РОЗЕНА Л. В.
ДНЕВНИК «КАРМЕН»
Издано в Ридеро, Повторяется канал на Дзэне "Чудачка", см. внизу страницы- другие внешние ресурсы.
Посвящается моей
Путеводительнице,
помощнице, самому
дорогому Человеку
на свете - Б. М.
И светлой памяти великой
Французской пианистки
Вере Лотар - Шевченко
РОЗЕНА Л. В.
ДНЕВНИК «КАРМЕН»
Роман
Издание второе, исправленное и дополненное
-Слушай, Лили, по нашему, по-русски, ты просто Лилия, цветок, очень милый и красивый, я не смогу тебя забыть. Буду теперь копить деньги, чтобы приехать в Париж, и набить физиономии всем твоим ухажёрам. Я никому тебя не отдам! Ты мечтаешь быть великой пианисткой, а я мечтаю стать великим химиком, как Менделеев. Нет, я никому тебя не отдам! Мы оба с тобой мечтатели и романтики! Ура!
Екатеринбург, 2022, Ридеро
ВВК 84 (2Рос=Рус)7-5
Р96
ISBN978-5-0055-0648-1
(Общероссийский Классификатор продукции
ОК- 005-93, том 2-953-000, книги, брошюры 17)
Все права защищены. Никакая часть
этой книги не может быть
воспроизведена в той или иной
форме без письменного разрешения
владельца авторских прав.
ЧАСТЬ 3
-Почему ж не нет, давай взглянем.
-Только ты сама сегодня вслух читай, а я лягу на диван, и тоже буду слушать. Управишься с денежными делами, попроси принести нам из ресторана что-нибудь вкусненькое, они знают наш вкус, и после ужина будем наслаждаться заметками нашей дивы.
-Хорошо, я быстро всё это прокручу! – обрадовалась Джейн.
-Слава богу, что у нас с тобой есть ещё силы, не совсем одряхлели, вертимся. Ну, давай устроим праздник в честь таких трат и попросим ещё бутылочку хорошего выдержанного вина к ужину.
Вечером, погасив яркие лампы в огромной люстре, освещавшей, как днём, будуар Лили, они обе уселись на диван, подтянув коленки до подбородка, и принялись одна читать, другая слушать. Очень хотелось узнать больше об этой женщине. В глазах Лили она была личностью. Зияла, как маяк, среди ночи. Выбраться со дна, добиться уважения своего мужа графа и других интересных людей, это многого стоило. Ведь всё у неё было сложно и несравнимо, например, с судьбой гордячки и тиранки Жорж Санд, как её охарактеризовала мадам Селеста. Да, она молодец, боролась, работала, не покладая рук. Личность не даёт себя уничтожить, подмять, она всё равно выкарабкивается и приходит первая в забеге! Надо только бежать. Не можешь бежать, шагай, ползи, шевелись, старайся. Как говорят русские: «Дорогу осилит идущий!». Сколько я читала про сильных личностей из России. Вот хотя бы их Ломоносов или та же спортсменка – мотоциклистка, княжна Наталья, по настоящей фамилии Романова. Не могла выучиться и доказать, что она умница? Так доказала в другом - она великолепна, как спортсменка! Ой, а Миша? Вместе с дипломной работой сразу кандидатскую защитил! За докторскую сразу принялся... С таким человеком стыдно не расти, не просто придётся идти с ним рядом, а бежать за ним вдогонку. Это будет нелегко, хоть он и сказал, что протянет мне руку... Да, да, дорогу осилит идущий!
-Идём, идём, идём! – произнесла она вдруг вслух.
-Куда идём? Мы так хорошо здесь пристроились. Вовсе не хочется никуда трогаться с места!
-Ай, извини, думала про себя, вырвалось вслух. Говорю, не надо опускать руки. Начало всякого дела любит продолжение. Поэтому, нечаянно вырвалось – идём! Я вся внимание, продолжай. Остановились - как она построила себе виллу, почти рядом с домом отца композитора Жоржа Бизе.
-Хорошо, продолжаю читать дневник мадам Селесты! Но, пожалуйста, не перебивать:
«Наконец достроила виллу. Взялась я за неё, дабы отвлечься от своего горя. Сильно уставала, но всё равно не могла забыть покойного супруга. Сколько слёз я пролила, когда похоронила его! Пустота полонила сердце. Меня не устраивают лёгкие отношения с мужчинами. Я желаю тепла, душевности, хочу иметь просто друга. А если и возлюбленного, то не альфонса, которого надо содержать. Покойного мужа я любила, этим объясняется всё! Поэтому я не считалась с тем, что работаю сама, пишу с утра до ночи, трачу деньги, оплачивая его долги! К тому же, он был милым, заботливым, тонким. Я всегда знала - стараюсь для моего ненаглядного, ведь он вытащил меня со дна, отмыл, отшлифовал, и я заблистала, словно яркая утренняя зоренька. Пишу романы сейчас, дабы выжить. Надо питаться, одеваться, содержать виллу, помогать матери, крестнице. Сколько всем от меня надо, а я одна. С одной стороны хорошо. Я не зависима, ни перед кем не отчитываюсь. А с другой, так трудно! По-настоящему никому не нужна, никто о тебе не заботится, никто не скажет от души идущего ласкового слова, не поддержит. Я, будто одна на земле, и никого не видно на горизонте... Думаю, человеческое одиночество противоестественно. Бог, сотворив мир, Адама, решил создать для него и подругу, дабы ему не было скучно. Хорошо ведь, когда кто-то добрый рядом. Но сердца у нас окаменели, не хватает тепла для других. Себя-то согреть не можем! Я плачу от одиночества, другие плачут от своих мужей. Думают: «Как от них отделаться?». Читала японские пятистишия на эту тему. Там о том же, но только тоньше. Куда они запропастились? Сейчас поищу и перепишу в эту тетрадь:
Как хорошо и просто,
Когда вдвоём.
Как сложно
И не просто
Опять вдвоём!?
Вот так и выходит! Славно только тогда, когда ты нашёл свою вторую половинку. Читала у святых отцов, (если скажу кому-нибудь - читаю труды святых, засмеют), люди рождаются попарно, как целое яблоко, состоящее из двух половинок. И надо стараться найти свою вторую половиночку. Таким для меня был усопший супруг. Господь дал мне счастье, оно было коротким. Но, слава Богу, всё-таки было! Вновь нашла японское пятистишие. Оно соответствует моему настроению. Итак, записываю:
Когда-нибудь ты находил,
Как ты, вторую половину
Из крови, жизни, смеха и тоски?
Но если ты не находил ещё,
То боль твоя не так глубока...
О, сижу и снова плачу, слёзы текут в три ручья. Вернула б я тебя, как в своё время возвращал Орфей своим прекрасным пением Эвредику из подземного царства от Аида, да петь я так прекрасно не умею, как он. Когда мы прежде с супругом слушали оперу Глюка «Орфей и Эвредика», мы оба чуть не рыдали, видимо, чувствуя скорое расставание. Что наша жизнь человеческая? Сон, говорят поэты. Он жил, любил всё изысканное, слушал хорошую музыку, пил прекрасное вино, ел самые изысканные кушанья, любил самых прекрасных женщин, и уже нет его на этом свете... Да, права японская поэтесса Оно но Комати (середина девятого века):
Печальна жизнь. Удел печальный дан
Нам, смертным всем. Иной не знаем доли.
И что останется?
Лишь голубой туман,
Что от огня над пеплом встанет в поле.
Как красиво! Сейчас у нас во Франции стало модным всё японское – стихи, графика, предметы обихода. Кто что сможет достать. Лионель оценил бы их прекрасные вещицы. Но, увы, его нет...
И погиб, казалось бы, от такой пустяковой болезни... Где там можно было найти хорошего повара, приходилось готовить пищу самой. Не доверять же было диким аборигенам нашу кормёжку!? Или каторжникам, которых ссылали туда со старого света за преступления. (Честно сказать, я неважно кухарила и до сих пор не научилась). Может, ему надоела моя стряпня, и он где-то наелся чего-то грязного? Ведь дизентерию можно схватить из-за плохо вымытых фруктов, овощей! В Мельбурне, этом страшном захолустье, не нашлось даже хорошего врача, чтоб его спасти! В итоге, я одна...
Признаться, путного у меня ничего не выходит. Хоть я и пытаюсь что-то доказать себе, другим. Театр, который я открыла на Елисейских полях, прогорел. Сочинять книги, нелёгко! Да они уже не дают такого дохода, как ранее. Надо писать книги, без тягомотины, не так, как делает это маэстро Гюго. Мысль романа на несколько строчек, остальное океан воды, в коем можно утонуть. Причём, он пишет так трогательно об обиженных, несчастных, казалось бы, он сам – добрейшей души человек. А он имел жену и ещё возлюбленную, некую актрису, (не буду указывать её фамилию), из коей он все соки выпил. Велел ей оставить театр, содержал в ужасных условиях. Она жаловалась – живёт в паршивой каморке, питается впроголодь, одеть нечего! Вот они каковы, наши блюстители морали! Или де Бальзак. Сколько можно подсчитывать трещины и загогулины на стене одного и того же дома? И с его нравственным обликом тоже нелады. Посещает женщину, к которой ходит весь Париж. Потом, когда они писали свои романы, их с интересом читали, не было ничего другого, чем занять себя людям. А ныне публика становится изощрённой, требовательной. Тут надо голову поломать. Придумывать нечто увлекательное, чтоб дух захватывало у читателя. Сейчас дописываю новый роман. Когда закончу, его надо будет ещё сто раз перечитать, дабы не было повторов, глупых мыслей, крикливых фраз...
