Я друзей не предаю. Из цикла Уходящее поколение

Глава 1
Суворовское училище

Родился я в Узбекистане в г. Ташкенте  через две недели после начала Великой Отечественной Войны. Хоть и говорят, что Ташкент город хлебный, но хлеба у нас не было. Во время войны хлеба не было ни грамма, то есть  жили мы  впроголодь.

Я, тогда был маленький, просил мать:
- Мама, оставь хоть кусочек хлеба. Хочется корочку пососать.
А мать мне отвечает:
- Сынок, нет ничего.

Так мы и жили. Я был истощенным ребенком. Мать постоянно молила Бога, чтобы он меня прибрал к себе, чтобы не видеть, как я умираю с голоду. Но я все-таки выжил.

Моего отца взяли на фронт, когда мне было всего два месяца. Вначале его направили в танковое училище в г. Чирчик, где он проучился месяца три-четыре на механика водителя. Отучился, получил удостоверение и был направлен на фронт.
Воевал  под Москвой, в Сталинградской битве, на Курской дуге, дважды был ранен, лечился в г. Астрахани, постоянно возвращался в свой полк, дошел до Косунь-Шевченковсой операции, где немцы попали в окружение, и сдалось не менее 100 тысяч человек. После этого  его танк подбили, и он попал в  запасной 41 стрелковый полк и на этом  следы моего отца теряются.

Семья получила извещение, что он пропал без вести. Для меня то, что мой отец пропал без вести, было равносильно, что я сын «врага народа».
Потому что считалось, если человек пропал без вести, то он находится в плену. И поэтому я всегда писал в анкетах при устройстве на учебу или на работу, что мой отец погиб в 1944 году.  Я скрывал этот факт, так как тогда было опасно писать правду.

Когда мне было четыре года, я от голода стал охотиться на голубей. Взял немного крупы, взял тазик, подставил под него палку, предварительно, привязав к ней длинную веревку, насыпал крупы и стал ждать.
Вскоре голуби увидели мою приманку, и зашли под тазик. Я дернул за веревку, и тазик захлопнул в ловушке четверых голубей. Я осторожно вытаскивал их одного за другим и скручивал им головы.

Когда я принес добычу домой, то мать меня сильно отругала. Но потом сварила суп из этих голубей. Такого вкусного супа и мяса я не ел никогда.
Не зря мы читаем в книгах, что царям подавали на блюдах голубей, рябчиков, тетеревов и других птиц, приготовленных на обед или ужин. Они уж точно знали в них толк.

Мое детство протекало в Ташкенте. С шести лет за мной уже не следила моя мамка и весь город был у меня во владении. Я уходил с ребятами с утра и возвращался только поздно вечером. Практически я ел два раза – утром жиденькую кашу с чаем и вечером суп, который состоял из картошки, крупы и зажарки на постном масле. Но до чего все это было вкусно – теперь трудно мне передать это? Ни о каком мясе или курином бульоне мы и мечтать не могли. Шли трудные послевоенные годы 1946-1951. Я тогда был легче пушинки. Когда мне исполнилось 12 лет, я весил всего 24 килограмма.

С утра детская ватага валила на городской рынок. С близлежащих аулов приезжали узбеки и привозили овощи и фрукты. Узбеки нанимали детвору разгружать яблоки, абрикосы, арбузы, дыни и другие сельскохозяйственные товары. За работу они давали нам немного овощей или фруктов, которые мы тут же съедали. За нашей работой строго следил хозяин товара. Когда он на секунду отворачивался, то мы умудрялись воровать. Особенно хорошо получалось воровство арбузов. Мы из арбузов выстраивали пирамиды. Через весь город шли арыки. Арбузы мы выгружали вдоль арыков. Когда хозяин на секунду отворачивался, то мы скатывали арбуз в арык. Вода в  арыке была проточная. Мы знали, где есть затор. Там мы забирали, наворованные нами, арбузы.

Арбузы привозили все лето, и мы вдоволь наедались арбузов, дынь и других ягод и фруктов. Под конец лета мы уже не могли есть арбузы целиком. Мы вырезали сердцевину, а остальное выбрасывали. Ведь только она в арбузе самая сладкая.

Однажды, в середине августа, ватага ребят из нашего района двинулась в другой район в трех-четырех остановках трамвая от нашего дома. Мне тогда шел двенадцатый год. Что там было интересного, из-за чего мы пошли туда, я уже не помню? Мне запомнилось только, как мы перебегали дорогу. Ребята успели проскочить, а я зазевался и меня сбила автомашина «Победа». Как мне потом рассказывал мой друг Витька, который привел меня после аварии домой, я катился по дороге, как шарик, метров десять.

Все мое тело было ободрано и горело. Когда я очнулся, то увидел женщин, которые меня омывали газированной водой и стирали с лица кровь. Мой мозг не работал. Я ни о чем не думал, а только ощущал физическую боль по всему телу. Витька довел меня домой. Переломов костей не было, я поднялся и водитель «Победы», богатый узбек, уехал восвояси. Он даже не удосужился меня отвезти в больницу, где мне могли оказать медицинскую помощь.

Когда я пришел домой, то мамка принялась во дворе бить меня ремнем. Я сказал ей, что упал, но она не поверила и лупила меня до тех пор, пока я не сказал ей правду. Я так орал, что прибежал стекольщик. Он ходил по дворам со стеклами за спиной.
 
- Мать, остановись, что ты делаешь? Ведь он весь ободранный, - пытался урезонить он мою мать.
- А почему он мне врет? – не унималась мать, пытаясь еще раз хлестнуть меня ремнем.
Стекольщик закрыл меня своим телом.

Прошло две недели и все мои раны зажили, но эта авария осталась в моей памяти. Меня постоянно мучил вопрос, почему мамка хлестала меня ремнем, видя, что я и так весь в ссадинах и синяках. Наверное, она от горя и своей тяжкой доли матери-одиночки, так как мой отец погиб на войне, растерялась и не знала что делать. Она чувствовала свое бессилие в воспитании сына. Ведь сына в семье должен растить отец.

В суворовское училище я поступал трижды. Однажды в городе я увидел молодых ребят в форме, красивых и подтянутых. Они мне  очень понравились.
Мамина подруга преподавала в суворовском училище русский язык и литературу и она сказала матери, что эти ребята - суворовцы. И вот тогда,  мне в душу запало желание - поступить в суворовское училище.

Когда мне исполнилось 11 лет, я уговорил мать и сдал экзамены после четвертого класса, прошел медкомиссию при военкомате, и нас направили в г. Куйбышев, сейчас г.  Самара, в суворовское училище. Там нам пришлось снова пройти медкомиссию. И у меня обнаружили сухой плеврит легких – начальную стадию туберкулеза.

Я вернулся в Ташкент и мама начала меня лечить. В то время появились лекарства на основе пенициллина. Этого лекарства я принял шестьдесят уколов. Вначале я принял один курс тридцать уколов в месяц, потом месяц отдыхал, а после еще принял один месячный курс. И, в конце концов, вроде бы заросло, нормально таки, комиссия потом ничего не обнаружила.

Я окончил пятый класс и опять говорю маме:
- Я опять буду поступать в суворовское училище.
Мне мама в ответ:
- Далось тебе это училище?
Я ей:
- Я для себя так решил.

Короче говоря, я сдал экзамены с первого захода и прошел комиссию. Я тогда поступал в Оренбургское суворовское училище. Оно называлось Сталинградское суворовское училище в г. Оренбурге. Но я туда не поступил. Кто-то из областного военкомата протолкнул своего пацана.

Но потом звонит подруга матери из военкомата:
- Тося, в Оренбурге недобор. Собирай своего сына и  документы, и вези в

Оренбургское суворовское училище. Все уже сдано, все пройдено. Ничего сдавать, проходить не надо. Сразу будете приняты.

Я тогда был  очень истощен. При росте 126 см. я весил  24 килограмма.
В строю я стоял в конце строя, вторым на левом фланге. Надели форму и я стал предметом для насмешек и шуток.  Были более крепкие ребята. Кто ударит, кто толкнет. Мне приходилось все это терпеть.

В суворовском училище было очень много всевозможных спортивных секций – гимнастика, лыжи, борьба, легкая атлетика  и другие. Можно было заниматься в свободное от учебы время.

Я помню, когда впервые пробежал стометровку, я задохнулся. Но постепенно на физзарядке я укреплялся. Каждое утро мы делали комплекс из шестнадцати движений.
Я чуть-чуть окреп и пошел в спортивные секции. Стал заниматься легкой атлетикой, борьбой, стрельбой, стал тягать штангу и гири.

Четыре года я очень упорно и энергично занимался спортом. За это время я вырос до 172 см. и набрал вес до 74 килограммов. Я с левого фланга строя переместился на правый, стал вторым справа.

Я почувствовал себя мужчиной. По всем видам спорта у меня были вторые, первые разряды, а по легкой атлетике и лыжам я стал кандидатом  в мастера спорта.
Мастерский норматив я не выполнил, так как меня преследовали травмы. То был перелом плеча, то - растяжения ноги.

По легкой атлетике у меня был спринтерский забег на 100 метров, 110 метров с барьерами, прыжки в длину и тройной прыжок. Это были мои коронные виды. Подтягивался я  25 раз, отжимался от пола 150-200 раз, работал над растяжками. Чтобы пробежать 110 метров с барьерами, нужно было растянуться над барьером, как на шпагате.

И вот однажды, у нас был парень, «таджик» его называли, он с Таджикистана приехал,  он начал провоцировать драку. Стал задирать против меня одного парнишку:
- Ты, что слабак! Врежь ему!
Тот отвечает ему:
- Да, не хочу я драться!

Но все же «таджик» вынудил его плохими словечками вступить со мной в драку. Весь взвод стоит, никто не вмешивается.
Я пару раз этого парнишку стукнул. Он отошел, сказав:
- Я не буду больше драться!
Я тогда говорю:
- «Таджик», иди сюда! С тобой поговорим, как положено.

И началась у нас драка. Я синяков получил и ему я навесил тоже. Губу ему разбил, бровь  разбил, но продолжаем драться до победного конца.
Помнишь у Джека Лондона в романе «Мартин Иден» есть такой эпизод, когда герой романа дерется со своим заклятым врагом. И окружающие начинают понимать, что эта драка идет не на жизнь, а на смерть.

Вот, примерно, у меня была такая смертельная схватка с «таджиком».
Потом мне надоела эта возня. Я тогда вольной борьбой занимался, у меня был второй разряд. Я беру его на прием, поднимаю его на высоту своего роста и со всего маха кидаю на пол. Полы у нас были деревянные. Схватил его за глотку и стал его душить.  Вскоре он хрипеть начал.

Старшина взвода Витька Брянцев, хороший пацан, такой мировой парень, он постоянно занимался, качался штангой, все время на силовых видах спорта работал, подходит ко мне и говорит:
- Хорош! Хватит с него!
- Пусть этот урод и ублюдок извинится перед всеми малышами, которых он обижал  и унижал или я ему еще врежу, навешаю! - говорю я старшине.
- Слышал, что Слава сказал. Давай, извиняйся перед всеми! - приказывает ему старшина.
- Ребята, извините, простите, я больше не буду! - захныкал «таджик».
После этого малыши ко мне бегали за защитой.

Учился я очень хорошо, учеба мне легко давалась. Даже сфотографировался у знамени училища на фоне бюста А.В. Суворова. Потом я еще сильнее окреп и стал уважаемым человеком в роте.

Когда я «таджика» победил, я понял принцип – на силу нужно отвечать только силой.
Когда В.В. Путин встречался с Дональдом Трампом, он сказал:
- Я никогда не думал, что на силу нужно отвечать силой. А теперь вижу, что в мировой политике нет другого аргумента, кроме силы.

Я лично не вижу другого кандидата в президенты России кроме В.В. Путина. Его нужно избирать еще на один срок. Я за него только «за».

Я не слышал о том, что у него рак. Но я помню, когда он разошелся со своею женою Людмилой, то ходили слухи, что его женой стала Алина Кобаева и у него уже двое детей от нее. Но все это только слухи. Официально нигде не подтверждено.

Потом в училище добавили год учебы, чтобы мы получили права военного переводчика по французскому языку. Нам очень хорошо преподавали  французский язык. Даже сейчас, если бы я жил в Париже, то смог бы свободно говорить на французском языке.

Глава 2
Переводчик

Я помню, приехал в Ташкент из суворовского  училища, а там было высшее общевойсковое командное училище имени Ленина. В нем учились наши ребята. Я приехал на каникулы на Новый год. Они познакомились с моей сестрой, и пришли к нам домой. Кто-то ухаживал за ней. Моя сестра красивая была в молодости.

И говорят:
- Давай к нам на Новый год в училище, на вечер.
Я говорю:
- Можно я по гражданке пойду?
- Нет! Только в форме! - говорят они.
Ну, короче, надеваю я форму, дома выпили по кружечке своего домашнего вина. У нас виноградник был, кустов 50-60.
На вечере мне ребята говорят:
- Ты не хочешь пообщаться с иностранцем из Новой Гвинеи?
Новая Гвинея раньше была французской колонией.
Они познакомили меня с негром и говорят:
- Ты жил в Ташкенте, хорошо знаешь город. Пообщайся с ним, походи, покажи город. Поговори с ним по-французски.
Ну, я согласился.

Созвонились, договорились о встрече в определенном месте в городе.
У меня каникулы были. Новый год встретили, и еще было дней десять каникул.

Я на вечере с девушкой познакомился, очень красивой, звали ее Людмила. Прекрасная девушка была, я проводил ее домой. У меня из-за этой девчонки чуть драка не была.
Подошел, пригласил ее танцевать, потом говорю ей:
- Можно Вас проводить домой?
- Да вот там, у меня ухажеры есть, -  отвечает.

