.– Конечно, не сон. Это связь с ней. И этим можно управлять.
– Как?– зашептала девчушка.– Меня просто затянуло в нее… Я стала проваливаться. Была уверена, что еще немного, и я бы не смогла вернуться.
– Успокойся,– Иммаритту наполнила голос убаюкивающим шелестом.– Я была рядом. Тебе ничего не угрожало. Когда ко мне впервые пришли сны я тоже запаниковала.
– Сны у меня давно… Но я не могла их вспомнить. Говорю тебе, это был не сон. Она видела меня! Она меня узнала… И я вспомнила ее!
– Перестань!– жрица была воплощением спокойствия.– Что значит ты ее вспомнила? Расскажи, что увидела.
– Парк, стол, чайный сервиз, карты,– начала перечислять Оливия.– Еще две женщины. Трое… нет, четверо мужчин. Один постоянно уходил куда-то... Они о чем-то говорили.
– О чем?
– Я не помню!– девушка начинала нервничать.– Я не слышала! Я только видела, как она на меня посмотрела!
– Все! Успокойся,– Иммариту перешла на откровенный шепот, но Уссаматон слишком долго жил в лесу один и умел слышать, как растет трава.– Послушай… Я же тебе объясняла… Это не сны. Это связь сознаний… Когда проникаешь в чужое сознание, важно различать его структуру… Лучше всего держаться ближе к воспоминаниям. Это как архив, в котором можно поискать полезные знания. И даже то, что происходит прямо сейчас вот-вот станет воспоминанием. А тебя увлекли ее яркие образы, ее мысли, эмоции. Поэтому она обнаружила присутствие. Это было слишком близко… Ты сказала, что вспомнила ее? Что это значит?
– Я уже была с ней раньше… Много раз… Я думала, она вымысел, часть моих снов,– Оливия была напряжена.– И что теперь будет?
– Ничего не будет,– весело ответила жрица.– Можно не только видеть чужие воспоминания, но и вмешиваться в них. Я прибрала за нами.
– Откуда у тебя это? Ты можешь забираться в любую голову?
– Ну что ты!– голос Иммаритту изменился. Вряд ли человеческая девушка могла понять эти интонации, но жрица стала жесткой.– Эта связь дарована нам с незапамятных времен… и только с некоторыми из… людей. А раньше эта способность вообще передавалась только от родителей к детям. И в один момент времени лишь одному было позволено ее развить. Чем сильнее становилась эта способность у него, тем слабее она проявлялась у остальных… Дар одному из рода.
– А теперь не так?– Оливия успокоилась и стала проявлять любопытство.
– Теперь не так.
Жрица ответила коротко и замолкла. Уссаматон насторожился и повел ушами в сторону: он был уверен, что она смотрит ему в затылок. Родент сделал вид, что вслушивается в лес, и заставил паука сделать маневр в сторону.
– А как ко мне это все пришло?– нетерпеливо зашептала девчушка.
– Не знаю,– еле слышно ответила Иммаритту.– Раньше мы не замечали у людей способность к присутствию. Возможно, твой дар достался тебе от предков, а они его никогда не понимали и не развивали. Главное, что теперь ты его для себя открыла и должна научиться управлять им.
– Зачем? Зачем тебе это надо?
Уссаматон улыбнулся про себя. Он не понимал, о чем говорила эта парочка, но человеческая девчушка задала правильный вопрос. Если жрицы что-то делают, значит им это для чего-то надо. А раз уж статусная жрица выбралась из своих подземелий на поверхность, чтобы сопровождать бледную девчушку в опасном путешествии, ей нужно было что-то особенное.
– Ты обладаешь большой силой… И очень шумно вторгалась в чужие сны… Мы заметили это давно, но ты была недосягаемо далеко. А теперь, когда мы вместе, важно, чтобы ты овладела этим навыком… Иначе можешь навредить.
Уссаматон вжал шею в плечи, сильнее ссутулившись. Он слышал ложь Иммаритту, и начинал беспокоиться. Он боялся совершить ошибку, разрешив жрице приблизиться к стенам монастыря. Он знал, что им доступна особая власть над другими, но, если жрицы умели забираться в чужие головы, они ничем не отличались от ведьм… которые могли шугать зверье на своем пути.