Раньше супруг нет, нет, да и подскажет что-то интересненькое. Или сделает умное замечание, покритикует, задумаешься, изменишь. Сейчас тоже друзья не бросают. Но это не то. Они, если и помогут из сострадания, то всё делается ими без особого рвения и душевного тепла! Всё получается не так, как сможет любимый! Если говорить о писателях, кои мне нравятся, скажу об англичанке, сочинительнице любовного романа, Джейн Остин. Мне нравятся у неё сюжеты о любви, мягкий юмор, стиль. Она говорит о простых, казалось бы, будничных, несложных вещах... Но это – поэзия! Утончённая и изысканная! Вот, например, великолепный, яркий, звучный Рембрандт. Он не даст тебе успокоиться своей любовью к жизни! У него волнующие, глубокомысленные темы сюжетов. Они выше обыденности. И, в сравнении с этим гением, вспомним о таких художниках, как «малые голландцы». Они не ищут великих, потрясающих тем и событий. Всё обычно, буднично. Рисуют то, что их окружает. Заурядные, простые, повседневные сюжеты. Но как они непередаваемо поэтичны, трогают за душу! Зритель растворяется в их тишине и покое... Вот также и у Джейн Остин в её романах. А ведь она, бедняжка, совсем не знала счастья. Любила в юности, но ей не ответили взаимностью. Поморочил один молодец ей голову, и вскоре забыл, считая их флирт - лёгкой шуткой. После этого она отставила всех мужчин, не выходила замуж, и писала, писала до самозабвения. Молодец! Не размазня, как я. Всё-то плачу, одной трудно... А она решила – «Не желаю более надрываться, получать душевные раны, обольщая своё сердце!». Умерла она рано – в сорок один год! Жаль мне её. Да, складываются, поистине, иногда так судьбы у некоторых женщин, что плакать хочется от жалости...
Настроение у меня сегодня неважное, поэтому я и Гюго с Бальзаком ругаю. Тоже великолепные вещи писали, о жизни, о любви, верности, предательстве...
Вновь вспоминается детство, как отчим меня мучил, хлеб прятал, закрывал в подвале за любую провинность. Жил бы родной батюшка, такого бы не было! Судьба была бы иной, не пришлось бы убегать из дома. При отце меня учили музыке, пению, живописи. А умер он, всё пошло прахом. Мама - суровая, грубая, нервная. Я не такая. Мне мой покойный Лионель всегда говорил, поглаживая руки и смотря с нежностью в глаза: «Ты необыкновенно тонкая, нежная, весёлая неунывающая!». Стоп, стоп, и ещё раз стоп! Если неунывающая, то почему я сегодня раскисла? Я же доказала, наконец, всем (и, главное, себе тоже), что я не глупая прожигательница жизни, а серьёзный, содержательный человек! Если Жорж Санд помогали писать её возлюбленные – и Мюссе и другие, с кем она была в близких отношениях, то я всё делала сама! И потом, сравнивать её романы и мои неуместно. У неё несусветная ерунда и, странная фантазия! Всё нежизненное, натянутое, высосанное из пальца. Она не произвела на меня впечатления ни как писатель, ни как светская женщина – львица, коей она старается казаться. И её подружка, живущая с композитором Листом, тоже! Они дворянки, но ведут себя, как дамы полусвета. Им легко менять возлюбленных. Они горды этим, не понимая, что это всего лишь распущенность, а не эмансипация. Но как сама себя поставила Жорж Санд?! Её книги прекрасны, она сама умна, неповторима, очаровательна!
В общем, моё сегодняшнее дурное настроение давит на меня, и я всех критикую. Прости меня, Господи, за них! И ты прости меня, Жорж Санд! Пусть беллетристы пишут, как у них получается и живут, как хотят! Кто должен меня слушать? Да и копилка мировой мудрости увеличится от общих стараний писателей!
Может, моё раздражение происходит от того, что я надорвалась, строя виллу? То надо было строительный материал запасти, то гвозди, то краску, то доски для пола, рамы для окон. О! И это продолжалось долго, выгрызая все мои внутренности. Наконец она построена и стоит, как игрушка, но спокойствия нет! Да ещё мама просится ко мне. То есть, свободы я уже никакой не увижу! Она знает - ей не откажут. А я - размазня, не могу идти против её воли. Но, по-доброму, она мне не нужна. Я устала от её чёрствости с детства! Сколько мне, молоденькой девочке, пришлось от неё выстрадать ранее!
Ах, не хочу больше о плохом! Жизнь коротка, и портить себе настроение по мелочам не буду! Необходимо менять расположение духа, не киснуть! Прошлое не изменишь, поэтому его лучше забыть... Постараюсь повторять себе: у меня всё хорошо. Я живу, дышу, хожу, гляжу, а значит, надо благодарить Господа, радоваться и улыбаться!
Вчера ездила в Париж по делам. На обратном пути познакомилась в пригородном поезде с интересным молодым человеком. Он композитор - Жорж Бизе. Молод, энергичен, вежлив, хорошо воспитан и беден. Мы болтали с ним о том, о сём, и наконец, он вызвался меня проводить. Пригласила его из вежливости к себе на чашку чая. Посидели, перекусили, вновь поболтали обо всём на свете! (Он младше меня на четырнадцать лет). Мы были оба сумасбродными. Он показался мне пылким, нежным юношей. Жорж вливает в меня свежую струю молодости, бодрости, неугомонности! Мне с ним весело, я превращаюсь из зрелой женщины в девочку. Он говорит – опьянён мною, сходит с ума от желания быть рядом. Он льстит, милый мальчик. Но мне не хочется связывать себя никакими обязательствами. Не хочу ни привязываться к кому-то, ни привязывать к себе. Зачем?
Недавно купила ему шикарный рояль. Он приходит ко мне и пишет музыку. Я слушаю, хвалю. Мне, на самом деле, нравится всё, что он сочиняет. Я ему не льщу. А он от моих похвал улетает на седьмое небо от счастья. Мне даже неудобно. Единственное, что оправдывает наши отношения, я могу хоть как-то его материально поддержать. Незаметно подкормить, не задевая его гордости. Мне кажется, он ещё растёт и вечно голоден. А где денег взять? Хоть у него уже много написано музыкальных вещиц, необходимо иметь громкое имя, чтобы появились финансы. Всё это мне понятно, я через это тоже прошла. Путь этот не лёгкий... Он обещает написать оперу по пьесе Мериме «Кармен». Говорит, я его вдохновляю, он во мне видит эту Кармен! Никогда не думала быть прообразом такой сумасбродной цыганки! Но, может, я сама себя ещё не знаю?
Бедный, неустроенный, неотогретый молодой человек! Нам неплохо вместе, но я всё-таки не хочу, чтоб наша дружба продолжалась. Мне не по силам быть рядом с молодым. Когда-то он увидит морщинки на моём лице, увядающую кожу, потухшие глаза, сгорбленную спину... Даже при дружеских отношениях стареющая женщина смущается в обществе молодых людей. А он такой милый, интересный, талантливый, рвать с ним очень трудно. Убеждает, что без меня он не сможет дописать оперу! Оля-ля! Как же поступить? Запуталась! Имею ли я право держать такого мальчугана возле себя? Он, конечно, давно не мальчик, ему уже двадцать восемь, но мне-то сорок два... Пока всё у нас по-старому. Он пишет, я вдохновляю. Но я считаю, ему надо искать другое вдохновение. Наши отношения не надёжны.
Мама снова просит меня, чтоб я взяла её к себе, моя крестница тоже висит у меня на руках. Обременена целым семейством. Может, они смогли бы обойтись без меня, я бы помогала им, но жить одним домом всё-таки дешевле. Романы писать, конечно, необходимо, жить ведь на что-то надо, но это даётся всё трудней и трудней! И то, слава Богу, написано уже не мало довольно пухлых и интересных романов, пьес, оперетт.
И снова о нём... Без прикрас, мне нравится он, его музыка и его новая опера! Сколько в ней страсти, зажигательности, выразительности, как прекрасно он пишет! Думаю, опера «Кармен» - вершина его творчества. Она переживёт века! Её престижно будет ставить на самых лучших сценах мира! Он замечательный композитор! Как-то мы вместе с ним были в Лувре на презентации одного модного художника. Встретились там с мадам Жорж. Она не поздоровалась с нами. Одета в мужской костюм. Окинула меня презрительным взглядом и чопорно прошла, вздёрнув высоко свою гордую голову в смешном, белом тюрбане. Я чуть не умерла от жалости к ней. На мне было одето великолепное платье с кружевной отделкой, на шее бриллиантовое колье, его подарил покойный супруг, на плечах соболиная перелина. Думаю, ей стало из-за этого не по себе. Она хочет выглядеть мужчиной, кто запрещает? А я хочу - женщиной. А какие у неё волоокие глаза! Хоть она и уверяет, что чистокровная француженка, мнится мне, она иудейка. Но это не моё дело. Когда денег много, можно иметь любую национальность, любой титул. Уверена, она меня тоже не выносит. А Бизе даже не взглянул на неё, только прошептал: «Бедный Шопен! Как мог он терпеть её?». От такой реплики я чуть не рассмеялась! Милый мальчик, он умеет всему дать точное определение!
Но вот дела мои оборачиваются так, что ко мне переехали мама и крестница с няней. Надо ещё нанять кухарку со служанкой! Хорошо ещё, у меня осталось кое-что от гонораров за книги. Можно пока жить. Жорж теперь мог только проходить мимо моей виллы и постукивать тросточкой в ставень, давая знать о себе. При матери он стеснялся наносить визиты. Да и она не позволила бы. Она вела себя здесь полновластной хозяйкой. Поэтому, тайно от неё, мы иногда встречались с ним. О, если б она догадалась, то проглотила бы меня, не разжёвывая, своими крепкими вставными челюстями.
Мы ферментировали в музеи на открытие выставок, посещали оперный театр, рестораны. Жорж ходил со мной к модному кутюрье. Он осматривал туалеты, заказываемые мной, давал советы; ждал, пока я примеряла свои платья. Как-то он сострил: «Если мадам имеет деньги на модного кутюрье, значит жить ещё можно!». Он даже самому мэтру делал замечания. Меня это смешило. Но потом я поняла, он любит меня и желает видеть безупречной. Мастеру такое не нравилось. Сопляк учит знаменитого мэтра, но он молчал и улыбался. А Жорж думал, своими замечаниями сразил кутюрье наповал. Иногда мы брали коляску и катались по Елисейским полям. Тогда я одевалась так, чтоб предстать перед всеми во всём блеске своей красоты. Мы сидели рядом и увлечённо болтали. На нас смотрели и завидовали. Не знаю, чему больше, моему туалету или выбору молодого поклонника - композитора? (Он понемногу уже стал приобретать известность). Никто не догадывался, что между нами нет никаких определённых отношений. Мы не обращали ни на кого внимания. Отдыхали, гуляли, наслаждались беседой об искусстве. Мне было по-настоящему хорошо. Я знала, он мной восхищается, и я грелась в лучах его обожания. За что он меня любил, не понимаю. Может, уважал, как писателя? Или нравилось находиться в обществе красивой, яркой, не ординарной женщины? Он часто повторял мне, что я – личность!