Ко мне подошли ребята, которые на девушку претендовали.  Разговор был, но до драки дело не дошло.
Я проводил ее, поцеловал несколько раз. Потом я уехал, а она осталась в Ташкенте. Продолжения не было.

Она мне тогда сказала:
- Я хочу поехать за границу. Для этого нужно оформить гражданский брак.
Я отвечаю:
- Я не знаю, как это получится? Я военный человек. Не имею понятия.

Она хотела поехать за границу по своей профессии. Она училась в медицинском институте.

Ну, стали мы с этим африканцем по Ташкенту ходить, по интересным местам. Идем и говорим по-французски, по-русски ни слова. Он по-русски говорил очень плохо, поэтому мы общались только по-французски.

Мне пришлось приложить огромные энергетические усилия, напрячь свои мозги, чтобы мне перейти на более легкий, свободный французский язык.
У нас в училище мы изучали французский язык военного переводчика. Специфические фразы, специальные вопросы и так далее. А здесь нужно было перейти на разговорный язык. Но это была затрата огромной энергии.

Я гулял с ним до вечера, насколько была у него увольнительная. Он тоже учился в военном училище на офицера. Мы погуляли до 20-00. Ему нужно было возвращаться в училище, чтобы не опоздать. Опоздание в училище сурово наказывалось.

Домой пришел. Голова у меня, как чугунок. От напряжения, болит, не могу.
Я говорю:
- Мама, у меня голова болит. Нет, таблеточки выпить?
- Сейчас поищу, - засуетилась мать.
Утром стало уже полегче. Я отдохнул, мозг мой успокоился. Опять звонит мой иностранец. У нас был домашний телефон.
- Давай встретимся! – говорит африканец.
- Где встретимся? – спрашиваю.
- Давай, где обычно? - отвечает он.
- Договорились.

Итак, мы с ним десять дней и проходили по городу. И все каникулы до десятого января я общался с африканцем на французском языке.

Я уже улетаю самолетом в Оренбург. Он пришел, специально, меня проводить.
И говорит мне:
- Мне Ваша сестра понравилась.
Я ему отвечаю:
- Моя сестра не для тебя.
Он черный был из Сенегала.  И вот, мы беседуем с ним по-французски, когда подходит к нам узбек и спрашивает:
- А что он говорит?
- Разное, - отвечаю узбеку. - Рассказывает, как учится в училище, про Ташкент, нравится, не нравится…

А узбеку отвечаю по-узбекски. То есть я стал переводчиком. Я по-узбекски тоже владел, потому что с первого по пятый класс я учил узбекский язык  наравне с русским языком.

Я родился в Ташкенте в самом, что ни на есть узбекском «махала», то есть узбекском районе. Там жило 90 процентом узбеков, а остальные 10 процентов люди разных национальностей.

Вот, я стал переводчиком между узбеком и африканцем. Узбек задает вопрос по-узбекски, а я сразу перевожу на французский, минуя русский. По-русски я с ними не говорил.

Потом я пошел на посадку на самолет. Мы тепло простились с африканцем и узбеком. Рассказали мы узбеку про Африку и про Париж.
- Вот, знай, что у нас здесь учатся друзья из Африки, - говорю я узбеку на прощанье.
Меня также проводила вся моя родня, и я опять полетел в Оренбург.

Глава 3
Я друзей не предаю

Прилетел я в училище, началась учеба. И тут я совершил проступок, который не достоин звания суворовца.

Однажды в увольнении я предложил ребятам из Ташкента сложиться и купить бутылку водки. Она тогда стоила 21 рубль 20 коп.  Называли ее «сучек».

Зашли мы за склад. Туда никто не ходил. А напротив этого склада был ДОС (дом офицерского состава).  И один майор через окно своей квартиры увидел нас. Он был воспитателем в нашей роте, но с другого взвода, четвертого, майор Бетель, еврей.

И короче, он меня усек. А еще было два пацана со мной.
Я среди ребят нашей роты выделялся. Я уже весил под 80 килограммов и ростом был 176 см. Мне уже было тогда 19 лет. Я был не просто пацаном, я уже был мужчиной.
На следующий день он подошел ко мне и сказал:
- Я вчера видел Вас, что  Вы выпивали. Это не достойно поступка суворовца. Вы грубо нарушили дисциплинарный устав. Вы будете подлежать суровому наказанию.

И каждый день меня спрашивали:
- Скажите, кто был вместе с Вами?
Я отвечал:
- Вы видели, Вы же знаете? Со мной никого не было. Я был один.
И вот, меня этим вопросом терроризировали полгода. Все спрашивали, кто был со мной? Это был маразм, полнейший! И каждый день меня спрашивали:
- С кем пил?

Дело дошло даже до начальника училища. Начальник училища был бывший танкист, Герой Советского Союза. Лицо у него было, как у хамелеона. Цвет лица менялся в зависимости от настроения - то красное, как у вареного рака, то синее, как у пьяницы, то бледное, как, выбеленная известкой, стена.

Когда он со мной говорил, то краснел от негодования, настолько ему было не понятно мое упорство - не выдавать своих друзей.

Его поколение офицеров пережило ужасы и страхи сталинских репрессий.  Когда доносительство было подобно выживанию. Если не ты донесешь, то донесут на тебя.
Но это время прошло. Выросло новое поколение, воспитанное на примере Павки Корчагина из романа Н. Островского «Как закалялась сталь», Сергея Тюленина и Олега Кошевого из романа А. Фадеева «Молодая гвардия».

Для меня предать своих друзей, было равносильно лишиться своего характера, чести офицера, быть которым я стремился все годы учебы в училище.  Поэтому я стоял, как скала. И мои мучения продолжались.

А тут, 12 апреля 1961 года Юрий Гагарин полетел в космос.
Для нас это был высочайший душевный подъем. Самая настоящая эйфория. Большая радость. Первый человек в космосе из страны Советов. Мы даже не учились в этот день, как услышали сообщение по радио.

Ну, я подумал, может быть, пойти в летное училище? Но, если, честно говоря, никакого настоящего желания не было.

Под воздействием эйфории -  Юрий Гагарин, настоящий летчик, окончил Оренбургское военное летное училище, полетел в космос.

Потом Юрий Гагарин приехал в Оренбург. Была  встреча. У меня где-то есть его портрет. Он мне автограф оставил.

Он приезжал в свое летное училище. И нас всех, кто записался в летные училища, пригласили на встречу. Я подошел к нему с его портретом.
- Ну, что кадет? Решил летчиком стать? Благословляю тебя на верную службу родине! - сказал мне Ю. Гагарин и поставил на своем портрете  автограф.

Потом меня в училище наши полковники, начиная от начальника факультета, начальника политотдела и кончая начальником училища, генерал майором,  продолжали меня гнобить, добиваясь признания. Типа – ты получишь «волчий билет» по окончании училища.  Довели меня почти до нервного срыва.

До смешного доходит! Да, я сознался! Да, я виноват! Но предавать я никого не собираюсь!
- Вы же видели их? - говорю майору, который нас засек.
Мои собутыльники были щупленькими. В  форме их не отличишь от других.  А я был крупным, спортивного типа, рост 176 см. Меня трудно было не узнать.
- Я не знаю, - говорил я им. - Ищите, где хотите?
Я упорно стоял на этом. Но все это продолжалось. Начальство не оставляло своих попыток сломить меня.

А в это время генерал армии Штеменко баллотивался на выборы в Верховный Совет СССР от местного региона. И  он решил посетить наше училище, как встречу со своими избирателями.

Он был начальником Генерального штаба. Потом написал книгу - два тома «Генеральный штаб в годы Великой Отечественной войны». Я эти книги потом прочитал. Жуков написал «Воспоминания и размышления» в 1972 году. Я их тоже потом прочитал.

Он почему-то решил посетить наше суворовское училище. Хотел, наверное, заручиться поддержкой молодого поколения будущих офицеров. Свита у него была приличная.

Идет урок французского языка. А наш класс делили на две группы по 10-12 человек, чтобы мы лучше усваивали иностранный язык.
И тут заходит свита генерала во главе с генералом армии Штеменко. А я как раз был дежурным по классу. Я иду докладывать генералу.
Я докладываю ему на французском языке. Он на меня посмотрел и отвечает тоже на французском языке. Он отлично знал французский язык.
Он меня спрашивает:
- Куда Вы собираетесь поступить?
Я ему тоже отвечаю на французском языке:
- Я совершил плохой поступок, и мой начальник училища обещал мне «волчий билет».
Он меня спрашивает:
- А что случилось?
Я говорю:
- Да вот, с ребятами выпили немного. А меня уже полгода терроризируют. Довели до нервного срыва.
Он поворачивается к начальнику училища и говорит:
- Товарищ генерал, Вы, о чем думаете?  У Вас с головой все в порядке?
Начальник училища стоит, как истукан, то красный, то малиновый, то бледный, как поганка.
- Вы отдаете себе отчет, какими суворовцами Вы, генерал майор, пытаетесь разбрасываться? Вы знаете, что такое педагогика, воспитание? Так, что Вы, генерал майор, подумайте, на месте ли Вы находитесь? - говорит генерал армии Штеменко, обращаясь к начальнику училища,  и приказывает. - Запишите этого суворовца в любое училище, куда он пожелает.
Дает мне карточку и говорит:
- Вот, мой прямой номер телефона. Если что не получится у Вас, звоните прямо мне.
Я поблагодарил его.
Он мне сказал:
- Я надеюсь, что Вы будете достойным офицером и будете хорошо служить родине в рядах Вооруженных Сил СССР. Желаю Вам успехов!
Я ответил:
- Товарищ генерал, я  обещаю оправдать Ваше доверие.

Вот так, генерал армии Штеменко, начальник генерального штаба, по-человечески  отнесся ко мне, простому суворовцу. Он, наверняка, был из бывших царских офицеров, знал не один, а несколько иностранных языков. Когда он пришел в наше училище, то решил проверить, как учат суворовцев  французскому языку.
Раньше офицерами становились дворяне. Это была особая каста интеллигенции. Поэтому его возмутило такое варварское отношение к суворовцам  солдафонов в лице генерал майора, начальника училища.

Потом ко мне приходит командир роты и говорит с ехидцей:
- Ну что, добился своего?
Потом он добавил:
- Поступай, куда хочешь.
Я, под действием эйфории полета Ю. Гагарина в космос, записался в Ейское летное училище.
- Хорошо! - сказал командир роты. - Но имейте в виду, если Вы туда не поступите, то Вам никакого  запасного варианта не будет.

Я хотел окончить училище с серебряной медалью.
Одна «четверка» у меня уже была, по ботанике. Смешно говорить. Но я не смог ответить на вопрос о строении репчатой луковицы. Мне поставили два балла. Я потом пересдал, но мне все равно поставили «четыре», так как после двойки не могли поставить «пять».

Ну, Бог с ним! Стал я писать сочинение. За шесть часов написал 12 листов, по теме «Герой нашего времени». Я вспомнил Стаханова, Героя Советского Союза Маресьева, Юрия Гагарина и других.

Получилась целая ученическая тетрадь. Времени уже не оставалось. Я быстренько пробежал глазами. А потом, махнул рукой, положил тетрадку и вышел.
Еще за два года до окончания училища я  себя спросил: «Как это так, я не знаю русский язык?».

И приступил я к изучению русского языка с примерами. Примеры записывал  в отдельную тетрадку. Я стал изучать синтаксис, морфологию, правописания, спряжения слов по падежам. Нужно было пройти русский язык с самого начала и до конца.  Ушло у меня на это два месяца.

Я проделал неимоверный труд - все это изучил и запомнил.
Этот труд не пропал даром. Когда мы оканчивали предпоследний курс, то нам преподаватель читает сложнейший диктант.

На следующий день преподаватель проверил и говорит:
- Курдюмов, пять баллов. Ни одной ошибки.
У нас две пропущенные запятые считалось грубой  ошибкой. Ведь мы были гуманитарии, так как изучали французский язык.
Преподаватель меня спрашивает:
- Как Вы этого добились?
Я отвечаю:
- А мне сон приснился, что я хорошо знаю  русский язык.
Это шутка была. Но за этим успехом стоял упорный труд, который я проделал.

Я на это надеялся. Но получил «четыре» по русскому языку и «пять» по русской литературе. Две «четверки» в аттестате зрелости. Я уже на медаль не тянул, и я пустил дальше все на самотек. У меня, короче, было три «четверки» в аттестате.  Еще одну «четверку» я получил по физике.
Уже, особо, стараться я не стал. Стимула не было.

После окончания училища нас направили в Бузулук, Оренбургской области, где впервые в 1954 году была испытана  атомная бомба.
Нас учили, как нам укрываться от воздействия поражающих факторов атомной бомбы.

Возникает вопрос, почему я не пошел военным переводчиком? Ведь французский язык я знал очень хорошо. Особенно, после общения с негром из Новой Гвинеи. Я мог бегло говорить на французском языке и понимать разговорную речь.

После того, как мы сдали все экзамены и получили аттестаты зрелости, к нам пришли «покупатели» из академий и училищ.
Ко мне подошел один подполковник и спросил меня:
- Не хотели бы Вы посвятить свою жизнь внешней разведке?
Он приглашал меня в академию ГРУ (Главного Разведывательного Управления).
Я его спросил:
- А сколько лет там учиться?
Он мне ответил:
- Вначале два года Вы будете учиться на подготовительном курсе, где более углубленно изучите французский язык. Кроме того Вы еще должны будете владеть двумя-тремя языками. А потом после сдачи экзаменов Вы автоматически зачисляетесь в академию. И еще нужно будет учиться пять лет.
- А кем я буду после окончания академии? - спросил я.
- Вы будете военным атташе в одной из бывших английских колоний, то есть консультантом по военным вопросам, -  ответил он.
О сборе разведывательных данных он не сказал ни слова.

