Наверное, я был ненормален в самой своей сути. Нормальный человек стряхнул бы с себя прошлое, и стал бы жить ради жены, ради будущего ребенка. Теперь все для этого было готово. Я мог выкупить Максу огромную мастерскую, о которой он мечтал. Но я ничего ему не говорил. Я не мог отделаться частичной правдой, а рассказать ему все – было нереально.
Аня звонила все реже. Она слушала по скайпу мой пластилиновый голос и тихо плакала ночами. Я знал. Я почти слышал, как она плачет. Моя девочка. Я не мог сказать тебе всего. А ты страдала, недоумевала.
Наши отношения держались на тонких настройках. Мы оба были достаточно чувствительны и даже сентиментальны. Только я редко показывал, как глубоко чувствую переходы твоих настроений, как иногда явственно “слышу” твои мысли…
Аня не хотела возвращаться. Она сказала, что поживет в Швеции еще полгода.
Да, я вздохнул с облегчением.
Я начал пить. Это было закономерно.
Я проводил недели на Котельнической. Не появлялся у родителей. Макс был вынужден взять другого напарника. Я не говорил Максу, где я пропадаю.
Однажды на пороге квартиры появилась Света. Она стояла в дверях с бутылкой водки и банкой огурцов.
История о том, как она меня нашла, заняла бы много страниц. Именно ей удалось.
И мама, и отец, и Макс переживали. Аня мучилась неизвестностью.
И вдруг – Света, изначально чужая, потом близкая и родная, а потом отчужденная – предатель, она находит меня, и стоит в проеме двери не с наркологом под руку, а с бутылем.
Я молча пригласил ее войти. Света налила по бокалам. Я хлестал водку из обычных чайных кружек. Мне было все равно.
Света достала из хозяйственной сумки маринованные помидоры, сельдь в масле, рыбные закуски, салат оливье в баночке.
В ней не было ни капли гламура. Какая-то хозяйственная тетка.
А была ли это вообще Света? У меня мутилось в глазах. Я зарыдал. Света обнимала меня, называла ласковыми словами. Раздела, уложила на кровать. Кажется, был секс. Я не помню. Если да, мне было по фиг.
Когда я встал утром, никого не было. На кухне все прибрано аккуратно. Многонедельного срача – как не бывало. Был ли это ангел? Или пьяная Света? Я уже ничего не понимал.
Я быстро оделся и поехал домой. К маме. Родители встретили меня буднично. Говорили о делах. Как будто я не проштрафился, и не пропустил пять уикендов кряду.
Они рассказали про дядю Филиппа, их давнего друга, которого я прекрасно знал с детства, что он в пятьдесят восемь лет женился на молодой девушке.
Мама и папа посмеивались, и говорили, что Филипп всегда был чудаком. Он держал в нашем городе книжный магазин, но сам не прочел ни одной книги. Его бывшая жена, тоже Светлана, говорила: “Филя так любит книги… Он любит их перебирать, сортировать, гладить, нюхать, расставлять по полкам…”
Я слушал эти рассказы, вспоминал дядю Филиппа, и мне становилось легче дышать.
Я начал работать. Полез на крышу. Пошуровал в сарае с инструментами.
Мне становилось все проще взаимодействовать с реальностью. Я боялся, что уже не вернусь.
Мама больше всего переживала за Аню. За то, что мое состояние и какой-то ей непонятный внутренний разлад оттолкнет от меня жену, и она просто останется в Швеции.
А я именно этого и хотел. Моя жизнь с Аней теперь была невозможна.
Я бросил генерала ради нее. Когда его не стало, жить с ней так же стало нельзя.
Она прекрасная молодая женщина. Она создана для семьи. Я молился, чтобы она встретила другого человека.
Так и произошло. Через полгода Аня скажет мне, что она продает квартиру в России, и что мы расстаемся.
Я благодарил Свету. Как странно. Чтобы вывести человека из запоя надо один раз прийти к нему домой, надраться вместе с ним, а потом переспать? (Я так и не был уверен, что что-то было.)
Макс об этом, разумеется, не знал. Я скинул ему смс: дом на Котельнической набережной, номер квартиры, код домофона. Он приехал через сорок минут.
Я оставил дверь приоткрытой. Макс бесшумно вошел.
Он смотрел на меня глазами полными слез. Мы стали медленно раздеваться.
