Предисловие *(1)
МОЯ ОРБИТА
О событиях 1991 года написано немало, в том числе и теми,
кто располагался в ближайшем окружении Б.Н. Ельцина, имел
влияние на него и кто сегодня уже не стесняется вспомнить прав-
ду о том времени и ключевых его персонах в их истинном ви-
де *(2); и непосредственными участниками событий. Скрупулезно
точный и совершенно честный разбор ситуации провели в свое
время ныне покойные В.С. Павлов *(3), В.И. Болдин *(4). Наш замеча-
тельный военачальник, истинный патриот Валентин Иванович
Варенников, тоже покойный, на судебном процессе справедливо
задавался вопросами: «В измене какой Родине меня обвиняют?
Советского Союза, который я защищал в Великую Отечествен-
ную войну? Страны, которой уже нет, потому что ее разрушили
те, кто меня обвиняет?» Подробно все события того времени Ва-
лентин Иванович изложил в книге «Дело ГКЧП» *(5). Недавно Ана-
толий Иванович Лукьянов в одном из интервью сформулировал
суть того, что двадцать лет назад Горбачев назвал «путчем», и со-
бытий, последовавших за ним: «Где вы видели путч, который не
ломает ни одно государственное учреждение? Путч – это слом
системы. А тут все осталось на своем месте – Верховный Совет,
правительство. Где вы видели переворот, который имеет целью
не изменение общественного строя, а защиту того строя, кото-
рый был? Переворот в защиту советской власти. Интересный
переворот! Но уже за августовскими событиями последовали три
настоящих переворота: в сентябре 1991-го – антикоммунисти-
ческий, в декабре 1991-го – антисоюзный, в сентябре–октябре
1993-го – антисоветский. Теперь у нас воровское компрадорское
государство, горстка богачей и море бедняков» *(6).
Примерно так же воспринимаю все эти события и я. И если
вернуться непосредственно к тому, что произошло в августе 1991
года, то, по-моему, в основном не осталось невыясненных прин-
ципиальных моментов. Во всяком случае, думаю, вникать в тон-
кости тех тревожных часов, дней и месяцев – скорее, удел исто-
риков. Подобных штрихов в моих записках, естественно, тоже
немало.
Просмотрите сегодня незашоренными глазами документы,
опубликованные 20 августа 1991 года и подписанные в том числе
и мной. Анализ ситуации, который был сделан, и сегодня пред-
ставляется точным. Мы были обеспокоены зашедшей в тупик пе-
рестройкой, межнациональными конфликтами, усиливающимся
потоком беженцев, предупреждали об опасности натиска пре-
ступности, насилия, беззакония, вопиющей безнравственности,
коррупции, были встревожены близящимся распадом Советско-
го Союза. Мы били в набат в связи с очень реальным наступлени-
ем необузданной личной диктатуры в стране, что в дальнейшем
и произошло. Диагноз критическому состоянию страны и меры,
которые мы намерены были провести в жизнь, с высоты сегод-
няшнего дня кажутся в целом правильными и даже очевидными.
Тревога в связи с обстановкой, которая складывалась в стра-
не, выражалась и раньше. Я, например, был одним из подписав-
ших обращение на имя Горбачева. Мы еще надеялись на него, но
документ, направив нашему лидеру, распространили 17 декабря
1990 года и среди участников съезда народных депутатов СССР.
Под письмом стояли подписи нескольких десятков человек, со-
ставлявших цвет нашей страны. Незадолго до августовских со-
бытий в печати было опубликовано тоже пронизанное высокой
степенью ответственности за происходившее в СССР и беспо-
койством за судьбу Отечества, имевшее огромный обществен-
ный резонанс «Слово к народу». Идеи авторов обращения, ува-
жаемых мною людей, я полностью разделял. (Все эти документы,
дающие представление о политической и социально-экономической
ситуации, сложившейся тогда в стране, публикуются в разделе
«Приложения», с. 495)
Мы действовали, как могли в тот исторический момент, но
были повержены грубой силой, нас (членов ГКЧП) пытались
демонизировать, объявить чуть ли не дьявольским отродьем, но
совесть моя чиста, морально и исторически правота остается,
безусловно, за нами. Очень вероятно, что мы оказались жертва-
ми особо изощренного, сатанинского сценария, разработанного
Горбачевым, Яковлевым, Шеварднадзе и Ельциным и направ-
ленного, прежде всего, против партии и народа. Хорошо, что над
этим теперь размышляют многие.