– Кому навредить? С кем еще я могу поддерживать связь? Я же говорила: я видела город…
– Тебе стоит отдохнуть,– перебила ее Иммаритту.– Была трудная ночь. А следующая, на новом месте, стать еще одним испытанием. Попробуй выспаться. Успеем поболтать… Далеко нам?
Последние слова она произнесла немногим громче, но обращены они были Уссаматону. Родент понимал, что так она проверяла, слушал ли он их разговор.
– Не больше пяти часов,– с вызовом ответил он.
Дальнейший путь проходил в безмолвии: пассажиры либо спали, либо держали языки за зубами. Старый рыцарь повел пауков окружным путем, сторонясь топких берегов озер, которые после дождя могли превратиться в болото. К вечеру дождь сошел на нет, и даже покрывало туч местами разрывалось, обнажая голубизну поднебесья, и позволяя солнцу заливать мокрую землю своими лучами. На фоне иссиня-серых туч его свет стоял в таких разрывах золотыми столбами, подпиравшими небесный свод.
Уссаматон был мрачнее обычного, и по мере приближения к монастырю дурные предчувствия овладевали им сильнее. Он часто оборачивался на следовавших за ним пауков и часто требовал остановки, вслушиваясь в тишину окрестностей. Оссама, который не только правил своим пауком, но еще и удерживал на привязи второго, всякий раз начинал нервничать и хватался за карабин, от чего членистоногие твари тоже приседали к земле с высоко поднятыми передними лапами.
Они вышли на берег реки еще засветло. Солнце только склонилось к западу и прибавило оранжевых красок по краям поредевших облаков. В воздухе пахло свежестью, но без обещания дождя. Уссаматон долго всматривался в каменные постройки монастыря, возвышавшегося над излучиной реки, и впервые сомнения лишили его уверенности. Оставалось меньше часа пути, а он не решался сдвинуть паука с места.
– Корабли!– Оссама поднял над головой карабин, указывая на северные холмы.
В ярком пятне голубого неба за клочками разорванных туч показались две вытянутые туши воздушных кораблей нордиков. Молодой родент суетливо развернул паука к лесу, но прежде чем успел направить его под защиту деревьев, Уссаматон грозно его окликнул:
– Спешиться! Убрать корзины!– он, не отрываясь, смотрел, как металлическое брюхо вынырнуло из тучи прямо у них над головой, и с протяжной сиреной на них медленно стал опускаться корабль.
Три паука встали треугольником, выставив перед собой передние лапы, а Оссама за их спинами составил корзины в баррикады. Растерянные люди в полном недоумении столпились возле послушника, не понимая, к какой развязке готовиться. Зато старый рыцарь знал это наверняка.
Уссаматон бросил печальный взгляд на стены монастыря, над которым из туч выплыл четвертый корабль: не было перезвона тревожных колоколов, а на стенах не показались паучьи доспехи защитников – монастырь пал задолго до их появления, а с ним и рыцарский Орден.
Молодой родент вскрикнул и вскинул карабин к плечу.
– Спокойно! Не надо нервничать!– из-за деревьев вышел нордик в синем офицерском мундире. Он небрежно поднял над головой руки в белых перчатках.– Если бы мы хотели драки, вы бы об этом узнали на несколько часов раньше.
– Переговоры?– Уссаматон вышел вперед и услышал торопливые шаги за спиной.
Оссама встал рядом с ним, удерживая карабин наготове.
– Какие переговоры?– офицер скривился.– На вашей совести корабль Империи и сотни погибших ребят… Мне нужны ваши пленники живыми. Только поэтому я готов отпустить одну из ваших крысиных морд, чтобы было кому рассказать остальным, что их ждет, если…
– Меня зовут Уссаматон!– гневно закричал родент, перебив нордика, и поднял руку над головой. Он хотел сказать немногое, но очень важное, и впервые нашел подходящие слова, которые произнести не успел.
Выстрел прозвучал за спиной, и Оссама, выронив из рук карабин, упал лицом в мокрый песок. Уссаматон развернулся одним движением и встретился взглядом с Иммаритту – он замешкался на мгновение, и жрице этого хватило. Старый рыцарь не услышал второго выстрела и даже не увидел его вспышки. Пуля ударила в голову прежде, чем он успел что-то понять.