Матери он не нравился вообще. Она боялась, я их выпровожу из дома и буду вновь встречаться с Жоржем. Мы стали реже видеться. Мама мешала, догадываясь обо всём. Он тосковал, уверял, что не может жить без своей «Кармен», как он называл меня наедине. Мать решилась резко оборвать его безумие. По обывательски, чем грубее, тем лучше. Дать ему понять: «Здесь Вам, месье, нет места и нечего больше тут дефилировать!». Я всегда отмечала в ней эту черту – резкость. Но теперь она становилась особенно несносной.
Итак, проходя мимо моей виллы, Жорж стучал в окно или в ставень тросточкой. Однажды мать закричала: «Я его накажу, будет знать, как будить порядочных людей среди ночи!» и проучила. Они с няней крестницы, (взяла я их себе на голову), нагрели воду до горячего состояния, и когда он постучал, как обычно в ставень, вылили с балкона эту воду ему на голову. Он закричал «Стыдно так поступать – изливать на человека помои!». А мать в ответ крикнула: «Уходи отсюда, распутник! И чтоб больше тебя не было здесь!» и стала громко смеяться, вместе с няней и крестницей. Боже, какая подлость, какие ничтожные радости у филистёров! Они находят развлечение не в возвышенных удовольствиях, а в низменных, грубых. И мой обожаемый мальчик подумал, что в этом действе я тоже принимала участие, обиделся на меня смертельно, и более не подходил к моей вилле, на радость матери. Я взяла её к себе из жалости, она же вон что вытворяет, будто я в своём доме вовсе не хозяйка. Со мной было плохо. Такое поведение матери настроило меня против неё.
С Жоржем мы уже никогда больше не виделись. Я понимаю его состояние. Творческие люди совершенно не похожи на примитивных обывателей. Их можно убить одним щелчком. Они тонко чувствующие и хрупкие люди, и это надо разуметь мещанам. Но филистёры ничего не хотят понимать, их зло берёт - кто-то может быть тоньше и талантливее, чем они. Думают же про себя: «Ишь, расхвастался – композитор, писатель, художник! Голову тебе откусим, и ты перестанешь выделяться. Заедим тебя так, что станешь такой же дрянью, как все мы!». Я это очень хорошо понимаю, тоже была не раз осмеяна и гонима мещанами из-за своего творчества! Мир жесток к тем, кто не похож на других!
Началась франко-прусская война, мне стало жаль наших раненных солдат, брошенных на полях войны, я поехала ухаживать за ними, помогать, чем могла. А мой дорогой мальчик через год простил меня, хотел примириться со мной после возвращения, но у меня уже появился друг и покровитель, который поддерживал меня морально и материально. Он был сказочно богат, любил изыск и утончённость. Ему нравилось общение со мной. Мы говорили об искусстве, политике, посещали вместе театры, оперу, картинные галереи. А мой молодой друг, узнав об этом, от отчаяния и одиночества, женился на первой встречной. Он поступил так, дабы забить брешь в своём сердце, но промахнулся. Его женитьба не принесла ему ничего, кроме горя и разочарования. Я подарила свою виллу бедному детскому приюту и переехала на Монмартр. Жила в красивом доме, прекрасно одевалась; мне завидовали, и посторонние, и приятельницы. Деньги появились, писать романы ради заработка, нужда отпала.
Но всё-таки я не была так счастлива с новым другом, как некогда с моим милым Жоржем! Мне не столь важны деньги, сколько родство и единение душ. Мы были с Жоржем родными по духу. Я безумно люблю умных, образованных, талантливых людей. Жорж был гениальной личностью. И вот он, милый Жорж, тоже не счастлив. Я хоть сыта и на меня никто не кричит: «Давай денег, давай денег!». А каково ему? Живёт, не любя, подставляя голову под «гильотину» издевательств и оскорблений своей жены. Ей надо денег, много денег! Вкалывает он до кровавого пота. «У любви, как у пташки, крылья, и её нельзя поймать...», вот и нас с ним нельзя заставить любить иных. С другими мы прозябаем, и только! И ещё в опере «Кармен» есть ария: «Берегись любви моей...», он сгорел, ожёгся в объятиях своей «Кармен»! Изменить уже было ничего нельзя, только вспоминать и сожалеть. Это надрывало моё сердце! Я понимала, люблю! Но почему так поздно я это осознала? Какие мы, женщины, противоречивые, сами себя не понимаем и терзаем! Осторожничаешь ведь оттого, что боишься – как бы ни причинить вред другому... А вот шальные головы, ни о чём не тревожатся, не сомневаются. Моё и баста!
Он писал и писал свою оперу «Кармен», и мы оба плакали в подушки, пока никто не видит наших слёз! Наконец опера написана, она ставится в Париже, и с шумом проваливается. Её освистали! Да как?! Кричали, шумели на весь театр. Жена Жоржа не плакала из-за провала его оперы. Она закрутила роман с его другом и сразу убежала под ручку со своим кавалером из театра. Вот и всё его «счастье». Он, конечно, очень переживал. Однако не из-за предательства жены. Любил меня, любил своё детище – оперу, которое он старательно выпестовал, а закончилось всё крахом. Я волновалась, не хотела никого видеть, думала о нём. Но я не могла придти к нему, успокоить, поднять ему настроение. А жене его было вообще безразлично его состояние. Она уже сильно тяготилась своим замужеством. Как-то его друзья передали мне его слова: «Хосе убил Кармен, а Кармен убила меня!». Выходило, его убили неудачи с оперой и со мной. Поле такой фразы, я несколько месяцев не могла спать. То плакала, то вспоминала, то молилась за него. Через четыре месяца, после провала оперы, он умер. Я не находила себе места от горя, и не хотела, дабы люди знали мою тайну – «Кармен» написана для меня и обо мне! Другу я объяснила своё удручённое состояние тем, что у меня погиб близкий мне человек. Мне очень трудно переживать эту потерю.
Но какова насмешка судьбы! Через несколько месяцев, после смерти Жоржа, опера прошла в Вене с неистовым успехом. Я плакала, и ликовала от счастья, узнав эту новость! А через год все лучшие оперные сцены мира включили его оперу «Кармен» в свой репертуар. Так из моих знакомых никто и не догадался, что зажигательная и своенравная «Кармен» в опере Жоржа Бизе – это я!
И вот сейчас, я – обеспеченная, респектабельная, ни в чём не нуждающаяся дама, плачу, что давным-давно так нелепо и глупо потеряла моего милого друга, великого композитора Жоржа Бизе! Грубо оттолкнула, оставив без поддержки, в которой он нуждался, как маленький беззащитный ребёнок. Разве так поступают настоящие люди? Горе моё безмерно и будет всегда пребывать со мной... Никогда я не смогу простить себе такое и забыть...
Наши отношения с Жоржем напомнили мне о любви немецкого композитора Мендельсона и шведской певице Джени Линд. Разница в возрасте у них, почти такая же, как у меня с Жоржем, только наоборот. Он был старше её на одиннадцать лет. Почему она не ответила на его чувство, не понятно. Но он её любил, говорил, умрёт, если она не станет его женой. Она отказала, и он действительно вскоре умер. Тайна их отношений тяготит моё сердце. Я всегда грущу, если у кого-то не состоялась. Может, она его любила, да что-то препятствовало их счастью? Он же предложил ей убежать с ним в Америку. Не от брачных ли уз? Если так, то её отказ меняет дело. Тогда это просто очень грустная история.
Когда-то я слушала её. Она пела несколько печально, отстранённо, неповторимо. Её голос проникал в самое сердце, Джени любили многие. Даже великий сказочник Андерсен безумствовал из-за неё, называя «Снежной королевой». Может, сказку про снежную королеву он ей посвятил? Но она не отнеслась к нему серьёзно. В итоге, он не женился вообще. Не мог сравнить свою сказочную «Снежную королеву» ни с кем! Однако она всё-таки вышла замуж за некоего композитора. А тот нашёл письма к ней Мендельсона и сжёг их. Неумно поступил этот ревнивец. Письма надо было хранить для истории. Написаны они были не ему, да и не частной женщине. Она уже принадлежала всем, от мала, до велика! Концертировала же во всех странах мира! Весь мир ею восхищался! Ну да, разберись с этими ревнивцами. Сколько тайн и трагедий скрывается от людских взоров! В жизни всё очень непросто... И ты, Жорж, прости меня за мои: слабость характера, нерешительность, неумение понять, поддержать, и своевременно разделить твою боль...».
-Ну, как тебе прочитанное?
-Джейн, ты спрашиваешь, понравился ли мне её дневник?
-Да, моя дорогая Лили, ты правильно меня поняла, как ты это находишь?
-О, подожди, дай немного в себя придти, вытру слёзы и отвечу, - она потянулась за носовым платочком, провела им по глазам. Потом задумчиво посмотрела куда-то, вдаль и произнесла, - я в восторге! Она настоящая женщина! Тонкая, ранимая, деликатная, вдумчивая. Да здравствует любовь! Вот что я скажу! Знаешь, может, не права, но я считаю, главное в любви – единение душ, когда одна душа, растворяется в другой без остатка. И влюблённые – одно целое, нет тебя, его. Я говорю о любви духовной. Бог создал женщину и мужчину, как целое яблоко, - сказал Серафим Саровский. Я сейчас читаю русскую духовную литературу. Бог разделил это яблоко, и две половинки находятся в разных местах. Поэтому, надо вымаливать у Господа вторую половинку. Это я узнала из прочитанной святоотеческой литературы. Но как мадам Селеста узнала об этом? Она же пишет – существуют две половинки одного целого... Наитием? О, вспомнила, она тоже читала мудрых отцов. Знаешь, дорогая Джейн, давай посидим, помолчим. Я потрясена прочитанным. У меня такое чувство, будто я находилась на концерте классической музыки. Надо немножко остыть моей душе, успокоиться. Подожди...
