Когда мой коллега, врач-офтальмолог, направил ко мне одну пациентку с депрессией и мыслями о самоубийстве, я, хотя и был благодарен ему за рекомендацию, на самом деле не очень-то обрадовался. И вот почему.
Я психиатр, и депрессии, как говорится, это мой хлеб. Сегодня, правда, уже без масла. Лечение депрессии и предотвращение суицида, то есть, спасение жизни – это и миссия, и долг врача! Так? Так-то оно так, но не совсем так. Точнее – совсем не так.
Депрессия – это дар и проклятие человека. Дар – потому что печаль, тот самый пушкинский сплин, очень полезна. Она заставляет остановиться. Оглянуться. Посмотреть на свою жизнь со стороны.
Печаль – источник иронии и легкого цинизма, упрощающего драматизм реальности. Даже суровая депрессия может быть иногда биологически полезна. Депрессия молодой женщины, потерявшей любимого мужа, выключая её из суматохи жизни и замыкая её в горестном одиночестве, тем не менее, медленно и печально делает её глаза большими и внимательными, её тело похудевшим и изящным. Через какое-то время, она, сама того не ведая, выходит из своего склепа в мир людей, мудрая и осторожная, выделяясь особой вдовьей красотой.
Депрессии рождаются где-то в глубинных недрах человеческой генетики и выходят на поверхность толчками, создавая приливы, отливы и бури эмоций. Во время затишья депрессии, обратный взлёт маятника эмоций поднимает настроение, выбрасывая подавленную энергию созидания. Создаётся что-то новое, красивое, забывается или украшается старое. Но красота потому и красота, что она временна...
Подъём опять сменяется депрессивными подводными толчками с надводными штормами. Во время штормов депрессия достигает силы цунами. Она сметает на пути всё, что было создано. Депрессия разрушает не только того, в ком она поселилась, но ещё больше тех, кто рядом. В это трудно поверить, но самоубийства и убийства на почве депрессии отнимают столько же жизней, сколько войны и болезни вместе взятые. Это проклятие и бич нашего века – суицид прочно вошел в моду, как в искусстве, так и политике.
Помните «Старик и море» Хемингуэя?
Где-то в этом бурном море депрессий затерялась утлая лодочка с врачом. Дело в том, что приступы суицида непредсказуемы. Либо депрессия меняет в мозгу программу выживаемости на программу самоубийства как сознательную и тщательно подготавливаемую самоцель. Либо суицид наступает как внезапный импульс на фоне спутанных мыслей.
Врач пациента с депрессией находится в постоянном напряжении. Лечить, то есть. подавлять индивидуальность? Или не лечить – ждать бумеранга от природы? Психиатр и депрессия постоянно играют в игру «кто кого». Ночные звонки при кризисах, выяснения ситуации у скорой помощи, ответы на вопросы полиции:
«А вы действительно врач? Что это такое вы давали вашему пациенту, что он?..»
Врач во всех случаях является «мальчиком для битья» со стороны родственников, коллег, страховок и, само собой, почуявших запах крови адвокатов. К счастью, психиатр нередко помогает человеку найти себя, и у того появляется новый смысл жизни. И тогда человек живёт. И творит.
Три категории психиатров занимаются депрессией и суицидами: «не битые», «битые» и «семейные».
«Небитые» – это молодые врачи, всезнайки, оптимисты и жизнерадостные энтузиасты.
«Битые» – это солидняк, уже потрёпанный в боях, знающий все минные поля. Эти имеют хорошие знакомства среди адвокатов. Они своевременно ушли из лечащих врачей в консультанты и с большим апломбом учат клиницистов: «Как же ты так?.. Да я бы... на твоём бы месте…». Они, не очень-то стесняясь, за приличную мзду дают рекомендации адвокатам, как заманить «небитого» на это самое минное легальное поле.