Вернемся к моим дневникам. Представьте мою личную си-
туацию на момент ареста. Надо было противостоять обстоятель-
ствам. Я понял, что, несмотря на разные ограничения, оговорки,
запреты, можно писать. Бумагу я имел право требовать. Что еще
нужно для систематической упорной работы? Еще нужно созна-
ние необходимости того, что ты хочешь писать что-то небеспо-
лезное, передавать написанное на волю.
Обратив по возможности во благо свое положение, я получил,
может быть, впервые в своей жизни, шанс оглядеться, над мно-
гим задуматься, вспомнить и рассказать о тех людях, с которыми
был связан. Мне повезло, так получилось, что я был счастлив в
семье, в любви (увы, недавно, в июне 2010 года, скончалась моя
дорогая Лилия Федоровна, наш союз продолжался более полу-
века), на своем долгом пути я повстречал многих замечательных
людей, с которыми вместе жил, работал, трудился, – рабочие,
специалисты, ученые, конструкторы, в том числе самые выдаю-
щиеся, а также мои друзья-космонавты. Мы вместе шли по «кос-
мической стезе», ведь вся моя судьба с юности связана с мечтой
(и работой ежедневной на протяжении шести десятков лет) о
полетах наших кораблей в космос. Все, на что я был способен,
было безраздельно отдано небу. И здесь наша страна добилась
потрясающих успехов. Я горжусь ими, и меня утешает, что в этих
успехах есть мой вклад.
Надо сосредоточиться на людях, которые мне дороги. Их
много. Мой долг вспомнить о том, чему я был свидетелем и в
чем лично участвовал. С другой стороны, мне очень хотелось
рассказать для полноты картины и о других выдающихся людях,
внесших свой вклад в освоение космоса, но которых лично я
не знал или не мог знать. Я думал о тех, кто умел подняться над
обыденным и обратить свой интеллект в сторону непознанного,
в просторы Вселенной, с которой связано будущее Земли. И по
возможности, в меру своих сил, еще раз напомнить об этих под-
вижниках, расширяя и закрепляя представления о наших общих
усилиях по освоению Космоса.
Очередной день вызывал ассоциации с тем или иным челове-
ком. Иногда они были обусловлены днем рождения конкретной
личности или какой-то датой. Наступавший день таил в себе об-
разы других дней прошлого под этим же числом. Границы вре-
мени раздвигались. Намечалась богатая ретроспектива, бывшая
для меня инструментом и канвой воспоминаний.
Кстати сказать, готовя дневниковые записи к печати, я ре-
шил сопроводить каждую из них фактами «космической хрони-
ки», охватившей большой период нашей истории вплоть до 23
августа 1991 года. События в оборонной, ракетно-космической
сферах всегда были мне близки, многие лично касались меня
или моих коллег, друзей, товарищей, некоторые произошли при
моем непосредственном участии. Здесь же, в хронике, опроки-
нутой в прошлое, пусть коротко даются биографические сведе-
ния о замечательных людях, посвятивших себя космосу. В целом
параллельно моим «тюремным рефлексиям и воспоминаниям»
благодаря «космической ретроспекции» в самом сжатом виде
как бы воссоздается многокрасочная по смыслу панорама геро-
ических усилий нашей страны в осуществлении вековой мечты
человечества.
