Глава 1. Три недели перед катастрофой

Глава первая.

ТРИ НЕДЕЛИ ПЕРЕД КАТАСТРОФОЙ
1991 г. Август.


Весь август 1991 года, начиная с первого числа, был насыщен
разными по своему значению событиями, я жил по плотному графи-
ку. По старой привычке систематически делал тогда записи – по-
рой отрывочные, для себя. Похожие нередко на служебные пометки
для памяти. Другие, наоборот, получались в виде развернутых сцен.
Я пытался по свежим следам документально точно зафиксировать
события, встречи, диалоги. К счастью, некоторые из этих записок
сохранились. Просмотрев их теперь, понял, что они, не представляя
из себя непрерывного отчета о тех днях, все же помогут органич-
нее ввести читателей в контекст назревавших в стране событий,
лучше понять логику поведения и характер действий тех или иных
политически значимых фигур того времени, вообще – ощутить
ту нервную атмосферу, в которой приходилось жить и работать.
Подготавливая эти записи к печати, я ограничился расшифровкой
отдельных слов и легкой, несущественной, правкой.

1 августа. Итак, полеты в Томск, на Новую Землю, в Алма-
Ату не дали решения по ядерным проблемам, в том числе испыта-
ниям, обеспечивающим безопасное содержание ядерных боевых
зарядов в войсках и на арсеналах, а также их плановую перера-
ботку в соответствии с установленным порядком. Суть проблемы
для меня аксиома: наукоемкие технологии, технику, оружие не-
возможно безопасно создавать, совершенствовать, использовать
в народном хозяйстве, содержать на вооружении в войсках без до-
статочно высокого уровня социальной стабильности и ответствен-
ности в обществе. Это прекрасно понимают ученые и военные
специалисты в войсках и промышленности. Однако безответ-
ственная, все более авантюристическая политическая игра руко-
водства создавала неопределенность в партии и государственных
структурах и как следствие привела страну на грань возможных
катастроф типа Чернобыля и в конечном счете к хаосу.


Приход Горбачева к руководству, породив надежду, усугубил
положение. Михаил Сергеевич по своему обыкновению укло-
нялся, маневрировал, всячески оттягивал рассмотрение пробле-
мы по существу. Он, как страус, прятал голову в песок, избегал
системного рассмотрения создаваемой им же взрывоопасной (в
прямом смысле) ситуации в области ядерной безопасности стра-
ны. Но, к несчастью, помазанники дьявола были, есть и будут во
все времена и у всех народов.

Неоднократные беседы, особенно в июне и июле, с Ю.Б. Ха-
ритоном, Е.Н. Аврориным, В.А. Белугиным, В.З. Нечаем,
Б.В. Замышляевым *(1) и нашими ядерными корифеями министром
Средмаша В.Ф. Коноваловым, его заместителем В.Н. Михайло-
вым привели к убеждению в необходимости послушать многих
других специалистов с тем, чтобы по результатам рассмотрения
вопроса совместно подписать официальный доклад на имя Пре-
зидента СССР, где потребовать рассмотрения этой проблемы на
Совете обороны.

Весь день прошел в подготовке совещания. Группа во главе с
О.С. Беляковым, Н.М. Лужиным, В.А. Букатовым, А.В. Кулако-
вым *(2) ответственно отрабатывает проект решения и доклада. Со-
вещание намечено провести завтра в Кремле, в 38-м кабинете,
начало в 10 часов.

2 августа. Для рассмотрения на совещании вопрос был
сформулирован следующим образом: «Военно-политические,
социально-экономические и научно-технические проблемы
ядерного оружия (боеприпасы)». Обстоятельный доклад сде-
лал министр атомной энергетики и промышленности СССР
К.Ф. Коновалов. Проблемы и предложения по их решению из-
ложены системно и емко. Военно-технические аспекты вопроса
затронул начальник 12 ЦНИИ Министерства обороны Барринад
Вячеславович Замышляев. Картина, как ее видят изнутри руко-
водители и специалисты отрасли, безотрадная. Еще важнее услы-
шать оценки непосредственных создателей ядерного оружия, со
стороны которых в последнее время постоянно поступали сигна-
лы бедствия.


Первому слово предоставлено Юлию Борисовичу Харито-
ну *(3). Весь он похож на мудрую изящную птицу, взволнованную,
но уверенную в своей правоте, насторожившуюся оттого, что
боится быть непонятой, а это так важно для нашего же блага…
Слушаю Юлия Борисовича и невольно перевожу взгляд на сидя-
щих в зале, то есть тех, кто несет ответственность перед страной,
перед миром за неблагополучную ситуацию в сверх важной для
всех сфере ядерной обороны. Вот Дмитрий Тимофеевич Язов *(4).
Несмотря на то, что сам после недавней автомобильной аварии,
а его жена в ней получила многочисленные переломы и нахо-
дится в больнице, – профессионально, по-военному подтянут,
внешне невозмутим и только слегка покрасневшее лицо выдает
внутреннее волнение… Весь облик Владимира Александровича
Крючкова *(5) как бы говорит: «А я ведь докладывал по этому по-
воду, но положение, видно, куда хуже». Делал пометки… Юрий
Дмитриевич Маслюков *(6) слушает настороженно, прекрасно по-
нимая, что речь сведется в конечном счете к просьбам о допол-
нительных ресурсах, которых у него нет…
3 августа. Дней десять тому назад я получил приглашение от
коллектива Омского объединения «Полет» на празднование пя-
тидесятилетия его образования. Через В.И. Болдина *(7) подписал и
отправил поздравительную телеграмму. Из приемной М.С. Гор-
бачева позвонил директору объединения Валентину Ивановичу
Зайцеву, объяснил, что приехать не смогу, и попросил поздра-
вить коллектив со знаменательной датой.

Почему я не могу приехать в Омск? Горбачев окончатель-
но определился с началом своего отпуска – 4 августа. Вот так!
А ведь я в течение недели подобрал около 40–50 документов по
принятию на вооружение новых образцов техники и по другим
вопросам повестки дня Совета обороны, они не терпят отлага-
тельства, решать их в конечном счете должен Горбачев, первое
лицо государства. Однако он все более и более занят приемами
гостей из-за рубежа, Ново-Огаревским процессом, о котором
мне мало что известно. Ходят лишь противоречивые слухи. Но
ведь есть результаты референдума от 17 марта, ими и надо руко-
водствоваться.

Поговорил с В.И. Болдиным.
– Не берусь помочь, у меня весь стол завален и его тоже, ни-
чего не смотрит… Надо вам идти напрямую! – посоветовал Вале-
рий Иванович.
Горбачев имеет два основных рабочих кабинета: на Старой
площади кабинет Генерального секретаря ЦК КПСС располага-
ется на пятом этаже (в последнее время он здесь редко бывает) и
в Кремле, на третьем этаже, – кабинет Президента СССР – те-
перь почти постоянное место его пребывания.
Я до последнего времени работал на Старой площади, в
840-м кабинете на восьмом этаже. Там мне удобно, так как на
девятом этаже был сосредоточен весь мой отдел. Однако в связи
с передислокацией Президента в Кремль мне также были выде-
лены рабочие кабинеты в Кремле на третьем этаже, неподалеку
от Президента. Мой секретариат по существу продолжает функ-
ционировать на два фронта. В дальнейшем имеется в виду пере-
вести все мои службы в Кремль…
В 8.45 я был на Старой площади, готовил дополнительные
документы для доклада. Около 9.30 стало известно, что Горбачев
выехал с дачи и направляется в Кремль. Совещаний с утра не
намечено, только в 11.00 состоится Президиум Кабинета мини-
стров. Вскоре я был у него в приемной.
– Михаил Сергеевич подъехал, поднимается в лифте, пойду
встречу, доложу, что вы его ждете с бумагами, – сообщил секре-
тарь и исчез.

В последнее время в Кремле и на Старой площади все мень-
ше людей и все больше бумаг. Возникает чувство: жизнь государ-
ства где-то в стороне. Охраны, правда, прибавилось – в длин-
ных коридорах Кремля поставили дополнительные местные
«ловушки» *(8).
Горбачев все чаще собирает силовых министров и идеологов
и жалуется на нападки в его адрес, особенно недоволен прессой,
телевидением. Капризничает, выговаривает в адрес КГБ, МВД о
непринятии ими мер к «смутьянам-демократам».
– Вот Ельцину все сходит с рук, а вы спокойно наблюдаете и
ничего не делаете… И с моста его бросают, и пьет он беспробуд-
но, а вы не можете показать народу всю эту мерзость…

Склока расползается по гулким коридорам, разъедает меха-
низм власти. Вместо дела настороженность и уныние. Иногда
после таких монологов Михаил Сергеевич делает гримасу, долж-
ную убедить присутствующих в его правоте. Для этого он вперя-
ет взор в одного из собеседников, бросает персональный кивок
в его сторону и при этом расплывается в улыбке-гримасе, рас-
ширяет глаза и делает заговорщицкий вид, мол, видишь-де, как
нехорошо поступают со мной… Потом быстро осматривает всех
находящихся в зале – оценивает произведенное впечатление.
Сейчас вдруг задумал уйти в отпуск.
– Олег Дмитриевич! Вы крепко задумались! Михаил Сергее-
вич приглашает вас.
Прочь сомнения, возможно, нужна пауза, смена обстановки,
Горбачев осмотрится, отдохнет, пригласит всех к себе, и кончит-
ся вся эта странная неопределенность и склока. Главное – дать
людям возможность и право свободнее работать, заинтересовать
их в результатах труда, ведь все есть у нас – неограниченные ре-
сурсы, научно-технический потенциал, любой позавидует!
– Устал, не могу сосредоточиться, надо отдохнуть и за дело –
двадцатого августа будем подписывать Союзный договор… Ви-
дишь, сколько накопилось… И у Валерия еще, наверное, гора…
Минут за пятнадцать «все мое» было подписано, кроме не-
скольких документов, оставленных Горбачевым «на продумыва-
ние» до конца отпуска. Заодно я получил согласие на свой отпуск
с 12 августа: необходимо подлечиться в «Барвихе».
Перед тем как уйти, я не удержался и все же спросил:
– Снимет ли подписание Союзного договора весь накопив-
шийся негатив? В этом ли документе суть вопроса?
Вопрос был неприятен Горбачеву, он помрачнел, глухо бро-
сил:
– Поживем, увидим…
Обреченность или мне показалось? Постарался завершить
встречу:
– Ну, мне еще сегодня на Президиуме КМ (Кабинет мини-
стров. – Ред.) СССР выступать…
– До завтра, – и я вышел из кабинета.