«Семейные» – это те, у кого нет других вариантов, как только браться за любую патологию. Потому, что у них за спиной дети в колледже, и жена, которая, словно родина-мать на знаменитом плакате, одной рукой показывает на свой уютный домик с палисадником, а другой указывает на надпись: «И долго ещё я буду жить в такой дыре? Другие уже давно...»
Короче, хотите жить спокойно – не становитесь психиатрами. С какой стороны ни подойди, депрессивное это дело лечить депрессии.
Когда мне предложили посмотреть эту пациентку, я переходил из первой категории в третью. Уже брался... но ещё мечтал…
Пациентка Кристина оказалась весьма приятной женщиной средних лет. Она пришла с дочкой, которая её опекала. Необычным в её случае была её полная слепота. За ними повсюду неотступно следовал огромный пес, голден ретривер – поводырь.
Кристина начала свой рассказ с того, как она в своё время работала почтальоном. Ей приходилось разносить почту в неблагополучных бедных районах, где обитали безработные на городском пособии. Это были чаще всего люди, никогда и нигде не работавшие, поскольку пособие было больше, чем зарплата, которую они могли бы получить.
Государство давало им всё, включая квартиры, полное медицинское обслуживание, бесплатное образование и пособие на детей. Досыта накормленные и свободные от каких-либо обязанностей, эти люди занимались политикой: в смысле пикетов на площадях с требованием дать им ещё больше благ за тяжелое рабство их предков. Не зная, куда себя деть от безделья, молодёжь играла в баскетбол. В перерывах многие из них перепродавали наркотики, или отбирали чеки у стариков.
Вот однажды, разнося чеки по квартирам одного из таких домов, наша пациентка получила удар сзади бейсбольной битой по голове. Она очнулась только через неделю в госпитале, радуясь, что вообще кто-то вызвал скорую. Выздоравливание было тяжелым, но самым страшным была полная слепота.
До травмы Кристина жила одна, снимала маленькую квартирку. Зарплата тоже была небольшой. Единственная дочь к ней относилась очень плохо. Друзей у неё не было, потому что характер у нашей Кристины был далеко не ангельский. Постепенно, однако, ситуация начала меняться.
Поскольку травма случилась на работе, Кристина получила значительную компенсацию, которая позволила ей купить хорошую квартиру в более приличном районе. Через социальный сервис она могла вызвать машину, которая её доставляла к докторам и в магазины. Продукты ей привозили домой. От общества слепых она получила собаку-поводыря и, кроме того, часто приглашалась общественными организациями на разные митинги и благотворительные мероприятия. Дочка стала более внимательной, жалея мать, да и сама Кристина стала более покладистой по характеру.
Вопрос: неужели надо получить удар по голове, чтобы характер смягчился?
Жизнь можно было бы назвать удавшейся, если бы не слепота. Особенно тяжело было ночами. Одиночество в темноте. А ведь она ещё женщина в соку. Зависимость от других, даже в выборе платья, мучила больше всего. Кристина впала в депрессию. Жить дальше, казалось, не имело смысла. Не то, чтобы она что-то хотела с собой сделать, но лучше бы и не проснуться, поскольку день и ночь всё равно неотличимы.
Она ходила по врачам с надеждой восстановить зрение. Нейроофтальмологическое обследование показало, что сами глаза не повреждены, но выключилась функция затылочной области, которая от удара перестала анализировать поступающие от глаз сигналы. Это состояние хорошо известно в медицине под названием «мозговая» или «центральная» слепота. Глаза глядят, но мозг не видит. Многие из нас и без травмы смотрят на вещи, не видя их сути. Так сказать, глаза видят, а мозг неймёт.
Слушая Кристину, я испытывал острое чувство жалости к этой несчастной женщине.
– Конечно, – думал я, – она ходила со своей депрессией от одного психиатра к другому. Никакие лекарства не помогали, ибо не было возможности убрать источник депрессии – слепоту. А кто бы на её месте не впал в депрессию? О чём бы ещё плакал слепой, если бы был зрячим?