С мыслью о высокой ретроспективной насыщенности каж-
дого очередного дня у меня в следственном изоляторе тюрьмы
появлялся стержень, с учетом которого беспокойно работала
мысль и память. Так, помимо текущих записей, воспоминаний
о семье, родственниках, духовно близких людях создавался ряд
зарисовок о тех, с кем мы вместе продвигались к созданию проч-
ного оборонного, ракетно-ядерного щита страны, к новым по-
зициям в обживании околоземного пространства. Вот почему
в заголовок своих «тюремных записок» я все же вынес слова о
космосе. Он есть цель и смысл моей жизни, в которой у меня, по
счастью, было много достойных учителей и единомышленни-
ков. Им я в основном и посвятил свои тревожные месяцы, про-
веденные в «Матросской тишине».
Жанр записок подразумевает их фрагментарность. Такой ха-
рактер материала обусловлен нервной жизнью в тюрьме. Мне
казалось, что я как личность прохожу некую проверку на проч-
ность, стойкость. Сейчас, перебирая эти записи вместе с журна-
листом и редактором Валерием Петровичем Лысенко, я многие
из них решил оставить как знаки, сигналы и символы того весь-
ма необычного периода моей жизни. Решили также минимизи-
ровать модернизацию текстов, хотя не обошлось, конечно, без
сокращений и уточнений в справочной литературе. Временами
представлялась оправданной более основательная переработка
материалов. Как знать! Все же захотелось сохранить закреплен-
ное на уже пожелтевших, неказистых листочках то особенное
состояние души и настрой мысли, что составляли тогда мой вну-
тренний мир. А фрагментарность, мозаичность записок, внеш-
нюю вроде бы непоследовательность и разрозненность рассказа
я помогу читателю преодолеть с помощью нижеследующего ав-
тобиографического очерка. Он даст цельное впечатление о моем
пути, сориентирует, как соотнести те или иные элементы текста
публикуемого дневника с реальными периодами моей жизни.
Этой же цели служит и раздел «Приложения». Здесь мы
сгруппировали мои собственные интервью, статьи, опублико-
ванные или неопубликованные в свое время очерки, которые
вместе с материалами других авторов выходят за хронологи-
ческие рамки моих записок, углубляя мимоходом затронутые
в них темы или дополняя и конкретизируя документальными
свидетельствами.
Еще одна принципиально важная для меня особенность пу-
бликации дневников и сопутствующих материалов: они оснаще-
ны многочисленными подборками фотоиллюстраций, большин-
ство из которых печатаются впервые. Они заметно расширяют
тематическое пространство издания, дают зримый образ людей и
событий, дорогих моему сердцу. Мы старались подобрать сним-
ки таким образом, чтобы на первый план вышли выдающиеся
люди нашего Отечества, к сожалению, в основном уже покой-
ные. Но при этом стремились и к тому, чтобы ни в коем случае
по возможности не забыть и тех, кто оставался в тени великих
личностей, но без кого немыслимы наши достижения.
Это наша история в лицах, рассказ в основном о тех, кто так
блестяще прокладывал дорогу в космос.
* * *
Родился я в Харькове 17 марта 1932 года. Отца и маму в ран-
нем детстве видел мало. «Они много работают и учатся» – го-
ворила о родителях бабушка, Ольга Федоровна, которая факти-
чески воспитывала меня вплоть до своей смерти в 1939 году. У
нее было 18 детей, ко времени моего рождения осталось в живых
четверо. Будучи религиозной, она хранила в нижнем ящике ко-
мода несколько книг на старославянском языке с изображением
святых и одежду для своего погребения. Бабушка брала меня с
собой в Благовещенскую церковь, неистово молилась на коле-
нях. Однажды втайне от родителей я был ее стараниями крещен.
Я не стал религиозным, но к чувствам верующих относился и
отношусь с уважением. И вообще я придерживаюсь коммуни-
стических идеалов именно потому, что они в основе своей суть
идеалы христианские.
Отец был фармацевтом, заведовал сначала в Харькове, потом
в пригороде аптеками. Мама тоже была специалистом в этой
области, работала у папы заместителем и помощником по всем
вопросам. Папа болел туберкулезом, и этот недуг его извел: он
умер еще в 1937 году, когда мне было пять лет. Мама боялась, не
заболею ли я. Мне делали тестовые прививки и тоже обнаружи-
ли палочки Коха, хотя и не в активной форме. Бабушка на свой
лад лечила меня рыбьим жиром.