Из стенограммы выступления М.С. Горбачева
на Президиуме КМ СССР третьего августа 1991 года
Горбачев: Добрый день, товарищи! <…> Произошло серьезное
расстройство народного хозяйства <…> Да все это чепуха.<…>
Никуда мы не денемся. Нам одно прописано этой самой машиной
развития экономических процессов, той взаимосвязанностью, ин-
тегрированностью экономики. Ведь у нас же кооперационные связи
превышают кооперационные связи в ЕЭС. А финансы это все от-
ражают и обслуживать должны. Как и политическая надстройка,
почему нам не подходит конфедерация, а федерация нужна. Пото-
му что все оттуда диктуется. Экономической логикой, демогра-
фической логикой, расселением этих народов и т.д. и т.д. <…>
Горбачев: <…>Воспользоваться вот этим моментом. Его надо
использовать. Почему? Вот то, что говорил Орлов, из его цифр, вы
обратите внимание, вытекает, в принципе мы с вами сейчас нахо-
димся, как в горах! Вот эта вся лавина собралась, она еще не рухну-
ла. Еще цифры, которые он назвал нам, они еще не рухнули. Но они
рухнут. И поэтому, пока не поздно, надо эту лавину расторгать и
убрать в сторону <…>
Итак, договорились, да? Причем из вас никто не убегает в от-
пуск в течение недели?
(Голоса: Нет!)
Горбачев: На месте быть. Надо: не реши вот это, никому нельзя
уходить. Я Павлову тоже… Я завтра уеду в отпуск с вашего согла-
сия, чтобы не мешать вам работать. Товарищи, мы должны это
все понять. У нас другого пути нет. <…>
Ну, что тут скажешь… Видна вся глубина «мышления».
4 августа. По сложившейся традиции при вылетах за преде-
лы Москвы или Союза ССР М.С. Горбачева провожали члены
Политбюро, а в последний период, когда Политбюро было де-
формировано, – довольно определенный круг руководителей,
непосредственно соприкасавшийся с ним по работе. Такого же
порядка придерживались при возвращениях его в Москву. Уве-
домление шло по линии Юрия Сергеевича Плеханова *(9).

Погода в этот день была теплая, солнечная, но не жаркая.
Приятно было, не торопясь, выехать с госдачи № 2, что на Ни-
колиной горе, и следовать по почти пустынному Рублевскому
шоссе во Внуково. Вылет Горбачева назначен на одиннадцать
часов. Дополнительные милицейские посты уже выставлены:
зеленая дорога. Нам просигналили, что Михаил Сергеевич еще
не проезжал.

Все идет как надо. Важные текущие документы вчера под-
писаны. Вроде бы можно расслабиться, но нет обычного чувства
легкости. Впрочем, его нет не только сегодня, но и все последнее
время. Гнетет тревога, неопределенность. Экономика скрипит,
темпы падают, с уборкой урожая сбои. После стычки с командой
Яковлева по вопросам конверсии не удалось согласовать рацио-
нальный план ее проведения. Совещание по ядерной безопасно-
сти обнажило проблемы, а Горбачев уходит от их решения. Армия
без квартир, долг более 250 тысяч. Распря с республиками усили-
вается, особенно беспокоит РСФСР. План экономической пере-
стройки на 1992 год в подвешенном состоянии. На юге страны
беспокойно, люди гибнут в братоубийственных стычках, перехо-
дящих в хроническую, ползучую гражданскую войну. Разоруже-
ние по СЯС (стратегические ядерные силы. – Ред.) ведется прак-
тически в одностороннем с нашей стороны порядке. Идут плохие
сигналы из Афганистана. Убитых и раненых в нашей стране за
год больше, чем за всю афганскую войну, беженцев сотни тысяч!
Горбачев твердит свое «не паникуйте», а исподволь готовит
чрезвычайное положение. Управляемость в государстве ката-
строфически падает.

Стержень государственной машины – партия – уничтожает-
ся, Генеральный секретарь демонстративно бездействует. Пара-
ноическая картина, достойная кисти Сальвадора Дали.
…Мы у цели. Здороваюсь с министром гражданской авиации
Борисом Егоровичем Панюковым, он сообщает, что погода по
всему маршруту полета отличная. Должно же хоть что-нибудь
быть в порядке. И основной и резервный ИЛ-62 на стреме, слы-
шен их гул.

Почти одновременно подъезжают Дмитрий Тимофеевич Язов
и Владимир Александрович Крючков. Валентин Сергеевич Пав-
лов, Николай Ефимович Кручина и некоторые другие прибыли
пораньше. Курит в сторонке Олег Семенович Шенин *(10). Геннадий
Иванович Янаев *(11) тоже ходит с сигаретой. На них, видимо, будет
возложено партийное и государственное «хозяйство». Появился
Анатолий Иванович Лукьянов, но не видно Валерия Ивановича
Болдина и Бориса Карловича Пуго. Раньше такого не бывало.
Общий разговор не завязывается, у каждого свои думы и «бо-
лячки».

Вдруг оживление в зале, взоры присутствующих устремля-
ются к подъезду. Через двойные стеклянные витражи видно, как
подкатывают четыре черных ЗИЛа и несколько черных «Волг».
Чета Горбачевых, их дети и внучка выходят из машин, кто-то из
службы авиации докладывает, женщинам вручают цветы и все
проходят в зал, где находимся мы. Михаил Сергеевич, как бы
медленно вальсируя, движется в нашу сторону. Какая-то неуве-
ренная виноватость сквозит в его фигуре, пожалуй, он несколько
рассеян. Раиса Максимовна передвигается чуть в стороне, оце-
нивающе посматривает на нас. Она, конечно, прекрасно знает,
что нужно ее мужу и детям, – отдых и уют.
Традиционные рукопожатия и приветствия. Образуются две
группы. Одна – справа от входа и посреди зала во главе с Михаи-
лом Сергеевичем, другая – ближе к выходу на посадку. Там Раиса
Максимовна с детьми, другими провожающими и некоторыми
сопровождающими их в полете лицами.

Горбачев время от времени, раскачиваясь с пяток на носки,
как бы устремляет мысленный взор поверх голов провожающих,
сосредотачивается и тихим голосом произносит:
– Положение непростое, но не надо паниковать, в двадцатых
числах будем подписывать Союзный договор, надо многое еще
обдумать, на отдыхе это будет сделать удобнее… В экономике тя-
жело, был вчера на президиуме Кабинета министров… Валенти-
ну Сергеевичу надо быть на месте… Россияне маневрируют, не
знают, что хотят, он (Ельцин) их подбивает на непродуманные
шаги… Владимиру Александровичу Крючкову быть на месте,
смотрите внимательно… Тебе тоже из Москвы не выезжать, –
кивок в сторону Дмитрия Тимофеевича Язова. – Ты останешься
на хозяйстве, – кивок в сторону Геннадия Ивановича Янаева. –
Ну, вот, пожалуй, все…
– Михаил Сергеевич! Я вас еще раз прошу подписать указ
Президента СССР, отменяющий указ Ельцина о выводе партор-
ганизаций с территорий, – довольно громко, чтобы все услыша-
ли, четко говорит Олег Семенович Шенин. Почти все присут-
ствующие, это чувствуется, поддерживают Олега Семеновича.
Словно сомнамбулический, никого не видящий взгляд Гор-
бачева. Пауза затягивается. Вместо ответа по существу бросает
Шенину:
– Ты останешься на партийном хозяйстве…
Немая сцена.

Чуткое ухо Раисы Максимовны улавливает момент, когда
надо вмешаться. Из второй группы слышится голос хозяйки:
– Михаил Сергеевич! Уже время… Пора прощаться.
Мы топчемся, как бараны. «Ускорение», «перестройка».
«Больше демократии – больше социализма». «Разрешено все,
что не запрещено»… Гул и свист в моих ушах…
Очень кстати появился опоздавший, тут же замеченный Ва-
лерий Иванович Болдин. Он отвлек внимание на себя, а Горба-
чев, заполняя паузу, дал ему дополнительное указание подгото-
вить письменные принадлежности для подписания Союзного
договора и снова начал свои вальсирующие движения к выходу
на посадку, прощаясь с каждым из нас за руку. Раиса Максимов-
на и дети – гуськом за ним…
Еще раз попрощались у трапа самолета, его чрево захлопну-
лось, костыль, поддерживавший хвост, долго ввинчивался в ну-
тро самолета.
Мы выстроились на ступеньках зала для провожающих. Мото-
ры взревели и затихли, машина, покачиваясь, начала «рулежку»…
Машем слепым иллюминаторам.
Мощные двигатели снова взревели, донесся форсажный ро-
кот, красавец-лайнер мгновенно набрал скорость и почти с се-
редины взлетной полосы круто и легко вознес на небеса пустоту
салонов самолета № 1 Президента СССР…
Разъехались, едва попрощавшись. Мы с В.И. Болдиным от-
правились на Николину гору на госдачу № 2.

6 августа. Совещание у министра обороны СССР началось
ровно в 14 часов. Дмитрий Тимофеевич Язов кратко поставил за-
дачу:
– В связи с обращением афганской стороны об оказании по-
мощи на конец 1991 года и 1992 год есть поручение Президента
страны рассмотреть состояние дел и подготовить предложения
и ответ руководству Афганистана. Предлагаю послушать оценку
сложившейся ситуации.
Удобный кабинет министра, на штативах карты, таблицы.
Бронзовые бюсты Кутузова и Суворова. Напольные часы мерно
отсчитывают секунды. У окон на массивной подставке, как на
трех слонах, покоится карта – земной шар. Обычно стол мини-
стра свободен от бумаг, их приносят и, получив решение, уносят
немедленно: время не ждет. Рядом стол с телефонами. Но сейчас
министр сидит у длинного стола и слушает сообщение молодого
генерала, телефоны молчат – идет совещание.
Первый заместитель министра иностранных дел Ю.А. Кви-
цинский *(12) высказывается в духе сохранения дружественных от-
ношений и соблюдения осторожности в связи с поставками…
К.Ф. Катушев *(13) отмечает задолженность афганской стороны и
нашу заинтересованность в получении от Афганистана некото-
рых продуктов питания и некоторых видов сырья…
Я вспоминаю пыльный Кабул, встречи с Президентом,
премьер-министром, прощальный прием в роскошном двор-
це, бронированный «Мерседес», плотный обстрел аэродрома во
время нашего отлета, ввинчивающуюся, как штопор, в грозовое
небо стотонную машину, приземление на родной земле, фото-
графию на память с экипажем…

Вечером в Центральном доме Советской армии участвую в
торжественном заседании, посвященном 30-летию полета Гер-
мана Степановича Титова на космическом корабле «Восток-2».
Я тогда работал начальником сборочно-выпускного цеха, и мы
изготавливали на корабли типа «Восток» некоторые приборы.
Потом стали близкими людьми.
7 августа. В 12 часов – встреча с отделом *(14) по вопросам обо-
роны и безопасности государства.

10 августа. Изумрудно-прозрачное нежаркое утро.
Вечером набросал план: сегодня, в субботу, выспаться по-
сле трудной недели, быть на работе к 12 часам. С понедельни-
ка – начало отпуска. Не отдыхал уже два года: сердце, давление
дают о себе знать. В течение дня «подогнать» срочные бумаги по
совещанию с Юлием Борисовичем Харитоном и его компани-
ей ядерщиков и помочь собрать Лилии Федоровне вещи – сама
она, кажется, берет много лишнего.
Ранний телефонный звонок. Лилия Федоровна, взяв трубку,
через пару секунд в растерянности передает ее мне. Миша, муж
моей старшей двоюродной сестры, сообщил печальную весть:
умерла Лида, сердце не выдержало сильной жары. Лида была
близким мне человеком, мы вместе росли, потому что после ре-
прессий, которым подверглась ее мама – тетя Таисия, она вос-
питывалась у нас и у тети Лиды.
Срочно улетел на похороны…

18 августа. С трудом выбираюсь из объятий сна. Луч солн-
ца на моем одеяле. Смотрю на часы – уже десять. Почти опаз-
дываю: в одиннадцать должен быть в Центральной клинической
больнице у В.И. Болдина. Появляется Лилия Федоровна в на-
рядном халате с тарелками в руках.
– Сейчас принесу еще чай. Или тебе кофе?
– Вчера вечером я не стал говорить, но мне надо уехать, часа
на четыре-пять, срочное дело.
– Но ведь у нас сегодня гости. Ты забыл?
– Нет, не забыл. И ничего не отменяется. Друзья придут, и вы
отлично проведете время. Если я задержусь, то считайте, что я с
вами.