И вдруг у меня мелькнула шальная мысль: а что, если попробовать вылечить слепоту? Ведь она же функциональна. «Мозговую» слепоту можно вылечить. Гипнозом, например. У меня уже были два успешных случая лечения центральной слепоты гипнозом: девочка, ослепшая после судорог и мужчина – после гипертонического криза. Три случая – это уже публикация, – думал я, предвкушая грядущую славу. Правда, в тех случаях слепота не была полной, и травмы не было, да и неизвестно, не прошла ли бы слепота сама собой.
Надо просмотреть литературу… Честолюбие, я вам скажу, отбивает рациональное мышление хуже любви. Случай был явно мне не по зубам. Пациентку смотрели десятки офтальмологов, психиатров, психологов. И гипноз пробовали.
Но меня уже понесло на рифы.
Я спросил, реагирует ли пациентка на свет. И получил ответ, да, реагирует плачем: мол, ничего не видит, и всё бесполезно. А под гипнозом? Свет – темнота чуть-чуть отличимы. Тогда я включил стробоскоп. Это такая приставка к энцефалографу, которая даёт сильный, мелькающий в разных частотах, свет.
Есть! Первая удача! Под гипнозом появилась реакция на мелькание света! Пока едва заметная. На следующем сеансе гипноза Кристина реагировала на свет меньшей интенсивности и даже различала размахивающие перед её носом руки. Через пару недель она, глядя на моё лицо, уже говорила, что видит что-то кривое, очкастое, ушастое. Я был счастлив: это был портрет с натуры – мои родные очертания. А ещё через несколько сеансов она ходила по офису без собаки, останавливаясь перед каждым сотрудником, описывая, как он выглядит. С каждым сеансом лечения мы всё больше сближались, становились друзьями.
Кристина повторяла, что расскажет всем о своём счастье видеть мир. Правда, пока она всё видела лишь в черно-белом свете. Оставалось преодолеть последний рубеж – восстановить цветное зрение, особенно, различение зелёного и красного цветов. На моё счастье, у меня был офтальмоскоп с зелёным светом, и, после нескольких неудачных попыток, различение зелёного цвета стало возможным. Способность распознавать красный цвет вернулась сама собой.
Итак, зрение восстановлено! Почти. Осталось мутность в глазах, отсутствие остроты зрения, но я сам ослеп от успеха. Да, я это исправлю... запросто!
Меня распирало от гордости, и я решил, что надо устроить, как здесь говорят, шоу. Созвал всех коллег и даже знакомого журналиста с телекамерой, чтобы запечатлеть слёзы благодарности пациентки, перед которой открылся замечательный мир света, цвета и счастья...
Пациентка опоздала на полчаса. Сначала, за дверью раздался какой-то шум и громкое рычание. Потом, с размаху отворилась дверь, влетела возбуждённая собака без поводка, а за ней разъяренная пациентка, которая только недавно говорила, как высоко чтит меня, и как готова без устали рекламировать мои целительские таланты.
Если бы хоть сотая часть её проклятий на мою голову исполнилась, тлеть бы мне уже в геенне огненной. Онемевший от такого поворота событий, я только через какое-то время продрался сквозь её бессвязные выкрики и понял, что случилось нечто непоправимое.
Оказывается, её рассказы о чудесном исцелении привели к неожиданным и почти трагическим результатам: очередное полугодовое обследование не подтвердило больше её инвалидность, поскольку она стала видеть. Возникла угроза лишения льгот, а значит, прощай пособие, собакаповодырь и машина по вызову.
Расстроившись, Кристина поругалась с дочерью, которая объявила матери, что та просто симулянтка, поскольку настоящие слепые не выздоравливают.
Её священник сказал, качая головой, что это грех идти против природы и, если бы она более усердно молилась, Бог излечил бы её гораздо раньше и без проблем.