Семейная атмосфера накануне войны у меня связана с ду-
шевным теплом, которое шло от моей матери и ее сестер – Ли-
дии и Веры. Их сближало не только кровное родство и бытовое
общение, но и взгляды на жизнь, общие заботы, общее горе. На
их попечении находилась несовершеннолетняя Лида, дочь стар-
шей сестры Таисии, арестованной в период массовых репрессий.
Моя мама и тетушки были сострадательны, заботливы, чутки.
Все это осталось навсегда в памяти и, конечно, влияло на фор-
мирование личности, моих жизненных наклонностей.
Война оставила глубокий, незаживающий след в моем со-
знании, и все происходящее ныне я так или иначе соизмеряю и
сопоставляю с событиями 1941–1945 годов. Почти два года мы
существовали на оккупированной фашистами территории. Они
принесли с собой кровавый режим террора, насилие, грабежи. В
конце 1941 года мы узнали о массовом уничтожении больных, на-
ходившихся на излечении в Психоневрологическом институте. В
лесопарке фашисты организовали так называемый детский дом
и у его воспитанников брали кровь для переливания своим ране-
ным. Дети погибали в страшных муках. В цветных объявлениях-
призывах, расклеенных по городу, говорилось: «Германская
армия охраняет твой труд! Твоя благодарность – это твое трудо-
любие» или: «Победа, труд, строительство. Таков лозунг Европы
в ее борьбе против большевизма и мирового жидовства!» и тому
подобное. Некоторые молодые женщины ехали на работу в Гер-
манию, многих увозили насильно… На заборах прикреплялись
приказы об обязательной регистрации евреев… Кому-то из них
удавалось уехать, кто-то прятался. Одну еврейскую семью прию-
тили мы с мамой и тетей Верой, хотя это было смертельно опас-
но. Для устрашения жителей в центре и других районах города
на виселицах всегда висели тела с табличками на груди: «комму-
нист», «партизан», «жид». Трупы сменяли регулярно.
От правды не уйти. Если сейчас кто-то хочет бросить на про-
шлое иной взгляд, разглядеть в фашизме другие, более привле-
кательные краски, – отклика этому в моей душе нет. Мои дет-
ские воспоминания воспитали во мне совсем другое отношение
к этому отвратительному явлению. Фашисты-итальянцы тоже
стояли в нашем городе и были помягче немцев, но общей же-
стокой картины обращения с местным населением они не от-
меняют.
Два года мы провели в страшных испытаниях. Никакой уче-
бы в школе не было. Чтобы не подохнуть с голоду, приходилось
чистить сапоги у немцев, выискивать по городу брошенные вещи
и менять их на продукты в окрестных деревнях. Бытовало тогда в
нашей среде такое слово – «менка». Оно – об этом.
Немцы разбомбили Библиотеку имени В.Г. Короленко.
Люди пытались спасти и сохранить книги. Но засуетились и фа-
шисты. Гонцы из Берлина организовали отправку в Германию
уцелевших раритетных фолиантов, многих тысяч самых ценных
изданий. Спустя годы мы узнали, что в списке пострадавших
архитектурных и культурных ценностей, фигурировавшем на
Нюрнбергском процессе, значилась и наша библиотека. А в те
дни оккупации, помню, мы топили буржуйку, спасаясь от лютой
стужи, непоправимо испорченными в бомбежке остатками книг,
мебелью из брошенных домов – дров у нас не было.
После войны я окончил семь классов и поступил в техникум
гражданского строительства, но вскоре понял, что нам с мамой на
ее скромную зарплату и мою стипендию не прожить. Мне хоте-
лось получить профессию, мама тоже считала, что я должен учить-
ся. Учебный год уже продолжался три месяца, но к просьбе моей
матери в ремесленном училище связи № 11 Министерства трудо-
вых резервов СССР отнеслись с пониманием, и я начал учиться в
группе Р-83, в которой готовили специалистов по радиолокации.