Я подумал, что я в суворовском училище проучился восемь лет, да еще  семь лет учиться в академии, слишком много. Я отказался.
Из нашей роты еще троим выпускникам предлагали, но они тоже отказались.

Я тогда не мог даже предположить, что мне придется отучиться еще восемь лет, четыре в летном училище и четыре года на радиотехническом факультете.
Вскоре пришел вызов в летное военное училище в город Ейск.  Я записался туда, практически, против своей воли под воздействием эйфории от полета Юрия Гагарина в космос.

Я прибыл в училище. Меня там один старший лейтенант достал.
- Стать в строй! - командует он.
Я ему в ответ:
- У меня по предписанию явиться сегодня до 24 часов, а сейчас только 10-00. Я хотел бы по городу погулять.
Он не унимается:
- Стать в строй! Кому говорю! Я приказываю!
Я ему отвечаю:
- Я пока не курсант училища, поэтому Ваше приказание для меня не действительно.
- Вот попадешь ко мне в звено! Я тебе покажу! - не унимается он.

Мне его желание сломать человека, переломить его волю, сразу не понравилось.
Поступление было очень жестким. Комиссия тоже была жесткая. Вот здесь, врач рентгенолог увидел мою застарелую болезнь.
Спрашивает меня:
- А Вы в детстве не болели туберкулезом?
Отвечаю ему:
- Нет! Но был сухой плеврит легких.
Он говорит мне:
- Молите Бога! У Вас все заросло. Все зарубцевалось. И Вы допускаетесь к обучению в летном училище.
Я ничего не скрывал. Хирург меня спрашивал, какие у меня были ушибы. Я все рассказал, какие у меня были травмы и операции.
- А ушибы головы были?
Я отвечаю:
- Нет.
-Ну, все, годен!

Вестибулярный аппарат проверяли так, качали на качели с закрытыми глазами, а потом нужно было пройти  до стены по прямой линии. Я все это прошел.

Потом тесты пошли. Нужно было сделать пять или шесть кувырков, а после пройти в угол, в который тебе укажут.
В общем, испытания были очень жесткими. Требовались крепкие здоровые парни.

Правда у нас там драка произошла с армянами. Их было человек двести, а нас суворовцев в четыре раза меньше. Один армянин шел и плечом специально задел суворовца. Этот суворовец был мастером спорта по боксу. Он этому армянину врезал так, что тот сразу кувыркнулся.

Армяне сразу в драку полезли. Мы в форме были. Ремни на руку намотали, и  пошли их «колошматить». Мясорубка жуткая была.
Потом меня на мандатной комиссии спрашивают:
- А Вы в драке участвовали?
- Когда оскорбляют мою честь, я не могу оставаться в стороне. Это мое кредо, - говорю им.
- Если Вы приехали сюда, чтобы драки устраивать, то мы Вас сразу отчислим, - говорит мне начальник комиссии.

Наверное, вся система военного образования была тогда построена на подавлении духа человека и его достоинства.

Отучился я хорошо. Были «пятерки» по всем предметам. Окончил училище, потом летал в Краснодарском крае. Но заболел гайморитом, и меня комиссовали.
Вот так, закончилась моя военная карьера. Я сейчас капитан запаса.

Зря я, конечно, поддался эйфории полета первого человека в космос. У меня душа лежала к радиоэлектронике. Мне нужно было поступать в Радиотехническую Академию в городе Киеве. Тогда  я точно дослужился бы до полковника.




Глава 4
Палочная дисциплина


Я чуть не попал под палочную дисциплину, которая царила в суворовском училище. Да, что говорить про училище, во всей стране Советов она была.

После моего проступка мне грозил «волчий билет». Что это означало?
Мне могли выдать на руки справку об окончании суворовского училища, что я прослушал курс и все. Никакого направления в военное училище, ни даже аттестата зрелости мне из-за этого проступка не светило.

Все это я на французском языке высказал генералу армии Штеменко.
И то, что я учился хорошо. Что у меня в аттестате было всего три «четверки», а остальные «пятерки». Что я все годы учебы в училище защищал честь училища по легкой атлетике. Все это было не в счет.

Их целью было – уничтожить человека, раздавить его, как личность. Если ты не играешь по их правилам, а мне нужно было выдать тех суворовцев, с которыми я выпивал в тот злополучный день, то ты подлежишь полному уничтожению, как личность. И никакого будущего у тебя и быть не может.

Известное выражение И.В. Сталина «Лес рубят – щепки летят» было в действии. Я здесь выступал в роли щепки.
Они меня могли реабилитировать только после выдачи моих друзей. Но этого не случилось.
Я не хотел унизить честь офицера, которым я собирался стать. Я настолько был воспитан на понятиях о воинской чести, дружеской взаимовыручке, воинском долге, честном служении своей родине, был пропитан духом патриотизма, что у меня все это было в крови.   

Воспитывали педагоги нас правильно, но поступали неверно.
Были многие ребята, отчисленные из суворовского училища еще в начальной стадии учебы, в первый и во второй год за мелкие незначительные проступки.
Из 100 человек, которые учились у нас в роте, до выпуска дошло всего 55-56 человек. 45 процентов мальчишек были отчислены в первые четыре года учебы в училище.

Сорока пяти мальчишкам была испорчена судьба из-за солдафонского маразма, чрезмерной требовательности старшин и офицеров.
Были случаи, когда старшина перед строем всего училища срывал погоны у провинившегося курсанта.

- Мы тебя исключаем из училища, - орал старшина и срывал один погон, потом срывал другой погон.
Подростку 12-14 лет наносилась  страшная травма на всю жизнь, ужасное унижение.
Был у нас во взводе Ярослав Рыков. Он бегал на перемене и кричал:
- Наколю, наколю!
Чего наколоть, кого наколоть было не понятно?
У него было какое-то детское воспоминание, или из игры в «казаки-разбойники» осталось. Он на перемене просто сбрасывал накопившуюся энергию. На уроках нужно было смирно сидеть. А в детстве энергии просто бурлила. Нужно было дать ей выход.
И за это его отчислили.

Был у нас татарин Камиль. У него был неправильный выговор. Он где-то сказал старшине, мол, научись правильно разговаривать. Вот за это он был отчислен. Он грубо повел себя со старшиной.

Все, отчисленные из училища, курсанты прошли перед строем всего училища унизительную процедуру срывания погон.
Это похоже на палочную дисциплину императора Николая первого, когда провинившегося солдата прогоняли через строй. И каждый солдат из строя бил шомполом по спине провинившегося солдата.

Но если при императоре наносилось физическое наказание, то здесь наносилась маленькому человеку моральная травма, от которой он не мог оправиться в течение всей жизни.

Старшины были пожилыми  дяденьками, которые прошли войну. И офицеры, и педагоги, все они прошли войну. И почти все были коммунистами.
В училище было не педагогическое воспитание, как у Макаренко, а палочная дисциплина по принципу: «Шаг вправо, шаг влево расстрел».

Люди, которые прошли войну, они на себе прочувствовали суровость НКВД. За каждый проступок солдат отправляли в штрафные батальоны. Они с фронта вынесли палочную дисциплину, которую потом насаждали в суворовском училище.

Мой тесть воевал в финскую войну, попал в плен, потом бежал. Его не отправили в Гулаг, поверили, но штрафного батальона ему не удалось избежать. Он воевал, несколько раз был ранен.

За плен его исключили из партии. Потом он добивался 15 лет восстановления в партии. Его восстановили. Он был очень честным коммунистом.

Однажды мы с женой пошли купаться. Когда мы возвращались с речки, я отдал пиджак мой жене. Она перегнула его через руку. А во внутреннем кармане пиджака лежали деньги рублей 50-60 и партийный билет. Партийный билет выпал, а деньги веером разлетелись. А мы ничего не заметили.

На следующий день утром я обнаружил пропажу. Меня, как током кольнуло, что у меня чего-то не хватает. Мы пошли искать с тестем в шесть утра. Шли по дороге галсом, каждый по метров 20 в сторону захватил. Он по одной стороне идет, а я по другой.

Партбилет я нашел сразу. Моментально полегчало. Значит, из партии не исключат. В семидесятых годах с этим строго было. За потерю партбилета  сразу из партии исключали.

А деньги искали по всей дороге, ветром разнесло далеко. Но рублей 35-40 нашли. Времени мало прошло, наверное, часов 12, не больше.

Я чуть второй раз не попал под палочную дисциплину, но теперь по партийной линии.
Первый раз меня генерал армии Штеменко выручил. Он так круто поговорил с начальником училища, что у того охота отпала выдавать мне «волчий билет». А для верности он дал мне свой прямой телефон и сказал:
- Если, что? Звоните прямо мне.

Но звонить мне не пришлось. Спас меня случай. Не знаю, как бы сложилась моя судьба, если бы я не встретил на своем пути генерала армии Штеменко.
Наверное, офицером уже не был бы.


Глава 5
Гибель сокурсника

Был у меня сокурсник Витя Ануфриев. Он окончил Минское  суворовское училище, был мастером спорта по боксу в своем весе.

Когда была драка с армянами, то Виктор стал инициатором драки. Он проходил через дверь, а армянин выходил из помещения. И армянин, специально, из-за своей врожденной наглости притер Виктора к стене, типа - «пошел ты..».

Виктор развернулся и врезал ему хук в челюсть (удар снизу). Армянин получил нокаут, то есть кратковременную потерю сознания, и упал. По-современному, это звучит так – Виктор его сразу вырубил.

И тут пошла эта драка. Бешеная драка была. Суворовцы били ременными пряжками. Кому-то голову пробили, кому-то бровь рассекли.

Из-за этой драки троих суворовцев отчислили. Нас было 50 человек, а их 200. Троих наших ребят отчислили, как зачинщиков драки. Виктора не отчисли только из-за того, что он был мастером спорта по боксу и мог защитить честь училища на спортивных соревнованиях. Хотя он был самым главным зачинщиком.

Потом в процессе учебы у него сложились не очень хорошие отношения с инструктором по летной практике, не сладкие, как говорится. Его даже хотели отчислить из-за высказывания нелестных слов в адрес своего инструктора.

И зря этого не сделали.  Наверное, Виктор  при полетах проявлял своеволие, не подчинение установленным правилам, что впоследствии и привело к трагедии.
Потом все-таки допустили его к самостоятельным полетам. В то время мы уже на Мигах летали, Миг-15, Миг-17. Он прошел вывозную программу, а потом совершил ошибку. Скорее всего, это была его ошибка.

Потом был разбор полетов. Был секретный приказ. Нам все секретные приказы зачитывали один раз в неделю. Где кто разбился, где кто погиб, кто совершил ошибку, чтобы мы были в курсе и не совершали подобных ошибок.

Потому что, как нам всегда говорили инструктора по летной практике:
- Все инструкции написаны кровью  людей, которые погибли.
Это правда. Отсюда, следовать инструкциям было нашим первым правилом.
Виктор в силу своего своенравного характера где-то совершил ошибку. Он вошел в зону для совершения фигур высшего пилотажа.

Вокруг аэродрома было шесть зон, то есть шесть летчиков могли одновременно совершать полеты и выполнять фигуры высшего пилотажа. На каждое летное звено отводилось две зоны. Каждая зона отстояла от другой на расстоянии 15-20 километров.

Мы совершали такие фигуры, как поворот на горке, мертвая петля на 180 градусов, это полу петля, мертвая петля.

На реактивных самолетах нужно учитывать величину кривизны, когда самолет разгоняется до скорости 900 километров в час, образуется огромная  петля.
Если летчик выполняет мертвую петлю, то он должен выполнить ее так, чтобы, когда он выходил из нее, то попал в струю газа от своего же самолета. И когда он в нее попадает, то самолет вздрагивает, как бы стабилизируется, и пошел дальше. Самолет, как бы успокаивается.
Если летчик попал в свою собственную струю при выполнении мертвой петли, то это считается высшим классом пилотажа.

Кроме того было много других фигур, которые нужно было выполнять при пилотировании, не буду их называть. Это чисто летчицкие штучки.
И в одном из таких полетов по рации слышим:
- Ваш летчик разбился. Находится в таком-то, таком-то квадрате.

Какой-то гражданский самолет летел, летчик его увидел и передал по рации. Все летчики знали, что в этом районе курсанты летного училища совершают учебные полеты.

Это происшествие произошло, когда мы уже учились на четвертом, выпускном курсе.
Похоронили Виктора Ануфриева с почестями. Осадок, конечно, остался. Мы, наверное, с неделю не летали. Разбирали ошибки, которые он мог допустить. Но скорее всего, что при выполнении какой-то фигуры, он потерял контроль за высотой.

Для летчика очень важно при пилотаже постоянно следить за высотой.
Официальная версия была, что он допустил ошибку сам. Как сейчас говорят, что причиной аварии стал человеческий фактор.
Так закончилась эта печальная история.

Приехали родители. Им отдали останки в закрытом цинковом гробу. Мы не видели его, так как гроб было запрещено вскрывать. Родители отвезли гроб на родину Виктора и там его с почестями похоронили, как военного летчика.

От самолета тоже ничего не осталось. Он врезался глубоко в землю, метров на пять. Скорость самолета была примерно 950 километров в час, поэтому ничего удивительного в том нет, что он так глубоко вошел в землю.
Самолет быстро нашили, так как он был в длину 15-17 метров, а размах крыльев тоже не меньше 15 метров. На земле были останки самолета рядом разбросаны.

Нас суворовцев поступало человек 50, а училище окончили только 25. Браковали в основном по состоянию здоровья. Мы все дружили. Витька Ануфриев был тоже суворовцем, поэтому мы в его лице потеряли товарища.