Эта квартира была заколдована? И все, кто в ней оказывался, становились геями?
Я не знаю, что произошло. Почему мой лучший друг смотрел на меня такими глазами?
Мы разделись одновременно, только я остался в носках, а Макс успел скинуть все до единой нитки. Мы встали друг напротив друга и стараясь не смотреть друг другу в глаза начали тереться ***ми друг об друга, потому что у каждого член стоял будь здоров, но никто не хотел брать на себя доминирующую роль.
Мы придерживали каждый свой член рукой и тёрли об другой как об наждак. Мы оба сопели и тяжело дышали. Не сговариваясь, мы взяли друг друга за пояс, и стали стоя трахаться, попадая то в живот, то прямо в член, то между ног.
Так мы штырили друг друга минут пятнадцать, но не кончали.
Тогда Макс обеими руками взялся за мои ягодицы, и стал ритмично надвигать меня на себя, добавляя силы моему собственному движению.
Я рефлекторно сделал то же самое: взялся за его задницу обеими руками, и стал надвигать ее на себя, потом отодвигать, и снова резко надвигать.
Эта Максова придумка усилила возбуждение обоих, так как мы довольно сильно сталкивались, отодвигались и опять сталкивались, и ощущение рук на задницах тоже придавало жару.
Но больше всего меня возбуждало то, что я держу Максову смуглую и крепкую задницу в своих ладонях.
Я не смотрел Максу в лицо, и, когда отвёл в очередной раз взгляд, глядя немного вниз, то он упал на валяющиеся Максовы брюки и на ремень, который он вытащил, когда брюки снимал.
Этот короткий взгляд попал в поле зрения Макса, который решился в этот миг на меня взглянуть. Он резко развернул меня к себе задом и, подхватив ремень с пола, начал пороть.
Он делал это дико. И очень быстро, не давая заду остыть от каждого следующего удара. Я испытал сполна всю силу его мышц.
Он нашел неудобным пороть меня стоящего перед ним, и уложил на кровать задом кверху и, подложив ещё подушку под живот, продолжил удары ремнем.
У меня от неожиданности этого поворота все упало, и возбуждение прошло. То, что между нами началось, это был некий экстравагантный новый поворот, но когда ещё ремень подключился, у меня, видимо, психика не выдержала, и я сдался, и был безучастен.
Возможно, в его порке не было той размеренной качественности, какая была у генерала. А был какой-то хаотичный бросок.
Я помнил, что когда мы были близки с генералом, у нас телепатия срабатывала в течение нескольких секунд, но с Максом получилось иначе.
Я думал, он прекратит порку, видя, что она меня не заводит, но похоже, с ним что-то случилось, и он плохо управлял собой.
Я услышал, как он причитает: обана, вот это да, ох, блять, ёёоооооо, ёёоооооо, ёёоооооо, ёёоооооо, вот это блять, обана...
Я тихо посмотрел на него, прогнув шею, из-под руки.
У него член раздулся в два раза, и был, наверное, как кипяток. Похоже, он вообще ничего подобного не испытывал в жизни.
И продолжал яростно сечь меня, испытывая дикое удовольствие.
Я сообразил, в что он кончит в считанные секунды, и это будет неправильно, так как я лежал при этом совершенно безучастный.
И тогда я подскочил, и снова встал к нему лицом, и взялся пальцами за его член, и начал его дрочить.
Он посмотрел мне прямо в глаза с вопросом: я кивнул, и он в ответ взялся за мой.
Мы дрочили один другого еще минут пять, и кончили одновременно. Мы упали обессиленные на широкую генеральскую кровать, и уснули.
Когда я проснулся, рядом никого не было. Я подумал, чего только не присниться с бодуна.
Но я давно не пил. Я не пил уже три недели. С тех пор, как меня, как светлый ангел, посетила Светлана. И с тех пор как мы напились и потрахались (или нет?).
Когда я увидел разбросанную на полу одежду, и Максовы пожитки, я все вспомнил.
Это был не сон.
Елки-палки, я не был гомосексуалом, нет.
Да, у меня был роман с генералом. Да, мы с ним любили друг друга. Мы встречались с разной интенсивностью и частотой в течение пяти лет.
Но я не гомосексуал, нет!
И вот, мой друг, мой лучший друг, брат моей жены – становится моим любовником.
Бред. Полный бред.