Многие ребята, как и я, росли без отцов. К счастью, в училище
было очень сильное ядро преподавателей и воспитателей, они по-
могали нам не только обрести профессию, но и вникнуть в суть
некоторых вечных категорий – честности, порядочности, челове-
ческой надежности. Эти ненавязчивые уроки – на всю жизнь.
В 1950 году нас направили на работу в сборочный цех № 51
Харьковского завода имени Т.Г. Шевченко, где осваивалось про-
изводство приборов слепой посадки самолетов гражданской и
военной авиации. С тех пор на 26 долгих лет судьба связала меня
с этим предприятием. Здесь я прошел путь от рядового рабочего
до директора, получил серьезнейшую обкатку как специалист,
здесь сложились мои представления и принципы как руководи-
теля коллектива.
С самого начала я стремился не только работать, но и навер-
стать упущенное – учиться, экстерном сдал экзамены за 10-й
класс, поступил в энергетический институт. Вуз был заочный,
но четыре раза в неделю после работы посещал занятия. Мы
серьезно относились к самому процессу учебы. Такой штрих:
когда из-за работы не удавалось вырваться в институт, нас вы-
ручала в буквальном смысле дружеская взаимопомощь. Четверо
производственников, они же студенты одной группы – Виктор
Шаповалов, Анатолий Зайцев, Людмила Дьяковская и я – пре-
доставляли отсутствовавшим свои тщательные конспекты, не
позволяли никому из своего круга отстать. Так, «квартетом», мы
защитили и дипломы, причем в Москве, в стенах МЭИ, пото-
му что на много месяцев были направлены в командировку на
смежное столичное предприятие, а пришло время защищаться,
и дипломные проекты к тому времени уже были подготовлены.
Когда мысленно охватываешь весь этот период жизни на за-
воде, именно жизни, так как предприятию отдавались все силы,
время, эмоции и здоровье, в первую очередь, как потом в «Ма-
тросской тишине», думаешь о людях, о тех, с кем был рядом все
эти годы, о коллегах, старших товарищах-учителях, без которых
ни одна из поставленных перед нами задач по повышению обо-
роноспособности страны не была бы выполнена. В пятидесятые
годы, в первое десятилетие моей работы на заводе, его возглав-
ляли крупные организаторы производства П.А. Макарущен-
ко, А.И. Стрункин, Ф.Т. Капустин, Г.П. Шумский, С.И. Оврах.
Огромная заслуга в наших успехах принадлежала техническим
руководителям завода и ОКБ: В.К. Зайцу, С.Н. Каретникову,
К.Е. Сердобольскому, Е.И. Матюшенко, К.К. Зыкову, Г.А. Бара-
новскому, Г.П. Винникову. Все они так или иначе содействовали
моему становлению.
В 1953 году наш коллектив начал осваивать новую аппаратуру
для военной авиации – радиолокаторы ДРЛ-1 по документации
ленинградцев. Однако последующие модификации этих систем
разрабатывались силами заводского ОКБ. Наши радиолокаторы
устанавливались на особо важных в стратегическом отношении
аэродромах страны. Примерно к этому же времени относится и
производство аппаратуры управления баллистическими ракета-
ми. В заводских цехах были изготовлены бортовая и наземная
аппаратура системы радиокоррекции БРК-1 и БРК-2 для ракет
Р-2 и Р-5, созданных С.П. Королевым. С этих изделий мы на-
чали участвовать в создании нового вида вооружения – боевых
ракетных комплексов.
К этому же времени относится и такое важное событие в моей
жизни, как вступление в партию. В ней я состою без перерывов
с 1953 года.
