РОЗЕНА Л. В.
ДНЕВНИК «КАРМЕН»
Издано в Ридеро, Повторяется канал на Дзэне "Чудачка", см. внизу страницы- другие внешние ресурсы.
Посвящается моей
Путеводительнице,
помощнице, самому
дорогому Человеку
на свете - Б. М.
И светлой памяти великой
Французской пианистки
Вере Лотар - Шевченко
РОЗЕНА Л. В.
ДНЕВНИК «КАРМЕН»
Роман
Издание второе, исправленное и дополненное
-Слушай, Лили, по нашему, по-русски, ты просто Лилия, цветок, очень милый и красивый, я не смогу тебя забыть. Буду теперь копить деньги, чтобы приехать в Париж, и набить физиономии всем твоим ухажёрам. Я никому тебя не отдам! Ты мечтаешь быть великой пианисткой, а я мечтаю стать великим химиком, как Менделеев. Нет, я никому тебя не отдам! Мы оба с тобой мечтатели и романтики! Ура!
Екатеринбург, 2022, Ридеро
ВВК 84 (2Рос=Рус)7-5
Р96
ISBN978-5-0055-0648-1
(Общероссийский Классификатор продукции
ОК- 005-93, том 2-953-000, книги, брошюры 17)
Все права защищены. Никакая часть
этой книги не может быть
воспроизведена в той или иной
форме без письменного разрешения
владельца авторских прав.
ЧАСТЬ 2.
-Согласен, уговорила! – он просто млел, когда она его так называла, и сразу становился добрым и ласковым.
Сколько было у неё радости, когда она приобрела огромную русскую матрёшку, состоящую ещё из многих – многих матрёшек поменьше. Купила ещё французские духи и нарядный электрический самовар, (они входили в России тогда в моду), решив подарить это его маме. Лили была довольна. Её долго будут вспоминать теперь в России, пока она будет давать концерты по всему миру. Их покупки произвели фурор в доме Михаила. Мама расплакалась. Целовала и целовала «милую девочку Лили». Показывала все подарки соседям, ей говорили вслед: «Какая счастливая!». Михаил расстроился. Он ничего не мог подарить любимой, кроме цветов. У него же не было долларов. За приобретение валюты тогда могли посадить в тюрьму и припаять нехорошую статью. Но он, вспомнил песню, русской певицы Алы Пугачёвой о бедном художнике. Тот ничем не мог удивить свою любимую, кроме цветов, которые он купил на последние деньги и выложил у её балкона. Михаил тоже занял уйму денег, скупил белые розы во многих магазинах Москвы и привез ей в номер...
Она только ахнула, обвила его шею руками, поцеловала и запрыгала, словно маленькая девочка от радости, запев, перефразируя известную песню:
-Миллион, миллион белых роз,
Из окна, из окна вижу я,
Кто влюблён, кто влюблён и всерьёз,
Без цветов не оставит тебя!
Потом они схватились за руки и закружились по комнате гостиничного номера. Но незаметно она положила ему в карман тысячу долларов. Когда он заметил деньги, то устроил скандал, на что она ответила ему с улыбкой:
-Успокойся, любимый! Когда я буду нуждаться, ты сделаешь то же самое!
Ему оставалось только её поблагодарить.
Она уже при помощи Михаила и Андросовой перезнакомилась со многими интересными людьми искусства. Неформальные художники сами спешили представиться юной красавице. Даже такой маститый художник, как Глазунов, побывал на её концертах. Он захотел написать её портрет. В кулуарах филармонии Лили представили известным русским пианистам.
Французскую пианистку домой провожало множество народа. На вокзале вновь её ожидало море цветов. А она плакала, расставаясь с Мишуткой.
**************
Стояла глубокая осень. Михаил должен был вместе с дипломом защищать кандидатскую диссертацию. Он сообщил об этом любимой, она обещала приехать, но задерживалась. Он нервничал, терял самообладание. Мама Елена, не вытерпев, позвонила Лили. Та ответила:
-Я уже в самолёте, скоро буду у вас, пусть он не переживает. И передайте ему четыре слова: «Я тебя очень люблю!».
-Спасибо, дочка, - заплакав, поблагодарила Елена.
Когда Михаил увидел, вошедшую в зал Лили, где должна была состояться его защита, он утих, взял себя в руки.
Но на неё все сразу обратили внимание. В этой девушке было много женственности, обаяния, благородства. Она, будто неким магнетизмом, притягивала к себе. Присутствующие онемели, лицезря её. Небольшого роста, хрупкая, изящная. Одухотворённое лицо с правильными чертами: небольшой римский носик, огромные голубые глаза, обрамлённые длинными ресницами, маленький пунцовый ротик и милые ямочки, появляющиеся при улыбке.
Она была одета в строгий, бежевого цвета костюм, на борту которого красовалась небольшая золотая брошь. На руке - такой же браслет. Волосы уложены в скромную причёску. На голове маленькая шляпка - таблеточка белого цвета. Светлые волосы выбиваются из-под шляпки небрежными завитушками... В руках крошечная белая сумочка. Она смущённо прошла вперёд.
Среди всех выделялся и Михаил. Высокого роста, широкоплечий, узкий в талии, он был похож на скульптурный портрет Давида работы самого Микельанджело. В тёмной фрачной паре, тонкой белой голландской рубашке, вместо галстука - бабочка Своим видом он просто потряс Лили. Она онемела от неожиданности. О, женщины! Они твердят всем, что любят в мужчинах только интеллект. Но на деле бросают свои восхищённые взгляды на красавцев, не вдумываясь – умны они или нет!
В зале заседаний сидело много состоявшихся учёных, а также, претендентов на получение учёного звания, гостей. Строгие мужи, с седыми волосами и сдвинутыми на переносице бровями обсуждали тему диссертации, нечто, связанное с ионным обменом. Отзывы на книгу (помимо диссертации, он написал книгу на эту тему) дали два известных академика. Одни уверяли, это научное открытие, другие доказывали противоположное. Михаил упорно отстаивал свою точку зрения. И под конец все пришли к единому мнению, диссертация Михаила добротная и оригинальная.
В целом, защита дипломной работы и кандидатской диссертации прошли успешно, без сучка и задоринки. Под конец присутствовавшие устроили овации молодому учёному.
После защиты в ресторане состоялся банкет. Праздновали данное событие до утра. Когда гости разъехались по домам, Михаил пошёл провожать Лили до гостиницы, где она остановилась. Войдя к себе, она устало опустилась на диван и стала стягивать с себя шарф, давивший шею. Он подошёл к ней, помог развязать его и тихо сказал:
-Выходи за меня замуж!
-Хорошо, любимый! Я рада за тебя и счастлива, что мы вновь вместе...
-Родная моя, я серьёзно говорю – выходи за меня замуж!
-И я серьёзно говорю, согласна и счастлива. И рада, ты оказался на недосягаемой высоте, не то, что другие!
-Спасибо, но я ревнивый! Кто эти другие?
-Да никто, я ни с кем, кроме тебя не встречаюсь. Просто наслушалась девчонок об их развязных ухажёрах, становилось неприятно. Но я видела, как на банкете девушки стреляли в тебя глазами. Кто они такие и как понять их поведение?
Он рассмеялся и ответил:
-Мне никто не нужен, кроме тебя, ты же знаешь! Но меня удивляет, я ничего не заметил на этот счёт, а ты всё рассмотрела!?
-Зачем же мы сейчас говорим о ерунде?
-О, ты прекрасно теперь говоришь, без акцента! Молодец, дорогая.
-Прекрасно? Я всех замучила, заставляя говорить со мной только на русском. Хорошо, что сейчас будем делать? Я устала. Ты ведь тоже еле держишься на ногах. Защита заставила тебя понервничать... Но ты был непередаваем! Я очень рада за тебя! А сейчас, давай расстанемся до утра?
-Давай! А утром пойдём подавать заявление в загс. Ты согласна?
-Согласна, но где мы будем жить?
-Ну, пока у меня, а далее посмотрим. Я буду работать, как вол и постараюсь заработать нам на квартиру.
-Знаешь, это твоя родина, и я должна её любить, но я её пока не понимаю, хотя очень стараюсь. Всё здесь, как мне кажется, не для человека. А ведь у меня русские корни, и я так не должна говорить... Но здесь мне не хватает свободного воздуха для жизни. Тут узкое жизненное пространство, боюсь задохнуться. Но, не расстраивайся, как ты скажешь, так и будет. За тобой решающее слово. Думаю, не будем так скитаться, и мучиться, как Марина Влади с Володей Высоцким. Бедняги, ездили то в Париж, то в Россию. Мне их искренне было жаль! Я познакомилась уже только с Мариной, когда она осталась одна, и она рассказала мне о своих мучениях. Забыла уже, точно где – или у нас во Франции или в Австрии.
-Как ты там оказалась?
-Ты забыл, милый, гастроли, гастроли... Они мне тоже порядком надоели, хочется самой засесть за фортепьяно и писать... Кое-что интересное я приготовила и для тебя. Когда ты будешь в Париже, сыграю свои вещи и преподнесу их в подарок. Они посвящены тебе, мой друг! Писала, желая обрадовать тебя!
-Но во Францию меня не выпустят, я засекречен, не выездной. Ты, об этом забыла...
-О, Боже! Одно другого не легче! Мне не хочется жить здесь, но я люблю тебя и останусь там, где будешь ты. А теперь, до завтра. Мы должны выспаться. Подавать заявление в загс - это тоже праздник и надо хорошо выглядеть! Спокойной ночи, любимый! А сейчас поцелуй меня! Миша, милый, неужели мы дожили до того дня, когда будем вместе?
-Надеюсь, дожили! Спокойной ночи, дорогая! Целую. До завтра!
На защиту кандидатской диссертации, кроме Лили, к Михаилу прилетели и его друзья Джон и Джейн. Когда утром он пришёл в номер Лили с этой парочкой, Лили подошла к ним, расцеловалась с Джейн, поздоровалась с Джоном. Джейн стала поздравлять их, но Лили попросила не опережать события. Все вчетвером, выпив по чашечке кофе, направились в загс. Михаил заметил, Джейн хорошо говорит по русски. Та объяснила, последнее время она жила рядом с Лили. Та учила её говорить по-русски.