В училище в течение года учились кубинцы, человек 50. Когда они окончили обучение, то им наше государство подарило каждому летчику по Мигу.
Они потом на наших самолетах защищали кубинское небо от американцев, которые во время блокады Кубы, нагло нарушали воздушное пространство над Кубой.
Там среди них учился сын Освальда Тортикоса, сподвижника Фиделя Кастро. Потом он погиб в небе над Кубой. Бой с американским летчиком он проиграл.
В то время у американцев были более современные самолеты, чем у нас, Ф-16, С-15. Поэтому в воздушных боях они побеждали.

Это только сейчас наши самолеты в Сирии показали всему миру наше превосходство в воздухе.

Хочу добрым словом вспомнить того старшего лейтенанта, с которым у меня произошла стычка в мой первый день прибытия в летное училище.

Как-то прогуливаясь по стадиону училища уже, будучи  курсантом, я увидел тренировку легкоатлетов. Ее проводил тот придирчивый стар лей. Курсанты совершали прыжки в длину. Я посмотрел на результаты. Чуть больше пяти метров.
Я предложил стар лею, чтобы он дал мне сделать пробный прыжок. Он разрешил только ради любопытства. Я начал отсчитывать тридцать метров для разбега, начиная от планки для толчка. Я делал это профессионально, как опытный прыгун. По лицу стар лея я видел его молчаливое одобрение моих действий.
Я был в кирзовых сапогах, но пригнул более чем на шесть метров, хотя чуть-чуть заступил планку.

Меня тут же приняли в сборную училища по легкой атлетике. Все время учебы я защищал честь училища на спортивных соревнованиях.
Лед, который образовался между мною и стар леем, растаял. Мы стали с ним друзьями. Пока я учился, он получил воинское звание капитана и ожидал присвоения звания майора, когда я уже выпускался из училища.
Кроме прыжков в длину я бегал почти все дистанции. Особенно тяжело мне давались средние дистанции, 400 и 800 метров.
Наше училище всегда на спортивных соревнованиях входило в тройку призеров.

Свою службу летчиком я вспоминаю с легкой грустью. Мне всегда нравилось парить в воздухе, как птица. Я, глядя на небо, облака, солнце, землю, ощущал несравнимое чувство блаженства. Когда я смотрел с высоты полета самолета на землю, то мне казалось, что картинка на земле почти не меняется. Здесь сказывался математический принцип. Земля круглая, а я летел по касательной к ней, поэтому самолет пролетал большое расстояние, прежде чем картинка на земле менялась. Создавалось странное впечатление, что я как будто застыл на месте, а не лечу со скоростью 900 километров в час.

Когда я проходил медкомиссию после болезни, то доктор мог меня допустить к дальнейшим полетам.
Он мне сказал:
- Вы в полете будете чувствовать неприятные ощущения. Я могу Вас пропустить, но Вы решайте сами. Стоит ли Вам служить дальше?

Я подумал, подумал и решил комиссоваться. Можно сказать, сам себя лишил карьеры военного летчика. А все потому, что изначально я принял неверное решение при выборе военного училища. Теперь нужно было эту ошибку исправлять.

Глава 6
Радиотехнический факультет

Мне было горько и обидно, что я не состоялся, как военный летчик, как офицер. Так как вся моя жизнь была посвящена тому, чтобы служить отечеству, служить родине.
Восемь лет в суворовском училище, четыре года в летном училище,  два года службы военным летчиком наложили свой отпечаток на мою жизнь.

Но потом я поступил в политехнический институт, и все мои обиды отошли на второй план. У меня появилась возможность реализовать свою мечту – стать радиоинженером.
Поступил я без экзаменов сразу на второй курс политехнического института в г. Куйбышеве, сейчас г. Самара, на радиотехнический факультет.

Мне зачли все предметы, которые я изучал ранее в летном училище, высшую математику, физику и другие.
Поступил я в группу РВ-36 без отрыва от производства. Помощи мне ждать не приходилось. Нужно было самому беспокоится о своем пропитании и одежде.
Обучение было дневное, очное. Мы два дня в неделю учились, а четыре дня работали. Раньше выходного дня в субботу не было. Учиться надо было пять лет и восемь месяцев.

Мне подсказали, куда нужно было пойти работать. Мы с другом поступили на Куйбышевский электротехнический завод.

Друг мой, Славка Покладьев, служил со мною вместе и тоже был комиссован, как и я по состоянию здоровья из вооруженных сил.
Меня назначили старостой группы. Учеба и работа начались. Нам пришлось досдавать два предмета, которых в военном училище не было, а в институте они были. Я уже не помню, что это были за предметы, но мы со Славкой их досдали без вопросов.
Славка был родом из Краснодарского края, из станицы Шиловской, по-моему.
Нам дали комнату в общежитии, четырех местную. Работал я на кабельном заводе в качестве лентолакировщика.

Хоть у меня было высшее образование, но меня взяли на завод простым рабочим.
На заводе делали электрические кабели. Вначале медные жилы покрывали полиэтиленом, потом броней, если это был бронированный кабель, а потом опять полиэтиленом. Потом этот кабель скручивается в провода и получается трехжильный, четырехжильный и так далее, самого различного назначения.

Все эти кабели шли на оборонную промышленность. И завод наш назывался почтовый ящик такой-то номер, я уже не помню какой.
По крайне мере, мы могли на заводе заработать деньги. По тем временам мы получали по 200 рублей. Это было прилично. На эти деньги можно было прожить не только одному, но и с семьей.

На заводе мы были на хорошем счету. План выполняли и перевыполняли. Были передовиками производства.
Но через год нас перевели на очное отделение и сократили время учебы на восемь месяцев.

Нам стали платить стипендию 35 рублей в месяц. После заводской зарплаты это было негусто, но деваться было некуда и помощи ждать было не от кого.
Институт по сложности своей входил в тройку самых сложных институтов в СССР. Учиться там было нелегко. На первом месте был МИФИ – Московский инженерно-физический институт, на втором месте было высшее баумановское училище, а потом уже наш институт шел в этой тройке.

Знания нам дали хорошие, но пришлось учиться с очень напряженным графиком – четыре пары днем и две пары вечером.
А потом вечером после учебы мы шли на вокзал и разгружали вагоны. Стипендии не хватало. А  хотелось и в кино пойти, и с девчонками погулять.
Мне тогда уже 26 лет было. Я еще холостой был.
Как говорят: «Жили студенты весело от сессии до сессии». А сессии были два раза в год.

У нас было очень много лабораторных работ, много курсовых работ. Лабораторные работы - это чисто практические занятия.

Когда лекции нам читали, то собирался весь курс, а когда проводили коллоквиум, то есть обсуждение тем, которые мы проходили, то проводили по группам.
Вот тут, у меня произошел конфликт с одним доцентом. Его звали Берестнев Петр Алексеевич, он был начальником кафедры «Радиоприемных устройств».

На коллоквиуме я не очень четко ответил на вопрос о радиоприемнике. Он мне сказал, что я понятия не имею о его предмете. И с этого момента он стал ко мне придираться. Я ему каждую лабораторную сдавал только с третьего раза.

Он написал научную брошюру об усилителях для радиоприемников. Когда я прочитал эту брошюру, то в математическом расчете нашел ошибку.
Я пошел к Петру Алексеевичу и рассказал об этой ошибке. Он вынужден был признать ее. После этого он еще больше меня невзлюбил.

Когда я шел сдавать экзамен по радиоприемникам, то я заранее знал, что получу у него двойку. Так и вышло. Мне поставили пересдачу на осень.
А тут ребята формировали студенческий отряд на одну из строек страны. Мне  хотелось поехать вместе с ними, но из-за того, что мне нужно было осенью пересдать экзамен,  я не вкладывался в график.

Тогда кто-то из студентов посоветовал мне пойти на экзамен в другую группу к другому преподавателю. Я так и сделал.
Мне другой преподаватель сказал, чтобы я сдал экзамен в первой шестерке студентов.

Утром я пришел за полтора часа до экзамена. Зашел с первой шестеркой студентов, взял билет, нарисовал все схемы и поднял руку. Я первым сдал экзамен.
Преподаватель спрашивает меня:
- А на дополнительные вопросы ответите?
Я говорю:
- Отвечу.
Преподаватель задал мне несколько вопросов. Я на все ответил.
- Если хотите «пятерку», то я еще задам Вам несколько вопросов? Пока могу поставить только «четыре». Хотя после того, как Вам начальник кафедры поставил «двойку», я могу Вам поставить только «тройку». Вы согласны? - спросил меня преподаватель.

Мне было все равно, и я согласился. Хотя меня заело чувство несправедливости. Предмет я знал на отлично.
Амбиции доцента, его задетое самолюбие и его несправедливое отношение ко мне, меня возмущало.

Впоследствии с примерно таким отношением со стороны начальства я постоянно встречался на работе. Но что помогало мне выжить в жизни, так это чувство «разумного пофигиста». Я всегда держал фигу в кармане, когда сталкивался с таким отношением ко мне.

За год до выпуска мне предложили написать курсовой проект по радиопередающим устройствам.
Сказали, что есть интересная тема, нужно поработать над ней. Был на кафедре преподаватель, который писал кандидатскую диссертацию. Нужно было ему помочь. Требовалось разработать радиопередающее устройство, которое удовлетворяло бы радиорелейным станциям. Были вышки телевизионные, там были радиорелейные станции. Тогда телевидение передавалось в пределах прямой видимости. Раньше спутникового телевидения не было еще.
Это сейчас три спутника висят в космосе, и смотри сколько угодно телепрограмм, какие хочешь?
А раньше было 3-4 канала.

Появились туннельные диоды. Это высокочувствительные элементы и высокочастотно пропускаемые. Через туннельный диод можно было пропустить частоту в Гигагерцах.
В курсовом проекте мне пришлось решать дифференциальное уравнение четвертого порядка, которое практически решить было невозможно.

Но с помощью математиков из кафедры математики нам удалось решить это уравнение. Теория нам нужна была для того, чтобы эти расчеты применить при конструировании этого прибора, то есть задать ему необходимые параметры.
Решение этого дифференциального уравнения заняло больше половины моего курсового проекта.

На дипломную работу я должен был сделать макет этого прибора. Но мне этого не удалось сделать, так как сократили время на преддипломную практику и время на написание самого диплома  в два раза.

Потом этот макет сделал другой студент годом позже. Но основу для него сделал я.
У нас также была военная подготовка. Там мы изучали и осваивали радиоприборы, которые использовались в вооруженных силах. Студентам присваивали по окончании вуза звание лейтенанта. Мне это не нужно было, но военную кафедру я сдал на пять.

Диплом я защитил на «четыре». Мой прибор у истоков, которого я стоял потом рекомендовали предприятиям для практического применения. Почему я получил на защите диплома «четыре», а не «пять», потому что очень строго спрашивали.
Жили мы в студенческие годы весело. Часто прогуливали факультативные занятия. Там нам преподавали эстетику, правила поведения в обществе и другое. Нас потом ругали за прогулы.

Когда я учился, то познакомился с девушкой Любой. Она меня потом познакомила с ее родителя. Родители меня одобрили и после окончания института мы поженились. Люба тоже училась на нашем курсе и тоже получила диплом.
Я, как староста группы, имел право выбора. Поэтому я выбрал Карелию. Мы с женой поехали туда.

Глава 7
Работа в Карелии. Развод

Мы устроились на передающий радиоцентр недалеко от г. Петрозаводска начальниками смен. Это был радиовещательный центр. Программы мы не делали. Их делали в Петрозаводске, мы их просто передавали. Предоставляли услуги радиопередающих устройств.

Плюс к этому, там было десятка полтора радиостанций по 50 киловатт, которые работали чисто на военных. Мы даже понятия не имели, что за информация передалась на них, кому и куда. Все было зашифровано. Мы просто вслепую предоставляли услуги.

Нам поступала команда, чтобы мы включали передатчик номер такой-то, номер такой-то и так далее. Мы не знали, куда эти радиостанции передают информацию на север, на юг, на запад или на восток.

Это было не радиовещание. Может быть, обслуживание подводных лодок, надводных кораблей или военных аэродромов. Передавалась какая-то информация, которая для нас была засекречена.

Все эти передатчики мы должны были содержать  в исправности и в постоянной готовности к действию.

Радиостанция была мощностью около одного миговатта, большая солидная передающая радиостанция. Антенной поле занимало не меньше пяти гектар.

Мы работали в 10-15 километрах от Петрозаводска в поселке Педасельга. Нам с женой дали двухкомнатную квартиру в четырехэтажном доме. У нас через год родился сын.
В поселке было два дома  специально для обслуживающего персонала радиостанции.

Стали получать зарплату. Я когда устроился, моя зарплата была 97 рублей 50 копеек у жены такая же. Нам хватало. Жизнь стала налаживаться.

Н.С. Хрущев побывал в Карелии в 1962 году. Тогда погода была хорошая. Ему очень понравилось.
- Вы тут, как на курорте живете, - сказал он тогда.
И после его отъезда убрали надбавку 30 процентов, а оставили 15 процентов.

Наша зарплата вместе с надбавкой была где-то 115-120 рублей в месяц. Кроме того мы получали квартальную премию 40-60 процентов. Таким образом, у нас раз в квартал была четвертая зарплата. На эти деньги мы неплохо жили. Можно было и мебель купить.

Единственное неудобство, что в этих домах  стояли титаны, которые нужно было топить дровами. Центрального отопления не было. Заготавливали дрова и сами топили.

Сына мы назвали Димкой в честь моего отца. Нас вызвали в хозотдел и предложили трехкомнатную квартиру. Мы сразу переехали. Свободных квартир много было.

А тут взорвался у меня в руках вакуумный конденсатор. А были конденсаторы на 10 киловольт напряжения. Они были ножевые в стеклянных колбах. Специальными клещами вытаскиваешь их, чтобы высокое напряжение не попало на тебя.

