Восстановив внешнее единство Римской империи, Константин намеревался приступить к её внутренним преобразованиям, предполагая все государство перестроить заново, на лучших и более твердых основаниях. Важнейшим же из оснований император видел христианскую Церковь - он был убежден, что политическое единство неотделимо от единства религиозного, и достижение такого единства поставил для себя жизненной задачей.
В отличие от Диоклетиана, полагавшего, что христианская Церковь, - это, своего рода, государство в государстве, - ослабляет власть римского императора, Константин, напротив, пришел к выводу, что христианство и его мощная церковная организация могут стать прочной опорой абсолютной власти. К тому ж, гонения Диоклетиана показали всю тщетность религиозных преследований, которые, накаляя внутреннюю обстановку в Империи, одновременно делали христианское сообщество только крепче и сильнее. Эту невероятную, неистребимую самыми жестокими гонениями и истязаниями внутреннюю силу, которая несомненно свидетельствовала о великом могуществе христианского Бога, можно и нужно было использовать во благо государства, а не бороться с ней, во вред себе. Отныне христианская Церковь должна была стать важнейшей опорой государства. По мысли Константина, она должна была своим духовным величием и внешним благолепием привлекать к себе языческое население Империи, постепенно обращая все государство в один сплоченный организм. Поэтому благосостояние Церкви, её единство получили в глазах императора важность государственную и составляли собой предмет самых тщательных его забот.
Но чем больше Константин вникал в дела Церкви, тем менее она оправдывала его идеальные представления о церковном единстве. Среди христиан то и дело возникали разногласия, являясь настоящим бедствием, хуже войны ослаблявшим устои государственной жизни и вызывавшим насмешки со стороны языческого мира.
Едва на Западе совместными усилиями императора и наиболее влиятельных епископов удалось разрешить спор с донатистами, возникший из-за того, что часть христиан отказывалась принимать обратно в ряды христианской Церкви нестойких в вере, павших во времена гонений священников, как Восток, на который император возлагал самые большие надежды, приготовил Константину ещё более жестокое разочарование в виде неожиданно ожесточенного спора между пресвитером Арием и Александрийским епископом. Каким бы незначительным ни виделось это разногласие в глазах императора, не вникавшего особо в детали христианского учения, но постепенно в эту распрю двух старых упрямцев оказалась втянута вся восточная церковь. Ситуация усугублялась ещё тем, что волнения в Египте - одной из наиболее важных и богатых провинций, этой житнице огромной империи, - были чреваты сепаратизмом и нежелательны более, чем где-либо. А значит спор с арианствующими необходимо было разрешить как можно скорее.
Вернувшийся из Александрии Осий Кордубский лишь подтвердил опасения.
- Примирение сторон невозможно, государь. Об этом ты можешь судить даже по повсеместно кипящим, несмолкающим спорам здесь, в Никомидии. Что уж говорить об Александрии, где ожесточение противостояния дошло до крайнего предела, и христианская кровь льется рекой. Разумеется, дело не обходится без подливания масла и злорадных усмешек со стороны язычников.
- Ты прав, достопочтенный отец, этот злосчастный спор должен быть наконец разрешен, - согласился император, не скрывая раздражения по поводу всей этой затянувшейся и порядком надоевшей ему глупой при. - Думаю, как и в деле донатистов, действеннее всего будет прибегнуть ко всеобщему собору – этот метод уже неоднократно оправдал себя. Теперь вот что скажи мне, достопочтенный отец, что лично ты думаешь об этом споре и чью сторону намерен принять?
- Государь, я, как мне и должно, принимаю сторону истинной веры, истинного православного христианства. Учение о Пресвятой Троице непостижимо для человеческого разума. Мы, православные христиане, веруем бесхитростно, не трудясь понапрасну отыскивать доказательства того, что постигается верой. Веруем так, как завещал верить Господь. Ибо любые попытки человека постигнуть эту истину отнюдь не возвысят несовершенный человеческий разум до неё, а, напротив, саму истину втопчут в грязь, в прах земной, из которого человек и создан. Таинство Пресвятой Троицы превышает всякий человеческий ум и слово, и оно усвояется лишь верой. В своем дерзновении Арий пошел против христианских устоев и основ веры, ибо Сам Спаситель, поставляя апостолов, которые должны были сделаться столпами в Церкви, поспешил удалить от них как бремя, всякую пытливость, касательно Его существа: «Я и Отец – одно», «Никто не знает Сына кроме Отца, ни Отца не знает никто, кроме Сына». Так сказал наш Спаситель. Арий же чужд прямой сердечной веры, а решился в своей гордыни подчинить веру знанию, превратить её в логическое построение, в сухую абстракцию и моралистику. Авторитет церковного Предания не имеет в его глазах никакого значения. Этот человек, верит не в Бога, государь, а в силу своей диалектики.
- Все это мне понятно, - согласился император с доводами епископа. - Но меня интересует твое мнение насчет самой сути его учения?
- Отрицая Божество Христа, Арий пытается опровергнуть истину Священного Писания, где нельзя найти ни одного слова о тварности Сына. И коли Арий утверждает, что Христос не Бог, то тем самым он отвергает все понимание Его воплощения и Его земного подвига. Арий желает в своем учении вновь разделить Бога и человека, как было до Пришествия Господа на землю и заявить, что, несмотря на великую крестную жертву Господа, человек обречен на рабство греху и смерти. Арий стремится подменить саму суть нашего учения, уподобив его, с одной стороны, иудаизму, блуждающему во тьме отрицания спасения, с другой – приблизить его к примитивному пониманию языческих философов, с их посредником между Единым и земным.
- Другими словами, Арий утверждает, будто Божественный покровитель императора единой Римской империи Иисус Христос - не Бог?
- Вот именно, государь.
- В таком случае от дерзости этого человека содрогнутся и сами небеса... Что ж, Дух Божий да установит согласие в правильном решении епископов. Думаю собрать святых отцов в Анкире Галатийской, - заключил император, но тут же добавил после недолгого раздумья: - Впрочем, место следует ещё обдумать и обсудить. Так или иначе, Вселенскому собору быть. И да снизойдет на собор Святой Дух, и да утвердится Божественная воля, и да будут единомысленные сплоченные христиане моей надежной опорой!..