Когда они все вчетвером шли по старому Арбату, прохожие оглядывались на две чудесные пары. Особенно была хороша невеста. Белое, с розовым отливом, коротенькое платье подчёркивало стройный стан и ножки девушки. Светлые волосы на голове уложены кокетливой причёской, на ногах - розовые туфельки, в руках розовая сумочка. Она напоминала голливудских актрис, всё великолепно и без претензий. Михаил в строгом тёмном костюме и белой кружевной рубашке, а другая парочка одета свободно и независимо, под западных хиппи. Это сочетание было так не сочетаемо, что москвичи диву давались, глядя на них. Они вышагивали, совершенно не обращая ни на кого внимания, гордые своей переизбыточной силой, красотой, молодостью. Джон насвистывал вальс Штрауса «Сказки венского леса», Джейн мурлыкала про маленького френд – боя, а Михаил и Лили были задумчивы, молчаливы, серьёзны.
Вот и ЗАГС. Они вошли внутрь и ахнули. То был дворец бракосочетаний. Всё было парадно, величественно и великолепно Широченные лестницы застланы широкими ковровыми дорожками. По бокам на площадках цветы в горшочках. Из одной залы раздавался вальс Мендельсона. В свободных холлах скамеечки и вновь цветы. Поднявшись на второй этаж, подошли к огромной очереди, для подачи заявления о регистрации брака. Конечно, стоять им не хотелось, но момент был волнующим, и следовало постоять. Их выручила Джейн, спасая от долгого ожидания. Подойдя к девушке, регистрировавшей подачу заявлений, она громко произнесла:
-Помогите нам. Эти девушка и парень хотят подать заявление о регистрации брака. Но она актриса-пианистка, приехала из Франции, а он русский, только что защитивший кандидатскую диссертацию. Им осталось немного времени быть вместе, она должна скоро вернуться во Францию, они расстанутся. Дайте им подольше побыть вместе, быстрее примите от них заявление о регистрации и назначьте день, когда им приходить вновь. А, может, сразу и распишите. Мы с другом тоже иностранцы, приехали специально к этому дню.
Регистратор, молодая величавая женщина, ведь от неё зависело счастье семейных пар, важно взглянула на Джейн, как бы говоря: «Ну и прикид у тебя, а туда же – иностранка!». Она взяла у них документы и заявление, что-то полистала у себя в книге и заявила:
-Ему нельзя жениться на иностранке. Он не выездной по роду своей научной деятельности.
-А когда он сможет жениться? – не отставала Джейн.
-Пока никогда!
-Как никогда? Так не бывает, если люди любят друг друга и хотят быть вместе! Все могут вступить в брак, если они свободны от других обязательств.
-Нет, не все!
-Как же быть? – вмешался в их перепалку Михаил.
-Пусть невеста меняет гражданство.
-На основании чего она поменяет его? - нервничал жених.
-На основании того, что хочет выйти замуж за русского.
-Ну, дайте ей справку, что это так, ведь мы пришли подавать заявление о регистрации!
-Нет, такую справку мы дать не вправе!
Лили побледнела и стала медленно оседать на пол. Её подхватили Михаил с Джоном и усадили на диван. Откуда-то принесли нашатырный спирт, намочили ватку, поводили перед носом, натёрли виски. А вальс Мендельсона всё гремел и гремел, поздравляя счастливые пары и, как бы подсмеиваясь над невезучими.
Лили пришла в себя, удивлённо посмотрела по сторонам. Выпрямилась, поправила волосы. К ней быстро подошёл Михаил и, взяв под ручку, направился к выходу. Оба молчали, за ними заспешили Джейн и Джон. Положение было ужасным. Они взяли такси, в машине Лили стала рыдать. Она не могла сдерживаться. У неё уничтожили любовь, разбили жизнь, раздавили мечту. Она считала, ей уже не для чего жить!
Михаил замкнулся в себе, он не мог её успокоить, его надо было самого утешать, побледнел, осунулся, глаза лихорадочно блестели. Они поехали в ресторан и напились с горя. Лили удалилась к себе в номер, впала в меланхолию, ни жива, ни мертва, остолбенела. Но среди душевного хаоса она вспомнила, о недавно прочитанном у Паустовского, рассказе, где говорилось о любви Лермонтова к украинской княгине Марии Щербатовой. Когда его сослали на Кавказ, княгиня, услышав об этом, помчалась туда за ним. В пути, на одной из замызганных станций, они встретились, он пришёл к ней в крохотный номер на постоялом дворе и остался до утра. Она же плакала и поддерживала его всю ночь пронзительными словами:
-Ну что же делать, серденько моё, что делать!
На следующий день они расстались. Он помчался навстречу своей гибели, а она навстречу своей вечной печали...
Лили зашла в ванную комнату, умылась и, позвонив Михаилу, попросила приехать. Он вскоре примчался к ней с огромным букетом белых роз. Она усадила его возле себя, вынула бутылку хорошего бордо, позвонила в ресторан, попросив принести ей обед в номер. Когда они сели за стол, выпили и немного закусили, она сказала ему:
-Ну, что ж делать, серденько моё, что делать? Я буду твоей без венчания и регистрации, просто так, просто так, нас обвенчает Господь...
Михаил тяжёлым вздохом выдохнул всю скорбь из души и ответил:
-Нет, дорогая, не сдамся, ты станешь моей законной женой, добьюсь этого. У нас будет всё по-человечески. Не хочу случайных детей. Они несчастные, проклятые Богом. Я мужчина и несу ответственность за твою жизнь и последствия нашей любви. Люблю тебя, ты станешь моей настоящей женой. Даю слово! Теперь дело за тобой. Ты должна ждать, быть стойкой!
-О, я буду стойкой! Разве француженки не поехали в Сибирь, на каторгу, как и русские княгини, за своими любимыми декабристами? Я тоже буду ждать тебя. Верь, я не изменю, не искалечу наши чувства!
Он оттаял, улыбнулся и спросил:
-Откуда все эти потрясающе трогательные слова и такие глубокие познания русской жизни?
-Я же читаю теперь всё только русское, дорогой! Хочу быть с тобой на одной дистанции в нашем нынешнем забеге...
-Спасибо, родная. Я очень благодарен тебе, что ты именно такая! А сейчас собирайся, тебе пора на репетицию! Ты у меня сильная, ты доведёшь все концерты до конца! А я буду сидеть в первом ряду партера, и поддерживать тебя улыбкой!
-Спасибо, моя любовь, спасибо! Да, я сильная! Мне Господь посылает силы, потому, что я люблю!
На следующий вечер она играла первый концерт Чайковского. У неё была почти такая же манера исполнения, как у Джона Огдона, (английского пианиста двадцатого века. Он бросал руку на рояль и начинал концерт). А Михаил сидел и плакал, не стыдясь, не скрывая слёз. Публика была та же, она понимала всё без слов - здесь, в этом зале, происходит нечто величественное. На пепелище любви и надежды вызревает новый бутон тепла и любви. Когда Лили закончила играть, все стали бешено аплодировать и кричать:
-Браво, браво, Вы великолепная пианистка, и мы будем молиться за Вас, чтобы у Вас всё получилось, как надо, как Вы хотите!
Лили, шатаясь, прошла к себе в гримёрную, овации не умолкали. Михаил поспешил за ней. И вновь они обнялись и замерли, будто души их поменялись местами. И они уже не двое, а одно целое, слитое воедино. И разъединить их уже не сможет даже смерть!
***********
Скажи мне, пожалуйста, - обратилась Лили к Джейн, - почему Вы не поженитесь с Джоном? Вы же любите друг друга?
-Ты ошибаешься, мне кажется, не любим. Может, я и люблю, но он? У нас нет такого чувства, как у Вас с Мишей, а без любви спать с мужчиной, словно наложница, не буду. Секс дозволяется только при сумасшедшей любви, и то с оглядкой.
-Куда же надо оглядываться? – рассмеялась Лили.
-Отдавать всё своё самое ценное можно тогда, когда есть какие-то веские причины, которые не дают возможности быть вместе. А просто бросать всякому прохожему себя, дабы тобой попользовались, преступно.
-Ты верно думаешь. Брачные отношения должны быть чистыми, их надо хранить для единственного. Мы, женщины, не понимаем этого. Живём, точно куртизанки, с кем мы, зачем мы - всё равно. Теряем остроту эмоций, любовь заменяем сексом, не в состоянии приподняться над землёй, освятить свои чувства. Ценности духовные подменяются телесными. Но ведь замуж всё равно надо выходить, предназначение женщины - быть хранительницей домашнего очага, рожать детей, воспитывать их. Святые отцы говорят, что женщина спасается чадородием.
-Ты понимаешь, Лили, этот вопрос меня напрягает. Конечно, хочется ласки и взаимопонимания, но это, зачастую, трудно найти, остальное – обуза. Только если любишь, будешь всё клеить и прощать, а если нет, будешь каждый день ссориться, портить нервы себе и другому. А Джон жёсткий человек. Ему вынь и положь то, что он вожделеет. Но я не хочу ублажать, я желаю любить.
-Но ведь он крутится возле тебя, как вечный спутник!
-Ну и пусть крутится. Я ему объясняла, не крутись, он не слушает.
-Да, у Вас сложные отношения. Один любит, у него ничего не выходит, второй не любит, но у него что-то склеилось бы... Хорошо, не буду задавать тебе провокационных вопросов. На них нет ответа. Представляешь, когда слушаешь Чайковского, то понимаешь, нет счастья на земле. А вторая фортепьянная соната Бетховена? Я чувствую, там одна боль, надрыв, несчастная, жертвенная любовь. То есть, одинокая, никому ненужная. Вот эта «никому ненужность» сейчас, людей двадцатого века, надсаживает и мучает. Если жизнь нас не терзает, так мы сами начинаем себя терзать. Какие же мы сложные в очень простых, казалось бы, обстоятельствах!
-Вот в чём вопрос: «Быть или не быть», - говорил Гамлет.