На всякий случай беру свой портфель, мой вечный спутник в
командировках, укомплектованный всегда по-походному, и вы-
скальзываю в коридор. Время 10 часов 40 минут. Всегда невозму-
тимый и точный водитель Владимир Александрович ждет меня
с 10 часов. Около одиннадцати встречаемся с Валерием Ивано-
вичем. За рулем его «Волги» сидит мой бывший водитель Влади-
мир Владимирович. Он двухметрового роста, всегда улыбается,
невероятной физической силы и молниеносной реакции. Дого-
ворились, что я еду на его машине с В.И. Болдиным. На Старой
площади в здании ЦК КПСС встречаемся с Олегом Семенови-
чем Шениным. Времени с запасом. Вылет в Бельбек из Чкалов-
ского намечен на 13 часов.

В Чкаловский мне приходилось ездить неоднократно по раз-
ным поводам. Много раз встречал здесь космонавтов после их
полетов. Отсюда начинались командировки в Афганистан, За-
падную группу войск, да мало ли куда приходилось отправляться.
Здесь Центр подготовки космонавтов, сосредоточено уникаль-
ное оборудование, прошлое и будущее нашей космонавтики.
Бывал здесь на теплых дружеских, семейных торжествах многих
моих друзей.

С закрытыми глазами угадывается каждый поворот, спуск,
подъем. Но вот мы и на аэродроме. ТУ-154 уже на взлетной по-
лосе. Валентин Иванович Варенников *(15) прохаживается у трапа.
Появляются Плеханов и Генералов *(16). Надо подождать еще ма-
шину. Решили подождать в самолете.
Удобный салон на шесть человек, стол, телефон. Только рас-
положились, появились остальные пять-шесть человек.
Из записи в полетном листе: «№ 8371, ТУ-154 Б-2, борт
№ 85605, командир полковник Бабенко П.А., 18.08.91 г. Чкалов-
ский. Взлет 13.02».

Жарковато, большая влажность, двигатели натужно работа-
ют, самолет набит всеми видами связи, можно переговорить с
любой точкой мира, но нам необходимо лететь и там еще раз го-
ворить с Горбачевым, у каждого свои мысли. Как донести глав-
ное, как убедить? Сколько было разговоров с Михаилом Сергее-
вичем по поводу ухудшения положения в стране, сколько было
жалоб с его стороны: плохо его защищают от нападок прессы,
телевидения, «демократов», Ельцина и его команды. Что даст
этот разговор перед намеченным подписанием Союзного до-
говора? Еще есть шанс одуматься, принять меры, не допустить
развала Союза. Надо лететь, советоваться, убеждать. Слепому
видно, какая угроза нависла над страной. Ясно, что Генеральный
секретарь ЦК КПСС, Президент СССР, давший клятву на Кон-
ституции СССР: «Торжественно клянусь верно служить народам
нашей страны, строго следовать Конституции СССР, гаранти-
ровать права и свободы граждан, добросовестно выполнять воз-
ложенные на меня высокие обязанности Президента СССР» –
уклоняется от прямых своих обязанностей. Как это высказать,
чтобы понял, прозрел?
Посадка в Бельбеке в 14.57. Подкатывается трап, открыва-
ется дверь, мы попадаем в мир всепроникающего сухого света,
переменчивого ветерка, запаха перегретой земли, многотравья,
звонкого пения жаворонков.
Спускаемся по трапу. Валентин Иванович Варенников при-
нимает рапорт. Нас встречает несколько гражданских и военных
лиц. Среди редких аэродромных построек возвышается наряд-
ный павильон для гостей, всюду проложены аккуратные асфаль-
тированные дорожки, разбросаны цветники, кустарник, дерев-
ца.

…Прячется, копошится мысль-вопрос: поймет ли, поверит
ли, проникнется ли, переступит ли гордыню?..
Неожиданно из-за поворота открылся развилок дороги. На-
лево – свободный легкий подъем, направо – спуск, пост ГАИ,
несколько милиционеров, дорога перекрыта двумя шипованны-
ми дорожками. Мы притормаживаем, из головной машины вы-
ходят два человека, идет обмен приветствиями, дорожки с шипа-
ми сворачиваются. Медленно движемся за головной машиной.
Метров через 150–200, слева по ходу машины, видны ворота, за
ними постройки, вниз направо к морю несколько крыш.
Головная машина останавливается возле ворот, наконец въез-
жаем на территорию «Зари». Мы у гостевого домика. Юрий Сер-
геевич Плеханов проводил нас в комнату рядом с кабинетом, как
потом оказалось – В.А. Медведева, и ушел оповестить М.С. Гор-
бачева о нашем прибытии.
Разговор не клеится, прошло минут двадцать, ждем, когда
пригласят. Ю.С. Плеханов и В.А. Медведев сообщили, что у Ми-
хаила Сергеевича кто-то из врачей, освободится – примет.
– Будем двигаться к главному корпусу, – еще через некото-
рое время объявил, посмотрев на часы, Юрий Сергеевич.
Спустились по ступеням гостевого пристанища. Главный дом
открылся справа праздничным широким арочным входом. Сле-
ва от входа дорога расширяется, образует полукруг, обрамленный
живописной скалой с ниспадающим горным ручьем, куртиной
кипариса, шелковицы, клумбой цветов. На скале замечаю зеле-
ный «грибок»: пограничник в бинокль смотрит в сторону моря.
Юрий Сергеевич, попросив подождать, исчез в пространстве
вестибюля, возвращается. Вместе с ним поднимаемся по широ-
кой лестнице и оказываемся в гостиной с камином, удобными
креслами. Детский смех и возня слышны откуда-то снизу. Вдоль
балюстрады нашего этажа прошел молодой человек, – скорее
всего, зять Горбачева. Наконец откуда-то сзади (я сидел лицом
к камину) послышались шаги. Обернувшись, я увидел Михаила
Сергеевича, шедшего из глубины комнат.
– А, вот вы где! – он оглядел нас и широким жестом указал на
одну из комнат, смежную с каминной и гостиной. – Ну, прошу
вас в кабинет, там будет удобнее говорить.

Одет Горбачев в серый свитер не по сезону, обложной во-
ротник рубахи выпущен. Кроме того, на нем серый, в большую
клетку пиджак пижамного домашнего кроя, однотонные серые
брюки, летние туфли. Возможно, серый тон одежды несколько
изменил его обычный облик, мне он показался располневшим,
рыхлым и чем-то напомнил Александра Николаевича Яковлева
– так же слегка тянул левую ногу.

Прошли в небольшой кабинет, напротив входа окно с видом
на фасад здания. В углу, простенке между окнами, письменный
стол, на котором не заметно ни рабочих бумаг, ни газет, лежат
лишь полураскрытый большой блокнот и знакомая по орехо-
вой комнате Кремля переносная радиокнопка аварийного вы-
зова охраны, кресло, телефоны на приставном столе. Кабинет
производил впечатление нежилого, нерабочего помещения. Нет
книжного шкафа, прессы, одни голые стены. Вдоль стены про-
тив письменного стола небольшой стол и два стула – возможно,
для стенографистки и помощника.
Михаил Сергеевич что-то все время говорит, ни к кому кон-
кретно не обращаясь, смысла уловить невозможно. Как-то не-
ловко расположившись в кресле, приглашает и нас размещаться.
Одного стула недостает. Горбачев замечает это и обращается к
Плеханову:
– А ты, Юрий Сергеевич, не понадобишься, займись своими
делами.

Я пристроился возле балконной двери, оттуда шел свежий
воздух. Валентин Иванович и Олег Семенович подсели к не-
большому столику, Валерий Иванович выбрал место по правую
руку Президента.
Михаил Сергеевич начал жаловаться на трудности и неудачи,
постигшие его самого и семью:
– Четырнадцатого или пятнадцатого, нет, все-таки шест-
надцатого, случилось со мной вот это… Мы обычно с Раисой
Максимовной после обеда, отдохнув, часов в семнадцать гуляем
здесь по тропе, знаете, таким хорошим шагом, жара уже к это-
му времени спадает. И вот, все же шестнадцатого числа меня вот
здесь слева в области поясницы или почки так прострелило, я
еле добрался на дачу, ребята помогли, они тоже там ходят непо-
далеку… Всякое думали – все-таки левая сторона, тут и сердце
может быть и почки, но вот специалисты остановились на ради-
кулите. Задержался – врачи со мной работали. Но я им сказал,
пусть хоть левую ногу отрезают, но двадцатого я должен быть в
Москве, надо ведь подписывать Союзный договор…
Оглядел нас – какая реакция? Мы, естественно, сочувствен-
но высказываемся по поводу случившегося.
– Вот сейчас, видите, сижу в кресле, – сделал неуклюжее
движение корпусом. – Да, договор нужно подписывать, он от-
крывает путь к консолидации. Вот, – взмах рукой к блокноту,
– пишу статью, надо ее напечатать сразу после подписания, она
раскрывает пути нашего дальнейшего развития… Много и дру-
гой работы, звонки отрывают, много звонят. Кстати, что со свя-
зью? Нет связи, что это значит?
Последнее звучит как прямой вопрос к нам. Мы удивленно
переглядываемся. Я выдавливаю что-то вроде: «Надо справиться
в Москве, каналов много».
Но Президент уже переключился на боли в пояснице и блоки-
рующие уколы, массажи и втирания… Мы, естественно, вынуж-
дены выражать чисто человеческое сочувствие. Слушая Прези-
дента, я отметил: Михаил Сергеевич серьезно обеспокоен своим
состоянием здоровья, как-то врезалось в память его странное
допущение: «Пусть хоть левую ногу отрежут…» и увязывалось это
обстоятельство с подписанием Союзного договора…