У меня на смене один конденсатор вышел из строя, я пошел его менять. Нашел на складе новый конденсатор. Крутил его, вертел в руках. Хотел проверить марку и другие его параметры. И он у меня в руках взрывается.
Стеклом разрезает мне правую руку в районе большого пальца. У меня остался шрам. И сейчас на непогоду он у меня ноет. Тянет немного, нужно постоянно  разрабатывать.

Пошел я в медпункт. Там фельдшер остановила кровь и перевязала мне руку. Потом я делал вторую, третью перевязку, а рана, наверное, целый месяц все не заживала.

Как-то я не успел в рабочее время сходить в медпункт. Решил пойти к фельдшеру на квартиру. Там было наших всего два дома. Жили мы все рядом.
Она мне перевязала руку и спросила:
- Чай будешь пить?
Я согласился. Думаю, посидим, поболтаем немножко. Ну, сидим, чай пьем.
Влетает моя жена, искала – куда я делся?
- А вот, куда ты ходишь? С чужими женщинами... А я, там жду дома! - орет сама не своя.

Она оказалась очень ревнивой. Я даже не подозревал об этом. Ревность – это жуткая вещь. Я считаю, что это сумасшествие. Скольким людям ревность разрушила жизнь!
По ее словам получалось, что я гуляю с чужими «бабами».

Какая-то тетка в ее смене посоветовала ей написать заявление в партбюро.
Она взяла, недолго думая, своего ума у нее не хватало, написала в партбюро, что я гуляю с чужими женщинами, что я гулящий и в семье непорядок.

По заявлению вызывают меня на партбюро. И сидят там «старперы», я бы сказал, стая шакалов, самых натуральных волков. Была там только одна молодая женщина.
И, короче говоря, мне даже рта не дали раскрыть. Они устроили самое настоящее судилище. Я думал, ладно, там пожурят туда-сюда. Выговор устный дадут и прочее. Думаю, переживу как-нибудь.
А раньше была такая ситуация, если ты не был член КПСС, то не было карьерного роста. Это было сто процентов.

Ты такой сякой, ты аморальный. Они по той же самой системе, как и мои воспитатели в суворовском училище, стремились унизить, уничтожить человека.
Молодая женщина пыталась что-то сказать в мою защиту, но ее «старперы» быстро «заткнули».

В конце этого судилища они объявляют мне строгий выговор с занесением в учетную карточку коммуниста за аморальное поведение в быту.
Пройдя это судилище, я единственно, о чем жалею, что не написал заявление о выходе из членов КПСС.

За время нахождения в КПСС, а я вступил в партию, учась в летном училище, я понял, что коммунисты это шайка бандитов, начиная с самого верха и кончая низами.
Не обузданное стремление к власти, желание оторвать от общего пирога, как можно больший кусок, идти по головам к креслу начальника – вот такая атмосфера царила в партийной среде радетелей за благо всего человечества в то время. И главное, растоптать и унизить человеческое достоинство, если ты где-то случайно оступился.
Это был 1969 год. Тогда очень строго относились к партийной дисциплине. Мне этот строгий выговор за аморальное поведение в быту с занесением в учетную карточку стоил жизненной карьеры.

Постоянно это хвост висел, потому, «что написано пером, то не вырубишь топором».
Когда я пришел домой, то сказал жене:
- Ну что, дорогая, я по твоей милости получил строгий выговор с занесением в учетную карточку. Так вот, я больше с тобой жить не буду, я развожусь. Живи, где хочешь и с кем хочешь? Я тебе больше не супруг, не друг и не хозяин. Иди, живи с партбюро, куда ты обратилась.

Мы еще два года просуществовали вместе в одной квартире. Я спал отдельно. Я не мог ей простить. Для меня ее заявление в партбюро был, как укус ядовитой змеи. Я понял, что я пригрел змею на груди.

Через два года она собрала вещи и уехала. Я отправил контейнером почти все, что мы нажили вместе. Оставил себе только стол, стул и кровать.
После этого я доработал до трех положенных лет по распределению института, которые я обязан был отработать.

Я стал писать письма на предприятия по моей специальности в основном в г. Новгород. Я списался с ними и меня пригласили приехать на завод Электромаш в г. Нижний Новгород.

Я приехал на завод, в отделе кадров написал анкету. Она должна была ходить месяц или полтора. А пока нужно было где-то переждать это время. Я пожалел, что сразу не попросил общежитие при заводе. Походил по частному сектору и снял комнату у бабки за 10 рублей в месяц.



Глава 8
Вин завод

Завод  работал на военную промышленность, поэтому анкету должны были проверить органы КГБ. Она должна была ходить месяц или полтора, пока мне не дадут разрешения приступить к работе.

Это время нужно было как-то прожить. Сбережений у меня не было, поэтому я решил где-то подработать. Хозяйка мне говорит, что в городе есть винзавод, там можно подработать грузчиком.

Я пошел туда. Начальнику снабжения говорю, мол, нужно месяц-полтора где-то перекантоваться, пока ходить анкета об устройстве на завод. Он меня направил катать двухсотлитровые бочки с вином. Их нужно было выгружать из вагонов на машины, а с машин в цех на разлив.

Там я научил катать бочки, грузить ящики, пустую тару загружать в вагоны и тому подобное. Да, непросто, грузить и разгружать, а еще и складывать в вагоны  до пяти ярусов вверх и в пять, шесть, семь рядов.  В общем, работа была адская.

С неделю я работал в бригаде. А потом я сам стал бригадиром и сам набирал себе бригаду грузчиков. Чтобы выгрузить или загрузить вагон нужно было минимум три человека. На самом заводе работал на разгрузке, погрузке, перекладке ящиков с бутылками,  бочек с вином и пустой тары. Ну, это было так себе.

А потом мне начальник снабжения говорит:
- Пойдешь на бочки с вином?
Я говорю:
-Пойду.
Я не отказывался ни от какой работы. Работал куда пошлют.
Он говорит мне:
- Возьми пару человек и приступай.
Я отвечаю ему:
- Дайте мне человека, чтобы я мог  понять технологию погрузки тары и разгрузки бочек? Так-то я бочки катал, а разгружать и грузить в вагоны не приходилось.
Дал он мне человека. Через три дня он мне говорит:
- Ты уже лучше меня эту работу делаешь. Мне тебя больше учить нечему.

На выгрузку трех вагонов у нас выходило три с половиной часа. Бочки были в три яруса. Нужно было с третьего яруса бочку сбросить и не разбить.
Я наловчился так, что физическую силу почти не применял. Здесь нужна была сноровка. Бочка под действием силы тяжести и инерции катится сама туда, куда ты ее направишь. Нужно было только приспособиться. За очень короткий период я стал профессионалом.

С третьего яруса бочки сбрасывали на две старые автомобильные шины от больших грузовых машин. Мы обычно  вдвоем заваливаем бочку, бросаем ее на шины, она падает и встает на попа.

Но мне не нужно было, чтобы она на попа становилась, потому что ее потом нужно было опять заваливать. А для этого нужно было силу приложить. Поэтому мне лучше было, чтобы она накрененная оставалась, тогда ее катишь куда нужно.
Обычно нас на «стрелку» направляли. Мне нравилось. Мы даже вино воровали. Я с собой носил пятилитровую грелку за поясом. У меня гвоздь был толстый 150 мм. Мы им внизу бочки пробивали отверстие, вставляли трубку полиэтиленовую и сливали 5-6 литров. Потом забывали деревянный чоп. Он выглядел, как сучек, и замазывали грязью. Снаружи ничего не заметишь.

Приходили к нам сторожа и с железной дороги служащие, и мы им тоже наливали вина. Но с каждой бочки мы воровали не больше пяти, шести литров.
Я своим рабочим разрешал выпить не более 200-300 граммов, так как можно было травмироваться от двухсотлитровых бочек.

Когда я в машины бочки грузил, то их накренял и на ребре направлял в нужный угол. Усилий мы почти не прикладывали. Работали за счет сноровки и ловкости. Однажды я направил  бочку  к борту, а борт был или плохо закреплен или слабый. Бочка вылетела и разлетелась вдребезги.

Я объяснил начальнику снабжения ситуации, и он меня понял. Бочку вина списали на утряску, усушку, то есть на те нормы списания, которые давали на погрузочно-разгрузочные работы. Платить мне за нее не пришлось.

Через недели три меня вызвал к себе начальник снабжения, и мы с ним распили бутылочку вина. Он мне предложил пойти к нему снабженцем.
- Иди, - говорит он. - Не пожалеешь. Зарплату тебе сделаю 180 рублей. Кроме того будешь иметь продуктами и вином вдоволь всего, чего захочешь.

Он увидел во мне специалиста и мое умение управлять людьми.
Эта черта во мне его подкупала. Всю работу организовывал он. Если бы я согласился, то часть своей работы он мог бы переложить на меня.

Мне только давали задание. Я брал себе студентов, алкашей я не брал. Алкаши не могли работать, так как через пару часов уже лыка не вязали. А шли туда, чтобы найти, где выпить. Студенты же шли заработать денег, и были более или менее дисциплинированными и не очень пьющими.
Вскоре вызывают меня на завод. В отделе кадров говорят:
- Ваша анкета прошла. Претензий к Вам нет. Мы берем Вас на работу.

Глава 9
Электромаш

Началась моя эпопея на большом заводе. На Электромаше работало 10 тысяч человек. Было при заводе отдельное предприятие центральное конструкторское бюро. В нем работало не меньше тысячи человек. Они разрабатывали изделия для военной промышленности.

При ЦКБ были цеха со своими слесарями, токарями и рабочим других специальностей. ЦКБ разрабатывало и изготавливало опытный образец изделия. Потом шли жесткие испытания этих изделий на мороз, на жару, на различные погодные условия. А также проверялась наработка этих изделия до первого отказа.

Мне, как новенькому, было поручено разработать единую гостовскую документацию по применению группы однотипных изделий. Они различались параметрами и по способу их применения. Если это касалось авиации, то работа изделий на низких, средних и предельных высотах.

Кроме того мне нужно было разработать массу инструкций для эксплуатационного персонала.

Дали мне оклад 140 рублей и комнату в общежитии. По тем временам это были не ахти, какие деньги. Грузчиком на вин заводе я получал значительно больше.
Меня взяли конструктором электриком. Я разрабатывал электрические схемы изделий и испытывал их.

Наши изделия сканировали высокочастотные импульсы и через полосковые токоприемники передали их на большие расстояния. Там их принимали, и на экране появлялась передаваемая информация (координаты движения цели и другая).

Через неделю меня вызвали и предложили разработать на основе единой конструкторской документации инструкции по эксплуатации на наши изделия.
Я прихожу в техническую библиотеку и говорю девчатам:
- Мне нужны такие, такие ГОСТы.
А они меня спрашивают:
- А Вы у нас давно работаете?
- Да, давно, уже неделю, - отвечаю им.
Они рассмеялись:
- А мы вас первый раз видим.
- Надеюсь, что не  в последний, - отвечаю им.

Я их рассмешил немного. Они потом мне доставали различные госты из Госстандарта СССР, которые мне требовались по работе.

Короче, я знал, какие мне нужны Госты и заказывал их. Вскоре меня приглашает представитель «Заказчика», майор Владимир Иванович, умнейший человек. Мы с ним почти одногодки были. Я его Володей звал, а при людях Владимиром Ивановичем, чтобы соблюсти субординацию.
- Слава, ты должен разработать на основании единой конструкторской документации инструкции по применению и эксплуатации. Причем, когда военнослужащие будут нажимать кнопки для включения прибора, сделай так, чтобы была блокировка. Чтобы кнопки включались только в заданной последовательности. Чтобы они не могли включить последующую, не включив предыдущую.
- Так что, прибор должен быть рассчитан на полного дурака? - спросил я.
- Да, ты угадал. Именно так, - засмеялся Владимир Иванович.

Прежде чем пойти на рабочее место, я ознакомился с изделиями. Они были однотипны, но различного назначения - по ракетным установкам, по самолетам, по средствам противовоздушной обороны.

Этих изделий вначале было шесть, потом восемь, а под конец десять. Я отслеживал, на какой стадии находится каждое изделие, какие неполадки, какой цех задерживает комплектующие и так далее. То есть я вник в ситуацию и на каждый момент времени мог сказать, примерно, когда изделие выйдет на испытание или будет готово к предъявлению заказчику.

Я за месяц - за полтора уже был в курсе своих обязанностей и старался их выполнять с полной отдачей. Другими словами, я моментально вписался в свою работу.

Утром я проходил по цехам завода и узнавал, в каком состоянии находятся мои изделия. Только после этого я появлялся на рабочем месте. На это уходила примерно два часа. Чтобы табельщица не ставила мне прогулы, я просил сотрудников переворачивать мой номерок учета времени, который показывал, что нахожусь на рабочем месте.
Это я взял себе за незыблемое правило.

Там в конструкторском бюро были главные конструктора, конструктора первой категории и так деле. Это были зубры, которые уже в своем деле «собаку съели». А мне нужно было с ними работать. Я подхожу к одному, он мне:
- Я сейчас занят. Подойди завтра или послезавтра.
И так один, второй, третий.
- Ну, ладно, - сам себе думаю.
Однажды в день получки сижу на своем рабочем месте. Подходит один из конструкторов и спрашивает:
- В домино играешь?
- Да, так. Кости могу ставить, а что? - спрашиваю.
- Да, не хватает человека, - отвечает.

Я пошел играть. Играло шесть человек. Кто-то заболел, и не хватало одного человека. Так я попал в их компанию. Мне в первый раз повезло. Как говорят, везет дуракам и пьяницам. Я выиграл. А играли в креста. У кого было больше очков, тому приписывали все оставшиеся очки на руках.