-Молодец, вечно неунывающая душа! – с грустью заметила Лили.
-И ты не унывай! Миша не допустит, пока жив, чтоб Вы были вдалеке друг от друга! И ещё, если я сильно полюблю, например, как ты, и у меня не будет возможности остаться с любимым, рожу от него дочку и буду воспитывать.
-Не надо бросаться из крайности в крайность, надейся, жди, вымаливай у Бога судьбу! А мне, не знаю, сколько придётся ждать. Мы с ним не пойдём на интим, если Бог благословит, хотим быть вместе по-настоящему, воспитывать наших будущих детей. Нечего плакать, Бог милостив. Будем надеяться на хорошее. Вновь мне надо работать, давать концерты. У нас запланированы представления по всему миру и, конечно, в России. Быстрей бы, быстрей бы, туда, где моё сердце! Ты стала моим импресарио. Это конечно хорошо, но работа большая и ответственная, не зевай!
Шаг за шагом она покоряла весь мир. Понемногу она уже сочиняла. Вскоре она поступила в консерваторию на композиторское отделение, желая вновь учиться и писать свою музыку. Забот было много, но среди них она каждую минуту помнила о своём Мишутке. Они время от времени виделись, она старалась приезжать в Россию на гастроли только из-за него! Он уже защищал докторскую диссертацию. Но на этот раз её еле пропустили. Он поставил условие, если её не допустят, он не будет работать над этой темой в дальнейшем. Вновь присутствовали важные лица, академики, профессора, доценты и снова, как и прошлый раз, развернулись дебаты. Видно учёные не могут не спорить друг с другом, зачастую, необоснованно доказывая свою правоту. Они полемизировали, кричали, махали руками, даже грозили друг другу кулаками. Лили чуть не рассмеялась от нелепости виденного. Почему они не могут спокойно разговаривать, объяснять, доказывать? Это сборище напоминало базар, барахолку, где однажды они были с Мишей. Она только прилетела из Франции, ей было тяжело слушать перепалку образованных людей: «Так вот какие учёные, о, спаси Бог, если Миша станет таким же! Одно резонёрство и ничего более...». Наконец все успокоились и утвердили единогласно его докторскую диссертацию. Это был, всё-таки, восхитительный день! Она гордилась своим любимым. Назло всем москвичкам бродила с ним по улицам, дабы они видели, у него есть избранница, и другой он не желает. Этот день защиты они провели по особенному. Погуляв по вечерней Москве, улетели, на Кавказ. Им захотелось полазить по горам, вспомнить прошлые победы. Она нарочно падала на ровном месте, он поднимал её и нёс на руках. Потом он спотыкался и падал. Она, наклонялась над ним, целуя в замерзшие щёки, и забрасывала снежками. Казалось, им было весело. Но нет, им было до боли грустно, и они скрывали друг от друга сою печаль, прикрываясь весельем.
Устав бегать, они уселись на крутой камень, напоминавший скамейку, она протянула замёрзшие руки к его щекам, и, смотря ему в глаза, зашептала: «Господарь мой любимый, дай насмотреться на тебя перед отъездом... Как не хочется мне уезжать от тебя...». И вдруг из её глаз показались две одиноких, едких слезинки... Он затих, сидел, не шевелясь. С ним такое творилось, не передать! Хотелось обнять её, но руки онемели, не слушались. Душа замёрзла. Он был, как неживой, потерял себя. Даже язык не поворачивался сказать что-то успокоительное.
Иногда молчание говорит больше самих слов... А она всё смотрела и смотрела. И было слышно, как стучит и бьётся её надорванное сердце. Это был конец. После его защиты ей запретили приезжать в Россию с концертами. Он был засекречен!
Когда он узнал об этом, то обезумел. «Как же мне быть, я клялся ей, что найду способ решить наши проблемы, я же мужчина! И оказывается, я в дерме по уши!». Он не знал, как поступить. Связаться с иностранным посольством, попросить защиты и укрытия в другой стране? Его могут взять всюду. Но в голову полезли мысли: предательство для него неприемлемо. Из этого, к тому же, может выйти целая история! Что же остаётся? Но и в СССР он не хочет оставаться, где не позволяют, ни жениться, ни встречаться с любимой. «Здесь, оказывается, не люди, а пресмыкающаяся человеческая плесень! Мой мозг хотят использовать, а жить, с кем я желаю, запрещают. Интересная история. КГБ отдаёт мне свои команды и приказания! Да без неё я и строчки не смогу написать. Хочу работать только для любимой. Всё надоело. Уйду сам за кордон! Поженимся с Лили, приду в русское посольство, повинюсь». Он решил найти проводника, чтоб его провели через границу. Проводник, что обещал провести тайными тропами, потребовал немалую плату за помощь. Михаил постарался наскрести эти деньги. Они долго брели какими-то болотами, затем им попались заграждения из колючей проволоки. Потом лай пограничных собак. Его выследили, арестовали и посадили в Лефортово. Видимо, проводник был подставной уткой. Деньги брал и предавал. Он даже уже не удивлялся человеческой подлости, а смеялся над своей наивностью, как он мог так глупо попасться на крючок провокатора? Он презирал себя за это. Даже убежать отсюда не смог! Его оправдывало одно – молодость! Попадись ему этот проводник сейчас, Михаил набил бы ему физиономию! Но нечего кого-то винить, сам виноват, поверил случайным связям, случайному знакомству! «Теперь мне никто не поможет, - думал он, - погиб я...»
За такую пробежку его могли расстрелять, но он уже был ценной персоной в научном мире, и уничтожить его было нельзя. Он необходим стране, как продуктивный учёный, химик – ядерщик. О нём уже знает вся загранка!
***************
Лили долго ничего не знала о происшедшем. Она обижалась, негодовала, тревожилась. Звонков из России не было. Тогда она позвонила его маме Елене, та рассказала о случившемся. Лили замкнулась в себе, не желая никого видеть, слышать. Её отвлекала от грустных дум верная подруга Джейн. У неё тоже ничего не складывалось. С Джоном она рассталась, увлеклась на одном из очередных концертов в России другом Михаила, он - ею, но результат был тот же, что и у Лили – нулевой. Как-то она уехала по делам концертной деятельности на целый день из дома, а по приезде нашла Лили в ванной, почти бездыханной. Она пыталась порезать себе вены и потеряла сознание. К счастью, не произошло ничего серьёзного. Её привели в чувство, она ожила. После этого случая Джейн боялась оставлять подругу одну. Как-то она решила с ней серьёзно поговорить, объяснить, подобные мысли и действия не угодны Богу. Он не прощает самоубийц. Лили пообещала, вновь так не поступать. Ведь её охватила безнадёжное отчаяние, после разговора с Еленой, когда от неё она узнала о происшедшем.
У Лили было много работы, но в редкие минуты бездействия ею овладевала тоска. Тогда она желала, чем нибудь занять себя, отвлечься. Однажды её посетила мысль привести в порядок чердак, всё лишнее убрать, оставшееся почистить. За таким занятием она наткнулась на какие-то старые, потрёпанные тетради. Раскрыв их, стала вчитываться и поняла: их писала женщина, может, дальняя родственница, какая либо из её прабабушек. Она описывала события личной жизни, касавшиеся второй половины девятнадцатого века, происходившие во Франции, Англии, Австралии. Лили была заинтригована. Она стала бегло просматривать страницы и догадалась, речь идёт о знаменитой некогда графине Селесте де Шабриан. О её увлекательной жизни, знакомствах с выдающимися людьми, и, в частности, с композитором Жоржем Бизе. Это потрясло Лили, отодвинув на время все заботы, она погрузилась в чтение. Тетрадей было много. Ведь её знаменитая родственница была к тому же писательницей, делать заметки о своей жизни ей не составляло труда. Лили понимала, сразу всё не осилить при её напряжённом графике, но хотя бы частями, понемногу, читать можно. Будь она, свободна, она не отрываясь, посвятила б рукописям целый месяц. Но пока будет читать урывками, понемногу. «Не буду загадывать, может смогу читать и ночами, укоротив свой сон, - решила она, перебирая тетради, - я молода и вынослива. А жить надо на полную железку! О, всё-таки я уже и думать стала по-русски. Ну и дела! А убеждала Мишутку – не люблю Россию... Ай, ай, ай! Каюсь! Мишенька, дорогой, буду стараться любить твою родину ради тебя!». Она открыла наугад первую страницу, стала внимательно всматриваться в рукопись. Дело было не совсем лёгким. Бумага пожелтела, страницы выцвели, чернила поблекли. «Может, надо принести увеличительное стекло и с ним разбирать написанное?». Но отходить не хотелось. Она начала читать:
«Мне очень трудно жить в доме. Отчим терзает меня каждый день. То щиплет за мягкое место, то схватит за руку, то поцелует в губы. Я потом оттираю с брезгливостью их до дыр. То, когда мамы нет дома, а я ещё сплю, ложится ко мне и пытается совратить. Я сразу вскакиваю и кричу от негодования на весь дом. Как это уродливо, мерзко и страшно. Если б могла, я б его задушила, когда он так поступает со мной. Куда мне деться от этого негодяя и зануды? То начинает без мамы корить, я де бесплатно ем его хлеб и поэтому должна отрабатывать. Я не понимала, что ему надо от меня и как я должна всё отрабатывать, но считала, лучше утонуть в Сене, чем терпеть его выходки. Он был дряхлым не по годам. В пятьдесят лет выглядел очень старым, лет на сто. Сгорбленный, лысый, с крючковатым носом, длинными руками, короткими ножками и вечно сползающими брюками. Это уродство не давало мне покоя, молодой, пятнадцатилетней девочке. Чем плоха была ему моя мать, я не понимала. Она была тогда очень красивой женщиной, лет сорока. Не полная и не худая. На неё было приятно смотреть. С ней, не стыдно было выйти куда угодно, в гости, синима, кафе. А вот с ним - даже стоять рядом противно. Вечно от него пахло кислой капустой и водкой. За что любила его мать, я не понимала. Знала только, я его ненавижу и никогда не полюблю. Мерзавец, хотел, видно иметь двух женщин сразу. Одну женой, вторую наложницей. Я всё думала и думала, куда же мне деться от них? Мать почему-то меня от него не защищала, не била его по рукам, когда он щупал меня при ней за различные части тела. Я сама стала его колотить. Тогда он брал ремень, хватал меня длинными лапами, зажимал между колен и хлестал изо всех сил. Это уже переходило границы моего терпения. Я орала на весь дом, вырывалась из его железных лап. А он всё хлестал и хлестал, и тоже кричал, чтобы я ему подчинялась. Мать, дабы не видеть его расправы, уходила к соседке. Я, в отчаянии и ненависти во время порки, кусала его голени, ведь моя голова болталась между его ног. Он выл от боли и ещё сильнее бил ремнём. Посиневшая, я уже еле вползала в свою убогую каморку, бросалась на лежак и плакала. Жить было невозможно. Когда он понял, что я не поддамся, стал требовать, чтоб я ходила на рынок за провизией и незаметно воровала продукты. Как-то он повёл меня на базар и стал показывать, как следует это делать. Но его самого чуть не поймали и не избили. Он открутился, дескать, пока он приценивался, мандарины сами упали ему в сумку. Ему поверили только из-за меня, решив, это порядочный отец со своим ребёнком. Отчим не давал мне выполнять домашние задания, задаваемые нам в школе. Всем был недоволен. Я стала просить маму выгнать его. Он почти ничего не приносил в дом. Но мама не прислушивалась к моим просьбам. Вскоре я поняла, здесь мне мерзко, придётся покинуть отчий дом. И однажды, я сложила кое, какие свои вещи и убежала от них в никуда.