На заводе я работал сначала монтажником, потом настрой-
щиком радиоаппаратуры, мастером, начальником участка регу-
лировки слепой посадки самолета. Важную роль в моей жизни
сыграл в то время начальник цеха лауреат Сталинской премии
Аркадий Исаакович Хазан. Он вообще умел присматриваться к
людям, щедро делился опытом, не боялся выдвигать молодых
специалистов на новые должности. По его рекомендации я стал
сначала заместителем, а вскоре и начальником цеха. Под моим
началом находилось уже пятьсот человек. Тогда же случилось со-
бытие, обозначившее принципиальную веху в космонавтике. 12
апреля 1961 года на околоземную орбиту был выведен космиче-
ский аппарат с Юрием Гагариным на борту. Успешный старт ра-
кетоносителя с космическим кораблем «Восток» обеспечивала
аппаратура нашего завода. На самом предприятии в этот пери-
од происходили серьезные перемены: резко возрастали объемы
производства, осваивались новые технологии, строились произ-
водственные корпуса, оснащаемые высокопроизводительным
оборудованием. На боевом дежурстве стояли баллистические
ракеты Р-12, укомплектованные аппаратурой нашего завода.
Именно эти ракеты оказались в эпицентре событий мирового
масштаба – Карибского кризиса.
В начале 1960-х годов директором завода назначили опытно-
го, хотя и молодого Владимира Павловича Лысова, начавшего
свою энергичную деятельность с повышения трудовой и техно-
логической дисциплины в коллективе. Усилия именно в этом
направлении случайными не были: в октябре 1960 года на Бай-
конуре при проверках первого испытательного пуска заправлен-
ная ракета Р-16 взорвалась на стартовом столе. Погибла большая
группа специалистов, солдат, офицеров, в том числе главный
маршал артиллерии, первый главком ракетных войск М.И. Не-
делин, главный конструктор и директор КБЭ Б.М. Коноплев.
Правительственная комиссия во главе с Л.И. Брежневым рабо-
тала во всех организациях, причастных к созданию ракеты, в том
числе и на нашем предприятии. Я руководил тогда сборочным
цехом. Комиссия не предъявила нам никаких претензий – при-
чиной аварии, как потом выяснилось, была конструктивная не-
доработка. Но трагедия обозначила принципиальную проблему
для всех: ни в каком технологическом звене недопустимы даже
незначительные просчеты. Это и формировало стратегию нового
директора. Он практически заново развернул производство бор-
товой и наземной аппаратуры автономной системы управления
баллистической ракетой Р-16, произвел кадровые изменения. Я
стал заместителем, а потом и главным инженером.
Очень ответственная работа по созданию и дальнейшей мо-
дернизации нового ракетного комплекса УР-100 тесно связала
нас с выдающимися учеными-конструкторами В.Н. Челомеем,
Н.А. Пилюгиным, В.И. Кузнецовым, научила быть инициатив-
ными и, если хотите, отважными. В какой-то момент надо было
провести модернизацию системы управления или создавать ра-
кету нового поколения. Наш директор В.П. Лысов на совеща-
нии у министра С.А. Афанасьева предложил модернизировать
и изготовить аппаратуру силами предприятия. Нас поддержали.
В результате был создан ракетный комплекс УР-100К, который
стал самым массовым и самым надежным.
В нашей беспокойной отрасли жизнь никогда не стояла на
месте. В ответ на новейшие разработки США возникла необ-
ходимость создания ракетных комплексов третьего поколения
шахтного базирования с блоками индивидуального наведения.
Нашему предприятию было поручено изготовить бортовую ап-
паратуру и аппаратуру подготовки и пуска ракеты УР-100Н.
Особенностью этой системы, помимо наличия цифровых вы-
числительных машин, явилось использование многослойных
печатных плат и тонкопленочных микросхем «частного» приме-
нения «Пенал». И опять это потребовало коренной перестройки
производства, освоения новых и совершенствования ранее су-
ществовавших технологических процессов. К этому времени я
защитил кандидатскую диссертацию по лазерным гироскопам.
В связи с усложнением ракетно-ядерного оружия и имевши-
ми место тяжелыми авариями в войсках Минобщемашем во гла-
ве с С.А. Афанасьевым и главкомом ракетных войск маршалом
Н.И. Крыловым были внесены в правительство предложения о
совместной работе и ответственности промышленности и войск
за безопасную эксплуатацию ракетных комплексов, стоящих
на боевом дежурстве. Постановлением правительства в войсках
была внедрена система так называемого гарантийного надзора за
ракетными комплексами стратегического назначения. В предва-
рительном порядке этот вопрос был рассмотрен на совещании у
Д.Ф. Устинова, в котором от нашего завода я принимал участие.