Кто-то из молящихся ей шепнул, что доктор – просто шарлатан, внушивший ей, что она, якобы, что-то видит. На самом деле это всё иллюзия, дьявольское наваждение.
Главное, дальше её не ждёт ничего хорошего; жизни нет, и во всём виноват я, навлекший на неё все несчастья. Она покончит с собой, и виноват в этом буду только я.
Я стал понимать, почему у психиатров почти также часты суициды, как и у их пациентов.
На этом месте мой рассказ можно было бы закончить, если бы не одна деталь. Придя домой в полном смятении, перебирая статьи, которые собирал для публикации, я наткнулся на рассказ историка медицины Джорджа Макари из Корнельского Университета.
В 1776 году восемнадцатилетняя пианистка Мария Тереза фон Парадиз покорила всю Вену, а затем и Париж, своей виртуозной игрой. Была только одна, но очень больная проблема – Мария была полностью слепа с трех лет. Говорят, наутро после травмы, девочка проснулась слепой. Кто только и чем только ни пытались её лечить. Врачи применяли прижигания, пиявки, диуретики, голод – ничего не помогало. Возникли тяжелые судорожные спазмы мышц глаз, вызывающие нестерпимую боль.
Императорский дом выделил значительную стипендию для лечения Марии и для поддержки семьи. Сам Антон фон Стерк, главный придворный врач императрицы, применил новое лечение – электрическим током. Мария получила 3000 ударов электрическим током вокруг глаз, что вызвало ожоги, но спазмы глаз, тем не менее, не исчезли. В отчаянии, семья Парадиз обратилась к Францу Антону Месмеру, который демонстрировал свои опыты в Вене.
Я опускаю описание технических деталей гипнотических сеансов Месмера и сразу подвожу к знаменателю. Чудесное исцеление! Отец Марии, герр Парадиз, празднует замечательное излечение Месмером своей дочери и сам лично распространяет памфлеты о нём среди друзей. Антон Стерк докладывает императрице об успехе своего протеже. Готовится тур по Европе. Однако выясняется, что зрячая девочка пугается своего носа в зеркале, рассматривает свои пальцы, которые стали деревянными.
Узнав об исцелении, императрица перестала выдавать стипендию семье, поскольку девочка уже не числится инвалидом. Герр Парадиз ужасно расстроен и мчится к Месмеру с требованием прекратить лечение. Мария настаивает на продолжении, обещая, что снова научится играть… Семье грозило разорение.
Дело кончилось тем, что герр Парадиз жестоко избил любимую дочь, которая больно ударилась головой и надолго потеряла сознание. Наутро слепота опять вернулась к ней. Имперская стипендия для семьи Парадиз была восстановлена.
Однако этим дело не кончилось. Герр Парадиз стал утверждать, будто Месмер домогался его дочери, хотя все сеансы проводились исключительно в его присутствии. Месмер получил письмо от фон Стерка с уведомлением об исключении Месмера из Венского медицинского общества и требованием немедленно покинуть Вену.
Последним ударом было приглашение Месмера на концерт пианистки в Париже. Концерт и европейский тур были спонсированы императорской семьёй. Концерт давала полностью слепая знаменитость из Вены, которая рассказала журналистам, что даёт концерты, несмотря на то, что Месмер, доктор-шарлатан, пытался погубить её талант. Месмер после этого надолго слег и уже больше никогда не практиковал…
Не напоминает ли вам эта история мой случай с Кристиной? Как удивительно схожи две эти истории, хотя их разделяют два с половиной века!
Что гипноз может творить чудеса, известно давно. С его помощью Иисус исцелил тысячи слепых. Но меня почему-то волнует Дарвин. Помните из школы основы дарвинизма? Выживает сильнейший (читай в скобках, здоровейший!), не так ли?! Но это в животном мире. А у людей? Да ещё в приличном цивилизованном обществе?
Получается, что у нас сплошь и рядом выживают слабейшие и болеющие!
Или, может быть я неправ?