Голодная и холодная, где я только не скиталась! Наконец стала ходить по окраине Парижа, стучать в двери домов и просить еду. Некоторые, жалея меня, давали деньги, некоторые – еду. Но однажды, я попросила милостыню у одной хорошо одетой дамы, она раскричалась на меня, пригрозив кулаком. Тогда я поняла – не все люди добрые и сострадательные. Ну и вид у меня был тоже соответствующий. Голова нечесаная, волосы свалялись, висели сосульками. Приходилось спать, где попало, некогда и волосы привести в порядок. Платье запачкалось, стирать его было негде. Башмаки порвались, на самом их видном месте из дырок вылазили пальцы.
Может, меня принимали не за попрошайку, а за воровку? Не знаю. Ко мне приставали уличные мальчишки, иногда отбирали полученное. Так перебивалась я несколько месяцев, в скором времени попала в тюрьму за бродяжничество. В тюрьме было гадко, пахло омерзительно, вызывая тошноту. Мне было очень страшно и жутко находиться в камере. Сидели там старые, молодые женщины, все сквернословили. Одни валялись на голом холодном полу, другие лежали на каком-то тряпье; третьи, задрав подол, почёсывали голые, искусанные насекомыми, ноги. Иные доставали из корсажа маленькие фляжечки с ромом и пили. А когда становились пьяными, горланили во всё горло мерзкие песни, приставали к охранникам с глупостями. Кормили там жиденькой похлёбкой. От неё у меня разболелись все внутренности. Меня часто вызывали на допрос: кто я, откуда, зачем шляюсь по улицам и попрошайничаю? Я не знала, как отвечать. Прикинулась глупенькой и всё повторяла: «Не помню, не помню». Так научили меня сокамерницы, дабы быстрее оставили меня в покое. Я стала понемногу привыкать к мысли, что останусь здесь до конца дней своих, но меня вскоре выпустили на волю. Что было делать молодой, неопытной девочке? Бродяжничать нельзя, на работу служанкой или продавщицей цветов не берут. Говорят – мала. Сиделкой или няней – тоже. Так разгуливала я по окраинам, пока не натолкнулась на опрятно одетую женщину. Та спросила меня:
-Хочешь, есть и ищешь работу?
-Да, Вы угадали, очень хочу, мадам!
-И ты согласна целоваться с мужчинами за деньги, исполнять их любые просьбы?
-Ну не умирать же мне с голоду прямо на этой улице? Согласна, если мне будут платить! Я есть хочу! Поймите.
-Ну, хорошо, тогда идём со мной!
Она взяла меня за руку и привела в бордель. Первый мой мужчина, как он объяснил, из жалости ко мне, научил меня, как надо себя там вести. Сначала я горько плакала. Надо мной смеялись товарки. Объяснений их я не слушала, зажала уши. Мне всё это было не по нутру, но делать нечего, пришлось смириться, зарабатывать на хлеб. На моё счастье, мне попадались люди, которые жалели меня и старались вытащить оттуда. Один известный художник познакомил с другими чудесными художниками, привил хороший вкус. Писатель де Мюссе постарался отшлифовать меня при помощи чтения неплохих книг. Он их давал мне пачками. А хозяин варьете «Мабиль Бал», танцор Бридиди, взял в своё шоу и научил танцевать. Бальный танец был несложным. Суть его заключалась в быстром движении со вскидыванием кверху ноги. Шоу представлялось в театре и в цирке. Для меня отводилась роль примы-танцовщицы.
Танцевать мне было легко. Я была молодая, гибкая, любила танцевать и дома, вертясь перед зеркалом. А тут знаменитый канкан! (Единственное, мне претило – публика будет глазеть на меня, словно на обезьянку, созданную для её увеселения). Я решила посмотреть, как это делалось в «Мулен Руж», сам Бридиди меня ещё подучил. Когда, отрепетировав, я станцевала перед ним канкан, он был очень доволен. Он расклеил афиши, поместив в них моё фото, и я стала зарабатывать деньги под сценическим именем «Могадор». Что это означало, я не знала. Как-то спросила у него объяснений, но он одной короткой фразой вразумил меня: «Это красиво, экзотично, притягательно, что ещё тебе надо? Я верю в тебя!». Я пожала плечами: «Мол, вы-то верите, но сама я, пока, не очень». Я немного трусила. Слишком резко жизнь меня бросала из стороны в сторону. Однако следовало не расклеиваться, сжаться в комочек и выдавать всё, что можно. Я, конечно, жалела себя, но что лучшее я могла найти? Ни образования, ни воспитания, ни специальности! Первое выступление для меня было волнительным. Я сильно тревожилась, боялась - меня освищут, осмеют. Выпила немного брома. Это успокоило. Выйдя на сцену, начала танцевать. Я была худенькой. Ноги пустились в пляс сами собой. Я положилась на себя, но к своему стыду, чуть не поскользнулась. Тогда я решила танцевать не в таком быстром темпе, контролировать себя. По мнению, глупой наивной девчонки, одета я была прекрасно. Всё броскоё, яркое, вызывающее, как подобает для сцены. Главным моим атрибутом были превосходные белые шёлковые чулки. В причёске, раскачиваясь и привлекая внимание, красовалось перо страуса, выкрашенное в красный цвет. Сейчас я понимаю, наряд мой был ужасен! Но молодость, красота, и, появившаяся уверенность (я постоянно подбадривала себя: не унывай, не расклеивайся!), сделали меня не отразимой и зажигательной. Я старалась не обращать внимания на людей, дабы не отвлекаться, быть спокойной. Но они сами обращали внимание на меня! Сытая публика любила смотреть на красивые женские ножки. Меня от такого коробило, но что делать? Всё-таки, лучше, чем бордель... Выступлений было много, я уставала, не хотелось порой даже ужинать. Приходила в свою съёмную каморку, падала от усталости на постель и засыпала. Утром еле поднималась, готовилась к новым представлениям. Так повторялось день ото дня. Сумасшедший темп очень изматывал. Было нелегко, даже такой юной девочке, как я. Но однажды вечером, после окончания моего выступления, молодой, прекрасно одетый господин, кстати, замечу, красавчик, пригласил нас всех отужинать в его обществе у «Максима». Мы согласились. Он бросал деньги на право, и налево, совершенно ошеломив меня. Но и ресторан был дорогим. Там находилась изысканная, как мне тогда казалось, публика. Я сидела, не шелохнувшись, уставившись на него, словно дурочка, увидевшая первый раз настоящего мужчину. Он не отрывал от меня глаз. Я была одета скромно, но со вкусом: чёрное бархатное платье, слегка декольтированное, облегало мою удивительно красивую фигуру. Тоненькая талия, в обхват одной руки и широкие бёдра, как у индианки, поражали. В ушах сверкали бриллиантовые серёжки, на ножках чёрные лаковые туфельки, на руках белые лайковые перчатки. На голове белая шляпка с вуалью. Мы танцевали с ним. Все мне завидовали. После ужина он развёз приглашённых по домам, и мы остались одни. Я поняла, что сошла с ума. Первый раз я полюбила. И мне казалось тогда, я дня не смогу прожить без него. Я была вся внимание, боясь показаться никчемной и глупой. Но, против желания, я краснела и бледнела от каждого произнесённого мною слова. Я боялась разочаровать его!