Считаю необходимым назвать тех, кто особенно активно раз-
рабатывал и внедрял систему, полностью себя оправдавшую, в
жизнь: от Минобщемаша – заместитель министра Н.Д. Хохлов,
начальник главка А.С. Матренин, от ракетных войск – Н.Ф. Чер-
вяков, А.А. Ряжских, А.В. Усенков.
К сожалению, здоровье В.П. Лысова сильно пошатнулось.
Вскоре в возрасте 49 лет он умер, оставив по себе самую добрую
память. С 1972 года возглавить предприятие пришлось мне. Как
и большинство предприятий Минобщемаша, наш завод, соглас-
но любимой присказке С.А. Афанасьева, «не имел дублеров» по
производству аппаратуры для ракетно-космической техники.
Вся продукция выпускалась впервые в стране и имела перво-
степенное значение для обороны ее рубежей и стабильности в
мире. Мы взяли курс на радикальное усовершенствование тех-
нологических процессов, для этого изучали и перенимали опыт
ведущих предприятий страны. Создание вместе с харьковскими
учеными полуавтоматической линии «Палмис» явилось рево-
люцией в монтажном производстве и позволило в течение года
решить острейшую проблему нехватки кадров на предприятии –
высвободить до 300 высококвалифицированных монтажников и
слесарей-сборщиков. Кроме того, новый технологический уро-
вень снимал все назревшие вопросы обеспечения качества при-
боров управления ракетно-космической техникой.
Оборонные заводы производили не только ракеты, самолеты
и подводные лодки, но и товары народного потребления (ТНП)
– автомобили, холодильники, цветные телевизоры, бытовую ра-
диоаппаратуру, магнитофоны, медицинское оборудование. Эти
предприятия не сидели на шее у народа. И когда я был директо-
ром или министром, то строго следил, чтобы производство ТНП
покрывало фонд заработной платы.
Надо было разоружаться? Надо. И к 1980 году мы ставили за-
дачу изменить структуру «оборонки» в процентном отношении
40 на 60, к 1990 году – 50 на 50, к 1992 году – 60 на 40 в пользу
бытовых товаров. То есть предлагалась поэтапная продуманная
конверсия, и ее осуществление было реальным. Однако после
развала Союза почти во всех странах СНГ производство товаров
для народа было разрушено, и теперь люди довольствуются за-
падным и не всегда качественным ширпотребом.
Не могу не сказать о том внимании, которое мы проявляли
к выпуску бытовой техники на заводе. 1973 год ознаменовался
началом производства новой модификации радиомагнитолы
«Романтика-105», а через два года в торговую сеть были направ-
лены первые партии новой радиомагнитолы «Романтика-106».
Еще через год начинается серийный выпуск первой стереофо-
нической магнитолы «Романтика-108». Начиная с «Романтики-
105», все следующие модели удостаивались Государственного
Знака качества СССР, ее разработчики и организаторы произ-
водства получали высшие награды ВДНХ СССР.
Мы активно занимались и другими «непрофильными» на-
правлениями. На заводе успешно разрабатывали, изготовляли
и внедряли в клиническую практику новейшие образцы слож-
ной медицинской техники. В качестве примера приведу первый
отечественный ультразвуковой аппарат с секторным сканером
«Слайд-01» для диагностики в кардиологии и других сферах ме-
дицины. Он был создан по нашей совместной с министром здра-
воохранения СССР Е.И. Чазовым инициативе в 1974 году. Эти
аппараты служат в клиниках до сих пор, демонстрируя высо-
кую надежность. Наш завод стал ведущим предприятием и еще
в одной важнейшей области – автоматизации управления энер-
гооборудованием атомных и тепловых электростанций.