Она села за рояль и исполнила вторую сонату Бетховена. Это была тревожно-изысканная, задушевная вещь. Одна из её любимых. Там тоже, как бы говорилось о хрупкости человеческих отношений. О боли от предательства, неудач, поражений, непонимания... Затем она закончила, откинулась немного назад, посидела, помолчала. Потом, придя в себя, она подошла к Джейн, обняла её и заговорила:
-Я недавно узнала о любви австрийского художника постимпрессиониста Густава Климта и его любимой девушки Эмилии. (Годы его жизни конец девятнадцатого, начало двадцатого века). Как пишут искусствоведы, он был невероятно сексуален, даже распущен, но не в отношении к Эмилии. Он тоже считал, настоящая любовь – не секс, а единение душ. Они понимали друг друга без слов. С другими женщинами он поступал иначе. А вот с ней – одна духовность. Он никогда не был женат и не предлагал ей ничего, но это её устраивало. Что делать, если любишь, тебя любят, но человек не хочет жениться? Будешь вечным спутником любимого. Приходилось довольствоваться тем, что предлагал ей Густав. Однако давал он ей немало. Главное, она любила, и её любили. А это целое богатство! Такой ароматный букет нежности и чистоты! Но однажды Эмилия услышала сплетни, будто он женится на другой. С отчаяния, она напилась снотворных таблеток, ей стало плохо. Её спасли, да и он не женился. Но она еле пришла в себя... Тогда она сразу обратилась к психоаналитику Фрейду, чтобы он помог ей успокоиться, не переживать бурно его любовные похождения на стороне. Тот посоветовал ей заняться каким-нибудь делом, отвлечься. Тогда она будет менее волноваться из-за поведения любимого. Она всегда тянулась к прекрасному и открыла свой салон мод. Эмилия представляла одежду аля - модерн. Всё у неё шло гладко. И она, действительно, успокоилась. Они, как бы дали друг другу некоторую свободу, отпустили свои отношения на самотёк. Но, в широком смысле, он никогда с Эмилией не расставался. Она умела понимать, сопереживать, выводить его из эмоциональных стрессов, кои характерны для художников. Она была его душой, мозгом, сердцем! Я видела её фотографию. Эмилия вместе с ним. Она необыкновенно красива и лучезарна. Вся светится внутренним светом и, рядом с ним, выглядит счастливой женщиной! Может, искусствоведы заблуждаются, что он весь избегался в погоне за дамами? Ведь о человеке можно придумать всё, что угодно. Редко кто-то будет докладывать друзьям и репортёрам: «Я вот закончил сегодня с одной девушкой встречаться и побежал к другой. Одни и те же мне надоедают!». Каждый здравомыслящий человек понимает, это такой интим, о котором не говорят, даже скрывают, разумея, лишняя болтовня приведёт к осуждению, осмеянию, пересудам. Великим человеком быть нелегко. При жизни все стараются внушить ему: он не гений, а посредственность. А ежели он умрёт, и назовут его гением, то вот тут филистёры начинают копаться в его грязном белье! Благо, таким тряпьём у него заполнена целая корзина! Могут говорить всякие гадости даже друзья, не только завистники. Сколько у меня было таких случаев, когда на белое говорили чёрное и наоборот! Сами бездарны и ничего не могут сделать, поэтому надо приняться за талантливую личность, дабы ей поплохело, как Миша говорит. Когда Густав умирал, то стал просить окружающих, немедленно привести Эмилию. Она пришла, села рядом, взяла его за руку, нашёптывая нежные, ласковые слова... А ведь между ними не было интима. Но, знаешь, вчера я посмотрела на репродукцию с его картины «Поцелуй» и обмерла. Сейчас я покажу тебе её. Сами картины ныне не укупишь, они стоят миллионы долларов. Искусствоведы сходятся на том, что на картине нарисована Эмилия, художник же целует её. Видишь, сколько необыкновенной хрупкости, бесконечной, невысказанной словами, нежности, запечатлёно этим поцелуем? Мнится, души их уже слились одна с другой. Эмилия замерла, боится пошевелиться, чтоб не исчезло очарование момента, как бы хочет сохранить счастье их единения навечно, навсегда... То же самоё творится с ним. Вот тебе и распутник, вот тебе и ветреник! Он показал безбрежное чувство вселенского масштаба! Всю силу души, вложив в эти ощущения! А знаешь, как заявляли современники о его творчестве? Слушай: «Сам он крайне неинтересен внешне, косноязычен в разговоре. Но его кисть творит чудеса, превращая женщин на картинах в драгоценные экзотические цветы, будто выплывающие из прекрасного, волшебного сна!». Хоть и пишут о нём его биографы мужчины: «Густав неинтересен внешне», я вижу в нём харизму, от которой сходили с ума все женщины. Он мне тоже нравится. Очень притягательная личность!
Перед смертью он подарил ей свои картины. Она стала богата. Но не это радовало Эмилию, согревали воспоминания о нём! И его теплые слова, которые она всегда хранила в самом дальнем уголке своего сердца... Всё у них проистекало на высоком духовном уровне... Чудесно ведь, правда?
Мы с Мишуткой, наверное, тоже так любим. Сознаюсь тебе, когда нам не разрешили расписаться, я позвала его к себе и сказала: «Буду твоей, если хочешь. У нас не остаётся выбора!». И что он мне ответил? «Нет, я такой любви не хочу, у нас будет всё по-настоящему!». Знаешь, как сказал о любви апостол Павел? Я читаю сейчас всё на русском языке. Его высказывание мне необыкновенно понравилось, послушай:
«Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий.
Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, - то я ничто.
И если я раздам всё имение моё и отдам тело моё на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы.
Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит». Это говорится вообще о любви ко всем людям. И я хочу показать, как я люблю Господа, а потом и своего Мишеньку этими великими словами апостола!
А теперь ты тоже скажи, как тебе всё прочитанное о мадам Селесте? О, вижу, ты плачешь. Конечно, жаль их разбитые жизни... Но ты поняла её мысль – не расставайтесь с любимыми! Итак, будем любить, и бороться за любовь! Надо всеми силами добиваться разрешения концертировать в России! Подниму свои связи, нажму на педали, добьюсь своего, Господь поможет в благих начинаниях! Ты тоже прозондируй почву с Джоном. Ты его любишь?
-Да, сознаюсь тебе, но он видишь какой? А плачу я не только из-за прочитанных записей мадам Селесты. Плачу ещё из-за Ваших трогательных отношений с Мишей. Вы поднялись над обыденностью, пошлостью, примитивностью, и сияете для нас чистым светом, показывая, как надо верить, надеяться и любить! Ты разоткровенничалась, я ценю этот момент, и в ответ прочитаю тебе свои стихи:
ЗРЕЛОСТЬ
Я просто умираю без тебя.
И, кажется, дышать мне даже трудно.
Живу, благословляя и любя,
А без тебя — всё серо и абсурдно.
Любовь приподнимает над землей,
Вручает стимул жить и наслаждаться.
Становишься заветною звездой,
В лучах которой можно согреваться.
Живи и радуй нежностью своей,
И свет дари улыбки предрассветной,
И сердце, что промёрзло, отогрей,
И будь всегда звездой моей заветной!
-Великолепно, спасибо! Это также трогает, как прекрасная музыка... в хорошем исполнении...
-Спасибо, Лили, как тонко ты всё понимаешь! Может, тебя в детстве родители кормили одной божественной амброзией?
-О, ты меня смущаешь... Но давай вернёмся к твоему Джону и Вашим отношениям. Может, он уже женился, а перед нами просто играет?
-Сама задумываюсь над этим. Может, он действительно, забавляется мной, от нечего делать? Продолжаю читать стихи:
девушка
Свечи чёткие мигают,
Ласка нежностью горит,
Неизвестное пугает,
И бокал вина бодрит.
В полутомном полубреде,
В полушёпоте игры
Выплываю — белый лебедь —
До ответственной поры.
То ли ласка, то ли горечь
Губы жадные палит,
То ли любящий, то ль сволочь
В пропасть тёмную манит.
Вот поэтому, дорогая Лили, я не знаю даже, что и сказать.
-Кто же должен знать, если не ты? Поезжай к нему в Америку, как наша великолепная мадам – Селеста упорхнула к своему графу в Англию. А вернулась в Париж уже его супругой и графиней!
-А ты, как без меня?
-Не волнуйся, я тебя не увольняю, провожаю в отпуск для устройства личной жизни. Всё образуется, уговоришь его приехать в Париж, будем все трое заниматься делом! Быстрее заказывай билет по телефону! «У любви, как у пташки крылья!». Вперёд, навстречу своему счастью! Буду ждать назад, как супругу Джона. Смелей, любовь вдохновляет, открывает все закрытые двери, делает красноречивым язык и умной, даже глупую голову. А у тебя всё на месте. Теперь, дорогая, давай немного поспим, и потом прошвырнёмся, как говорят русские, по магазинам одежды. Надо тебя приодеть, словно ты мадемуазель Джейн, а не просто девочка Джейн. Ты согласна со мной, дружок? Да? Тогда отдыхаем и собираемся!
Они забрались в кровати и сразу уснули. Спали мало, ночью долго читали, мечтали, болтали. Утром Джейн нерешительно обратилась к подруге:
-Лили, ты сильная, а я – нет, ничего не умею добиться в жизни. Может, не стоит ничего и предпринимать?