Мы поехали с ним в кафе и вновь танцевали всю ночь. Я даже уже не танцевала, летала над землёй, став воздушной, лёгкой, эфемерной. Улыбалась, становясь шаловливой, озорной, женственной. Весь мир казался прекрасным. Сам воздух Парижа сводит с ума влюблённых, и они тогда делают большие глупости. Мы с ним вели себя, как школьники – подростки. Раскрепостившись от выпитого шампанского, болтали, шутили, смеялись! Ах, как прекрасно любить и быть любимой! Я не мечтала о таком счастье даже во сне! Он был сама нежность и внимание. Замечательное, неповторимое время! С его помощью я познакомилась в Париже с такими знаменитостями, как писательница Жорж-Санд, она же свела нас с Шопеном – польским композитором. Он иногда проигрывал что-то для нас. О, что это была за музыка! Я исчезала, улетая с земли, когда он брал первые ноты. Его неповторимое, как его называют музыканты, «шопеновское» рубато! Оно сводило меня с ума! Музыка тревожила мою душу и, одновременно, успокаивала и воодушевляла. Так и слушала бы, не отрываясь ни на миг... Да и сам Шопен был интереснейшей личностью. Мягкий, обаятельный, он совсем не подходил для грубой и властной Жорж. Она ревновала его по каждому поводу. Несмотря на то, что я пришла с мужчиной, моим красавцем Лионелем, подозрительная дама так и впилась в меня глазами. Затем перевела взгляд на Лионеля, но он совершенно не обращал на неё внимания. Ну, разве её можно было сравнить со мной? Очень молодой, свежей, как бутон чайной розы, который вот-вот распустится на Ваших глазах. И одета я была всегда модно, со вкусом. Меня уже все называли «очаровашкой». А Жорж выглядела смешно и нелепо! Хотя сама себя она считала неповторимой красавицей! В этой среде я познакомилась с композитором Ференцем Листом. Он играл для нас. Но Фредерик Шопен вдохновил меня более, его музыка камерней, интимней, глубже, проникает в самое сердце, как нечто трогательное, хрупкое, незащищённое. А у Листа бравурная, громкая, победная. Может, я ничего не понимаю в музыке, хотя дома меня основательно учили игре на фортепьяно. Возможно, моё субъективное отношение было связано с влюблённостью? Мне хотелось нежности, тишины, покоя. Было несказанно хорошо с моим Лионелем. Я будто даже вознеслась над землёй и парила где-то меж облаками...
А Лионель вёл себя, как герцог. Он дарил мне дорогие ювелирные украшения, водил в самые дорогие и изысканные рестораны, снял хорошенькую квартирку.
Как-то мы пошли с ним в оперу слушать «Фауста» композитора Гуно. Мне очень понравилась музыка, и было жаль юную, неопытную влюблённую героиню! После оперы я долго плакала. Любимый понял и успокаивал меня. Каждый день он придумывал всё новые и новые развлечения для меня. Я понимала, такой шик не может долго продолжаться. Так оно и случилось. Кредиторы стремительно стали наседать на моего любимого, считая, граф де Шабрийан должен немедленно расплатиться с ними. (Лионель действительно являлся графом). Во избежание назойливости кредиторов, он уехал в Англию. Я, не мысля жизни без него, помчалась за ним туда. Мы жили сначала в гостинице, каждый в своём номере, затем поженились, я стала графиней де Шабрийан. У нас начался медовый месяц. Сняли недорогую, но уютную квартирку, обставленную с хорошим вкусом. Бродили по городу, изучая Лондон и его окрестности. Посещали музеи, театры. Вечерами ужинали в ресторане. Я безумно желала иметь от него ребёнка! Наконец, всё-таки вернулись в Париж. Когда его родственники узнали о нашей женитьбе, они чуть с ума не сошли. Конечно, сразу раскопали: кто я и что я. Устроили большой скандал, и решили его удалить от себя (подальше от позора, как они выразились), послав в Австралию, где он должен был занять пост французского генконсула. Я любила его безумно, а он меня. Если бы он не любил, разве бы граф, женился на такой девушке, как я? Мы поехали в Австралию! В той далёкой стране мы жили, как в ссылке. Здесь было глухое, дикое место. Я не знала, как же выбиться из нищеты? У него было много долгов, следовало что-то предпринять. Эврика! Решила не скучать, не сидеть, сложа руки, стала писать воспоминания об интимной жизни знаменитых в Париже людей. Закончив работу, поехала во Францию и опубликовала книгу. У меня её сразу, без промедления, оторвали с руками и ногами. Быстро напечатали. Пришлось пригласить издателя и главного редактора в ресторан. Хотела отблагодарить их. Позвала с собой двух приятельниц, дабы за мной не ухаживали. Славно посидели, отметив мой первый гонорар. (Денег за неё получила достаточно). Попрощались, и я вернулась в Австралию. Мы расплатились со всеми долгами Лионеля. Писательский труд не казался мне трудным. Стала продолжать далее. Я строчила занимательные романы, пьесы, и они нравились публике! Но вскоре произошло несчастье, мой любимый супруг умер от поветрия дизентерии. Я долго не могла придти в себя от горя. Оставаться там я не хотела, запустение, неуют. Сложно жить в таких условиях одной, без друзей, родных, хороших знакомых. Я возвратилась во Францию. Там продолжала свой писательский труд. Надо было на что-то жить. На гонорары от книг в окрестности Парижа построила виллу «Шале Лионель»....
Случайно находясь в обществе знакомых, я услышала, как три дамы судачили обо мне. Одна произнесла: «Она одевается прекрасно, со вкусом и дорого! Кто ей помогает?» Вторая отозвалась: «Кто её знает, откуда она деньги берёт, думаю, она – ведьма, околдовала всех мужчин Парижа! Видно, с них тянет». Вмешалась третья: «Позвольте, она сама хорошо зарабатывает, как писатель. Разве Вы не читали её книги, и особенно, «Прощание с миром»? Она там такое нацарапала, думаю, все мужчины ею очарованы. Много чего она там порассказала. Именно в этом её неповторимое обаяние, как Вы выразились – колдовство. Полагаю, там много и фантазии - приукрасила себя. Но, в общей сложности у неё уже достаточно книг, пьес и оперетт, дабы саму себя одеть и обуть с шиком! Она даже выстроила себе роскошную виллу под Парижем. Вот так, мои дорогие, беритесь за перо! Но не простое, а золотое!». Услышав такие реплики, я чуть не рассмеялась. Без досужих язычков нигде не обходится! Женщины не прощают тех, кто умнее, удачливее, шикарнее одет. При этом они не просто завидуют, мстят, готовы съесть соперницу с потрохами. Ну, пусть подсчитывают мои доходы, я им этого делать не запрещаю!».
-Так вот ты где, моя дорогая Лили, еле нашла тебя! – раздался мелодичный голосок Джейн, - что ты делаешь здесь одна?
-Что я делаю? Читаю дневник моей дальней родственницы. Не пойму, кем она мне приходилась. Я думала, этот дом мне достался по наследству от родителей. Оказалось, он тоже им достался от родственников. Знаешь, какие рукописи интересные я нашла, желаешь, почитай. Они меня заинтриговали! Здесь о любви.
-Спасибо, почитаю. Я люблю о старине, о любви. Но ты давно уже здесь сидишь, идём обедать, я приготовила кое-что вкусненькое!
-Хорошо, идём! Кстати, Джейн, из России были какие-нибудь новости?
-Для тебя – нет, а мне звонил его друг. Но, видно, тоже побаивается говорить со мной. Что-то пробормотал и положил трубку, дал понять, отношения прерываются.
-А Джон появляется на горизонте?
-Изредка, звонит, хочет приехать. Как ты на это смотришь, Лили?
-Смотреть должна ты, он же не ко мне приезжает. Думай, если нравится, не отталкивай. Ты говорила, у него тяжёлый характер, но у кого он лёгкий? Жизнь коверкает всех!
-Ладно, снизойду. Не хочется быть одной, никому не нужной.
-Кстати, он вновь зовёт тебя в Гималаи, кажется, так ты мне говорила, или я что-то путаю?
-Да, Лили, ты ничего не спутала, так. Но сейчас я не могу идти туда. Я отказала, тогда он сам пообещал приехать к нам в гости.
-Хорошо, пусть приезжает. Я рада, хотя бы ты у меня устроишь свою личную жизнь! Буду спокойна за тебя.
-Но скоро опять концерты, мы едем или отказываемся?
-Несомненно, едем. Мне необходимо много денег, надо помочь Михаилу выбраться из тюремного заключения. Едем, сама понимаешь! Но когда будем в Америке, вытащим твоего Джона, и пусть во всеуслышание признаётся, что он всё-таки думает на твой счёт. Хорош «гусь», как говорят русские, крутится, крутится около девушки и не с места. Так не годится! Раньше за такие выкрутасы родственники девушки могли вызвать на дуэль человека, компрометирующего молодую особу. Сейчас, конечно, не вызывают, но всё равно это называется по русски «пудрить мозги». Ну, ну, не обижайся, иногда решительные меры необходимы. Как в медицине – если нельзя вылечить, гнойник удаляют. Просто будешь знать, свободна ты от всяких обязательств или нет?
-Думаю, ты права! Много у меня знакомых, коим голову морочили, морочили мужчины, да и бросили под старость лет... когда женщина уже ни для кого не представляет интереса...
-Вот поэтому читай дневники моей родственницы, которые я нашла на чердаке, учись. Я просто зачиталась, когда открыла их. Какая была стойкая женщина!
-Но она, была красавица, верно я поняла?
-Всё верно, красива, очаровательна, умна!
-Как можно было перед такой устоять, скажи?
-Прежде всего, она никогда не сдавалась, не чахла, не довольствовалась малым, лишь бы прокормиться. Она очаровывала своим интеллектом, талантом, начитанностью, волей, трудолюбием. Не была «мокрой курицей», как говорят русские! Не сидела на одном месте, росла. Попробуй написать двенадцать романов, двадцать шесть театральных пьес, и либретто к шести опереттам. Эта женщина – огонь, она сама загоралась и зажигала, вдохновляя других. Вот у кого надо учиться, у неунывающих людей, не опускающих руки ни перед какими обстоятельствами жизни! Я стала пробовать, между концертами, писать музыку. Бог ты мой! Как это трудно! Начнёшь, и остановишься, не знаешь, что дальше придумывать. Человек талантливый многое может, а вот я не очень даровитая, ползу с трудом. Кое-что напишу и выдыхаюсь. А, может, и всем трудно творить? Ведь ждать вдохновение, так и всю жизнь прождёшь. Вероятно, упорные бьют в одну точку, даже из последних сил и тогда лишь получается... Исключительно сильные духом чего-то добиваются и остаются в памяти потомков, словно яркие, немеркнущие звёзды!
-Лили, дорогая, я тебя понимаю. Думаю, в творчестве не только упорство необходимо, но и некоторая влюблённость. Когда человек влюблён, у него и пишется легко, само собой, его ведёт вдохновение. Мне кажется, муза - сестра любви. Этого не понимает обыватель, он говорит: «Такой-то маэстро распутник». Влюблённость – стимул творческого процесса. На композитора Рахманинова говорили с осуждением: «Он прикрывается сумасшествием, увлекаясь женщинами», великого Моцарта называли «ветреником», чудесного Бизе «распутником».