Прошло минут пятнадцать-двадцать, а мы еще ничего не
сказали по существу. Воцарилось молчание, поток жалоб иссяк,
слышно журчанье ручья. Сидящий перед нами как-то едва уло-
вимо трансформируется, он уходит глубже в свои одежды, смо-
трит поверх наших голов, сквозь стену кабинета…
Валентин Иванович громко кашлянул… Олег Семенович вы-
прямляется, готовясь что-то сказать… Валерий Иванович еще
более бледнеет и прижимает печень, я раскрываю рот. Но Пре-
зидент, весь настороженный, снова завладел инициативой и за-
дает острый, как клинок шпаги, вопрос:
– Прежде чем продолжить разговор, хочу спросить: кто вас
послал, комитет? Кого вы представляете?
Он цепко оглядел всех нас.
– Нет! Ваши товарищи, друзья, – вырывается у меня возглас,
в котором, наверное, было и отчаяние от непонимания причин
нашего прилета к Горбачеву, и возмущение от готовности запо-
дозрить недобрые намерения с нашей стороны. – Ведь держава,
родина на краю погибели – все это видят. Тысячи невинно уби-
тых, сотни тысяч беженцев и их число растет…
Меня не слышит. Его рука берет блокнот, вырывает чистый
лист и быстро что-то пишет столбиком. Восемь или девять строк
в столбик. Обычно южнорусский мягкий глуховатый говор Пре-
зидента на этот раз резонирует, как перетянутая струна:
– Кто так говорит? Кто так видит? Крючков?
– Но он же постоянно вам докладывает об этом! – наперебой
парируем мы.
Михаил Сергеевич словно не слышит, рука делает пометку на
бумаге.
– Павлов?
– Вы были третьего августа на Президиуме Кабинета мини-
стров, – поясняю я, – слышали доклады: обобщенный эконо-
мический индекс снизился до 80 процентов от максимально до-
стигнутого в 1965–1966 годах, снизился по результатам работы
1991 года на 20 процентов. Экономика агонизирует.
– Язов?!
– По армии я хочу доложить подробно, – громко, внятно,
как бы предлагая всем успокоиться, с уважительным достоин-
ством начинает Валентин Иванович Варенников. Но резони-
рующий требовательный голос продолжает называть фамилии,
будто всякий раз наводя на них бинокль и размышляя:
– Лукьянов так думает?
– Депутаты Верховного Совета обеспокоены судьбой реше-
ния референдума 17 марта 1991 года в связи с возможным под-
писанием Договора, он, как стало известно из публикации 16 ав-
густа, не соответствует воле народа, – поясняет кто-то из нас.
Продолжают выхватываться фамилии наших товарищей. Я
пытаюсь обобщить:
– Так думаю и я, и говорил вам много раз об этом, и, думаю,
все товарищи скажут свое мнение.
– Ельцин?!
– С ним разговора не было, он в отъезде в Алма-Ате.
После этой информации я слышу почти успокоившийся го-
лос Президента:
– Вот ты, Олег Дмитриевич, и докладывай!
Я начал с того, что обобщенный экономический индекс
страны снизился до 80 процентов от минимально достигнуто-
го ранее, а годовой темп конверсии при поддержке Президента
превысил 30 процентов. Это приводит к дезорганизации работы
предприятий ВПК, объем продажи оружия другим странам сни-
зился с 12–13 миллиардов рублей до трех-четырех миллиардов,
а одновременно у США вырос с 14–15 миллиардов долларов до
22–23 миллиардов. Односторонние уступки в пользу США и
НАТО сводят на нет геополитическое равновесие сил в мире…
– А тебе за державу обидно, – Горбачев устало махнул рукой.
– Я уже это слышал.
– Мы приехали к вам советоваться. Нужно что-то делать.
Но Президент уже обратился с просьбой доложить Валенти-
ну Ивановичу Варенникову.
По мере докладов товарищей он все больше успокаивался,
вяло соглашался с большинством аргументов, слушал нас как
бы в пол уха, взгляд иногда блуждал, мысли, видимо, уходили
далеко.
– Его же вы все хотите? – задумчиво, с какой-то отрешенно-
стью спросил Горбачев. – Ввести чрезвычайное положение? Но
оно введено в некоторых отраслях. Здесь есть большие наработ-
ки, есть «опасности». Общество взбудоражено… Но Конституция
позволяет его сделать… Я, конечно, могу подписать телеграмму,
– вырывает из блокнота чистый лист бумаги, собираясь писать.
– Но ведь это может сделать Лукьянов, ему даже удобней...
Дискуссия, всерьез не разгоревшись, угасала. Перед нами си-
дел уставший, озабоченный человек, возможно, впервые начав-
ший осознавать тяжесть и бремя той огромной власти, к которой
он так долго и упорно стремился. Он на вершине. Туман, окружав-
ший ее, рассеивается. Обнаруживаются далекие долины, ущелья,
ярусы, предгорья, медленно ползущие ледники, чуткие лавины,
стремительно срывающиеся в пропасть, сели и камнепады.
Выше пути нет, настал момент истины. Что его ждет внизу:
бездумно разоряемая страна, ускоренная перестройка? Нет вер-
ных друзей, товарищей – он их не хотел иметь. Нет линии, нет
карниза, чтобы перейти на другую вершину. Он еще на тверди,
но вокруг все рушится, стремительно меняется, обнажаются глу-
бинные слои, пласты, вершина содрогается, осыпается от раз-
буженной стихии.

Пора принимать решение.
– Вот надо ехать, но вы видите мое состояние, врачи замучи-
ли, – начал было при нас рассуждать Президент, давая понять,
что лететь с нами он не собирается.
Я прикидываю варианты возможных в этой ситуации дей-
ствий Президента. Их три. Либо оставить нас в Форосе до завтра,
чтобы в неспешной обстановке продолжить обсуждение пробле-
мы. Либо вызвать к себе всех нужных руководителей и допро-
яснить для себя вопрос перед тем, как принять верное решение.
Наконец, лететь с нами в Москву.
Приглашения «остаться до завтра» – утро вечера мудренее –
от хозяина кабинета не поступает. Президент размышляет, под-
водя итог:
– Ну, что ж, давайте действовать.
Поднялся из кресла, давая понять, что разговор окончен:
– Вам ведь надо еще ехать, лететь…
Он подал каждому из нас руку, попрощался с чувством какой-
то недосказанности – так много наболело на душе. Но, как гово-
рится, служба – долг, солдат – не гость.

Слева от выхода из кабинета, в некотором отдалении, вижу
сидящих в креслах Раису Максимовну, дочь, старшую внучку и
зятя, стоя скрестившего руки на груди. Улавливаю некоторую
напряженность, неестественность в их позах… Женщины, дети…
Надо поздороваться, разрядить неловкость. Подходим.
– Здравствуйте, Раиса Максимовна, – говорю я и протяги-
ваю ей руку. Она явно в замешательстве, миг колебаний, оцепе-
нение, но берет себя в руки и спрашивает:
– С чем пожаловали, с добром ли?
– Мы ваши друзья, приехали по делам службы.
…Время езды от «Зари» до Бельбека мелькнуло совсем неза-
метно – все еще переживался разговор с Президентом. В голо-
ве кристаллизовались три главных момента по итогам встречи и
разговора с ним: «болезнь», «беспокойство», «давайте действо-
вать».
Аэродром, солнце клонится к закату. Нас поджидают отды-
хавшие в Крыму Чернавин с женой, Громов и еще несколько
высших чинов. Юрий Сергеевич, Валерий Иванович, Олег Се-
менович и я здороваемся и, сразу попрощавшись, спешим к са-
молету. Валентин Иванович с товарищами провожают нас. Взле-
таем в 19.30.
Внизу длинные тени от невысоких деревьев на лесополосе и
прилегающем поле, на ярусах…

21 августа. К позднему вечеру двадцатого августа обстанов-
ка продолжает накаляться. Продолжаются звонки о «штурме»!
Причем, они идут из кругов, близких к Ельцину и его прибли-
женным. В чем их суть, кто генерирует эту провокацию? Почему
не удалось сесть за стол переговоров, кто возбуждает людей во-
круг и внутри Белого дома? Кому это выгодно?
Заводы в Москве, в стране, несмотря на призывы к забастов-
ке, работают. Кому нужна эта буря в стакане воды?
Итак, кому нужен штурм?
а) Горбачев в самоизоляции, вряд ли может повлиять на теку-
щие события. Не допускаю;
б) ВС СССР будет собран, к сожалению, только 26 августа,
вряд ли может повлиять на текущие события. Не допускаю;
в) Ельцин указами от 19 августа определил свою позицию
(негативную), штурм ему не нужен, у него нет сил сдержать его,
он гибелен для него. Не допускаю;
г) Верховный Совет РСФСР в своей массе депутатов манев-
рирует, штурм ему не нужен. Не допускаю;
д) Армии штурм не нужен, грязная работа, пятно на ее знаме-
на, возможны потери. Не допускаю;
е) МВД – аналогично армии. Не допускаю;
ж) КГБ – аналогично армии. Не допускаю;
з) Пятая колонна плюс некая третья сторона – она не способ-
на организовать штурм, она способна совершить провокацию
штурма для дальнейшей дестабилизации обстановки в стране.
Не допускаю; допускаю возможность провокации штурма.
Вся оперативная информация, естественно, должна быть у
В.А. Крючкова. Решаю позвонить ему:
– Владимир Александрович! Откуда, по вашему мнению,
идет нагнетание напряженности, откуда столько разговоров по
«штурму», не кажется ли вам возможной в этой неразберихе про-
вокация? Хотелось бы посоветоваться, как предотвратить ее. Нет
ли возражений, если я к вам подъеду?
– Вопрос сложный, подъезжайте. У меня будут товарищи из
Минобороны и МВД, посоветуемся.
Я пошел по длинному гулкому пустынному коридору третье-
го этажа. Так знакомая дверь приемной председателя Военно-
промышленной комиссии. Сколько здесь то у Ю.Д. Маслюкова,
то у И.С. Белоусова было споров, эмоций… Сразу же поворот
направо, на двери аккуратная табличка «Квартира Владимира
Ильича Ленина»…

Лифт мягко останавливается на первом этаже, дежурный
офицер привычно козыряет, смотрит на настенные часы. Как
только я выйду из подъезда, он сделает в журнале запись: «Т. Ба-
кланов О.Д. убыл ____ часов____ минут 21 августа 1991 г.».
Знакомое крылечко с козырьком из литого художественного
чугуна, двор Кремля пуст и торжественен как всегда. ЗИЛ уже
у подъезда, кто-то из сопровождающих рядом… Дождь прекра-
тился, свежо, хорошо дышится… Ребята ждут, возможно, я кого-
то жду – нет, мне не хочется торопиться, хочется постоять одно-
му, насладиться этим воздухом, этой простой и величественной
окружающей обстановкой, ухоженными деревьями и газоном
перед крыльцом, белеющей напротив стеной арсенала с бронзо-
выми старинными пушками и ядрами.
Вспомнилась странная картина. Перед очередным заседа-
нием Верховного Совета СССР я спешил на машине со Старой
площади. Путь короток – несколько минут. Сильная гроза. Низ-
кие, черные, клубящиеся тучи, частые молнии, мощные раскаты
грома. Пересекая Красную площадь, ощущаю яркую вспышку
и одновременно сильный удар грома, усиливаемый аркой Спас-
ской башни…

Слева по ходу движения машины на зеленом газоне – напро-
тив центрального входа в здание Верховного Совета СССР на
моих глазах, как при замедленной киносъемке, распадалось ве-
ковое дерево. Водитель круто принял вправо, уворачивая авто-
мобиль от падающих веток. К счастью, людей вокруг было мало,
никто не пострадал…
Картина удручающая. Крепкое здоровое дерево было сраже-
но и растерзано в доли секунды. Я видел, как летит щепа на фоне
Ивана Великого, как неведомая сила отрывает ветки от ствола и
разметает их. Сочные, с мощной структурой листья носились в
каких-то воздушных вихрях, как испуганные ночные птицы при
ярком контрастном солнечном свете в блестках редкого слепого
дождя…

Когда я выходил из здания Верховного Совета, оставались
только следы бури. Несколько рабочих в униформе убирали
остатки листьев от разбитого молнией дерева и сметали опилки с
газона, а ствол уже увезли. Пенек от дерева был почти на уровне
земли, здоров, без червоточин, влажен и смотрелся на зеленом
ковре газона странным белым пятном. Назавтра его закрасили
зеленой краской.
– Поехали!
– А мы думали, вы кого-то ждете.
– Нет, просто смотрел.
Машина непривычно плавно пошла по брусчатке.
– Ты поменял машину, Владимир Васильевич?
– Дали бронированную.
– Зачем?
– Не знаю, – последовал ответ.
В бронированном ЗИЛе я ездил в 1987 году на Байконуре.
Тогда меня пригласил М.С. Горбачев для разговора по пути на
аэродром. На бронированном «Мерседесе» мы мчались в соста-
ве правительственной кавалькады в Кабуле в середине апреля
1991 года. Наших войск там уже не было.
…Выезд из Боровицких ворот, поворот направо, вдоль Алек-
сандровского сада и Манежа, Могила Неизвестного солдата,
слева гостиница «Москва», справа гостиница «Метрополь». Мы
огибаем «железного Феликса» и через ворота напротив Детского
мира въезжаем во внутренний дворик нового здания КГБ. Ули-
цы освещены и пустынны.