-Я ещё слабее тебя, размазня, плакса, трусиха. Это чувство к Мише меня делает сильной. Я понимаю - ничего ни у кого не краду, только отниму у себя и у него, если сложу лапки, и не буду бороться. И тебе надо действовать. Может, он ещё слабее тебя, а потом Вы оба будете кусать локотки о потерянном. Почему ж не стоит? За делами нам некогда было принарядиться. Заказать уже ничего не успеем, можно купить что-то в магазинах. Нам надо сменить имидж. Ты же читала, какая была Селеста, она придавала большое значение внешнему виду. Но если б она была одета, как Золушка, разве её полюбили бы граф Лионель, Жорж Бизе, последний её друг - граф де Нуре? А тогда ей уже было не мало лет, но она смогла понравиться графу де Нуре так, что он обеспечил ей достойную жизнь. Ею многие восторгались в прошлом! Когда она была танцовщицей, у неё было сценическое имя «Могадор». Так вот, после первой мировой войны у Франции было слабое место - морской флот. Решили увеличить численность военных кораблей. Настроили много судов, и один из них, прекрасный эсминец, назывался «Могадор» Видишь, память о ней долго жила в сердцах людей, как о писательнице, актрисе и просто хорошем человеке. Правда, судьба корабля не завидна. Во время второй мировой войны наш флот перевели в Алжир (нашу тогдашнюю колонию). Делалось сие с целью спасти его от фашистов. Но корабли наши уничтожили ваши англичане. Трагично!
Мы женщины берём не только умом, манерами, но одеждой, вкусом. В красивых, модных вещах женщина превращается в прекрасный благоуханный цветок. Пусть ходят американки в стоптанных туфлях и мятых платьях с причёской а-ля священник с завязанным хвостиком сзади. Таких священников я видела в России. Но я француженка, ты англичанка, тем более, нам надо быть восхитительными. Мы должны быть одеты, как подобает красивым и обеспеченным девицам нашего возраста. Хочешь, для убедительности продемонстрирую, оденусь, сейчас неряшливо, безвкусно, не наложу макияж на лицо, и ты увидишь, на меня не обратит внимания ни один мужчина. Попробовать? Я пытаюсь объяснить тебе, женщину делают красивой множество вещей. Она может экспериментировать, менять стили, имидж. Но всё надо делать в меру, с умом, тактом. Сейчас у нас с тобой нет времени ехать в Италию к Джанни Версаче. Его одежда яркая, экзотическая. Надеваешь её и, будто меняешь свою сущность. Сразу превращаешься в соблазнительную пикантную женщину. Даже ведёшь уже себя по другому. Но и здесь мы сможем модно одеться, вызываем такси и поедем в самые дорогие бутики!
-Едем, я должна выглядеть перед Джоном модной, современной. Но и ты, пожалуйста, не делай никаких экспериментов, оденься, как принцесса, а не как Золушка. Пусть тобой любуются, ведь ты уже знаменитость. На тебя смотрят и говорят за спиной: «Она великолепная пианистка! Знаете, как она исполняет Онигера, Пуленка, Мийо (французские композиторы двадцатого века)! И она - наша!». То есть, имеют ввиду, ты француженка.
-Я б хотела, чтоб только один любовался мной. Но знаешь, ты права, если не будешь нравиться всем, не будешь нравиться и одному. Ты, конечно, слышала про нашу неунывающую мадам Коко Шанель, законодательницу мод? Она много сделала для простой француженки: вспомни её знаменитое маленькое чёрное платье, недорогую, элегантную одежду, костюм со строгим жакетом и облегающей юбочкой, брючки, пижамы, бижутерию, стрижки под мальчишку. Всё это сделало нас современными, неповторимыми женщинами! Она произвела революцию в мире мод. Это было положительным. Но по характеру она, к сожалению, не была положительной.
-Слышала кое-что тоже.
-Мадам была беспардонной, себе на уме, выбилась некогда из самых низов...
-Как и Селеста?
-Селеста была доброй женщиной, благотворила людям, не морочила голову Жоржу, боясь сломать ему жизнь. Пеклась о матери, крестнице. Виллу отдала бедным деткам. Коко – старалась только для себя, ей было безразлично, сломает она кому-то жизнь или нет.
-Я слышала, она отбивала мужей у замужних женщин...
-Да, никого не жалела! После революции в России на неё работали эмигранты - лучшие люди. Из них она выжимала всё, в том числе знаменитые духи «Шанель» номер пять.
Про неё ходит множество слухов. Уж и не знаешь, чему верить. Но она была непростая девочка! Во времена оккупации Франции Германией, познакомилась с Гансом, (немецким шпионом, была старше его на тринадцать лет), Пригласила его к себе. Он оробел и не знал, как дотронуться до нашей дражайшей мадам. Перед ним – великая Коко! Она села на диван, стала снимать с себя лишнее, а он стоял, статуей, и не с места. Ей такое наскучило. И она преподнесла ему этакие стихи, от которых у него голова пошла кругом и сердце забилось в два раза быстрее. Про неё говорили: на вид тщедушная, но когти имеет настоящего хищника! Потом она переехала к нему в отель «Риц». Ганс завербовал её, сделав немецким агентом. Самое интересное, всех женщин, спавших с немцами, после войны обрили, опозорили, а эта певчая птичка открутилась. Но у неё были знатные великосветские покровители, в том числе - Черчилль! (Говорят, она была вдобавок и английским агентом!). А после войны оба, она и её Ганс, упорхнули из Франции от подозрений в шпионаже, дескать: «Разбирайтесь, господа, без нас!». Затем, когда всё утихло, она вновь вернулась во Францию.
-Прости меня, Лили, но, может, стоит её пожалеть? Не получалось у неё на личном фронте. Предприимчивая, везучая, а личного счастья нет, хоть и замуж в молодости выходила не раз...
-Может, ты и права. Ведь говорит русская пословица: «Не везёт в любви, повезёт в делах». Вот ей в делах и везло. Но и в любви, что встречалось на пути, не упускала. Может, я не права, нельзя так строго судить. И всё-таки, в её порицание скажу – по трупам люди не ходят, а она шла – проехалась по семье композитора Стравинского. Пригласила его с супругой и детьми жить к себе, они эмигрировали из России. Да пришлось жене и детям за это поплатиться – окрутила мужа. Другое её преступление - когда падали акции на её духи «Шанель» номер пять, она дорого продала право производства их евреям – фабрикантам. А когда стоимость акций на духи поднялась, она просто вышла из положения – донесла на них Гансу, у них всё отобрали, и отправили в концлагерь. Она вернула себе право пользования духами бесплатно, став богатейшим человеком. Понять её, конечно, можно. Не получалось ни с семьей, ни с замужеством. Всё было мимолётно, надрывно. Может, поэтому стремилась разбогатеть всеми способами, хотелось доказать - у неё всё состоялось, она очень счастлива! Но в душе она хотела семью, детей, а не временных утех. Мне рассказывала её бывшая соседка. Она однажды пошла в детский приёмник, взять малыша на воспитание. Но увидев бледные, худенькие мордашки, смотревшие на неё с грустью, испугалась, подумала: «О, какие несчастные! Ничего из моей затеи не выйдет!». Больше она туда уже не возвращалась. Решила: «Пусть будет, как будет, мне не нужна лишняя головная боль!». Спрашивается, зачем надо было губить людей, если ни детей, ни родных, кроме племянника, у неё не было? Но даже, если существуют те, о ком следует заботиться, это не оправдывает подлость. Поэтому, откуда появится счастье? Но, какая бы она, ни была по личным качествам, (за них она сама ответит Богу), зато, как законодательница мод, мадам ударяла на то, что женщина должна быть женщиной! Неизменно ухожена, просто, со вкусом одета. Нельзя ходить в заношенных платьях, сколько бы женщинам ни было лет, они должны следить за собой! Она сама не носила ничего дорогого, всё просто, но с выдумкой, фантазией. В этом плане она молодец, и, наверное, победителей не судят, ведь она победила, раскрепостив женщину. Теперь мы очень кокетливо выглядим и днём и ночью. Мы, француженки, стали понимать шик в простоте и элегантности, а не дороговизне и чопорности. Одеваться дорого – чисто купеческий стиль. Но прилично одетой надо быть всегда! Мама Мишеньки, Елена, говорит: «Есть русская пословица – голодный поле перейдёт, а раздетый не дойдёт!». Ну, как, едем?
-Да, я тоже знаю русские пословицы: «По одежде встречают, по уму провожают». А пока до ума докопаются, плохо одетого человека просто удалят от себя. Едем! – поспешила с ответом Джейн, - Ты меня вполне убедила!
Когда они выходили из дома, чтобы сесть в такси, Джейн, после прочитанных дневников Селесты, обратила внимание на дом, в котором она живёт вместе с Лили. Раньше и в голову не приходило разглядывать его. Теперь стало интересно. В нём некогда обитала известная женщина, к которой испытывал симпатию знаменитый композитор Жорж Бизе.
Фасад дома был величественен. Казалось, он доводил до всех следующее: «Зачем смотрите на меня, что хотите узнать? Я многое видел на своём веку и скажу Вам так – достойное жилище прибавляет веса своим владельцам. Вон я, какой солидный, величественный, удовлетворенный своей участью, значит, и у меня проживают довольные жизнью, обеспеченные люди. Я иногда с удовольствием принимаю гостей, мне есть чем гордиться, что показать! Посмотрите на мою выправку, на мою барскую снисходительность к некоторым господам победнее, и Вы поймете, я довольно основательный и вежливый хозяин, внушающий доверие всем, посещающим меня господам!». «О, вот расхвастался, - подумала Джейн, - конечно, дороден и внушителен, вежлив, но слишком горделив на вид и старомоден. Давно уже такие дома не строят. Сейчас всё модное, современное - это стекло и бетон. А тебя, мой друг, могут в скором времени и на свалку!» - заключила она. И вдруг ей показалось, дом кивнул, заскрежетав карнизами, как бы говоря: «Ах ты, глупышка, меня, такого стойкого вояку, успешно пережившего совё время, не скоро спишут!». «Ну и хорошо, а то хозяйке вновь надо копить деньги на новое жилье! Оно сейчас не дешево стоит, поэтому уж потерпим тебя. Стой, но не очень воображай, старый зазнайка! Многое, безусловно, ты видел, был другом старых и новых хозяев - целому поколению людей, бережно принимал их в свои объятия. Я тебя понимаю. Ты имеешь право собой гордиться, но только немножечко! Давние хозяева тебя выстроили добротно, можешь ещё простоять столько же, если не случится чего-нибудь непредвиденного. Но это уже не твоя заслуга, а людей, строивших тебя!». И она с поспешностью отвернулась от него – слишком много чести уделять внимание этому зазнавшемуся сумасброду!