-Но я считаю, лучше увлекаться платонически, без амурных дел, тогда душа маэстро делается нежной арфой. По-моему такая любовь больше питает творчество.
-Ты права, но я хотела подчеркнуть тебе другое. Не отчаивайся, отбрось думы о невезухе, верь в хорошее. Ты творишь для своего Мишутки, любишь и хочешь его обрадовать. И дела пойдут.
-Ты права, правильно нацелила меня. Поняла, пишу для любимого. Итак, дерзаем! То есть, будем двигаться, карабкаться, ползти, невзирая ни на что! А победителей не судят, хвалят, восторгаются. Мы станем побеждать ради тех, кого любим! Так?
-Так, а как ты считаешь, куда мне ползти?
-Я буду сочинять, а ты – писать песни, романсы. У тебя приятные, лирические стихи!
-Хорошо, делаю уже новый сборник, но кто его будет печатать и читать?
-Уверена, будут, только не раскисай! О чём стихи?
-О любви, ты знаешь!
-Прекрасней этого чувства нет ничего на свете, пиши, не опускай рук! Буду стараться помогать тебе их издавать!
************
Михаил сидел в одиночке. Камера выглядела до чрезвычайности неприглядно. Маленькая, три метра в длину, два в ширину. Каменные стены очень холодные, скользкие, в маленькое окошко с железной решёткой еле проникает свет. Тюфяк на каменном студеном полу, прикрученный к полу стул. Его хотели проучить, сломить, заставить продолжать заниматься наукой. Но, как это можно сделать насильно? Садитесь сами и пишите, если у Вас есть такое большое желание, продолжайте начатую тему. А выдавливать и заставлять – смешно! Он становился видной фигурой, печатался в иностранных журналах, затереть его было трудно. Власть выжидала, как быть с ним дальше? Боялись, что за границей поднимут крик – ущемление прав человека! Большому учёному не дают жениться на любимой!
Сначала даже его мать к нему не пускали. Боялись, она ему что-либо передаст, или он ей. Потом свидания разрешили. Лили через французских приятелей передавала ей деньги, желая помочь улучшить условия жизни возлюбленного. Но Елена не понимала, что следует для этого предпринять. Друзья Миши объяснили ей, его знает известный учёный, доктор химических наук и кандидат философских – Юрий Жданов, бывший зять Сталина. Она направилась к нему, но результат оказался нулевым. Возможно, он не хотел вникать в такое дело сам, дабы не подмочить репутацию или не напортить Михаилу. Тогда Елена и Лили принялись искать другие возможности. Так как Лили с концертами не принимали в Москве, то послали в СССР Джейн, как альпинистку, познакомиться с горами Кавказа. А на самом деле - заняться поиском вариантов облегчения жизни учёного. Она попала на приём к некоторым академикам, с просьбой о помощи Михаилу. Встречи устроили его друзья. Те обещали распутать гордиев узел.
И всё-таки, сидя в одиночке, Михаил не вытерпел, захотел вновь работать над темой. Потребовал бумагу и авторучку для написания научных статей. Он долго корпел над ними, но когда уже их набралось немалое количество, тюремные власти решили отобрать у него всё. Он оказал сопротивление, его наказали карцером. Михаила выпустили оттуда по ходатайству высокопоставленных лиц, вновь вернув в одиночную камеру. Он пришёл в отчаяние, исписанные бумаги отбирают, никаких связей с волей иметь не разрешают, от любимой письма перехватывают. В этом Совке жить уже не имело смысла. От отчаяния, он разгрыз себе вены, лежал, истекая кровью. Больше он ничего не мог предпринять!
Дежурный, принеся еду, увидел в каком он состоянии – еле дышит, моментально сообщил начальству, те отправили Михаила в лазарет. Его стали выхаживать врач Нина с молоденькой медсестрой. Нина - немного постарше медсестры, молодая, красивая женщина. Она сначала пожалела бедолагу, а затем, незаметно влюбилась в него. Узнав же о его научных достижениях, вообще не отходила от него ни на шаг. Когда он пришёл в себя, начал крепнуть, сидеть, разговаривать, она стала задерживаться на своей работе до глубокой ночи. Неприметно, осторожно она хотела войти в его душу и занять там какое-то место. С ним было интересно вести беседы на любые темы. Он читал и хорошо знал современную художественную литературу, любил классическую музыку, живопись, любил горы, но сердце его было уже занято некоей особой, которая, даже отсутствуя, не пускала никого к нему в душу. Это злило Нину, но она решила действовать по пословице: «С глаз долой, из сердца – вон!». Ну, кто такая эта «мамзель Лилия», и за что её, далёкую, можно любить? А она, Нина, тут, близко, протяни только руки и она вся твоя, в любом виде, как ему пожелается. Да и сверху нажимают: «Повергни его в пух и прах, дабы забыл, и думать о француженке!», Она готова была уничтожить эту Лилечку, но вот как? Простые приёмы здесь не уместны. Да и он, видимо, ещё не знал женщин вообще. Хоть бы одно рукопожатие, один поцелуй, хоть разик, мимоходом бы обнял. «С ума схожу по этому медведю, а он не понимает или прикидывается дураком! Ненавижу таких, ни себе, н людям... От тебя не убудет, ну приласкай же меня, глупенький. Я вся твоя, меня упрашивать не надо. Как смешны мне такие олухи!». Она так выразительно глядела на него, словно преданная собачонка смотрит в глаза хозяина. После тяжёлой душевной драмы он не догадывался о чувствах Нины, а если б и догадался, то сдержанно промолчал бы, или того хуже, прогнал бы от себя. В глубине души она догадывалась об этом, но надежды всё-таки не теряла. «Да ещё органы стали торопить. Отвечаю им – стараюсь. А они – нет, ты сама не хочешь! Знали б эти чудаки, что всё не так. Хочу, да толку никакого!».
Тогда она решила заняться самообразованием. Сначала возьмётся за изучение жизни видных композиторов, затем перейдёт к художникам, а потом к самой Лили. Переслушает записи её концертов, переговорит со специалистами, как понимать эту диву? Начнёт неумеренно хвалить её и незаметно войдёт к нему в сердце вместе с его возлюбленной Лили. Потом владеть они уже будут им вместе, а далее, она осторожно вытеснит её образ из его сердца. Лили померкнет, а Нина, останется там уже одна...
Путь предстоит нелёгкий, но она любит, жить без Михаила не может, и будет делать всё так, как наметила. И вдруг она вспомнила одну арию из оперы Бизе «Кармен»: « У любви, как у пташки крылья, её нельзя, нельзя поймать...». Затем, успокоившись, сама себе сказала: «Посмотрим, наперёд нечего гадать. Может, эту пташку поймаем и крылышки обрежем!». По наивности она не понимала, не все сплошь и рядом думают о том, как бы уложить красивую женщину в постель. Она видела только тоскующие глаза заключенных, забывших, кто такая настоящая женщина. А женщина, если она настоящая, ни за что не станет навязывать свои, не прошеные чувства, другому! Как-то повелось, со времён патриархата, мужчина предлагает себя женщине, а не женщина мужчине. Но и женщины и мужчины бывают разные! Особенно в современном мире.
Читая, изучая жизни знаменитостей, Нина вспомнила, как жена одного великого русского артиста (Караченцова), первая смело предложила ему интимные отношения, а потом хитростью, ловко сумела и до загса довести. (Об этом она слышала, после просмотра рок оперы «Юнона и Авось»). Возможно, мужчины уже превращаются в женщин, а те в мужчин? Значит и Нине надо брать инициативу в свои руки. Но, всё-таки, не форсируя события. Иначе испугать можно такого чудака!
Итак, их совместные разговоры перешли в область музыкальных, живописных интересов. Она стала рассказывать ему некоторые байки, вычитанные в книгах по искусству о творческих людях.
Как-то придя в санчасть, завела беседу о таких композиторах, как Брамс, Бетховен и заявила, они никогда не были женаты, боялись таких уз, затем о Моцарте и Бизе. Они оба страдали от неверности жён. Далее перешла на более современных. Рассказала о Малере, он был старше супруги Альмы Шиндлер на двадцать лет и любил её до безумия. А она его совершенно не любила, готова была немного пофлиртовать с другими. Но, как бы там, ни было, она всё-таки его не бросала. А какую музыку он писал прекрасную! Когда умер, оставил ей приличное наследство. Но Альма, бедняжка ещё несколько раз выходила замуж, но уже намного младше себя мужей выбирала. Натерпелась, видно, с дряхлым дедулей. Вообще, такое неравенство - тайна за семью печатями. Как молодым можно со стариками жить?
Затем Нина перешла в область живописи. Михаил услышал от Нины рассказ о фламандском художнике Рубенсе. У него умерла первая жена, и он женился на своей родственнице, та была младше живописца значительно. Ему было уже пятьдесят четыре, а ей всего лишь шестнадцать. Дикая разница, в тридцать восемь лет! Ранее у него была школа учеников, а когда женился на такой молоденькой, всех оставил, рисовал единолично – ревновал. Немудрено, в жёны взял внучку. Нина видела её портреты кисти Рубенса, где она сидит в неглиже, прикрытая слегка шубкой, или в том же виде, но в шляпке на головке, рядом их маленький сын. И престарелый Гёте, которому шёл восьмой десяток, отмочил номер! Сделал предложение своей молоденькой шестнадцатилетней родственнице, но родители девушки отклонили его предложение за неприличием! Они хоть голову на плечах имели, дочь не отдали на поругание.
-Ах, вы не всё перечислили. Вот, например, композитор Бизе был влюблён в очаровательную женщину – писательницу, мадам Селесту. Она была старше его на четырнадцать лет. А Брамс любил пианистку Клару Шуман, она тоже была старше на тринадцать лет. Кто и кому даёт вдохновение?! Да разве об этом может идти речь, если двум хорошо друг с другом?
-Да вот и я о том же! Главное, чтоб было хорошо! Но всё-таки мне не понятно, как с младенцами жить, то есть, с такими жёнами? Совесть не замучает?