Я в кабинете председателя госбезопасности. В четвертом часу
Владимиру Александровичу наконец удалось связаться с Ельци-
ным и объясниться по телефону. Была, как я понял из разгово-
ра, достигнута договоренность, и Ельцин обещал принять меры
по наведению порядка среди перевозбужденных «защитников»
Белого дома своими силами… Владимир Александрович заверил
Б.Н. Ельцина, что слухи о «штурме» Белого дома – провокация.
Итак, главное было сделано: удалось наладить контакт.
Около двух часов ночи появился от МВД Громов *(17), от Мино-
бороны – Варенников и Ачалов *(18). Кроме хозяина кабинета при-
сутствовали и его заместители…

У всех нас была одна главная мысль. Она варьировалась в
разных формах, с разной интонацией и эмоциональностью: из-
бежать кровопролития, не допустить провокации.

…Итак, решено: вывести войска, вылететь к Горбачеву, со-
брать у него руководителей республик, подготовить вопросы о
стабилизации положения в стране, о Союзном договоре для рас-
смотрения на сессии и потом съезде Верховного Совета СССР.
К Горбачеву летят: В.А. Крючков, Д.Т. Язов, А.И. Тизяков *(19),
О.Д. Бакланов, В.А. Ивашко.

22 августа. На президентском самолете № 1 А.И. Тизяков,
Д.Т. Язов, А.И. Лукьянов, В.А. Ивашко *(20), Ю.С. Плеханов и я в
сопровождении автоматчиков вылетели вслед Ту-134, на кото-
ром летит Горбачев с семьей, Руцкой *(21), Силаев *(22) и другие «спаси-
тели» Президента СССР. В качестве заложника с Горбачевым в
ТУ-134 был взят Председатель КГБ В.А. Крючков.
Видимо, воспаленный мозг Президента «обезопасил» себя и
своих домочадцев: в последний момент перед отлетом из Фороса
в Москву он сделал мгновенную рокировку и пересел с семьей в
другой самолет. А всех нас, в том числе экипаж, в котором были
женщины, предоставил трагической участи, как ему, очевидно,
представлялось, погибнуть в авиационной катастрофе.
Сказалось напряжение дня, но спать мне не хотелось. Алек-
сандр Иванович сразу отключился и крепко заснул, я поза-
видовал. Хорошее свойство организма – защитная реакция.
Остальные товарищи, расположившиеся в просторном салоне
Президента СССР, о чем напоминал массивный, рельефный зо-
лотистый герб страны, расположенный на стене салона по ходу
полета лайнера, вяло переговаривались или молчали… Кто-то
хотел позвонить в Москву – связи нет.
Юрий Сергеевич вышел, а вернувшись, сообщил об офице-
рах, вооруженных автоматами, и возможном ужине. Появились
стюардессы. Перекусили. Говорить не хотелось. Я возвращался и
возвращался к вопросу, почему мы, прилетев в Форос, не смогли
встретиться и переговорить с Горбачевым, с прилетевшими по-
сле нас Руцким, Силаевым и другими. На моих глазах возводи-
лась стена отчуждения между «нами» и «ими» – с «нами» «они»
не стали говорить… Что может это значить? Ведь перед сесси-
ей Верховного Совета СССР необходимо было посоветоваться,
снять возникшие недоразумения, паутину все более накапли-
вавшегося недопонимания, обмана и лжи… Президент РСФСР
уклонялся от переговоров, маневрировал в течение понедель-
ника, вторника, среды… Президента СССР предусмотрительно
устраивала тактика самоизоляции в течение этого же времени…
До сессии Верховного Совета или съезда остается несколько
суток. Судя по обстановке, можно предположить, что эти дни
будут использованы во зло, противоборство сторон не угаснет, а
приобретет новые формы. Точку, скорее всего, может поставить
только Верховный Совет. Вывод: надо идти в Верховный Совет и
работать в нем, говорить всю правду, ведь были же даже ко мне,
человеку, мало известному среди депутатов, порядка тридцати
звонков с возмущением по поводу возни в Ново-Огареве, по по-
воду игнорирования Горбачевым референдума от 17 марта 1991
года *(23).

Мозг прокручивает эту мысль неоднократно, как заезженную
пластинку на стареньком патефоне. Надо остановиться, сойти с
ленты Мебиуса… Спасибо Киплингу, он помог: «Умей владеть
собой среди толпы смятенной…»

Итак, решено: завтра, то есть сегодня (ведь уже около двух
часов) с утра быть в Верховном Совете… Надо бы посоветоваться
с Анатолием Ивановичем, но он задремал… или пытается…
Время неумолимо – идем на посадку. Вот мы у зала ожидания
Внуково-2. Выходим из самолета, много света, направляемся в
павильон для встречающих. Вокруг в лучах прожекторов люди,
они рассредоточены по одному, двое, трое. Появляется Николай
Константинович, мой «прикрепленный», мы рыхлой группой
подходим к стеклянным двойным дверям зала. Впереди меня
маршал Д.Т. Язов со своим порученцем. Мимо нашей группы
пробегает несколько офицеров с автоматами, видимо, из тех, кто
летел с нами в самолете…
Внутри зала кто-то из встречающих, слышу, говорит:
– Дмитрий Тимофеевич, вас просили зайти вот сюда налево.
Я знаю, там, на первом этаже, небольшой зал, несколько ка-
бинетов, кабинет для врачей, туалет и два выхода. Дмитрий Ти-
мофеевич пошел в указанном направлении, порученец остался в
зале. Горбачев обещал принять Дмитрия Тимофеевича в Кремле
в 10.00.

Иду на выход к машине, но натыкаюсь на двухметрового зна-
комого из охраны. Он предупредительно:
– Олег Дмитриевич! Вам надо зайти налево.
– В чем дело? Зачем?
– С вами хотят переговорить.
– Ясно…
Дмитрий Тимофеевич уже скрылся за дверью. Николай Кон-
стантинович смотрит вопросительно, мол, как быть.
– Подожди меня здесь, Николай Константинович.
Захожу в боковой зал, большой стол на месте. Меня ждет
вежливый молодой человек, вижу его впервые.
– С вами хочет переговорить прокурор РСФСР товарищ Сте-
панков *(24).
– Как его зовут? Где будем говорить?
– Сейчас найдем свободный кабинет, его зовут Валентин Ге-
оргиевич.
Первый из кабинетов, куда мы заглянули, был свободен.
– Вам удобно здесь?
– Мне? Да.
– Валентин Георгиевич сейчас освободится и зайдет.
Через несколько минут в кабинет энергично входит довольно
прилично одетый молодой человек, подвижный, с выразительно-
чувственными губами, темно-маслянистыми, несколько глубже
обычного посаженными глазами.
Кабинет небольшой, подсаживаемся визави за приставной
столик у солидного письменного стола.
– Олег Дмитриевич! – начинает сходу беседу Валентин Геор-
гиевич, как бы продолжая прерванную. – Мы бы хотели пере-
говорить с вами по поводу вот этих… (подыскивает подходящее
слово) событий последних нескольких дней.
– Пожалуйста, я к вашим услугам. Слушаю вас.
– Вы меня не совсем правильно поняли. Этот разговор мо-
жет затянуться и здесь не совсем удобно его вести. Я бы хотел
пригласить вас проехать на одну из подмосковных дач, и там с
вами мог бы состояться разговор… Но уже поздно, а время не
терпит…
– Валентин Георгиевич, чем я могу вам помочь? Могу при-
гласить вас ко мне на дачу, она здесь недалеко, на Николиной
горе.
– Олег Дмитриевич, вы депутат Верховного Совета СССР?
– Да, народный депутат.
– Мы не можем вас задержать как депутата, а время не терпит,
и хотел бы, чтобы мы начали с вами работать, не теряя времени.
– Валентин Георгиевич, значит ли это, что мои товарищи, не
депутаты, задержаны?
– Не совсем так, они будут размещены на дачах в Подмоско-
вье, и с ними будут работать наши люди.
– Валентин Георгиевич, я предлагаю вам следующий вари-
ант, под честное слово. Сегодня мы с вами устали, я уже не сплю
практически третью ночь. Сегодня мы расстаемся, а завтра в
удобное для вас и меня время вы приезжаете ко мне или я к вам.
Я предлагаю где-то в 13 часов, – выговорив это, я прикинул, что
успею побывать в Президиуме Верховного Совета, а возможно,
вместе с Язовым удастся все-таки встретиться с Горбачевым.
– Нет, Олег Дмитриевич, лучше вы приезжайте ко мне, – по-
спешил скорректировать мое предложение Валентин Георгие-
вич.
– Ну и прекрасно, только дайте мне ваши координаты, я ни
разу не был в прокуратуре.
– Вот мой телефон, по этому телефону вас будет ждать това-
рищ…

На этом мы разошлись. Я вышел в центральный зал, людей
уже почти не было. Появился Николай Константинович.
– Машина есть? – интересуюсь.
– Сейчас поищу.
Я остался один. Все, окружающее меня, представляется без-
звучным, немым, нереальным. Все светится неестественным
серебристым лунным светом, пространство расфокусировано –
подводный пейзаж. Справа за стеклом самолет-кит, буквы «Пре-
зидент СССР» как пляшущие человечки у Конан Дойля на заборе,
зал напоминает бассейн, но почему-то нет воды. Душно, жарко.
Инстинктивно иду в сторону, куда скрылся Николай Констан-
тинович, – там должна стоять машина. Странно. Машин мало,
моих товарищей нет, обычно мы прощались перед разъездом за
руку. Свежий воздух, прохлада, фонтан, слева от стоянки машин
подкатывает ЗИЛ, из него выходит Николай Константинович.
– Олег Дмитриевич, можно ехать!
Сажусь в машину. Водитель мне не знаком.
– Поехали.
– Куда будем ехать? – спрашивает водитель.
Опускаю руку справа к телефону, там пустота, рука натыкает-
ся на обрывки кабеля. Спрашиваю водителя:
– Как вас зовут?
В ответ молчание.
– У вас какая-нибудь связь есть?
– Машина без связи.

Мы уже проехали за светофор на повороте во Внуково-1.
– Остановитесь на обочине, надо подумать, куда ехать.
Открываю дверь, обочина влажная, воздух чист, прохладен.
Вдаль уходят ровные ряды фонарей, светят неяркие звезды.
«Хвоста» не видно, хотя какое это имеет значение: не преступ-
ник же я.

С утра, не позднее девяти, надо быть в Верховном Совете –
это главное. С Лилией Федоровной, домашними не связывал-
ся двое суток – зачем волновать… Но коли выкраивается пау-
за, пусть со зловещим оттенком, то надо было бы их повидать,
успокоить, поддержать. Советуюсь с Николаем Константинови-
чем. Есть три варианта: «Барвиха», Николина гора, улица Алек-
сея Толстого *(25). Решаем, что в ситуации, в которой я оказываюсь,
правильнее ехать в «Барвиху».
Мы в номере «Барвихи». Номер пуст, на столе стоит ужин на
двоих, холодный. Чуть жуем без всякого аппетита. Стоит ли зво-
нить своим, ведь уже около пяти утра. Подъем в 8.00. Необходи-
мо заставить себя отключиться хоть на пару часов.