Уссаматон упал замертво.
Когда-то отец привел его в Зал Славы, стены которого были покрыты именами рыцарей.
«Сюда возвращаются имена павших»,– сказал отец.
«А кто их пишет?» – спросил сын.
«Те, кто остались после. Те, кто продолжат путь»,– ответил отец.– «Однажды и ты напишешь мое имя, если я не вернусь».
«А кто напишет имя последнего рыцаря?» – спросил сын.
«Последнего?» – задумался отец.– «Имя последнего рыцаря будет высечено на небесах!»
Широко раскрытые глаза Уссаматона смотрели в небо, которое обнажили за расступившиеся тучи. Там не было его имени…
– Очень эксцентрично,– офицер нордиков брезгливо вытер перчаткой со щеки каплю крови и растер ее пальцами.– Я по другому представлял себе выбор счастливчика. Но так тоже можно.
Иммаритту отбросила пистолет и, твердым шагом пройдя между телами родентов в паучьих доспехах, подошла к офицеру вплотную. Из-за деревьев на берег вышли несколько десятков солдат, ощетинившихся стволами автоматов.
– Хочу просить место на Вашем корабле,– тихим и приятным голосом произнесла она по-русски.– Уверена, Прима не откажется от встречи со мной.
– Прима?– нордик сощурился, с любопытством рассматривая жрицу.– Может, и так…
Он посмотрел на пауков за ее спиной, которые удерживали боевую стойку и скрежетали челюстями на приближающихся солдат. Иммаритту повернула голову в сторону и выкрикнула сложный гортанный звук. Пауки сорвались с места и, ломая ветки кустарника, бросились в лесную чащу напролом.
– Наверняка заинтересуется,– улыбнулся офицер нордиков.– Познакомите меня с Вашими спутниками, чудесным образом освобожденными из плена?
Иммаритту пропустила его вперед и следом подошла к недавним попутчикам, которые с изумлением смотрели только на нее. Жрица перехватила взгляд бледной Оливии и еле заметно покачала головой.
*****
Дверь таверны с грохотом распахнулась и в душное прокуренное помещение влетел взъерошенный лодочник. Он выхватил кружку пива из рук худощавого пьяницы у ближайшего столика и жадно к ней приложился, разливая хмельной напиток на потрепанный плащ. Эта сцена привлекла внимание скучающей публики заведения, которая теперь с нетерпением ожидала драки или другой интересной развязки. Худощавый побагровел и набрал полную грудь воздуха для отборных ругательств, но лодочник отбросил кружку и, тяжело дыша, шумно выдохнул:
– Корабль!
Два десятка в меру трезвых завсегдатаев таверны загомонили на разный лад, но никто при этом не сдвинулся с места.
– Ты чего горланишь, Якоб?– хозяин таверны положил тяжелые ладони на барную стойку и, по-бычьи опустив голову, грозно уставился единственным глазом на смутьяна.– Ты себе голову отсидел на пирсе? Хочешь, чтобы я тебе ее затрещинами размял? За пиво заплатишь…
Хозяин кивнул некрасивой низкорослой женщине, которая без лишних церемоний прислуживала гостям, и та, прихватив кружку пива со стойки, расторопно подала ее худощавому пьянице взамен утраты.
– Говорю, корабль над озером!– лодочник вытянул руку куда-то в сторону.– Минут через десять будет здесь.
– Что здесь делать имперскому кораблю?– одноглазый вышел из-за стойки и подошел к единственному окну, грязному и заплеванному.– Стемнело совсем… Не видно ничего. Это не наша забота. Пусть гарнизон в поселке дрожит, если к ним нордики пожалуют. Мы от них далеко.
Разгоряченная публика за столиками согласно закивала головами, одобрительно зафыркала, многозначительно замычала.
– Да это тот самый корабль,– отчаянно заверещал лодочник и, метнувшись к соседнему столику, где лежала покрытая пятнами газета, схватил ее и раскрыл на развороте.– Это «Блестящий»… Я железную бабу у него на носу узнал.
Он ткнул пальцем в изображение воздушного корабля и растерянно посмотрел на одноглазого. На этот раз публика не стала комментировать его выступление, выжидательно всматриваясь в хозяина таверны.