Они сели в такси и направились в самые модные магазины Парижа. Стояла очень тёплая погода, солнце ласкалось, желая прогреть землю, людей, и всё окружающее. Когда есть силы, здоровье, а жизнь кажется удивительным приключением, тогда хочется надеяться, верить, и восторгаться самыми простыми вещами. В спешке, ранее, они, как будто, не замечались. И вдруг однажды, оказались близкими и дорогими...
Девушкам в машине стало душно, они попросили откинуть верх и ехали, наблюдая за прохожими, их непонятной суетой, сутолокой. Молодёжь всё куда-то спешила. Одни - направо, другие – налево. По бокам бульваров мчались велосипедисты. Стало модным передвигаться на двухколёсном транспорте. Среди спешащих, в неизвестном направлении, медленно дефилировали чрезвычайно модно одетые дамы с сопровождавшими их кавалерами. Раскрыв от солнца зонтики, они внимательно рассматривали витрины магазинов, прохожих, мелькавших перед глазами, здания, окружавшие их. Видимо, это была приезжая публика, решившая удивить Париж своим появлением. Но этот город давно уже ничему не удивлялся. Он видел и перевидел такое, о чём другие города и представления не имели. Париж был почти таким же старым, как и сама жизнь. Он слышал стоны и крики сжигаемых на кострах тамплиеров. Выжимал слёзы из несчастной королевы Марии Антуанетты, положившей голову на плаху, (кстати, она не плакала). Видел, как бледнел перед казнью, король Людовик шестнадцатый. (Он сам же и одобрил новое орудие казни – гильотину). А потом, с удовлетворением узрел, кровь самих революционеров Робеспьера, Дантона, других, склонивших гордые головы перед «мадам гильотиной». Он же некоторое время поддерживал и великого корсиканца Наполеона! Надеялся на него, но тот не оправдал великих надежд... После поражения корсиканца, Париж чувствовал себя не на высоте. Вновь распри, зависть, борьба за трон. Но город-то знал – всё это уже мелкая рыбёшка, желавшая казаться большой. Всё суета сует! Да, Париж уже ничем не удивишь. Наоборот, он сам подсмеивается над чьим-либо удивлением и пустыми упованиями! Как бы говоря: «Так вы ещё верите этому и надеетесь? Не убивайте время пустой вознёй, живите без всякой суеты и неразумных стремлений. Так будет спокойнее и надёжнее.. Берегите время, не растрачивайте его зазря.. Ведь Вы не вечны! Это говорю Вам я, старый, прожжённый в боях и распрях вояка – великий и вечный город». О, прекрасный Париж! Кто бывал в нём, тот любил его безоглядно и, каждый раз, при возможности, спешил к нему на встречу, как юный влюбленный к своей любимой. Этот город казался вечно молодым, потому что подпитывался чувствами поэтов, писателей, художников и композиторов, воспевавших его бессмертную жизнь.
Да, да, наши героини были согласны с этим! Но вот, их внимание привлёк магазин модной одежды. Лили и Джейн попросили водителя остановиться. То было великолепное здание в стиле модерн, у входа их ждал швейцар, распахнувший любезно двери и пропустивший вовнутрь. Они обе растерялись от сияния множества люстр и огней, освещавших огромный зал. К ним сразу поспешил навстречу менеджер и справился у посетительниц, чтобы они желали приобрести. Девушки зашли в примерочную, и начали рассматривать всё, что им приносили юркие, услужливые продавцы. Перемерев кучу нарядов и, кое-что, купив, поспешили в другой бутик, решив осмотреть всё, что будет в их силах. И вновь те же суета и бурное движение на улицах, проспектах, бульварах. Джейн не переставала восхищаться, смотрела по сторонам во все глаза. Это поняла и Лили. Поэтому сказала: «Может, уговоришь своего Джона переехать сюда». Но Джона ещё надо было увидеть и сделать конкретные выводы...
Джейн уже поёживалась от страха за своё смелое решение лететь к Джону. Она была очень стеснительной, неуверенной. Недаром, родилась в июле, её знаком зодиака был нерешительный рак. Он постоянно делает один шаг вперёд, и два шага назад. В детстве подруги матери внушали ей, она очень некрасивая, и непонятно кто может её полюбить. Девочка росла с комплексом неполноценности. И её нерешительность, и неверие в себя ещё более усиливались от таких разговоров. Она часто приставала к матери, почему она её такой родила? Это очень злило мать. Она отвечала ей на это нечто резкое и жестокое. Девочка тогда не понимала: детей производят на свет не по заказу, а что Бог даёт. Она часто и подолгу стояла у зеркала и рассматривала себя. То ей хотелось подкоротить свой нос. Она часто нажимала на него пальцем, делая его курносым. Ей казалось, так было бы лучше. То она рассматривала свои волосы, они производили плохое впечатление. Она думала: «Вот если б они были гуще и пушистее, мне было бы лучше». То она рассматривала свою спину и та ей казалась неровной. «Как много у меня недостатков! - твердила она себе, - мне обязательно надо похудеть, я очень полненькая». Может, из зависти ей делали замечания - она дурнушка? Девочка была миленькой. Когда Джейн стала подрастать, мама не баловала её нарядами. Ей очень хотелось иметь новенькое платье, модные туфельки. За неимением большого количества нарядов, Джейн, как могла, берегла свои вещи. Любила их, гладила руками одежду, начищала до блеска туфельки после каждой прогулки.
Но у неё была беспардонная младшая сестрёнка, которая сначала снашивала свою одежду, затем - одежду Джейн, возвращая её назад в уничтоженном виде. Сестра Инесса ни о чём не думала, ничего не берегла. Она была страшным вихрем, приносящим беды другим. Всегда брала то, чего желала, не думая о последствиях. Она часто болела глазами. Её это уродовало, поэтому её жалели, баловали и называли красавицей. И она уже с детства, поверив этому, поставила себя на высоту, ни с кем не считаясь. Джейн ссорилась с ней, стыдила, жаловалась матери, и, наконец, стала бить Инессу за свои испорченные вещи.
При этом и училась Инесса в школе слабо, ей больше нравилось заниматься мужчинами, а не учёбой. Она была расчётливой, старалась привязать к себе пожилых, состоятельных поклонников. Одному старому богатому художнику долго внушала, она де родила ребёнка от него (родила в шестнадцать лет). Требовала с бедняги алименты, грозила доказать его отцовство и посадить в тюрьму за отказ от помощи и совращение малолетней.
Джейн невольно вспомнила прочитанные дневники мадам Селесты и подумала: «Несчастная Селеста, по воле судьбы очутилась на самом дне, но выбралась и стала знаменитой личностью. А моя сестра из благополучной семьи постаралась заползти на это самое дно. Кем она только не работала и в какую не окуналась грязь! И продавцом в большом красивом магазине женской одежды и старалась оттуда всегда что-либо стащить. Уносила кофты, чулки, носки, бюстгальтеры. Всё это продавала из-под полы случайным людям. Зверь в ней сидел лютый. Она и дочку единственную родила неизвестно от кого. (Сама не могла вспомнить). Девочка подросла и как-то спросила тётю Джейн: «Кто мой отец?». Та ответила: «Не знаю, спроси об этом у мамы». Тупая, способная только на одни подлости, она, ещё юной девочкой, болела подозрительными болезнями. Когда она убегала из дома, предварительно обворовав родителей, погуляв и навеселившись с мужчинами, при возвращении домой, объясняла матери свои побеги - её хотел изнасиловать родной отец. Джейн была уверена в её вранье, ведь тот же отец не производил в отношении Джейн никаких поползновений, хотя и Джейн тоже стала необыкновенно хороша. Злосчастной была её сестра, и она не понимала своего несчастья, заключавшееся в её убогости. Но их мама любила только младшую дочь. Инесса начинала кричать и сквернословить на мать так, что та уступала ей во всём, шла у неё на поводу. К тому же у Инессы и их мамы были общие интересы – водка, курево. Инесса была антиподом Джейн.
Старшей Джейн ничего не перепадало. Она тянулась к знаниям, искусству, училась в университете на государственную стипендию, как способная ученица, а Инесса меняла мужей и возлюбленных. В такой обстановке выросла нежная, робкая и неуверенная в себе девочка Джейн.
Когда они подросли, Инесса отплатила Джейн сполна. Она уговорила мать, всю наличность той, оставить ей, Инессе. А добро было немалым – хороший дом в центре города, загородная вилла, ювелирные украшения, деньги. И старшая сестра Джейн тихо смирилась с тем, что её обобрали, но с Инессой больше не общалась. Где эдакой бесчеловечности набираются люди? Джейн на такой вопрос ответить не могла. Они обе воспитывались вместе, были детьми одной мамы, сёстрами...
И вот сейчас, сопоставляя две эти жизни – Селесты и сестры Инессы, она поняла, гены иногда, превращают одного человека в нормального, а другого - в зверя, пожирающего близких. Мадам Селеста дарила свою любовь и нежность чужим детям, раненным солдатам, бедным неудачливым друзьям. А её сестра Инесса обрекала близких на гибель. Почему много различных извращений в людях? Они рождаются бесчувственными «Каинами», и, живя в человеческом обществе, словно в джунглях, перегрызают горло другим. Инесса же и убила мать, чтобы быстрее завладеть её имуществом! Такое отношение к родным не являлось единичным случаем.
Это становилось обыденным. Её двоюродная сестра Галина также обобрала родную сестру Антонию, и та, с горя, спилась. А Галина, чтоб удержать мужа в семье, изучив оккультные науки, стала заниматься колдовством. Супруг хотел её бросить, но она дала ему приворотное зелье. Он стал, как собачка, бегать перед ней и повиноваться. Делала она неприятности не только родственникам, но и своей дочери.