-Зачем мне вникать в такую проблему, почему великие художники женятся на молодых? Их невесты им не отказывают, а Вы за них переживаете!?
-Я не переживаю, обалдеваю! Разума что-ли в молоденьких головках нет совсем? Пусть даже из-за денег идёт, а потом, вся жизнь и прошла, и она уже старой стала. А молодость не вернёшь! Слишком дорогая цена такой сделке – загубленная жизнь!
-О, да Вы философ, как я погляжу. Но такие проблемы морали меня пока не затронули. Поэтому не буду поднимать эту тему, впустую сотрясать воздух. Но Вы коснулись творчества фламандского художника Рубенса. Рассказали о большой разнице между ним и его второй избранницей. А вот того, что он большой художник не заметили? Вы его стиль письма помните? Он применял лессировки. Это такой приём в живописи, когда на один живописный слой наносится тонким слоем другой, и из-под него виден первый. К примеру, кружевной воротник на его картине – «Мария Медичи». Или «Портрет камеристки инфанты Изабеллы». Это изумительно! А портрет его второй жены «Елена Фоурмен с детьми». Мне кажется, это самая восхитительная работа Рубенса! Юная прекрасная мать с двумя маленькими крошками. Но с какой любовью, шиком и мастерством всё написано!? Действительно – нежностью сердца! Эта картина – гимн - радости бытия, красоте и любви! О, если б были деньги, я купил бы только эту вещь! Он считался первым живописцем в своё время! Помимо всего прочего, он был дипломатом при испанском дворе. Ловко выполнял дипломатические миссии и поручения короля. Но основным в его жизни оставалось всё-таки его творчество. Как-то, находясь во дворце короля, он дорисовывал незаконченный набросок на веранде. Один придворный, застав его за таким занятием, поинтересовался: «Великий дипломат занимается на досуге живописью?». Он ответил: «Нет, великий живописец на досуге занимается дипломатией». Такие люди были титанами, поэтому молодые девочки не замечали их возраст, они видели только их гениальность...
-Да, с Вами не поспоришь, Вы вон какой умный! Хорошо, о голландском художнике Рембрандте слышали? Он, молодым, женился на богатой красавице Саскии, рисовал её в нарядных одеждах, улыбающуюся, иногда, сидящую на его коленях. Перед смертью она составила завещание, ухты, бухты! Он ничего же не имел, так она заявила, если он больше не женится, всё ему. Если женится, ему – ничего, всё отходит их общему сыну Титу. Я согласна с Вами, эти люди были титанами. Они прожили жизнь так, что своим потомкам на долгое время оставили память о себе! Можно позавидовать, как Бог их одарил-то щедро! Ничего не скажешь! Но, думаю, на сегодня хватит Вас утомлять разговорами об искусстве. Вы устали, отдыхайте, – успокоила она его, наконец, увидев, как он побледнел и всем видом умоляет о пощаде.
-Конечно, устал от каскада Ваших знаний!
«О. как я его пробила, понял, с кем имеет дело! Потихоньку, полегоньку, возьмём не штурмом, а измором эту высоту! Будем тянуться, и тянуться, хоп, и до победного конца доберёмся!».
«Как люди не считаются с другими, им хочется развеяться, поболтать, и надо их слушать, а тут сил нет!». Михаил в изнеможении склонил голову на подушку, укрывшись тонким одеялом. Ему сейчас совсем не до разговоров об искусстве. Вообще ни до какой трёпа. Только спать. Закрыть глаза и ни о чём вообще не думать, не говорить. Спать, спать, только спать...
Наутро к нему вновь заглянула Нина. Она спросила его о самочувствии, смерила температуру, обрадовала, всколыхнув его нестойкое, упадническое настроение:
-А я Вам магнитофон портативный принесла с записями фортепьянной игры Лили с концертов, которые она давала в СССР, будете слушать, и Вам не будет скучно.
-Спасибо, сейчас мне нечем Вас отблагодарить, но когда-нибудь я это сделаю, не сомневаюсь!
-Не надо благодарить ни сейчас, ни в будущем, чисто по-человечески я поняла Ваше состояние.
Михаил чувствовал себя разбитым, не склеенным, рассыпавшимся на мелкие кусочки. Ему было ни до чего. Поэтому только поздно вечером он включил магнитофон и принялся слушать записи игры возлюбленной. Она исполняла второй концерт Рахманинова. Он весь предался музыке и воспоминаниям. Он уже слушал его, когда приехал из колхоза. Он тогда выскочил к ней на сцену, публика зашумела, поняв, успокоилась. Как они оба были рады встрече! Размечтался, на душе потеплело, появился слабый лучик надежды. И он зашептал:
-Лили, дорогая, мы встретимся, обязательно встретимся, любимая.
Вдруг дверь бесшумно открылась, вошла Нина и тихо присела к нему на кровать. Забыв о своих планах, тонких подходах и тактике, не вытерпела, не удержалась. Её сердце стучало с перебоями. Она задыхалась. Он лежал с закрытыми глазами и всё шептал и шептал нечто тёплое и приятное своей Лили. Вдруг он услышал рыдания, раздававшиеся рядом. Он открыл глаза и удивлённо спросил:
-Это Вы, Нина? А я чуть не принял Вас за Лили. Что Вы так поздно, зачем настолько беспокоитесь обо мне? Я больше не наделаю безумств!
-Просто вновь захотелось увидеть Вас...
-Зачем?
-Мне нелегко объяснить такое. Я люблю Вас, Михаил, наверное, как, как вы любите свою Лили. Но между нами разница – Вас любят, а меня – нет!
Он лежал, поникший, ушедший в себя, молчал. Что он мог сказать ей? Он понимал, как легко ранить любящее сердце. Он догадывался о её чувствах, но думал: «Может, минует меня чаша сия?». И вот, оказывается, не миновала. Что делать, как разрулить эту напряжённую ситуацию?
-Я не прошу у Вас любви и преданности, но немного, совсем капельку тепла и ласки. Минутной. Вам это ничего не будет стоить. А для меня станет воспоминанием на всю оставшуюся жизнь. О, поверьте, у меня ничего не было хорошего. Два раза меня насиловали заключённые прямо в камере, а надзиратель видел и хохотал. Потом, не успела я встать, сам охранник сделал со мной тоже. Я даже чуть руки от стыда на себя не наложила. Охранник доложил всё начальнику тюрьмы. Я думала, он поднимет скандал, что я не написала рапорт на насильников. А он, недолго думая, закрыл дверь кабинета на ключ и тоже изнасиловал. И предупредил: «Подашь рапорт на меня - уйдешь, в трудовой книжке напишем, что полагается». Представляете, как я приходила на работу? Наконец одного уволили, и того охранника тоже. О моём невольном позоре, кажется, забыли. Они сами не распространялись. Я забеременела. Мне хотелось детей, но не от таких зверей. Я избавилась от ребёнка, а теперь я одна. Если б у меня был малыш, мне никто бы не был нужен! Пожалей, меня, Мишенька! Никогда не узнает об этом твоя Лили. Она, как была твоей, так и останется, ласточка ты мой!
Михаил был вне себя от переполнявших его чувств: «Какие смелые женщины пошли сейчас, раз, два и в дамки! Как же тут быть, чтоб отделаться тихо и мирно? Но женщины, как правило, когда навязываются, не прощают отказа. Даже в Библии, прекрасный Иосиф отказал жене своего хозяина в её домогательствах, она его оболгала, и его посадили в тюрьму. А мне чего бояться? Я уже в тюрьме. Но я могу загреметь круче: заявит - домогался, насильничал. А за приставание к женщине на свободе два года дают, а здесь припаяют всю пятёрку».
И вдруг, захотелось дать ей по её размалёванной физиономии кулаком, что есть силы. Но, во-первых, и сил не было, во-вторых, никак связываться нельзя. Надо спокойно поговорить и тихо, мирно успокоить, отговорить от её шальных желаний. В это время её позвали к другому больному, с тем было плохо. Поняв, она вернётся, он решил подготовить магнитофон для записи общего разговора, в случае, если она станет делать гадости и мстить за его отказ. Он вынет потом плёнку, она будет оправданием. Вскоре она, действительно вернулась, Михаил, оказывается, был неплохим психологом. Вновь она села рядом, и он сказал ей:
-Нина, я ничего не понял из сказанного тобой здесь, что ты хочешь от меня в такой поздний час, в комнате санчасти?
-Хочу любви. Хочу, чтоб ты меня раздел и целовал, всю, всю. Ну, начинай же, ты, тюхтя! Смотри какая женщина перед тобой сидит, от такой ни один не откажется! – и она вдруг стала не спеша раздеваться.
-Ниночка, ты хорошая, умная и красивая девочка, но это не только слова, что я люблю Лили, я обязан ей ещё жизнью. Она вытащила меня с того света, мы дали страшную клятву о верности друг другу. И если кто-то из нас нарушит её, Бог да покарает его на этом и том свете за неверность!
-А что с вами случилось, что вынудило Вас к этому? – вдруг замерла она.
-Слушай, объясняю. Итак, мы познакомились с ней в Гималаях. Решили взойти на Эверест. Но по дороге она подвернула ногу и мы не смогли идти дальше.
Она прервала его:
-Что же ты сидишь сиднем, обними и рассказывай, мне так хочется прижаться к тебе, почувствовать твоё тепло! – она сидела рядом, молодая, красивая, почти в неглиже, в очень красивом, кружевном нижнем белье.