– Ты чего несешь?– побагровел тот.– Какую ты железную бабу узнал? Там темень, непроглядная!
Одноглазый порывисто двинулся к лодочнику с явным намерением предоставить ему несколько весомых физических аргументов, способных поставить точку в дискуссии, но споткнулся, когда с улицы раздалась протяжная корабельная сирена. Она прозвучала оглушающе громко, выдавая близость источника.
– Корабль…– худощавый пьяница отставил недопитую кружку и, оттолкнув лодочника Якоба, рванулся к открытой двери.
– Чего застыли!?– хозяин таверны обвел посетителей единственным глазом.– Кто в своей крови сомневается, валите отсюда!
Публика в таверне была покладистая и рассудительная. Так как представилась возможность уйти, не расплатившись, никто не стал испытывать судьбу. На какое-то время у выхода возникла толчея, но инстинкт самосохранения прекрасно стимулирует в таких случаях ловкость и расторопность. Лодочник прикрыл за ушедшими дверь и уселся за столик, наиболее плотно заставленный недопитыми кружками.
– Прибери имперские деньги подальше и сама укройся, чтобы на глаза не попалась,– Одноглазый проводил женщину суровым взглядом и уселся напротив Якоба. Он смотрел на него так, словно тот нарочно привел к нему корабль с нордиками.– Чего уселся?
– Здесь пережду,– нахмурился лодочник.
Хозяин таверны неторопливо сложил пальцами фигу и сунул ее под нос последнему посетителю. По размеру кукиш мало уступал голове Якоба и выглядел достаточно убедительным возражением. Лодочник с грохотом поставил на стол кружку из-под пива, которую перед тем залпом осушил, и нехотя двинулся к выходу. На пороге он обернулся, смерив одноглазого презрительным взглядом, и решительно вышел.
Дверь громко ляпнула, заставив хозяина чертыхнуться, но тут же снова открылась, впустив обратно лодочника, который пятился, рискуя завалиться на спину.
– Что там?– одноглазый встал из-за столика и боком двинулся к барной стойке, за который была дверь в чулан, а оттуда по коридору и выход на задний двор.
Якоб, не оборачиваясь, спиной нашел стул и сразу сел, чтобы пропустить в комнату высокого молодого человека в новеньком синем мундире. Тот был худощавым и бледным, как сходящая луна, а запавшие блеклые глаза выдавали не только усталость, но и обреченность. Следом за ним в таверну тенью скользнула хрупкая женская фигурка, закутанная в приталенный плащ до пола, лицо которой скрывала низко надвинутая коническая шляпа. Женщина неподвижно встала за нордиком. Офицер с заметным усилием улыбнулся одноглазому, от чего у того мурашки пробежали по спине.
– Чем могу помочь?– хозяин таверны неторопливо отступал к стойке, а к нему так же неторопливо приближался молодой человек.– Пива изволите? Или чего по крепче? Закуски только холодные… Их приличным людям не советовал бы… у меня клиенты неприхотливые… Да и пиво тоже не стоит пробовать…
Нордик подошел к нему вплотную и отрицательно покачал головой.
– Послушай меня внимательно,– он тяжело вздохнул.– Она ищет одного человека… необычного. Подсказали, что он может быть здесь. Для тебя важно, чтобы ты ей помог… Так ты видел здесь необычного человека, которого она ищет?
– Необычного человека?– одноглазый часто заморгал, но быстро совладал с нервным тиком, и через плечо нордика бросил быстрый взгляд на хрупкую женщину в шляпе. Ему показалось, что ее волосы, выглядывавшие из-под шляпы, шевелились, как если бы на них дул ветер.– Что значит необычный человек?
Лодочник, сидевший с момента прихода новых гостей неподвижно, неожиданно подскочил с места и, развернувшись к хозяину таверны, сделал несколько неуверенных шагов. Его лицо мялось судорогами, как бумага, а полузакрытые глаза закатились под брови. Казалось, даже через все питейное заведение было слышно, как трещит натянутая кожа на его скулах:
– Он выглядит обычно…– хрипло, с надрывом заговорил Якоб.– Крупный, лицо круглое, стрижен коротко. Он может говорить необычно, и поступать странно. Ищет дорогу в Вольницу.