У них было правило. Каждый должен был вложить в среднем по 2 рубля 50 копеек. Всего на шестерых получалось 15 рублей. А играли на интерес. Кто выигрывал, вкладывал, например, рубль пятьдесят, а кто проигрывал – три пятьдесят. Появлялся интерес и азарт.

Ну, первый раз я был в выигрыше и вложил всего рубль тридцать. Потом мы пошли в магазин к дяде Васе, где продавали водку, колбасу и другие продукты.
Взяли три бутылки водки на 10 рублей, а на оставшиеся пять рублей – различной закуски.

Выпили и закусили там же в магазине. Получилось по полбутылки на брата. Дяде Васе мы оставили бутылки. За неделю у него накапливалось бутылок тридцать, по 12 копеек за бутылку у него получались какие-то деньги. У него выпивали не только мы, а мужики с завода тоже. Раньше это было в порядке вещей. Мы же стали собираться только в аванс и получку.

Дядя Вася вынес нам стакан и один соленый огурчик на всех. Налили мне полный стакан водки и говорят:
-Ты новенький пьешь первым.
Собирались они на короткое время от получаса до часа. А потом шли все по домам. Жены, дети дома ждут.

Я беру полный до краев стакан водки, 250 граммов и медленно, как  Андрей Соколов в фильме «Судьба человека», выпиваю водку. Они смотрят на меня, а у них глаза на лоб полезли.
- Посмотрим теперь, на что вы способны? - думаю я себе.
Они выпучили на меня глаза:
- Ты, где так водку научился пить?
- А вы думали, что я пацан, что ли? - отвечаю им.

Они тоже выпили водку по полному стакану, но не так, как я, а в три-четыре глотка.
Я им тогда и говорю:
- А теперь, слушайте меня. Я вопросы буду задавать, а вы отвечать. Вот, я приходил к тебе и к тебе. Что  вы мне говорили? Я занят. Приходи завтра и тому подобное. Так вот, мы с вами работаем на общее дело, на укрепление обороны страны. Каждый из нас отвечает за порученное дело. Я не хочу отвечать за вас. Если я прихожу к вам, значит, по делу. Будьте добры уделите мне пять максимум пятнадцать минут вашего времени. Не больше. Я не привык конфликтовать. Всегда со всеми находил общий язык. Надеюсь, мы поняли друг друга?

Ну, мы еще поговорили о том, о сем минут сорок и разошлись. После этого я приходил к ним, они меня принимали и все вопросы решали очень быстро. Они все были конструктора механики. Конструктором-электриком я был один.
Однажды я на изделии заметил скол в 2 мм. Я сразу же объяснил им, что такой брак не допустим. По этому изделию идут волны высокой частоты, и такой скол может привести к сбою в приеме сигнала. Здесь нужна обработка последней шестой чистоты.
Они меня поняли, и больше проблем с обработкой изделий не было.

Таким образом, я заставил этих корифеев в проектировании и механике уважать себя.
Параллельно я готовил документацию по изделиям. Написал гору документов, все напечатал в машбюро и принес военному приемщику на проверку. Он попросил на неделю оставить документы.

Через неделю вызывает меня Владимир Иванович и говорит:
- Я более грамотного технического романа в жизни не читал.
Сказал он все это в кавычках.
- Сократи минимум вдвое, - сказал мне Владимир Иванович и вернул документы.

Я засел за работу. Взял технические словари, словари по русскому языку и стал править.

Я стал засиживаться на работе до десяти-двенадцати часов вечера. Мне даже пропуск сделали «день-вечер», по которому я мог приходить в восемь утра, а и уходить в двенадцать вечера.

Но все же работу сделал. Сократил больше, чем в два раза. Потратил месяца полтора. Чувствую, что мозги мои усохли. Работать больше не могу. Звоню Владимиру Ивановичу, договариваюсь, сдаю ему документацию.

Он проверил, сделал четыре-пять замечаний и сказал:
- Слава, я знаю, ты их устранишь. Отдавай на множительную технику. Ну, теперь жди. Все ЦКБ будет ходить к тебе на консультацию. Не откажешь?
И вправду. Потом все ходили и спрашивали, как и что нужно делать?

Однажды изделие не прошло проверку на мороз. Я залез в морозильную камеру и стал анализировать. Там было минус 50 градусов. Через пять минут на этом морозе человеку становится «очень хорошо», а через пятнадцать минут он превращается в сосульку.

Я нашел причину. Масло для смазки подшипников застыло на морозе, и изделие перестало вращаться.

Я заказал у снабженцев более морозоустойчивое масло и изделие пошло.
Начальник лаборатории у меня иногда просил справку о том, чем я занимаюсь, чтобы доложить начальнику ЦКБ. А так, он совсем в мою работу не влазил и не контролировал. Я был, как свободный художник.
Отработал я полтора года. Подходит ко мне начальник нашей лаборатории и говорит:
- Тут, мы решили Вас, как хорошего работника, наградить нагрудным знаком от министерства радиотехнической промышленности, но у Вас есть строгий выговор за аморальное поведение в быту по партийной линии. Вы с женой в разводе?
- Да, нет, - говорю.
- Тогда разведитесь и приходите. Постараемся этот выговор снять, - сказал он.

Я пошел в ЗАГС,  подал заявление и меня через некоторое время развели. Приношу свидетельство о разводе, показываю начальнику лаборатории.
Потом меня приглашают на партбюро и говорят:
- Учитывая то, что Вы хорошо работаете на заводе, мы снимаем с Вас строгий выговор.

После этого, к 23 февраля 1973 года мне вручают нагрудный знак и дают премию в размере оклада.
В 2001 году, когда оформлял пенсию, то меня спросили:
- Был ли я награжден правительственными наградами?

Я сказал про этот нагрудный знак. Нашел  удостоверение и мне через Калугу оформили ветерана труда. Вот так, я стал ветераном труда.
В ЦКБ мне стали симпатизировать несколько молодых девушек. Я встретился с тремя из них, но у меня с ними не получилось продолжения.

Вскоре мои изделия пошли в серию. Нам выписали премию. Не знаю, сколько получил начальник ЦКБ, но начальник лаборатории получил 600 рублей, его зам. 500, а мне выписали всего 30. Меня такая несправедливость привела к негодованию.

Я пошел к начальнику ЦКБ и сказал ему:
- Владимир Алексеевич, Вы же знаете, сколько я времени потратил на эти изделия, я тут и дневал и ночевал. Я был ведущим инженером по нему. Возьмите эту премию. Мне такая подачка не нужна.
Я встал и пошел к двери кабинета.
Начальник ЦКБ меня остановил и сказал:
- Курдюмов, не поднимайте шум. Я Вам обещаю, что со следующего месяца Ваша зарплата будет достойной. Идите!

Я, действительно, со следующего месяца стал получать вместо 140 рублей 240-260. Меня стали включать в несколько списков на премию. Я расписывался в трех или четырех ведомостях.
Жить я стал значительно лучше, но у меня не было жилья, и поэтому я стал подумывать о том, где можно его заработать?

Глава 10
Снабженец

Через некоторое время мне пришлось заниматься изделием, которое нужно было применять в медицине. При помощи этого прибора человеческое тело охлаждалось до температуры 28 градусов, и хирург мог делать любую операцию вплоть до трепанации черепа без анестезии.

Изготовление изделия пришлось  на конец года, а все заявки на комплектующие материалы подаются в начале года. Меня послали в различные министерства выбивать фонды. С этой задачей я в силу своего характера справлялся хорошо. Фонды стали поступать.

Однажды вместо меня отправили другого человека. Я ему все объяснил. Рассказал о необходимости данного  изделия в медицине, но этот человек приехал ни с чем.

Ко мне подходит начальник лаборатории и говорит:
- Ты же говорил, что все вопросы с материалами решил? Мы посылаем человека, а ему поворот от ворот.
- Значит, Вы не того послали, - отвечаю ему.
- Слава, будь добр, поезжай, пробей? - стал  упрашивать меня начальник лаборатории.

Я согласился. Приезжаю в Москву, в министерство электротехнической промышленности. А нам для этого изделия нужны были электрические кабеля  с кислотно-щелочной защитой.

Набираю с телефона автомата телефон нужного клерка и говорю:
- Я такой-то, мне нужно встретиться с Вами. В каком кафе Вы, обычно, обедаете? Давайте немного посидим, поговорим?

Он мне называет название кафе и время, когда мне подойти. Я прихожу, заказываю обед на двоих, беру бутылочку коньяка. Итак, мы с клерком хорошо посидели. Я все ему показал и рассказал.

Он мне говорит:
- Подходи к концу дня и жди возле входа в здание.

У меня на всякий случай были фирменные бланки нашего завода и разрешение подписи за заместителя директора завода. Я выдал клерку все необходимые заявления и подписал их.

В конце рабочего дня он мне выносит все, подписанные министром электротехнической промышленности, бланки с необходимыми фондами.
Так я пробивал нужные материалы для нашего нового изделия.

А в министерствах было такое правило. Командировочные листы строго подписывали с понедельника по пятницу.
Но прежде, чем я пошел к нужному клерку, я зашел в приемную начальника главка министерства по моим материалам. Клерк без подписи начальника главка даже разговаривать бы со мной не стал.

Как всегда, даю секретарше большую шоколадку и начинаю с ней беседовать. Она меня ни в какую не пускает, хотя шоколадку мою взяла. У меня  с собой был альбом с фотографиями и описанием прибора.

Я начинаю ей подробно все рассказывать. Через полчаса вижу, она подобрела. Стала смотреть расписание рабочего дня начальника главка. Потом зашла к нему, когда очередной посетитель вышел. Через две минуты она меня запустила.

Начальник главка сразу же понял ситуацию, наверное, секретарь вкратце изложила ему мою просьбу. Я вытащил заранее заготовленное письмо о необходимых материалах.
Он удивился:
- Из-за таких мелочей простаивает нужное дело?
Он тут же подписал мое заявление. На прием ушло всего пять минут, не более.
Когда я отдал клерку подписанное начальником главка письмо, то у него уже была зеленая улица. Ему оставалось только расписать по предприятиям нашу заявку.

Когда я получил документы из рук клерка в конце рабочего дня, то на них была большая прямоугольная печать 80 на 100 миллиметров. Все документы были за подписью министра электротехнической промышленности.

Мой начальник лаборатории просто «обалдел», когда увидел эти документы.
Он меня спросил:
- Слава, как ты это делаешь? Ведь перед тобой ездил туда человек и все бесполезно.
Я усмехнулся и ответил:
- Я своих секретов не выдаю.

Возможно, у меня был врожденный талант снабженца. А секрет был один, я просто добросовестно относился к любому, порученному мне, делу.
Изделие мы запустили и отправили в клиники Бурденко и Склифосовского. Нам оттуда пришли благодарственные письма и кроме того просили изготовить аппараты более усовершенствованные.

Мы учли их замечания и стали выпускать аппарат «Холод 2М». Изделие мы изготовили, запустили в производство, но фонды на них мы уже заказали вначале года, и с материалами проблем больше не было.

Глава 11
Сибиряк

Наш завод помимо всего прочего выпускал радиолокационные станции, которые по тем временам стоили около 350 тысяч рублей или миллионы долларов. Их отправляли в Сибирь в Якутию. Вагоны до Усть-Кута были зафрактованны, а оттуда баржи по реке Лена  до места назначения - нет.

Мне ставилась задача – отыскать эти вагоны по железной дороге, привезти в порт Усть-Кута и отправить на барже по реке Лена по назначению.
Дали мне фирменные бланки завода, чековую книжку и наличными деньгами, кроме командировочных, рублей сто, не больше. В банке моя подпись была зарегистрирована и имела силу. С госпредприятиями я мог рассчитываться чековой книжкой, а вот с частными лицами наличными.

Месяца два - два с половиной я отыскивал вагоны по всей сибирской железной дороге. Потом доставил их в Усть-Кут в порт, который назывался Осетрово, и поставил свои ящики под крановые пути.

Нужно было отправить груз на барже по реке Лена до пятнадцатого сентября, так как, когда последняя баржа возвращалась, то по реке уже шла шуга, смесь воды и льда. Судоходный период заканчивался.

Мне нужно было, во что бы то ни стало, отправить груз до этого периода.
Я пошел к начальнику порта. Доложился, рассказал о проблеме. Мне начальник порта говорит, что ничем не может мне помочь, баржи нет.

На что я ответил ему:
- Я тогда, сяду здесь в уголке и послушаю, о чем Вы тут говорите? Мне делать нечего. Пока я не услышу от Вас положительного ответа, я отсюда не уйду.

Я сел, а дело было, примерно, в десять утра, и стал слушать. Кабинет был большой, сто квадратных метров, не меньше.

Начальник порта не обращал на меня никакого внимания, но к обеду он мне сказал:
- Приходи завтра ко мне домой к 12 часам. А сейчас пойди, отдохни.
Я взял его адрес и пошел в гостиницу, где я остановился.

Утром следующего дня, а это был субботний день, я купил бутылку армянского коньяка, пять звездочек, и оправился по указанному адресу. Я всегда выходил заранее, чтобы мог еще подождать минут пять на улице, чем спешить, сломя голову.

Захожу. Он мне говорит:
- Баньку истопили. Пойдем, примем баньку?
А банька неплохая, рядом пруд или озеро, в котором можно окунуться после баньки.
Ну, мы с ним раз пять-шесть сходили в парилку. Я его хорошо попарил. Он меня. В пруду окунулись. После пруда заходим в предбанник. Хорошо, сухо, тепло. Он мне квасу дал. Квас такой ядреный. Пробирает хорошо.

Поговорили о том, о сем. Где родился, где учился, о родителях. После он дает мне просторную рубаху и штаны. Я одел их. Просторно, ничего, нигде не стесняет. Одежду я свою сложил там же в предбаннике.