22 августа (продолжение). В восемь часов мы были на
ногах. Николай Константинович справился по своим каналам,
будет ли машина, получил подтверждение, и мы отправились в
Кремль.
Дорога, город были, как обычно, по-утреннему торопливо-
деловиты, только в районе Белого дома сбавили скорость, там
стояли дополнительные посты милиции, в районе здания СЭВа
на обочине валялись куски железа и мусор.
Вот и Боровицкие ворота, водитель сбавляет скорость. От обыч-
ного милицейского поста из двух милиционеров отделяется чело-
век в гражданской одежде, делает знак остановиться и подходит к
двери, возле которой я нахожусь. Открывается дверь машины.
– Олег Дмитриевич Бакланов – это вы?
– Да.
– Предъявите ваше удостоверение личности, пожалуйста!
– Прошу вас, – передаю депутатское удостоверение.
Человек внимательно его изучает. Оба милиционера с любо-
пытством наблюдают необычную процедуру.
– По распоряжению Президента СССР въезд и вход на тер-
риторию Кремля вам запрещен.
Я не знаю, что ответить. Видимо, Президент СССР не теряет
время, а мои мрачные «самолетные» мысли-догадки из Фороса в
Москву находят свое реальное подтверждение.
– Ну, что ж, спасибо, поедем в ЦК.
ЗИЛ неловко пятится назад. Через площадь Дзержинского
въезжаем на Старую площадь. От работы в Верховном Совете по
распоряжению Президента СССР я отсечен, это ясно. Интерес-
но, будет ли в 10.00, как обещано, принят Горбачевым Дмитрий
Тимофеевич Язов? Понятно, что я на эту встречу уже рассчиты-
вать не могу. Нужна информация, получить я ее могу только в
ЦК, но не повторится ли фокус с пропуском в Кремль?
Благодарю водителя, и с Николаем Константиновичем про-
ходим в ЦК КПСС через подъезд № 2.
ЦК – встревоженный улей, ощущается неясный «белый»
шум, в коридорах людей больше обычного, но такое впечатле-
ние, что двигаются они хаотично, бессмысленно.

В детстве, после смерти отца, у нас с мамой осталось три улья
пчел, она их пристроила к знакомому пасечнику, товарищу отца.
Пчелы всегда в своих действиях рациональны, прагматичны, ор-
ганизованны. Я любил часами за ними наблюдать.
Действия людей в ЦК напоминали бестолковую суету пчел,
оставшихся в улье без матки, которая улетела. Они двигались,
разговаривали, писали, звонили по телефону, что-то обсуждали.
Но все это делалось на рефлекторном уровне – отсутствовал ло-
гический стержень, высший смысл их деятельности, появились
пчелы – люди-мародеры из соседнего улья, торопливо выносив-
шие что-то из здания, их никто не останавливал, их видели, но
делали вид, что не видят, не замечают…
Пытаюсь связаться с Президиумом Верховного Совета СССР,
но связь отключена. Все громче звучат победные фанфары по
радио, телевидению. Большая победа, люди победили, победив-
шие говорят, клеймят, бичуют. Те, кто похитрее, отмежевыва-
ются от «вчера», голоса все те же, знакомые, почти родные, они
всегда говорят, их всегда показывают.

Итак, победили, победили самих себя?
Президент СССР, оказывается, все предусмотрел и, прилетев
из Фороса, окончательно все взвесив, изрек: «Путчисты прои-
грали!» и одобрил Указы Президента РСФСР…
В 13.00 звоню по телефону, оставленному мне прокурором
РСФСР В.Г. Степанковым. Слышу в ответ:
– Да, я вас жду, мне Валентин Георгиевич все передал.
– Я вас прошу перенести нашу встречу на пару часов, неко-
торые новые обстоятельства могут повлиять на существо нашей
с вами встречи. Я буду у вас в 15 часов.
– Ну, хорошо, посмотрим, – несколько разочарованно отве-
чает голос по телефону.
Понимаю его нетерпение, но я заинтересован в том, чтобы
потянуть время. Подумал: зачем ехать в прокуратуру, где приго-
товлена плаха?

…После встречи с В.Г. Степанковым в коридоре прокура-
туры мы с прокурором А.И. Павловым прошли в свободную
комнату. Было около половины третьего. Молодой человек
подготовил бумаги и, придав лицу выражение доброжелательно-
снисходительно-вежливого внимания (стереотип отработан!),
спросил меня:
– Олег Дмитриевич, расскажите, пожалуйста, все, что связа-
но с ГКЧП.
Я также доброжелательно задал встречный вопрос:
– Уважаемый А.И., давайте уточним наше положение. Я по-
нимаю так: вы прокурор РСФСР? Так?
– Да, вы правы.
– Я разговаривал с вами по телефону около тринадцати часов
и просил вас перенести нашу со Степанковым и вами встречу,
так как рассчитывал на некоторые новые обстоятельства. У меня
к вам вопрос: я арестован или нет? Ведь я депутат Верховного
Совета СССР.
А.И. замялся, подыскивая приемлемые слова.
– Вы не арестованы, но мы просим вас для ускорения разби-
рательства дать нам ответы на наши вопросы.
– Мой друг детства Олег Юрьевич Волобуев еще в Харькове
(он работал судьей) дал мне совет: «Олег, если, не дай бог, ты по-
падешь в милицию или прокуратуру, не давай показаний и ниче-
го не подписывай без адвоката – требуй адвоката». Я в юриспру-
денции ничего не понимаю, ему доверяю полностью. Если вы
хотите, чтобы разговор состоялся, я не возражаю, но пригласите
адвоката.

А.И. был явно обескуражен, не ожидал такого оборота, пы-
тался убедить меня в «невинности» нашей беседы. Я посовето-
вал ему позвонить в юридическую контору и пригласить адво-
ката, он было попытался это сделать, но телефон не отвечал…
Прошло около часа в пустых разговорах. Я предложил перенести
разговор к В.Г. Степанкову. А.И. с облегчением согласился. От-
правились к В.Г. Степанкову, но его не оказалось на месте, ре-
шили заглянуть к заместителю, он выслушал наши затруднения
и тоже порекомендовал пригласить адвоката. Попытка А.И. сно-
ва не увенчалась успехом. Степанков не появлялся, время пере-
валило за шестнадцать часов. Я предложил компромисс: так как
я не арестован, то мог бы записать вопросы, ответы на которые
интересуют прокурора, завтра встретиться еще раз в присутствии
адвоката и уже при нем дать ответы, а сегодня закончить работу.
А.И. согласился.

Итак, вопросы:
1. Расскажите все, что связано с созданием ГКЧП.
2. Когда было и кем конкретно принято решение о том, что
необходимо создать ГКЧП?
3. Когда было принято решение и кем конкретно о том, что
для успешного
функционирования ГКЧП необходимо отстра-
нить Президента СССР от руководства страны, блокировать его
на даче Форос, лишив связи по управлению
страной и внешним
миром?
4. Кто являлся непосредственным инициатором этих (пере-
числить) действий и в какой момент Вы были привлечены непо-
средственно к созданию ГКЧП и все остальные и введено чрез-
вычайное положение в стране?
5. Кто еще, помимо 8 лиц, принимал участие в организации
захвата
власти и отстранении Президента и т.д.
6. По чьему указанию, коллективно или персонально, было
принято решение о вводе войск (Москва. Прибалтика и др.)?
7. Кто из членов ГКЧП посещал Президента, начиная с 16–
17–18 августа?
Кем непосредственно было выдвинуто предложе-
ние указа вице-президента Янаева о невозможности исполнять
Президентом свои обязанности и принятии Янаевым обязанно-
стей Президента?
8. Понимали ли Вы, а также остальные, что своими действи-
ями по устранению Президента от власти, его блокированию и
введению ГКЧП чрезвычайного
положения, Вы нарушаете дей-
ствия Конституции СССР и Союзных республик и их законов (в
т.ч. РСФСР)?
9. Кто из командиров (руководителей) МО, МВД, КГБ при-
нимал активное
участие в антиконституционных действиях?
10. Когда было принято решение и кем, а также в связи с чем
о введении
комендантского часа на территории Москвы?
11. Имелись ли у Вас сведения (непосредственно у Вас) о за-
болевании Президента СССР М.С. Горбачева, какой характер
заболевания, кто их передал и почему Вами (ГКЧП) было при-
нято решение о невозможности выполнения Президентом своих
обязанностей?
12. Почему Вами непосредственно и остальными членами
ГКЧП было принято решение о введении чрезвычайного поло-
жения? Какие, на Ваш взгляд, следовали последствия и причи-
ны этих решений?
13. Понимали ли Вы, что введение чрезвычайного положе-
ния, изданного
ГКЧП, является антиконституционным, яв-
ляется захватом власти и что Ваши действия могли привести к
гражданской войне, подорвать обороноспособность
и террито-
риальную целостность государства, а также нанести серьезный
материальный урон стране?
14. Как были распределены функции среди членов ГКЧП,
кем непосредственно?
15. Кем, по чьему предложению была введена цензура?

А.И. излагал вопросы, надо отдать ему должное, не по за-
писям, – по ходу
изложения формулировал их. Чего в них было
больше – методологии обвинительного
мышления молодого
прокурора, человеческой фантазии, заготовок – мне трудно ска-
зать. Я понимал: этот человек мыслит в рамках поставленной
ему задачи, и сколько легионов их таких... не счесть...
Видимо, до понимания сущности происходящих событий
многие дойдут далеко позже... «Бытие определяет сознание»...
Мы распрощались, договорившись завтра созвониться...
Я надеялся связаться с Президиумом Верховного Совета
СССР, получить возможность выступить там. Наивность на гра-
ни глупости... Молох травли и погони за ведьмами раскручивал-
ся с небывалой скоростью
и мощью.

В 19.00 ожидалось интервью по телевидению Горбачева – оно
откладывалось
несколько раз, к этому времени я успел приехать
из Прокуратуры домой...
Лилия Федоровна бросилась с рыданиями ко мне... Стало из-
вестно о гибели
Бориса Карловича Пуго и тяжелом состоянии
Валентины Ивановны.
Жена в истерике не отходила от меня, уговаривая не делать
«глупостей», Дима и Света нервничали... Надо было разрядить
обстановку, я принял решение и сказал:
– Лилия Федоровна, собирай вещи, едем в «Барвиху» и будем
там отдыхать,
а там будь что будет. Спокойно, двум смертям не
бывать...
Вызвал машину. Водитель, с которым ездили в прокурату-
ру, отвез в «Барвиху», Николая Константиновича уже не было с
нами – я с ним попрощался еще в ЦК перед отъездом к Степан-
кову.

Начало сказываться напряжение последних дней, бессонные
ночи – появились
экстрасистолы, сердце дает сигналы... Но за-
ставить спать себя не могу.
Лилия Федоровна – настоящий друг, старается отвлечь от
тяжких мыслей,
готова на самопожертвование. Прошлись, по-
говорили.
– Давай я попрошу сделать капельницу, ведь ты же начал курс
– это поддержит
сердце и поможет уснуть.
Ушла к врачам: они всегда помогут.
Около одиннадцати вечера я начал считать капли животвор-
ной жидкости, вливавшейся в мою возбужденную кровь, стано-
вилось легко и спокойно.