Однако Джейн также видела разницу между Селестой и собой. Та влюбилась, поехала за любимым и добилась его любви. А Джейн трусит, стесняется. Она считает, юноша должен добиваться девушки сам, а не наоборот. Но она забыла, в наше время многие мамаши так любят своих сыновей, что портят их, они делаются подкаблучниками жён, и те командуют ими, как хотят. Мужчины в современном мире становились вальяжными, не мужчинистыми. Появилось много «не в меру нежных» мальчиков, не умеющих самостоятельно принимать решения. За них принимали решения их матери, жены.
Что-то в этом мире перевернулось, люди, себе на беду, развенчали Бога. Перестали Его бояться, стали жить страстями, всё пошло вверх дном. Все начали привыкать к зверским отношениям, стали лукавить, скрывать свои чувства, дабы им не навредили другие.
Джейн было стыдно признаться Лили - она ничего не сможет сдвинуть с мёртвой точки в отношениях с Джоном. Временами она хотела быть рядом с ним, но видела в нём и некоторые отталкивающие черты. Иногда он мог быть грубым, бесчувственным, раздражённым. Иногда – сама любовь и нежность. Она запуталась в перемене его настроений. Когда был ласков, тянулась к нему, когда грубил и наглел, не хотела видеть. И в семье, и с Джоном у неё всё было сложно, непостоянно, зыбко. Как это объяснить Лили? У той было всё правильно, вычерчено, вымерено. И с Михаилом у них всё хорошо, мешают только внешние причины. А Джейн – опутывают внутренние – непонимание, нечуткость, эгоизм близких.
Ей, конечно, как любой молодой девушке, хотелось принарядиться. В детстве её никогда не баловали этим. А тем более, если ехать к Джону. Ранее, когда она приобретала, какую либо вещь, то целыми часами примеряла её перед зеркалом. Она знает, если купит обновку, будет мерить от радости украдкой от Лили. А если та увидит, наверное, засмеёт. Ей не хотелось выглядеть чудачкой. Ведь каждый человек имеет право на маленькие слабости. Но люди, эти слабости и чудачества, при обнаружении в других, зачастую, стараются превратить в большие недостатки. Почему исчезают душевные человеческие чувства, когда один, по доброте сердечной, подскажет второму, где, что и как лучше? Но человеку удобнее осмеять другого, показать, что он сам – наверху, по своему уму и правильности, а другой – глупый, валяется внизу и будет всегда там находиться. Но, не стоит сейчас философствовать, да и Лили совсем не такая. Она хорошая. Её не следует бояться!
Когда в одном из магазинов, Джейн выбрала и купила новое, понравившееся ей платье, она, от радости, сразу надела его на себя и пошла в нём. И что она потом увидела? Мужчины не отрывали от неё глаз. «Может, они распутники? Кто бы из нормальных мужчин смотрел на такую замухрышку? Но не могут все поголовно быть такими?», - думала она. Смотрели, даже оборачивались ей вслед. Это было в новинку. И внезапно она поняла, её затерзали, замордовали дома. Она, оказывается, очень миленькая и нравится другим. «Как же я этого раньше не понимала, считала себя некрасивой? Чудеса. А, может, одежда меня так изменяет?».
Пока Лили отошла платить за покупки, на неё уставились два воздыхателя. Один отошёл, другой остался. Не сдержавшись, она спросила: «Почему этот мужчина, так смотрел на меня?». Оставшийся, ответил: «Вы так хороши и элегантны, что сердце захватывает!». Джейн смутилась, покраснела. В это время подошла Лили, услышав комплимент, относящийся к Джейн, улыбнулась. Её улыбка, как бы одобряла: «Я тоже тебе говорила об этом!». Джейн успокоилась, подумав про себя: «Ну, что ж, поеду в Америку к Джону, пусть посмотрит на свою красавицу, поймёт, надолго её оставлять одну не стоит!». Лили подошла ближе и прошептала: «Подруга, не теряйся и знай себе цену. Когда стоишь рядом с мужчиной, ты осчастливливаешь его, не он тебя!». Джейн повеселела, стала увереннее, продолжая приобретать обновки. Теперь она поняла, что делает с человеком нарядная, модная одежда. А ведь всем женщинам хочется быть красивыми, дабы ими восхищались!
Увидев радость на лице Джейн, повеселела и Лили. Она по-настоящему любила свою Джейн, давно оценила её верность, порядочность, интеллигентность, начитанность. Понимала, в её безнравственное время, эти качества редки, ими надо дорожить и ни в коем случае не ссориться, не рвать с ней. Люди такого сорта сейчас на вес золота. Её надо приободрить, поддержать, и она смелее и увереннее пойдёт по жизни.
Лили вдруг ощутила, что относится к Джейн с некоторой долей материнского чувства, как сильный к слабому. И она вновь шепнула ей: «Всё у нас будет хорошо, верь! Вспомни дневники мадам Селесты. Она много пережила, но выстояла. Так и мы, выстоим и победим!». Вдруг рядом раздался оклик: «Девочки! - они обе оглянулись, не понимая в чём дело, но двое подошедших к ним парней продолжали, - Какие Вы красавицы! Можно Вас пригласить погулять с нами, посидеть где-нибудь недолго, в ресторане или театре, куда вы пожелаете пойти. Выбирайте! Вы будете украшением нашего общества!». Джейн растерялась, а Лили, гордо улыбнувшись, ответила: «Вы ещё не заслужили, чтоб мы куда-то отправились с вами!» Они обе рассмеялись и отбежали от ребят. А те вдогонку им послали: «Дурёхи, Вы многое потеряли, отказавшись от таких ребятишек, как мы!». Джейн промолчала, а Лили лихо загнула: «Ну что ж, сейчас потеряли, а когда-нибудь всё-таки найдём! Не переживайте за нас». Она проворно схватила Джейн за руку и потянула прочь из магазина. По дороге она сказала подруге: «Сейчас такие молодые люди, что захотят, то и выдают, успокойся!».
У Лили, конечно, всё было легче. Она не страдала никакими комплексами. Не бледнела, не краснела, не смущалась в таких ситуациях, как случилось сейчас с Джейн. Родители Лили, особенно мама, в ней души не чаяли. Её с детства баловали, ласкали, говорили, как со взрослой, спокойно объясняя, что можно, а чего нельзя, учили музыке, разным видам искусства, покупали дорогие книги для её образования, часто водили в Лувр, показывая картины, объясняя их содержание, рассказывая интересные случаи из жизни художников. Вместе с родителями она посещала концерты симфонической музыки.
Лили росла нежным, добрым ребёнком. Никто у неё никогда ничего не отнимал в детстве. Наоборот, излишек игрушек она дарила своим друзьям и подружкам, не плакала о стоптанных туфельках и порванных платьях младшей сестрой. Её у Лили просто не было. Всё, чем владели родители, досталось Лили без шума и издевательств. Джейн вспомнила рассказы Лили, как её отец занимался с ней в детстве зарядкой, чтоб дочка росла здоровенькой, как мама покупала ей нарядные платья, чтоб дочка была красивой. Они часто семьей выбирались на природу, за город, набрав с собой закусок и лимонада. Родители девочки не употребляли спиртное, только вкусную полезную пищу. Лили любила русские драники, и мама часто ей их стряпала. Когда дочка не понимала школьные домашние задания, мама готовила с ней уроки. Родители никогда не ссорились между собой, поэтому Лили была спокойной. Она росла уверенной в себе, бойкой, умной девочкой, верящей в себя и людей. Омрачало её детство только сильное желание мамы научить Лили великолепно играть на фортепьяно. Здесь был перебор. Дочка сопротивлялась, но всё-таки научилась.
Лили и Джейн были очень разными, но необходимыми друг другу! Лили чувствовала беззащитность Джейн и старалась её оберегать; а та видела силу подруги, это её и притягивало. Но, самое главное, у обеих было схожим – их порядочность и цельность.
Находившись по бутикам, они вернулись домой, рассматривая покупки. Обе повеселели и радостно щебетали друг с другом.
Взяв в руки телефон, чтобы заказать для Джейн билет в Нью-Йорк, Лили осенило: Джейн оробеет, что-нибудь промямлит своему Джону, и уедет восвояси ни с чем. Надо лететь с ней. И у них будет повод. Она даст несколько концертов в Нью-Йорке. Пусть Джон считает, они приехали не по его душу, но по делу - она как музыкант, а Джейн, как её администратор. Решено, сделано. Они заключили договор с филармонией Нью-Йорка, в другие города Америки решили не ехать. Там живёт Джон, и они скоро полетят туда на гастроли.
Лили принялась за разучивание нового репертуара, Джейн сама собирала их пожитки. Она по нескольку раз перепроверяла, для чего необходимы им те или иные вещи. Наконец, все, выверив и сто раз отмерив, собрала и упаковала нужное. И теперь, сидя в самолёте, она гордилась своей предусмотрительностью. А Лили была уже вся в музыке и не думала, не вспоминала о житейском. Поэтому, даже не догадалась похвалить Джейн за предусмотрительность и быстрые сборы. Когда она давала концерты, то за несколько дней, что называется, входила в образ, жила музыкой своего репертуара, и ничто другое не волновало её.
Джейн тоже была творческой натурой, она потихоньку писала красивые стихи, никому их не показывая, боясь осмеяния. Но Лили однажды застала её за этим занятием и стала уговаривать печатать их. Джейн долго не соглашалась и, наконец, сдалась. Это было счастьем для неё - она обрела умную и добрую подругу.
А Лили, сначала помогла пристроить в журнале её стихи, потом издала книгу, и дело пошло, как в своё время у мадам Селесты. Первую книгу Джейн держала в руках и плакала. Кто знал, от чего? То ли от счастья, то ли от удивления, ведь она никогда не верила в себя! И вот сейчас она везёт в подарок Джону уже несколько изданных книг. Что бы она делала без Лили, трудно сказать. А ведь познакомились они в Гималаях. Джейн занялась альпинизмом, чтобы преодолеть свою неуверенность. А Лили, наоборот, стала альпинисткой из-за любви к риску, из-за желания ещё более утвердить себя. Но вообще, альпинисты, это особенные люди. Горы ли их делают честными и порядочными, или они, став таковыми идут туда, за мечтой и романтикой, чтобы более отшлифовывая себя. Подобные всегда выручат, помогут, поддержат. Слава Богу, есть ещё такие!