Зашли в дом. Он своей жене говорит:
- Собери-ка чего-нибудь на стол?
Наставила его жена нам на стол огурчики, помидорчики, сало, буженина, колбаска – все свое, не магазинное.

Стали пить водку. Водка тоже своя, не знаю, на чем она настоянная, на кедровых шишках, на травах или женьшене? Но пьется она хорошо. Голова светлая, совсем не болит, а ноги не идут.

Я старался больше его слушать. Если и говорил что, то кратко. После третьей рюмки он стал про себя рассказывать. Что отучился он в Ленинграде.
Потом подали пельмени. Их ешь и есть хочется. Он мне рассказал, что они на зиму лепят великое множество пельменей, а хранят их в погребе на леднике. С зимы заготавливают лед. Вырезают большие глыбы и затаскивают в погреб, сверху засыпают опилками. Меняют эти глыбы раз в два года.
Вот, эти пельмени еще с прошлой зимы в погребе хранились.

Потом он мне рассказал, как он окончил Ленинградский университет. И по наговору был арестован, и отправлен в Гулаг. Там он отбыл 18 лет от звонка до звонка.
На вид, Александру Ивановичу было лет 45, а сейчас был 1973 год. Значит, он был 1928 года рождения. В !951 году он окончил университет, и если в тот же год его репрессировали, то он вышел из Гулага в 1969 году.

Его должны были выпустить еще в 1956 году, когда реабилитировали всех заключенных Гулага. Наверное, с Александром Ивановичем что-то еще произошло в заключение, что его тогда не выпустили.
Но я не стал его об этом спрашивать. Мы с ним просидели почти всю ночь. Поговорить было о чем.
Он рассказывал мне о лесоповале, о заключении и о другом. Я спросил, почему он не вернулся в Ленинград?

- А что мне там делать? Друзей у меня там не осталось. Да и кем я там буду? Здесь я второй человек в городе. А там? - ответил он мне.
У него был просторный дом, пятистенок. Комнат, наверное, четыре не меньше было. Кроме жены я там не видел никого. Там заходили какие-то люди, но они не мешали нашему разговору.

Утром в воскресенье мы еще выпили немного, закусили пельменями и я пошел к себе в гостиницу.
Договорились с Александром Ивановичем, что я приду к нему утром, где-то к восьми часам утра.

В понедельник, еще не было восьми, а я уже был в порту. Александр Иванович приехал на «Жигулях», помахал мне рукой и сказал мне, чтобы я зашел через полчаса.

Когда я к нему зашел, то он мне сказал, что мой груз уже ушел по назначению. Я пошел в бухгалтерию и рассчитался чековой книжкой.

Потом мы с ним простились, и я отправился на железнодорожную станцию.
Александр Иванович оказался человеком широкой души. Он мне сказал, что на Советскую власть он не обижен. Эта власть нормальная. Но людей, которые творили беззаконие, он никогда  не простит.

Глава 12
Климовск

Посылают меня в командировку в Новомосковск, Тульской области на радиотехнический завод, который базировался в г. Климовске. Я переговорил с главным инженером. Он пообещал принять меня ведущим инженером в КБ при заводе и дать мне гарантийное письмо на выделение квартиры в первом же строящемся доме. Я попросил его также дать мне письмо на перевод с предприятия, где я работал, на предприятие в Климовске. Он мне дал это письмо.

Итак, я переехал в Климовск. Мне дали место в двухместной комнате в общежитии при заводе и я опять окунулся в работу. У меня был принцип, когда мне давали задание, то я дневал и ночевал на работе. Я был холостой. Домой к жене я не спешил, как все остальные работники, поэтому работа была для меня домом и спасением от одиночества.

Меня часто отправляли в командировки в Ленинград. Там было КБ, которое разрабатывало проекты различных радиотехнических изделий для промышленности. Очень хорошее КБ. Я был у них семь или восемь раз.
В свободное время я гулял по Ленинграду, а потом туда переехала моя сестра с матерью и бабушкой.

Мы раньше жили в Ташкенте. В 1966 году там произошло сильное землетрясение. Моя мать жила в частном доме, поэтому ее дом полностью был разрушен, вывалилась одна стена, и жить в нем было нельзя. Поэтому нам дали отличную двухкомнатную квартиру в Ереване. Комнаты, правда, были смежные, но не нужно было проходить через всю комнату, чтобы попасть в другую. Входные двери в комнаты находились рядом.

Во время землетрясения меня не было в городе. Я в это время учился в радиотехническом институте и был со стройотрядом в Павлодаре. Мы тянули телефонную линию Павлодар – Омск. Прокладывали телефонный кабель в 12 телефонных пар.

Когда  я приехал в город, то зрелище было ужасное. Я шел по улицам и не узнавал их. Дома были разрушены полностью. В основном это были одноэтажные дома дореволюционной постройки. Центр был разрушен. Пострадал театр им. Навои, ЦУМ и ГУМ.

Газета «Комсомольская правда»  сообщила, что погибло всего 4 человека, хотя там погибли тысячи. Правительство страны исказило действительную статистику трагедии в Ташкенте, чтобы не травмировать людей и скрыть правду от мирового сообщества.

Сейчас там стоит памятник. Огромная трещина в земле и мужчина своим телом закрывает от нее свою жену и детей. Конечно, все это сделано из железобетона.
Мне об этом потом рассказали, что земля разверзалась, и в эту трещину провалились дома вместе с людьми, а потом земля снова сомкнулась. Собаки спасали людей, хватали сонных людей за одежду, так как землетрясение произошло в 4 часа ночи, и тащили их из домов. Потом об этом писали многие газеты. Так благодаря собакам было спасено много людей. Всего погибло тысяч 15-20 человек. Так говорили жители города после землетрясения.

Пострадавшим в землетрясении  и потерявшим свое жилье Совет Министров СССР принял решение о предоставлении жилья в союзных республиках. Моим родным предложили переехать в Ереван, столицу Армении. В Ереване им дали новую двухкомнатную квартиру недалеко от центра города. Таким образом, были переселены из Ташкента около 300 тысяч человек, почти четвертая часть населения города.
В Ереване мои родные прожили четыре года. А потом на родину стали возвращаться армяне, которых реаприировали в революционное и сталинское время. Эти люди возвращались из-за границы. У них были деньги. Армяне - нечета азербайджанцам и грузинам. Они трудолюбивая нация. За рубежом они заработали много денег. И когда они приехали в Армению, то началось явление, которого не было раньше, то есть «дашь на дашь».

Моя сестра работала бортпроводницей в аэрофлоте. С приездом армян из-за рубежа ее, как русскую, стали ущемлять. Хорошие рейсы стали давать армянам или тем, кто мог заплатить. Начался скрытый геноцид русского населения. Поэтому мои родные решили выехать из Армении. На их счастье они вычитали в газете объявление на обмен квартиры на Ленинград. Армянин из Ленинграда решил вернуться в Ереван. У него была однокомнатная квартира. Он дал еще доплату на переезд. Так, мои родные переехали в Ленинград.

Моя сестра так и прожила всю жизнь одна, потому что работала стюардессой, постоянные перелеты, ночевки в других городах. Все это не способствовало для образования семьи. А потом мать моя постоянно болела, за ней нужен был уход. Моя мать умерла в 2000 году в возрасте 89 лет. А сестра моя, Светлана, старше меня на два года. Ей теперь 78 лет.

Ну вот, я приехал в Новомосковск на радиотехнический завод и мне дали задание заниматься изделием 1Т-116. Я работал ведущим инженером в СКБ (специальное конструкторское бюро), там завод назывался, как почтовый ящик такой-то номер, то есть он работал на оборонку.

И, если мое изделие перевести на нормальный язык, то оно означало – вождение сухопутных войск по пересеченной местности в заданную точку.
Для ориентации на местности я вызвал геодезистов, и они мне сделали реперную точку, отклонение которой по звездам было плюс минус 2 секунды. Кроме того для освоения этого изделия у меня было десять фургонов со своей генераторной станцией, полевой кухней, помещениями для проживания воинского подразделения и другое. На ведущей машине были гироскопы, аппаратура, компьютеры первого поколения. Все фургоны были оборудованы телефонной связью. На компьютерах была двухзначная система, то есть он мог ответить на вопрос - «Да» или «Нет». Выпускал эти компьютеры Астраханский механический завод.

Через месяц-полтора я полностью включился в это изделие и стал, практически, заместителем начальника лаборатории по нему. Начальник лаборатории не касался моей работы, мне полностью пришлось взять ответственность на себя. Я оставался допоздна. Главный инженер, как не придет в нашу лабораторию, он всегда видел меня на рабочем месте. Я непросто сидел, я тестировал изделие, доводил его до промышленного образца. Кроме того мне пришлось выбивать фонды на это изделие.

На новом предприятии я опять наступил на те же грабли. Я часто ездил в командировки. Мне это удавалось, и всегда эту работу поручали мне.
Главный инженер выписал мне пропуск с пометкой КС, то есть круглосуточно. Я полностью заручился его доверием. А он был человек неугомонный. На заводе были ребята примерно моего возраста, но все толковые. Я назвал бы их технической элитой.

Я часто ездил в Астрахань, откуда к нам на завод поставляли транзисторные блоки. Соединения между контактами были где-то 0,12 мм. Я их проверял на компьютере. Если они не выдавали данных согласно инструкции, то я ехал в командировку на завод-изготовитель. Там мне их перепроверяли и доводили до нормы. Я, обычно, ездил дня на три-четыре.

Работники, с которыми я контактировал там, помогали мне покупать копченую речную рыбу. Но 10 рублей можно было купить хвостов 10-15. Я также там покупал и красную икру и тоже не очень дорого.

Потом я приезжал на объект и проверял эти приборы в действии на местности. Я задавал координаты своей реперной точки на компьютере, а также точку конечного пункта назначения. И компьютер по карте местности выдавал мне самый оптимальный маршрут, с указанием километража и примерного времени прибытия.

Когда я возвращался с командировки, то всегда высыпался  и только потом ехал на работу. Из Новомосковска шел дизель, четыре вагона. Один раз я ехал на нем в Климовск. Рядом сидела женщина. Мы с ней разговорились. Я сказал, что работаю на заводе. Она тут же попросила меня пристроить ее дочь на завод, если есть такая возможность. Женщину звали Екатерина Александровна, как потом оказалось, она стала моей тещей. Она сама с Камчатки. Муж еще остался работать там. Ее дочь в том году окончила школу и месяца два-три работала на стройке маляром.

Я сказал, что пусть она приходит. Был  октябрь месяц и у нас на заводе прием инженерно-технических работников был категорически запрещен. Ну, приходит молодая, ладная дивчина. Было прохладно, и она пришла в плаще.

Пошли мы в отдел кадров. Я говорю:
- Вот, двоюродная сестренка. Нужно устроить на работу.
Мне начальник отдела кадров, мой хороший знакомый, так как я ему с Астрахани всегда пару хвостов рыбы привозил, и говорит:
- Могу взять только радиомонтажницей в 12 цех.
Я говорю:
- Ладно.

Устроили девочку на работу. Она умницей оказалась. Быстро освоилась. Проработала год и участвовала в соревновании. Завоевала почетное звание: «Лучшая радиомонтажница года». А тут и анкета ее прошла. Я приглашаю ее:
- Пойдем. Я хочу устроить тебя к себе техником.
В то время начальника лаборатории и начальника ЦКБ не было на месте, они были в командировке. А директор завода заболел. Сложилась благоприятная обстановка.

Я сходил к экономистам. Они поставили мне на заявлении, что место техника есть в нашей лаборатории. Я тогда прямо к главному инженеру. А он меня уже хорошо знал. Он меня часто видел. Я с утра до рабочего времени уже на работе и вечером допоздна тоже там же. Я ему говорю:
- Вот, сестренку на работу хочу к себе в отдел взять.

Он, мне не глядя, подписал. Так, моя будущая жена оказалась у меня в подчинении.
Приезжают мои начальники. Я им и говорю:
- Пока вас не было, я свою сестренку к нам в лабораторию техником принял.
- А ты ее нам покажешь? - меня спрашивают.
- Конечно, - отвечаю им.

Короче, дивчина всем понравилась. Потом ее у меня стали просить в разные цеха. Она оказалась с математическим уклоном, умница.
Я стал приглашать ее на обед и, конечно, сам расплачивался за двоих.

Мне везло и в Нижнем Новгороде и в Климовске. Приходилось осваивать изделие с нуля. Я очень быстро включался в работу,  за месяц - за полтора. А потом много приходилось ездить по командировкам и улаживать вопросы с фондами и с партнерами. Все я освоил в совершенстве, и нигде у меня не было проблем. Тут, было, я считаю, два фактора. Первый, что мне везло, а второй – это мой характер и знания, которые я получил, постоянно учась. Я никогда не считался со временем. Я на работе проводил очень много времени. Поэтому меня всегда уважало и ценило начальство.

Ну, и я тоже начальство не забывал. Когда приезжал с командировки, то привозил рыбу. В первую очередь пару рыбин я относил главному инженеру, парочку начальнику КБ, потом начальнику лаборатории и начальнику отдела кадров. Конечно, оставлял пару хвостов себе. С коллегами по работе мы ходили после работы - «ударить по пивку» с рыбкой.

Иногда у меня возникали конфликты с начальниками цехов, которые должны были поставлять железки к моим изделиям. Я приходил к начальникам цехов, делал заказ и спрашивал их:
- Недели Вам хватит?
Они отвечали мне:
-Хватит.
Проходит неделя. Комплектующих нет. Мимоходом встречаю главного инженера. Он меня спрашивает:
- Как у Вас дела? Все ли в порядке?
Я отвечаю:
- Да, вот цех 12 и 13 задерживают комплектующие. Я их спрашивал, недели вам хватит? Мне отвечали, хватит. Неделя прошла, а комплектующих нет.
- Завтра с утра зайдите к начальнику производства на селекторное совещание к 10-00.