Лилия Федоровна была рядом, они разговаривали между со-
бой – она и женщина-врач. Их голоса то возникали, то куда-то
пропадали…

…Берег реки, тепло и солнечно, где-то рядом прыгают с пле-
ском в воду ребята, смех, шум…

23 августа. Подмосковье, бальнеологический санаторий
«Барвиха».
Какие-то шорохи, движения, негромкие разговоры вокруг. Я
как бы наблюдаю
со стороны. Вижу, врачи в белоснежных хала-
тах, вспоминаю штатив с капельницей над головой...
– Как вы себя чувствуете? Вы уже проснулись? Есть боли в
сердце? К вам пришли!
Наконец-то я начинаю включаться в реальный мир.
– Кто пришел?
– Два товарища, они вас ждут рядом в комнате. – А где Ли-
лия Федоровна?
– Она разговаривает с ними.
В памяти всплывают события вчерашнего дня. Главное – спо-
койствие и выдержка, никакой суеты. Входит Лилия Федоровна
– в глазах тревога, но внешне держится достойно.
– Не волнуйся, я ни в чем не виновен, видимо, арест, но это
противозаконно, я скоро вернусь.
– Я с собой ничего не брала, только носки, майка, рубашка.
– Этого достаточно, не волнуйся, главное держись, будь
умницей. Я одет. Время на часах 3.30.
Выхожу в гостиную. Дмитрий, мой сын, беседует с незнакомым
мне товарищем.
– Папа, это товарищ из прокуратуры. Он срочно должен был
с тобой встретиться. Они были у нас дома... Я решил приехать с
ними сюда.

Товарищ из прокуратуры представился, извинился за позд-
ний визит, подал
бумагу. В документе речь шла о том, что я якобы
являюсь одним из участников «заговора» с целью захвата власти,
упоминалась статья 64 «а» Уголовного
кодекса РСФСР и т.д.
Основанием для задержания меня является тяжесть совер-
шенного преступления?

На этой бумаге я написал: «Прошу, в связи с задержанием под
стражу, адвоката и дать возможность выступить на сессии Вер-
ховного Совета СССР и переговорить с Президентом СССР».
Подпись: 23 августа 1991 года.

Около четырех-пяти часов мы выехали за ворота «Барвихи»,
что в нескольких километрах от дачи Президента СССР под
Москвой...

Я физически почувствовал его близость. Он может
быть доволен собой. Вчера он провел пресс-конференцию и, как
ему кажется, расставил все по своим местам. «Процесс идет» –
главное, сегодня шкура спасена. Охрана
бдительно несет службу.
Некоторых ждет награда.
В машине нас пятеро. На заднем сиденьи я сижу по центру,
слева и справа – работники прокуратуры. Впереди водитель и
мой сын. Психологическая
обстановка спокойная: «сыщики и
разбойники» ведут каждый свою игру в пределах правил и при-
личий...
Ночь еще в силе, темень вокруг, мигающие крупные, после
почти трехсуточного
дождя, звезды. Яркие фонари на выездной
дороге. Освещенный участок заканчивается, резкое торможе-
ние, остановка. Один из сопровождающих выходит из машины
– приглушенный разговор, какие-то движения вокруг, шум мо-
торов...
Ждем, нас четверо, выходить из машины запрещено. Вдруг,
почти одновременно, с двух или трех сторон ослепляют автомобильные
фары... Театр, спектакль, сцена, мы – центр внима-
ния. Людей не видно, только силуэты на фоне яркого света.
Предлагают выйти из машины. За стеной света ведутся пере-
говоры, из-за шума моторов слышны обрывки фраз... Постепен-
но люди успокаиваются.
Наш «старший» возвращается, предлагает сесть в машину –
он слева, справа его напарник, ждем. Две или три машины ухо-
дят в темноту. Пауза.
Начинаем движение и мы. На переезде железной дороги через
лобовое стекло замечаю утреннюю зарю: высокое темное небо,
пурпурный край к горизонту
– почти как в вещем сне. Гонка по
так знакомой дороге в Москву, на «хвосте» крытый УАЗ. Оста-
новка на улице Алексея Толстого. Разрешают проститься с сы-
ном... Обнимаемся...

Он держится достойно. Успеваю сказать:
– На тебе вся семья, женщины. Держись.
– Знаю, держись ты...
Торопят. Половина высокого неба уже светло-розовая.
Срываемся с места, крутимся по незнакомой части Москвы.
Сходу влетаем в глухой, узкий, мрачный, захламленный строи-
тельным мусором, двор. Нас ждали.
Скрежет замков и засовов. В сопровождении нескольких под-
тянутых, крепких, невозмутимых ребят поднимаемся на второй
этаж. Прерывающийся хриплый звук сирены. Затхлый сырой
воздух. Вокруг серый металл, камень, тусклый свет.
Очередной скрежет замков. Открывают тяжелую дверь:
– Проходите.
Дверь захлопывается, скрежет и грохот запоров.
Время остановилось.

Американский шпион Пауэрс *(26), пойманный под Свердлов-
ском, после своего освобождения из тюрьмы заметил: он не по-
нимает, почему русские
держали его все время заключения в
туалете? Возможно, это анекдот? Меняются цари, генсеки, пре-
зиденты, взбухают и сникают социальные возбуждения – в на-
шей тюрьме, наверное, ничего не меняется.
Пытаюсь осмотреться, расслабиться. Стены серые, грязные,
под «шубу». Звуки не доносятся. Голос звучит глухо, развалива-
ется, дробится о шероховатости каменного
мешка, умирает. Топ-
чан из сваренных металлических прутьев намертво прикреплен
к полу и стене. Высоко над дверью электрическая лампочка. На
противоположной
от двери стене решетка, но без окна, зачем
она?
Ложусь на прутья – они жгут холодом и жесткостью.
Как ни странно, забываюсь...

Один из талантливейших соратников С.П. Королева, по-
койный Михаил Иванович Борисенко, создатель уникальных
радиосистем управления ракетами
и космическими объектами,
воевавший в Великую Отечественную войну, награжденный бо-
евыми наградами, Герой Социалистического Труда, лауреат Ле-
нинской и Государственной премий, мудрейший и остроумней-
ший человечище,
любил задавать вопрос:
– Чем отличается бриллиант от алмаза? – и отвечал: – Коли-
чеством граней, обработкой.
Оказавшись в каменном мешке, я наношу на свою жизнь но-
вую грань... Жизнь продолжается... Бывает и хуже...
Грохот металла. Вскакиваю. Торец гроба отваливается, из
пространства доносится глухой голос:
– На выход, с вещами.
Какие вещи? Мой командировочный портфель, повидавший
полмира?
Лилия Федоровна успела его сунуть мне в последний момент,
там лекарства...
В большой, по сравнению с «мешком», комнате без окон –
длинный стол. Я по одну сторону от него, напротив трое мужчин
в защитной форме.
Молча осматриваются, прощупывается каждая складка, каж-
дый шов моей
одежды, белья, наконец, я остался в чем мать ро-
дила. В дополнение требуется присесть... Наконец я могу одеть-
ся. Документы, портфель, лекарства, часы отобраны. Выдают
кружку, ложку, миску, матрац, одеяло... Расписываюсь на какой-
то бумаге.
«Пошел процесс» – говорил наш Генеральный секретарь ЦК
КПСС, Президент...
Под аккомпанемент прерывающегося хриплого звука сире-
ны я с полученным
имуществом в охапке в сопровождении двух
охранников, преодолевая бесчисленные сплошные и решетча-
тые двери с лязгающими замками и засовами,
проследовал на
четвертый этаж здания.
Останавливаемся перед очередной камерой с номером 401 *(27).
Металлическая дверь с визгом, хрипом открывается и захло-
пывается за спиной... Слева – параша, справа двухъярусные
металлические нары, внизу торчат голые пятки, верхний ярус
свободен. Забрасываю туда свой скарб. Пытаюсь
осмотреться.
Электрическая лампа над дверью чем-то прикрыта, посреди
ка-
меры стол, слева от стола высовывается лысый белесый череп,
нижняя часть его скрыта усато-бородатой маской – она хрипит
что-то нечленораздельное,
с верхнего яруса торчат еще одни
пятки и раздается мерный храп...

Разбрасываю матрац, надо забыться... Возня внизу, шепот:
– Я тебе говорил, появятся.
– Интересно, кто.
– Ну, посмотрим.
Метроном умолк, по радио слышен гимн Советского Союза.
Грохот в дверь: «Подъем!» Яркие всполохи, вчера, т.е. сегодня,
когда привели, не заметил на потолке лампы дневного света.
Внизу кто-то встал, оправляется, шумит вода...
– А у нас новенький!
– Да, я слышал, недавно привели, – голос из-под меня.
Сажусь, ноги подобрал под себя, громко:
– Кому добрый, а кому и нет, раз здесь.
– Да, это вы правы – привычка.
Возле умывальника кряхтит бородач – коренастый крепыш,
блестящий череп, рыжая вьющаяся огромная борода сливается
с усами, поднимается к ушам и вокруг головы, как маска, как
святой с иконы, курнос, добродушное выражение на лице – с
удовольствием плещется из-под крана возле параши.
Он и завел разговор:
– Да вы не торопитесь, здесь все равно всем не умыться, по-
спите, вы, наверное,
ночь не спали? – насухо, докрасна растира-
ется полотенцем.
– Не спал, но и спать не хочется.
– Надо только лечь на одеяло, так разрешено – здесь време-
ни много, – обещает бородач.
Слева от двери, ближе к оконной решетке на втором ярусе
тот, кто храпел,
сонно озирается – он еще в полудреме, ноги так
же торчат под светильником,
голова в углу – черна. Он кряхтит,
молчит, потягивается, – видно, здоров – крепко спал.
Рыжий крепыш отвалил от умывальника, влез к себе на нары,
зацепился ногами за переборку – начал качать брюшной пресс,
опуская крепкое тело почти до кафельного пола...
Тотчас из-под меня вынырнула круглая темно-каштановая
лобастая голова,
умные глубокие глаза, быстрый, вниматель-
ный, оценивающий взгляд и смуглое тело – в мягкой кошачьей
манере метнулось к воде... Мыл голову тщательно с мылом и
удовольствием – это исполнялось мастерски быстро и провор-
но, через несколько минут короткие темно-каштановые волосы
приведены
в порядок.
– Если будете умываться, действуйте, – голос из левого верх-
него угла камеры, – я еще полежу.
Я кое-как умылся, больно натыкаясь на ограждение вокруг
«параши», и не знал, куда себя деть...
Бородач закончил свои упражнения, небольшое окно про-
свечивалось каким-
то бутылочно-грязным светом в клетку.
– Я извиняюсь, прибыл рано утром или поздно ночью, вы
еще спали, не представился, меня зовут Олег Дмитриевич Ба-
кланов, по делам, о которых идет разговор по радио, – громко
проговорил я.
Очевидно, наиболее общительный из всех бородач ответил:
– Я NN – коммерсант из Сибири, а это, – показывая паль-
цем вверх, – N, но он у нас сильно болел корью – еще слабый.
Месяц мы были на карантине.
N, видимо, вновь задремал, но услышав свое имя, начал ози-
раться и заявил,
подтверждая свою слабость:
– Я на прогулку не пойду.
Каштановая голова одним ухом в репродукторе, другим к
нам. Быстрый поворот:
– Александр Николаевич, Саша, – лаконично представился
и опять к репродуктору: вещал «Маяк».
– Где ваша кружка? – прислушавшись, сказал N. – Сейчас
будет завтрак. Действительно, минут через пять дверь грохнула,
на уровне чуть выше пояса открылось квадратное отверстие и
простуженным голосом кто-то крикнул :
– Хлеб!
Александр Николаевич уже возле «кормушки», NN на под-
хвате – своеобразный
конвейер на столе. Появились три пайки
хлеба. Александр Николаевич кричит в «кормушку»:
– У нас четверо!
– Сейчас проверим, – хрип из-за двери.
N сползает со второго этажа нар, сонно озираясь и кряхтя,
устало присаживается
к столу... NN ставит четыре алюминиевые
миски с какой-то кашей и кружки на стол, появляется четвертая
пайка хлеба – «кормушка» захлопывается.