«Как это здорово вышло - они шли в начале подъёма в одной связке, – подумала Джейн. И это оказалось впоследствии решающим! - О, жизнь интересна, мудра и удивительна! Хочется дышать полной грудью, радоваться воздуху, небу, хорошим людям, всему сущему!». Когда нибудь она напишет стихотворение: «Да здравствует жизнь!». И, может, они вместе с Лили начнут: одна писать стихи для песен, а другая сочинять для них музыку. Вот это будет чудесно! Она знала, Лили хотела бы подобного. Ну а теперь, надо взять себя в руки и приготовиться к встрече с Джоном. Они дали ему телеграмму, дабы встретил - они летят с гастролями в Нью-Йорк. «Надо посмотреться в зеркало и немного припудрить нос!», - Джейн чуть не рассмеялась. Она вспомнила, читала у одного писателя: «Если Вы встретите женщину с не напудренным носиком, она не посмеет смотреть на Вас, всё будет отворачиваться!». «Всё, не буду трусить, вперёд, навстречу жизни, любви, счастью!», - уверенно решила она.
***************
Джон прочитал телеграмму и ахнул. Он находился в связи с одной девушкой, не собираясь жениться на ней. Но совершенно не хотел, чтоб Джейн узнала об этом. Как выкрутиться из такого положения, он не понимал. Наконец, попытался объясниться со своей нью-йоркской пассией. Она расплакалась, долго не соглашалась покидать его, грозила покончить с собой. Джон был в отчаянии. Он любил Джейн, но та была слишком чиста, а его тянуло к безалаберной жизни и женской ласке. Да и находились далеко друг от друга, в разных странах. И вот теперь он раскаивался из-за своей несдержанности, запутавшись в двух соснах. Но жить всю жизнь с нелюбимой он тоже не собирался. С этой девушкой его связывали только интимные отношения. Говорить с ней было не о чём. Она работала продавщицей в цветочном магазине, ничем не интересовалась, кроме тряпок, еды и мужчин. Последние занимали центральное место в её жизни, будто они созданы только для удовлетворения её желаний. А ведь Джон был успешным издателем, печатал интересную литературу, сам любил читать книги. Но она читать не любила. Даже, когда он дарил ей увлекательные романы, она только фыркала и недовольно отворачивалась, показывая, она не считает их подарком! Общего с этой девочкой у него совершенно ничего не было. Хотя Кэтлин, так её звали, старалась ему доказать обратное. Её страстный, неистовый темперамент казался ему приторным. Однако она была так эффектна, что трудно было порвать с ней - все завидовали ему! Недавно она стала учиться на курсах моделей, её нахваливали и пророчили блестящее будущее. Что за этим могло скрываться? Многое, она бы всё ещё была бы с ним, но и с другими. Это его тоже не устраивало. И он решился на окончательный разрыв, настойчиво уговаривая уйти от него. С такими данными, как у неё, она найдёт себе сотни богатых кавалеров.
Кэтлин сделала вид, что успокоилась, собрала вещи и ушла к директору курсов, где училась. Джон стал свободным. Ждал встречи с любимой. Джейн ему нравилась: спокойная, образованная, чуткая. На таких только и стоит жениться. Зачем ему жена, которую он может застать в постели со своим другом? Или такая, которая будет проматывать его последние деньги на ненужные погремушки? Да, он любил Джейн даже за старомодность её взглядов. Современным оторвилам такие девчонки не нравятся, ну и понятно почему. Она не пойдёт в постель с тем, кто её позовёт. Он понял, если её упустит, будет непроходимым глупцом.
Оставалось уже не так много времени до их прибытия. Он срочно нанял рабочих произвести косметический ремонт в своей квартирке. Чем ближе наступал день их прилёта, тем он больше волновался. Встречи с этими «девочками» попрыгуньями уже испортили его. Он не умел, как юный Ромео долго ухаживать, сразу сближался, а потом также скоропалительно расставался. А вот теперь надо научиться - охать и ахать под луной. Но он хочет, и будет бороться за свою любовь!
Он твёрдо решил навести порядок в своей личной жизни. Ему не нравилась такая безалаберность в собственном отце. Тот мог исчезнуть из дома на неделю, на месяц. Мама объясняла ему: «Папа в командировке». Но он стал обо всём догадываться. Как-то он шёл с мамой из парка с мороженным в руках, вдруг его внимание привлекла одна пара, обнимавшаяся, недалеко от них. Мама дёрнула его за руку и потянула к автобусной остановке. Но он успел обернуться назад и узнал в том мужчине своего отца. Он стал вырываться из материнской руки и стремиться назад, крича: «Хочу к папе!». Мама поспешно объясняла, это не папа, и им надо быстрей спешить к автобусу. Они перебежали улицу и оказались на другой стороне, где ничего уже не было видно. Вот тогда, придя домой, он понял, у папы есть ещё одна тётя. Такое открытие произвело на мальчика ошеломляющее впечатление. Он стал капризным, непослушным, нервным. Если его отец делает, что хочет, никого не слушая и не жалея, почему он должен кого-то слушать? Он становился своевольным, ему казалось, только такими должны быть настоящие мужчины. Тот случай наложил глубокий отпечаток на его дальнейшее поведение. Но ныне он понял, с похождениями пора кончать. Хватит искать случайных встреч и знакомств. Поведение отца рано свело маму в могилу, она плакала, украдкой, он стал понимать, отчего текут её слёзы, и надрывается её сердце. И вот сейчас, оказывается, он стал повторять безответственное поведение папаши. Но он постарается свою жизнь направить в упорядоченное русло. Необходимо уделить Джейн больше внимания, чем раньше. Она того заслуживает.
Он давно понял, даже друзей заводить в наше сумбурное время опасно. Когда он ещё только налаживал связи с компаниями, у него появился «друг». Джон ему во всём доверял, потом оказалось, зря. Если Джон знакомился по делу с известными и необходимыми ему для работы людьми, друг от его имени навещал этих друзей, срывал с них деньги и всё портилось. После таких визитов с ним уже не разговаривали. Новый друг мог без спроса взять у него в кабинете, понравившуюся вещь. Когда у Джона не было финансов, друг мог поднять шум, требуя их, и предпринимателю приходилось занимать их и отдавать ему. Последней каплей, переполнившей чашу терпения Джона, стало то, что друг сорвал хорошую сделку с другой фирмой. Тогда он назвал его предателем Иудой и выпроводил с фирмы. Тот отказывался, мол, не знал о сделке, но Джона предупредили на этот счёт. Поэтому лучше иметь в друзьях близкого, проверенного человека, который не подведёт. На эту роль подходила только одна Джейн!
Посмотрев критически на себя в зеркало, он понял, ему необходимо приодеться. В новом костюме он будет выглядеть импозантным молодым человеком, а не мальчишкой на побегушках, каким представляется себе сейчас. Пересчитав деньги, оставленные на новую одежду, он вновь взглянул на себя в зеркало и улыбнулся. В нём, действительно, была харизма, она притягивала к нему женщин. Высокий, стройный, с развитыми бицепсами, несколько смуглым, пропорционально сложенным телом, мужественным лицом и необыкновенно добрыми голубыми глазами. Он подумал о себе: «Смотри-ка, почти, как Алан Делон! Ну и ну....». Куда же ему направиться? Решил долго не болтаться, идти в близлежащий магазин мужской одежды, находящийся внизу. Надо выбрать нечто элегантное и модное! «Надо постараться сразить мою Джейн наповал!».
****************
Михаилу было очень трудно находиться в камере с болтливыми людьми. Они мнили себя героями, бунтарями, шедшими против Советской власти. Вся их бравада, рисовка и показуха претили ему. И что людей так распирает доказывать, что они личности высокого порядка? Он не понимал. Делу - да, пустой болтовне – нет! Но он знал, скажи им правду на этот счёт, съедят с потрохами. Эти люди, прирождённые болтуны. Дела у них нет, и никогда не будет, они умеют только бахвалиться, с одним желанием – выпятиться, прославиться, словно мыльные пузыри – вылетели из трубочки, взлетели вверх и лопнули, не успев покрасоваться. Им необходим пиар, слава. А за что? Да ни за что, за шумливость, ведь им не живётся спокойно. Поэтому он только молчал, и, на заданные вопросы, отвечал кратко, не распространяясь, не высказывая своего мнения. Зачем? Они ведь всё равно не поймут, посмеются и осудят. Вот только в таких ситуациях понимаешь мудрость пословицы: «Молчание – золото!». Делать же научные выкладки он не хотел, могут отнять, как раньше.
Захотелось принять душ, помыться. Но где здесь это возможно? Пока не получается. В детстве он любил купаться в бассейне, в реке. А потом, растянувшись на песочке, считать плывущие облака. Семья у него была хорошая. Мать с отцом друг друга уважали. Он рос – чудо ребёнком, им гордились родители. Но иногда чудо ребёнок, разыгравшись, шалил и нечаянно что-нибудь ломал. Тогда, испугавшись, старался сам отремонтировать испорченное. За искалеченные вещи его журили, не наказывая строго. Он всё понимал и исправлялся до нового неловкого случая. Учился Михаил хорошо. По улицам не слонялся. Сидел дома и читал книги. У них была большая библиотека. Это сделало его начитанным, грамотным, любознательным человеком. Да, получалось всё слишком гладко вначале, но аукнулось позже. Теперь всё казалось таким бессмысленным и ненужным. Наука? Он любил заниматься наукой, но зачем она в этой стране Советов? О, если б это шло на благо человека! Всё здесь приобретает политическую окраску. Всерьёз уезжать из этой страны, он не хочет. «С тонувшего корабля бегут только крысы». Даже капитан, спасая всех, остаётся на судне и вместе с ним идёт ко дну. Так сделал его двоюродный брат Андрюша. Вечная ему память. Нет, он не дерьмо, не предатель. Его демарш с побегом был совершён от отчаяния. Даже если бы перешёл тогда границу, вернулся бы вместе с Лили! Но нужен ли он своей стране действительно, вот в чём вопрос? Будет ли смысл в его самопожертвовании? Народ портится. Люди живут, как ранее в древнем