-Нина, не говори глупостей! Какое тепло, я ничего никому не должен. Я еле живой сам! Продолжаю. Ты же хотела послушать, сиди тихо, без рук и всяких таких штучек, и слушай. Я решил вместе с ней спускаться. Мы уже почти были на земле, да решили сократить путь, и перейти через узкую расщелину по канатному мостику, но сорвались оба, так как были в связке и юркнули в эту расщелину. Выбраться сами никак не могли. Мучились, пытались, бились, старались, ничего не выходило. Мы отчаялись, стали замерзать, я сел на лёд и заплакал. Не из-за себя, из-за неё. Видел, как она молода, хороша, и должна погибнуть. И вот когда я заревел, это привело её в чувство. Она велела мне присесть, взобралась мне на плечи, вынула ледоруб, висевший у неё на поясе, и стала выбивать, из последних сил дыры во льду для ног. В них она потом забивала палки для опоры. Так она потихоньку выбралась на поверхность. Мне велела подождать. Спустилась вниз, рассказала всё в лагере, и мне пришли на помощь, кинули верёвочную лестницу, вытянули из расщелины. Вот тогда мы и дали клятву верности. С тех пор, она это есть я, а я для неё – это она. Ты можешь приказать меня убить, растерзать, я ничего не смогу собой поделать. Да и ничего у меня не выйдет, только теперь она в душе, больше там никого. Так что, прости меня, но от меня никакого интима добиться нельзя. Я весь сжимаюсь, и превращаюсь в стопор, человеческое исчезает. Я становлюсь холодным куском мрамора. Больше я ничего не могу тебе добавить Ты очень хороший человек, Нина. Может, случится так, что её пустят сюда, я Вас с ней познакомлю. Она полюбит тебя!
-Не надо нас знакомить! Не к чему! Я поняла тебя, дорогой, прости меня и забудь навсегда нашу беседу! – она стала поспешно одеваться.
-Мир? Ты не обижаешься на меня за отказ? Не обижайся, не надо, всё ведь так и есть, как я тебе рассказал. Если б не её решительность, мы не выбрались бы оттуда. И ты сейчас бы меня не видела перед собой!
-Не беспокойся, я не буду делать тебе никаких гадостей. Не буду мстить, что ты отказался от моей любви. Не судьба! Прости, выздоравливай. Дослушаешь магнитофон, я его у тебя заберу. А сейчас я спешу домой. Припозднилась! – дрожащими руками она застёгивала пуговки на своих кофточке и юбке.
Нина ушла. И какая-то радость подхватила его, Михаил успокоился. Он вынул из диктофона запись их разговора и спрятал её в нижнем белье.
Дослушав концерты Лили, он начал молиться Богородице, чтоб защитила его от ненужных домогательств со стороны настойчивой Нины.
Утром он понял – гроза миновала. Она относится к нему, будто не было вчерашнего разговора, просто, как к хорошему знакомому. Он просиял и, успокоившись, сказал в душе: «Слава Богу!». Через некоторое время она забрала у него магнитофон и разговоров на эту тему более не было. Они при встрече здоровались друг с другом, улыбались, она интересовалась его здоровьем. Вскоре его перевели в общую камеру. На этом, не прошенные, любовные приключения, кончились. Начались другие. Надо было привыкать к сокамерникам, стараться ни с кем не связываться и никуда не влипать.
Позже он узнал - с Ниной была подстава. Его школьный приятель работал в органах и косвенно коснулся этого дела. Он и рассказал об этом Михаилу. Нину вызвали в органы и объяснили её задачу – она должна соблазнить Михаила, быть предельно распущенной, дабы он в таком же духе отвечал на её выкрутасы. В санчасти вмонтировали видеокамеры. Требовалось всё зафиксировать - с кем Нина, чем занимается в перерывах между лечением. Она сначала отказалась, ей не хотелось быть игрушкой в их руках, чтоб они забирались к ней под юбку. Вожделела флирта без чьих либо приказаний. Но её припёрли к стенке – если не справится с заданием, её вышвырнут с работы с волчьим билетом. С ней случилась истерика. Она кричала - никто не имеет права делать её сексуальной рабыней. Она не хочет и не может этим заниматься. (Конечно, хотела и могла, но не под их контролем).
Ей объяснили, такой случай больше не представится, он красив, не новичок в любви. Нина тоже приводила веские доводы. Она де счастлива с мужем, (у неё не было мужа, сожитель), она может забеременеть, объяснили - помогут и в этом. Ей не хотелось сочетать её личное желание с желанием органов безопасности. Это же позор, все будут знать, что она ... И не отвертится никогда. Камера всё зафиксирует. И уже в дальнейшем ей будут всегда давать такие поручения...
Все её доводы были исчерпаны, Нину принудили пойти на афёру. Она, наконец, согласилась. Ей обещали выдать премию, послать на курорт, объявить благодарность. Плёнка с видео камеры, должна была быть отослана его возлюбленной Лили, она посмотрит на его похождения и бросит его. А он необходим СССР, как очень крупный, перспективный учёный, сделавший ряд открытий, подающий надежды на будущее. В какой стране не объявится такой умница, его схватят научно исследовательские институты с лапками! Услышав от друга подробности несостоявшегося плана о его совращении, Михаил покрылся холодным липким потом...
Немного позже, когда ему уже разрешили жить на поселении, она попалась ему на глаза на железнодорожной станции, почти рядом с его домиком. Он встречал тогда маму из Москвы. Нина подтвердила это, так как сразу поняла об утечки информации из КГБ. Михаил выслушал её рассказ и, рассмеявшись, спросил:
-А что бы ты делала, если б я согласился, как ты слёзно просила ребёнка?
Она тоже рассмеялась и ответила:
-Ох, и не говори, задача была бы непростая. Супруг - в командировке, а я ... Хорошо, всё обошлось. Они, увидев плёнку видеокамеры, как мы сидели и беседовали, (мне пришлось им принести её), сказали: «Так ему пофартило, а он...? Болван, баба, а не мужик».
-И что ты им ответила на это?
-Ответила, правда, я после испугалась этого, - они продажные бабы, а ты настоящий мужик. Думала, дадут мне по первое число за такие слова. Не дали. Поморщились и велели покинуть кабинет, предварительно взяв подписку о неразглашении.
-Но ты, сейчас разгласила? Отважная ты женщина. Вот интересно будет Лиличке узнать, как меня здесь закапывали!
-Не переживай! Они узнали – тебе всё стало уже известно. А это правда, все говорят, тебя на Нобелевскую премию выдвинули?
-Ну, пока об этом заявлять рано. Но работать и стараться необходимо. А ты знаешь, я ведь на тебя не обиделся.
-А я тебе чуть спасибо не сказала, что ты поступил, как человек, а не как животное. Ведь я была вся у тебя в руках. Ну, давай забудем это!
-Успехов тебе во всём, Нина!
-И тебе, Михаил, успехов, добивайся Нобелевской!
-Спасибо, но это для меня не самое главное, прощай!
А сам подумал: «Она и сама, без чьих либо уговоров вешалась, уж и разделась тогда почти! Даже магнитофон принесла якобы послушать музыку, прохиндейка, - в стране тогда была сложная жизнь, многие друг на друга доносили, - я даже сейчас её побаиваюсь, как бы чего Лиличке не наплела. Очень она хитрая и подлая. Сразу выкрутилась. Хорошо я плёнку из магнитофона припрятал, на всякий случай, она и сейчас ещё может пригодиться. То есть, если б она меня соблазнила, (как сама надумала, и как ей приказали), все смотрели бы видеокассету, и глумилось до изнеможения над чужой глупостью. Могли и на всю страну показать... Хорошо отделался, мог всю свою жизнь загубить!».
Но этот разговор произойдёт ещё не скоро, а пока Михаил находится в камере с уголовниками, дабы они ему показали, как следует, кто такие эти интеллигенты. Уголовники догадались, решили сесть ему на шею и погонять, чтобы исполнял их желания. Но Михаил не растерялся. Он встал в боевую стойку, вытянул кулаки вперёд и произнёс, сдержано, но строго, когда они стали на него наезжать:
-Подходи, кто первый? Кто-то жив, может, и останется, а по ком-то мать с женой будут плакать.
Они поняли, в чём дело, взглянув на его огромные кулачищи и накаченные бицепсы, позвали караульного, доложили, не колется. И, во имя сохранения его жизни (с помощью хлопотавших о нём друзей), его перевели к «интеллигентным». Так, наконец, закончилось его пребывание в одиночке и в камере с блатными и уголовниками.
****************
Однажды Джейн обратилась к Лили с виноватым видом:
-Лили, прости меня. Но все свои сбережения я потратила на одно неплохое дело. И в этом месяце мне нечего дать тебе на своё содержание. Ты можешь потерпеть до моей следующей зарплаты? (Она работала у Лили, та ей платила за работу приличные деньги. А на жизнь они обе складывались поровну и готовили по очереди для себя пищу).
-Могу, безусловно, но очень хочется всё-таки знать, какое это такое дело?
-Хорошо, слушай. Недавно в газетах вычитала, в этом году в центральной Африке в одной местности была сильная засуха. Реки и колодцы обмелели, люди и дети остались без воды. Один англичанин собрал все свои сбережения и поехал к ним, желая помочь им преодолеть эти трудности. Без воды жизнь невозможна. Ну и я собрала свои сбережения, и тоже послала туда на помощь, как благотворительность.
-А ты уверена, что это не обман? Сейчас столько мошенников расплодилось! Разводят наивных и доверчивых вовсю.
-Милая подружка, не знаю, после того, как отослала деньги, я подумала об этом. Но Бог видит всё, и тот, кто наживается на обмане, будет наказан.
-А тебя Господь поцелует в макушку за твою доброту?
-Не знаю, но уверена, ему понравится забота о детях, он примет это, как дар Себе.
-Просто и доходчиво. В этом месяце мы отсылаем деньги маме Михаила. Ты знаешь, стараюсь вытащить Мишутку из тюрьмы. Сел он из-за меня. Хотел перейти границу и расписаться, дабы я не переживала. Но мои старания пока сводятся к нулю.
-А если б даже не из-за тебя, всё равно ты бы ему помогла, добрая моя душа.
-Да, помогла бы, пошли и от меня немного этим детям. Нам надо ещё обоим выжить до следующих гонораров. Но я тобой горжусь!
-Спасибо! Немного, это сколько?
-Тысячи три долларов. После этого как нибудь проживём.
-О-кэй! Будет исполнено, слушаюсь и повинуюсь! Как это в арабских сказках – «на голове и на ногах»?
-Не помню, моя хорошая, давно читала эти сказки. Кстати, мне что-то сегодня ничем не хочется заниматься. Полистаем дневник «Кармен»?