Захожу к начальнику производства. Он видит, что какое-то новое лицо появилось. Спрашивает меня:
-Что у Вас?
Я ему отвечаю, так, мол, и так. Он тут же нажимает по селектору и отчитывает начальников цехов. Смысл такой, если к 18-00 сегодня комплектующих не будет для 14 цеха, то с завтрашнего вы не начальники цехов.
Мне говорит:
- Если у Вас все, то свободны. Доложите, когда получите из цехов Ваши изделия.
Я вышел, а на душе неспокойно. Выходит я подставил начальников цехов. А они такие же молодые ребята, как и я.

К вечеру я получил свои изделия из этих цехов, доложил начальнику производства. А сам пошел в магазин, взял бутылку водки, закуску и пошел в 12 цех. А начальники цехов обычно задерживались на работе.

Говорю начальнику 12 цеха:
- Василий Иванович, пригласи начальника 13 цеха. Я хочу перед вами извиниться. Случайно получилось, что вас подставил.

Я подробно объяснил. Как все вышло. Ну, мы посидели, выпили еще бутылку спирта и разошлись. Я с ними наладил контакт, и больше у меня не было заминок по работе.
Мы с Наташей, моим новым техником, всегда обедали вместе. Потом мы стали после работы ходить в кино, гулять в парке в Новомосковске. Я смотрю, она «на меня глаз положила». Мне тогда было 35 лет, а ей 19 лет. Екатерина Александровна, ее мать, поначалу была, категорически, против. Я, по ее понятиям, был старым для ее дочери. Но потом видит, мы уже почти год встречаемся. Пришлось ей отступить.

А тут я встретил человека. Он приехал к нам в командировку из Малоярославца. Он стал рассказывать, что там новый молодой приборный завод,  город находится недалеко от Москвы и от Калуги. Я попросился туда в командировку на три дня.

Сходил на завод, посмотрел и решил переехать.
С этим вопросом я пошел к главному инженеру. Он мне говорит:
- Слава, оставайся. Сейчас твое изделие пойдет в серию. Я тебя поставлю начальником лаборатории, будешь получать хорошую зарплату. Потом года через три переведу тебя к себе заместителем главного инженера.

А я Наташу устраивал, как свою сестренку. Теперь же хотел на ней жениться. Мне было стыдно перед начальством, что обманул их. И вот, эта маленькая ложь привела меня к краху моей всей последующей карьеры. Я потом очень сильно пожалел, тем более, что у меня на руках уже был ордер на однокомнатную квартиру.

Я все-таки настоял. Тогда главный инженер мне сказал:
- Если тебя там что-либо не устроит, то приезжай обратно. Я тебя снова возьму на завод.

Глава 13
Малоярославец

Я уехал в Малоярославец. Наташа ко мне приезжала. Потом она с тещей приехала. Я жил тогда на частной квартире. Через два месяца мы поженились.
Свадьбу сыграли в ресторане на вокзале. Она состоялась 26 июля 1975 года. Тогда пионы только-только расцвели. Я подарил своей невесте большой букет распустившихся пионов. Людей мало было, человек 10 не больше. Но свадьба памятная была.

Я пошел в отдел кадров и мою жену взяли радиомонтажницей в цех. А я опять получил изделие с нуля. Называлось оно Б-001, для самолетов на высоте до 2000 метров. Поставили меня на очередь, на квартиру. Я был 141. Когда первый дом сдали, то моя очередь продвинулась на сто человек. Я стал 41 на очереди, на квартиру.

Мы два года прожили на частной квартире. Потом завод построил общежитие и нам дали комнату 12 квадратных метров. У нас родился сын, и в комнатке развернуться было нельзя, коляску хранить было негде.

Я очень жалел, что уехал из Климовска. Там у меня уже ордер был на руках на однокомнатную квартиру. Мне бы после рождения сына там дали бы двухкомнатную квартиру. А если бы родился второй сын, то и трехкомнатную.
Но возвращаться в Климовск было стыдно. Не зря Наполеон как-то сказал крылатую фразу: «шерше ля фам», то есть во всех своих бедах «ищите женщину».
Вскоре соседи по общежитию получили квартиру, как детдомовские. Я попросил у них ключи от их комнаты, врезал свой замок, сделал там косметический ремонт и въехал. Комната была 18 квадратных метров. А также я оставил за собой ту комнату, которую мне дали вначале. Меня потом вызывали. Требовали, чтобы я освободил трехместную комнату, занятую самозахватом.

Но я отстоял ее. Сказал, что только через суд ее освобожу. Я в то время работал начальником отдела по рекламациям. Часто ездил в командировки и решал все вопросы по претензиям потребителей. За пять лет, которые я отработал на заводе, нам ни разу  не возвратили проданную продукцию.

Был один казус. Прихожу я на работу, а мне пропуск не выдают на руки. Говорят, что меня отправили работать на овощную базу. Пошел я на базу. Там пришлось вагоны с овощами разгружать. День выгружаем, второй. Каждый день по пятьдесят рублей зарабатываем. Неплохо.

Потом за мной прибегает начальник отдела кадров и просит вернуться на завод. Пришла рекламация от потребителя, нужно срочно в командировку ехать. Я в позу встал, пока главный инженер не извинится передо мной, не поеду. Опять прибегает начальник отдела кадров и от имени главного инженера извиняется.
Пришлось мне ехать к заказчику и устранять все неполадки. Я потом заявление написал. Раз вы не можете использовать меня по специальности, то я увольняюсь. После этого случая меня перестали отправлять на овощную базу.

Потом я посмотрел, что мне квартиру не дают, и в ближайшее время она мне «не светит». Я подал заявление на расчет. Меня вызвали на партбюро завода. Спросили, почему я увольняюсь? Я ответил, что отработал пять лет, а квартиру мне не дали, о поэтому я решил пойти на то предприятие, где мне дадут жилье. Мне тогда было уже под сорок лет, а квартиры пока не было.
Мне объявили выговор по партийной линии и отпустили.

Я поступил на работу в г. Обнинск на домостроительный комбинат,  главным энергетиком и через пять лет получил квартиру в г. Малоярославце. Мне предлагали несколько вариантов. В Обнинске квартиру, но с подселением. Я отказался. Предлагали еще подождать год или два. Я тоже отказался. Решил взять квартиру в Малоярославце, где и по сей день живу.

Так закончилась моя карьера инженера радиоэлектронщика. Во-первых, я в 1961 году поддался общей эйфории полета человека в космос и после окончания суворовского училища поступил в летное училище. Хотя мечтал поступить в Киевскую Академию радиоэлектроники. Мне потом пришлось переучиваться на радиотехническом факультете политехнического института в г. Куйбышеве.

Во-вторых, я не достиг больших высот в своей специальности из-за женщин. Первый раз мне помогла первая жена, которая написала заявление в парторганизацию, и мне «влепили» строгий выговор за аморальное поведение в быту, а второй раз, чтобы устроить свою будущую жену на завод в Климовске, я соврал начальству, что она моя сестренка, и из-за этой маленькой лжи я лишил себя карьеры. Я точно там бы стал со временем главным инженером завода и обеспечил бы себе и своей семье, совершенно, другой уровень жизни.

На домостроительном комбинате я отработал с 1980 по 1985 годы. С предприятия я уволился из-за отдела охраны труда. За малейшее нарушение меня, как главного энергетика, отчитывали так, что я плюнул на все и ушел работать в другое место. Наверное, в отделе охраны труда работали старые коммунисты, которые привыкли тыкать носом людей за любую провинность. Меня их жесткая позиция просто унижала, как специалиста и как человека.

Я пошел работать в ЦКБ в Обнинске. Мы занимались разработкой приборов, которые устанавливались на буях в Тихом океане и передавали сигналы на берег приемным устройствам на берегу о приближающемся цунами. Мне пришлось поездить на Дальний Восток, походить на судах. Морская эпопея мне тоже очень нравилась. Я иногда уезжал туда на три месяца.

Я изучил все характеристики источников питания для наших приборов. Потом мы применили там разработку Харьковского радиотехнического института, установили на буях генераторы, которые вырабатывали ток за счет волнения моря. Даже в штиль волнение все равно есть и электроэнергия вырабатывается.
Пришлось мне также устанавливать на эсминцах  метеостанции, которые давали данные о температуре, давлении атмосферы, влажности воздуха. Мы также разрабатывали системы «Град» для разгона облаков. Потом эти системы применили для военных целей.

В ЦКБ я отработал с 1985 по 1991 год. А потом началось – ГКЧП, Ельцинский расстрел Белого Дома. Меня сократили. Я потом отработал полтора года на строительстве кирпичного завода, в «Русском подарке», пока не попал в Агрисовгаз.

Дальнейшая моя работа на предприятиях Обнинска и Малоярославца уже не была связана с радиоэлектроникой. Я поменял массу профессий, меня четыре сокращали в Аргисовгазе, где я работал ведущим инженером в отделе снабжения с 1994 года по 2000 год. Стоял на учете в отделе занятости. Через своего знакомого в военкомате, который заведовал учетом офицерского состава, месяц отработал диспетчером в службе МЧС. Затем он же устроил меня вначале экспедитором, а потом старшим инженером снабжения в «Малоярославецкий Стройзаказчик». Там я отработал до 2008 года. Объездил по работе все Подмосковье по делам снабжения. Когда туда пришло новое начальство, мне пришлось уволиться.

По объявлению нашел работу на картонной фабрике в Спас-Загорье. Там меня обучили, и я полтора года отработал оператором котла. Когда там перестали платить деньги, так как предприятие стало давать сбои, я нашел работу в Обнинске в группе предприятий компании ПИК, где и работаю оператором котла по сегодняшний день, уже девять лет.
 
Я всегда работал на износ. И здесь тоже. Работа по будним дням. Нас работает два оператора. Ежедневно с 16-00 и до 8-00. Я работаю, практически, через день, кроме субботы, воскресенья.
И, наверное, буду работать до тех пор, пока не умру. Так было воспитано наше поколение. Нас уже не переделаешь.

Глава 14
Инвалидность

Впервые с нарушением своего здоровья я столкнулся еще в Карелии, где я отрабатывал положенных три года после института. Я пробежал на лыжах дистанцию 10 километров и выложился на все сто. Сказалось то, что после летного училища я, практически, не тренировался. Занял я там второе или третье место. Это мне было не так важно.

Я пришел домой и несколько дней подряд не мог напиться воды. Когда я обратился к врачам, то выяснилось, что у меня нарушена функция железы, которая отвечает за водо-солевой баланс в организме.
Чтобы возбудить эту железу мне дали дозу облучения.

Затем я обратился к врачам только через 28 лет. Когда меня обследовали, то написали диагноз дисфункция обоих полушарий головного мозга на 30 процентов. Оказалось, что мой мозг уже много лет работал только на две трети своих функций. У меня сейчас вторая группа инвалидности, что дает мне право на определенные льготы. Мне доплачивают 1400 рублей к пенсии, дают бесплатно лекарство, а оно стоит на месяц 2700 рублей, и бесплатный проезд на электричке. Вот, и все мои льготы.

По-правде говоря, я совершенно не замечал, что мой мозг не полностью функционирует. Я всегда соображал хорошо. Я постоянно учился. Даже, работая главным энергетиком на домостроительном комбинате, я прошел экономический курс в институте марксизма-ленинизма.

Я теперь постоянно, как вышел на пенсию, пью таблетки и не чувствую себя инвалидом. Хотя букет болезней связанных с этим у меня присутствует. Это и гипертония, и сахарный диабет, и нарушение кровоснабжения мозга на 70 процентов. Иногда  у меня возникает такое явление – земля переворачивается с ног на голову, и я с высоты своего роста падаю на свой хребет. Если не пить то лекарство, которое мне прописали, то в моем организме может наступить обезвоживание и летальный исход.

Анализируя, где я мог получить ухудшение своего здоровья, я прихожу к выводу, что на радиопередающей станции в Карелии было электромагнитное поле, которое превышало норму в 5-6 раз. Я даже приходил на антенное поле, сворачивал несколько колец изолированного кабеля в катушку, подключал один конец кабеля к любой стальной опоре, а второй конец к цоколю лампы. Она ярко горела безо всякого подключения к источнику электроэнергии. Здание, в котором мы работали, находилось в центре антенного поля и электромагнитные волны пронизывали его насквозь. Защиты от электромагнитного излучения не было никакого. Наверное, примерно такие же заболевания, как и у меня, получили все работники, которые там работали. Но я об этом ничего не знаю. С моей первой женой я не общался, только ежемесячно высылал алименты. Я честно выплатил их «от звонка до звонка», то есть в течение 18 лет.
      
Эпилог

Я выслушал историю Курдюмова Вячеслава Дмитриевича. Этот человек 22 года свой жизни отдал учебе и 56 лет отработал на производстве. В основном, он работал на военно-промышленный комплекс нашей страны. На это у него ушло более половины его рабочего стажа. Такие люди, как Курдюмов В.Д. создавали оборонный щит нашей страны. Он доводил до промышленного образца разработки конструкторских бюро. Он был маленьким винтиком в целостном механизме комплекса.

Из-за своих ошибок в жизни он не достиг больших высот в иерархии комплекса. Трудясь во вредных условиях на мощных передающих станциях, он потерял свое здоровье, но он ни о чем не жалеет. Везде на любой работе он выкладывался полностью и без остатка. Благодаря таким людям наша страна стала лидером в мировой политике и передовой в военном вооружении. Вклад таких людей невозможно переоценить. Низкий поклон таким скромным труженикам, которых в нашей стране миллионы.

         
Павел Мягкий Январь 2018-01-21