Лодочник неожиданно прекратил корчить рожи и открыл глаза. Он посмотрел на одноглазого, и этот взгляд заставил того вжать голову в плечи:
– Так ты его видел?
– Не знаю!– выпалил хозяин заведения.– Тут хватает придурков… И половина из них с круглыми рожами. А чтобы сейчас дорогу в Вольницу искать, надо быть совсем на голову убитым.
– Тебе лучше сосредоточиться,– нордик заговорил шепотом, склонившись к его лицу.
– Почему дорогу на Вольницу сейчас не ищут?– перебил его лодочник.
– Ты дурак, Якоб?– хозяин таверны вытаращил не него глаз так, что тот рисковал вывалиться из глазницы. А потом покосился на офицера.– Ваши корабли всю Вольницу пожгли... Теперь уроды не туда бегут, а оттуда! Все проводники тут у меня сидят без дела и заработка. Скоро за пиво платить не смогут.
– Когда последний раз водили кого-нибудь в Вольницу?– лодочник широко раскрыл глаза, а его зрачки расползлись по всей радужке, от чего взгляд стал безумным.
– Сам вспомни,– побагровел одноглазый.– Считай, третий месяц пошел.
В то же мгновение лодочник обмяк и рухнул на пол, как мешок с костями. Из-за спины нордика вышла хрупкая женщина и подошла к хозяину заведения. Она наклонила голову набок и резко подняла лицо…
Одноглазый закричал. Это был протяжный вой на высокой ноте, который длился, пока в широкой груди испуганного здоровяка не закончился воздух. И даже когда он замолк, вой продолжал звучать, но доносился уже снаружи, откуда-то издалека. Потом звук сирены сорвался на серию коротких гудков.
– Надо вернуться на корабль,– тихо произнес молодой нордик, не отводя взгляд от хозяина заведения, который смотрел, не отрываясь, на безликую и страшился сделать вдох.– Это сигнал построения к атаке. Значит, на нас идут сразу несколько судов.
Женщина беззвучно развернулась и проплыла к выходу, не коснувшись ногами грязных досок. Полы плаща оставались неподвижными, словно, ни один мускул не пошевелился в ее теле. Зато волосы метались в стороны, как рассвирепевшие змеи.
Стройный нордик последовал за ней, тяжело переставляя ноги. Когда и он вышел из таверны, одноглазый вдохнул кислый воздух полной грудью, как будто вынырнул из ледяной проруби. Его трясло и колотило: он вытянул перед собой руку и попытался сжать ее в кулак. Когда непослушные пальцы несколько раз согнулись и разогнулись, он взял со стойки кружку пива и, и расплескивая ее содержимое, сделал несколько жадных глотков. Шершавое горло с трудом приняло напиток и тут же его отторгло.
Хозяина таверны вырвало прямо на скрюченное тело лодочника, но это неприятное действо принесло облегчение и прояснило голову.
– Чего разлегся?– он несколько раз пнул неподвижное тело Якоба ногой, чувствуя как у того ломаются кости под его ударами.
Снаружи опять завыла протяжная сирена и Одноглазый бегом выскочил из таверны. Он перепрыгнул через несколько ступеней, которые выводили из подвального помещения на брусчатку набережной, и застыл, задрав голову вверх. Над ним, всего в нескольких десятках метров, проплывало покрытое проклепанными листами железа брюхо воздушного корабля. А над озером, сверкая бортовыми огнями на фоне ночного неба, зависли три воздушных корабля. Они неторопливо поворачивали свои высокие борта с открытыми пушечными портами.
– Похоже, намечается драка,– хозяин таверны повернул голову к пьянице, сидящему у стены, и осекся. Он воровато осмотрелся и, зажав рот рукой, вскрикнул.– Дохлые, что ли, все?!
Не разбирая дороги, одноглазый бросился в направлении темных зарослей.
Луна, выглянувшая из-за туч, расстелила лунную дорожку по глади озера и бледным пятном легла на брусчатку набережной. Разбросанные от таверны до пирса тела мертвецов расточали запах дешевого пива и смерти. И они были единственными зрителями битвы воздушных кораблей, которая разыгрывалась под облаками.
Ссылка на следующую главу http://www.proza.ru/2019/12/24/672