Из черного металлического ящика, намертво припаянного к
стене, Александр
Николаевич достает кусок старого сала – ак-
куратно отрезает четыре дольки граммов по двадцать и кладет
пачку сахара, вынимая каждому по четыре кусочка.
– Это, – кивок головы в сторону миски, – вы, Олег Дмитрие-
вич, кушать вряд ли будете, да и не стоит (сухое картофельное
пюре с искусственным жиром),
можно отравиться, нажимайте
на хлеб и сахар, он у нас еще есть, а сало кончается.
– Во время войны ели желуди и пока живы, – отвечаю я и
пробую пюре. Ребята переглядываются:
– Мы предупредили, не болели бы животом. Когда дают
пшенную кашу, слить жир – есть еще можно, а это.., – добавляет
NN, – но дело ваше.
Съедаю полмиски мылообразной массы, больше не могу, еще
не оголодал...
Из разговора становится известно, что N больше месяца тому
назад заболел,
по заключению врача, корью (в детстве не перебо-
лел), камеру 401 поставили
на карантин, всех лишили прогулок,
и только несколько дней назад они были возобновлены. Стол
прибрали, остатки хлеба, сахар, малый кусочек сала – в черный
ящик. N поспешил к параше (проспал до завтрака), посветлел и
полез на нары.

Я в напряжении – уже около десяти, но ничего, кроме сло-
весной суеты, судя по «Маяку», не происходит. Где же искатели
истины, правды, неужели еще спят или заняты другими дела-
ми?
Рядом с нашей дверью часто звонит телефон, я каждый раз
дергаюсь: сейчас меня позовут... выслушают... но ничего не про-
исходит...
Главное – не распускаться, держать нервы в узде, бороться –
другим было
гораздо хуже. Академик Н.А. Морозов в молодые
годы просидел в застенках царизма в общей сложности около
тридцати лет! Из них три года в полной изоляции, в одиночке,
без контактов с людьми, многие подельники сошли с ума, он не
сломался – верил в правоту своего дела и заставил постоянно
работать мозг и тело. В старости был счастлив – далеко после
шестидесяти женился,
но тогда еще в камерах не было радио,
радио-программатора.

Итак, решено: надо делать заметки на память, работать и,
если удастся, сохранить их... не ясно, что будет завтра...

Грохот в дверь и голос:
– Подготовиться к прогулке!
Что это значит? Александр Николаевич, за ним NN стано-
вятся лицом к двери, руки за спиной... Я подстраиваюсь третьим
к ним в затылок.
– N не идет. Вы бы поспали, на вас лица нет, – оборачивается
NN, – успеете
еще.
– Пойду, – я твердо решил не просить исключения для себя.
Голоса из коридора, скрежет замков и засовов, дверь с грохо-
том отворяется, нас внимательно ощупывают четыре пары глаз.
Звучит команда:
– Выходите на прогулку.
Я перешагиваю высокий порог камеры третьим.
– Четвертый болен, есть разрешение врача, – сообщает один
охранник другому.
Нас еще раз бегло осматривают, мы выстраиваемся гуськом
и следуем кильватерным строем влево по длинному мрачному
коридору, по бокам которого
такие же кованые амбразуры, как
и у нас. Впереди – охрана, сзади – охрана.
Подъем по вчераш-
ней ночной лестнице на три этажа под прерывистый вой сире-
ны, и мы в каменном ящике – камере без окон, но без потолка
– вместо него металлический несущий каркас, решетка, сетка и
по периметру витая колючая
проволока, по специальному помо-
сту наверху ходят и наблюдают за нами
охранники. Слышен стук
колес трамвая на стрелках, отдаленный
шум машин.
Мы на крыше... Ходим, как волки в зоопарке, семь шагов –
разворот, семь шагов – разворот.

СНОСКИ:

*(1) Ученые-атомщики.

(2) Сотрудники Оборонного отдела ЦК КПСС и Военно-промышленной комис-
сии.

(3) Харитон Юлий Борисович (1904–1996), академик, один из создателей совет-
ской атомной бомбы, трижды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской
и Государственных премий.

(4) Язов Дмитрий Тимофеевич (1923), участник Великой Отечественной войны,
Маршал Советского Союза, в 1987–1991 гг. – министр обороны СССР, член ГКЧП,
был арестован, амнистирован в феврале 1994 г.
— 71 —

(5) Крючков Владимир Александрович (1924–2007), в 1988–1991 гг. – Председа-
тель КГБ СССР, в 1989–1991 гг. – член Политбюро ЦК КПСС. Член ГКЧП, был
арестован, амнистирован в феврале 1994 г.

(6) Маслюков Юрий Дмитриевич (1937–2010), с 1988 до 1990 г. – Председатель
Госплана СССР. (Важнейшая для страны структура была демонтирована М.С. Гор-
бачевым.) Потом – Председатель Военно-промышленной комиссии. После августа
1991 г. был вообще отстранен от высоких должностей как человек, не заслуживаю-
щий доверия новой властной верхушки, как якобы причастный к ГКЧП. В дальней-
шем депутат Государственной думы. Входил в состав правительства Е.М. Примакова
в конце девяностых годов.

(7) Болдин Валерий Иванович (1935–2006), в августе 1991 г. – руководитель ап-
парата Президента СССР, член Президентского Совета СССР, активно участвовал в
событиях 1991 г. на стороне ГКЧП, был арестован, амнистирован в феврале 1994 г.

(8) Дополнительные посты службы охраны.

(9) Плеханов Юрий Сергеевич (1930–2002), в 1991 г. – начальник Службы охраны
КГБ СССР, генерал-лейтенант. Был арестован по делу ГКЧП, амнистирован в фев-
рале 1994 г.

(10) Шенин Олег Семенович (1937–2009), в 1990–1991 гг. – секретарь ЦК КПСС,
член Политбюро ЦК КПСС, участвовал в деле ГКЧП, был арестован, амнистиро-
ван в 1994 г. С 2004 г. – Председатель КПСС.

(11) Янаев Геннадий Иванович (1937–2010), в 1990–1991 гг. – вице-президент
СССР, активный участник ГКЧП, был арестован, амнистирован в 1994 г.

(12) Квицинский Юлий Александрович (1936–2010), видный дипломат, убежден-
ный коммунист, до конца жизни сохранял верность идеалам социализма и патрио-
тизма.

(13) Катушев Константин Федорович (1927–2010), секретарь ЦК КПСС с 1968 по
1977 г., в 1988–1991 гг. – министр внешних экономических связей СССР.

(14) Речь идет об Оборонном отделе ЦК КПСС.

(15) Варенников Валентин Иванович (1923–2009), генерал армии, Герой Совет-
ского Союза, лауреат Ленинской премии, в августе 1991 г. – главнокомандующий
Сухопутными войсками – заместитель министра обороны СССР. Активно поддер-
жал выступление ГКЧП, был арестован, от амнистии в 1994 г. отказался и потре-
бовал суда над собой. Суд вынес оправдательный приговор. Под давлением Пре-
зидента РФ Генеральная прокуратура РФ опротестовала оправдательный приговор
Верховного суда. Состоялся еще один суд. Президиум Верховного суда СССР оста-
вил в силе оправдательный приговор.

(16) Генералов Вячеслав Владимирович (1946), в августе 1991 г. – начальник спе-
циального эксплуатационно-технического управления при ХОЗУ КГБ СССР, был
под следствием по делу ГКЧП.

(17) Громов Борис Всеволодович (1943), генерал-полковник, Герой Советского
Союза, в августе 1991 г. – первый заместитель министра внутренних дел СССР.

(18) Ачалов Владислав Алексеевич (1945), генерал-полковник, в августе 1991 г. –
заместитель министра обороны СССР, принимал участие в действиях ГКЧП.

(19) Тизяков Александр Иванович (1926), в 1991 г. – президент Ассоциации госу-
дарственных предприятий и объектов промышленности, строительства, транспорта
и связи СССР, лауреат Государственной премии. Входил в состав ГКЧП, был аресто-
ван, в 1994 г. – амнистирован.

(20) Ивашко Владимир Антонович (1932–1994), в 1991 г. – заместитель Генераль-
ного секретаря ЦК КПСС, член Политбюро ЦК КПСС. Во время событий августа
1991 г. занимал нейтральную позицию, не делал публичных заявлений, однако от
имени секретариата ЦК КПСС рассылались письма местным партийным организа-
циям с указаниями поддержать ГКЧП.

(21) Руцкой Александр Владимирович (1947), Герой Советского Союза, в августе
1991 г. – вице-президент РФ, 19–21 августа 1991 г. был одним из организаторов «обо-
роны» Белого дома. Руководил оборонительными мероприятиями в Белом доме и в
октябре 1993 г. Тогда же был арестован, амнистирован в 1994 г.

(22) Силаев Иван Степанович (1930), Герой Социалистического Труда, лауреат
Ленинской премии, в августе 1991 г. – Председатель Совета Министров РСФСР.

(23) На всесоюзном референдуме 17 марта 1991 года по вопросу «Считаете ли
Вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как
обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в
полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности» из
185,6 миллиона голосующих граждан СССР приняло участие 148,5 миллиона, или
79,58 %. Из них 113,5 миллиона, или 76,43 процента, высказались за сохранение
СССР. В соответствии со ст. 29 Закона СССР «О всенародном голосовании (рефе-
рендуме СССР)» от 27 декабря 1990 г. № 1869-I решение, принятое путем референ-
дума СССР, является окончательным, имеет обязательную силу на всей территории
СССР и может быть отменено или изменено только путем нового референдума
СССР. Как известно, нового референдума по данному вопросу не проводилось.
Юридическая сила результатов референдума СССР по вопросу о сохранении СССР
для Российской Федерации подтверждена Постановлением Государственной думы
Федерального Собрания РФ № 157-II от 15.03.96 года.
В нарушение решения референдума СССР Президент СССР, Президент
РСФСР, Председатель Правительства РСФСР и прочие должностные лица СССР
и РСФСР, некоторых союзных республик в узкокорыстных целях узурпации вла-
сти, а зачастую и предательства умышленно способствовали развалу Союза Совет-
ских Социалистических Республик вне процедур, определенных Законом СССР «О
порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР»
№ 1409-I от 3 апреля 1990 года.

(24) Степанков Валентин Георгиевич (1951), в 1991–1993 гг. – Генеральный про-
курор РФ.

(25) Три адреса – санаторий, государственная дача, квартира О.Д. Бакланова.

(26) Американский летчик Гэри Пауэрс, пилотировавший самолет-разведчик U-2
«Локхид», был сбит в небе над Свердловском 1 мая 1960 г. Пауэрс, отсидев почти два
года в советской тюрьме, был обменен в Берлине в феврале 1962 г. на резидента КГБ в
США Рудольфа Абеля (Вильяма Фишера). Погиб в авиакатастрофе в США в 1977 г.

(27) Я тогда и предположить не мог, что мне придется провести в этой камере
№ 401 полтора года, весь срок своего пребывания в «Матросской тишине». – О.Б.