Скажу еще об одной директорской заботе 70-х годов. На за-
воде сложилась тяжелая обстановка с жильем. Городские власти
предоставляли нам по бюджетной линии по сто квартир в год,
тогда как очередников уже насчитывались тысячи. Мало того,
счастливые новоселы вскоре покидали предприятие, потому
что жилые кварталы вводились в другом конце города. Я полу-
чил согласие нашего министра С.А. Афанасьева, городского ру-
ководства на создание собственной строительной организации
и возведения жилья хозспособом. Нам выделили бросовый зе-
мельный участок вблизи завода, мы первым делом обзавелись
земснарядом для приведения в порядок поймы реки и подго-
товки площадок под строительство 14-этажных домов. Словом,
начали широкомасштабные действия в «социальном направле-
нии». Отныне по 400–500 семей ежегодно получали у нас бла-
гоустроенные квартиры.
По итогам пятилетки многие труженики завода были награж-
дены орденами и медалями. Я стал Героем Социалистического
Труда. Перед нами разворачивались новые производственные
перспективы. Предстояло, в частности, представить предложе-
ния по конструкторской разработке аппаратуры подготовки и
пуска крылатой ракеты нового поколения для атомной подво-
дной лодки. Для решения организационных вопросов я вылетел
в Ижевск, на один из заводов нашего министерства, имевший
богатый опыт производства аппаратуры для ракетных комплек-
сов морского базирования. Там меня и застал звонок министра
С.А. Афанасьева. Мне было предложено стать его заместителем.
Это было неожиданно, потому что к тому времени мой послуж-
ной список насчитывал 18 серьезных взысканий, включая по
партийной линии. Не раз доставалось и от С.А. Афанасьева, но,
надо признать, – заслуженно. «Если бы ты ничего не делал, –
сказал мне Сергей Александрович, – не было бы и взысканий,
но тогда мы тебя и не пригласили бы в замминистры».
Предложение разворачивало мою жизнь совсем в другую сто-
рону, уводило от того предприятия, где в то время работали 24
тысячи человек, где все было отлажено, как часовой механизм.
И я, и моя семья были не столько обрадованы предстоявшим на-
значением, сколько встревожены. Все же я дал согласие, хотя
новые масштабы работы и степень ответственности, скажу от-
кровенно, вызывали опасение: справлюсь ли.
Завод я оставлял с большим сожалением. Это здоровая среда,
начало моей трудовой деятельности, захватывающе интересная
работа. Здесь я шел рука об руку с дорогими моему сердцу людь-
ми. После развала Союза многие заводы остались без производ-
ственных связей и испытывают до сих пор большие трудности.
Распадаются многотысячные коллективы предприятий, форми-
ровавшиеся на протяжении десятилетий. Это душевная травма и
для рядовых тружеников, и для руководителей.
Но возвращаюсь в 1976 год. На новом посту, в министерстве,
я продолжал заниматься теми же проблемами создания мощ-
ного ракетно-ядерного щита, что и на заводе, только на ином
уровне. Я хорошо знал многие предприятия Минобщемаша, с
их руководителями и специалистами был давно знаком. Так что
вхождение в собственно производственную жизнь НИИ, КБ и
заводов, а мне было поручено курировать приборостроение, не
составляло особых сложностей. Немало лет до этого я довольно
тесно общался с нашим министром С.А. Афанасьевым, усвоил
стиль его работы – деловой и человечный одновременно. Могу
теперь сказать, что я на министерских постах тоже не являлся
приверженцем авторитарного, жесткого стиля руководства. И
хотя мы занимались делом большой государственной важности,
я понимал, что не страх перед начальством, а деловая, спокойная
обстановка, обмен мнениями, глубокий анализ и своевременное
принятие решений дают положительные результаты. Мы мно-
гое делали впервые, и трудности поджидали нас на каждом шагу.
Если случался «разбор полетов», я проявлял требовательность,
строгость, даже жесткость, когда это было крайне необходимо.
В моей практике такой подход себя оправдал.
Мы создавали ракетные комплексы МР-УР-100, Р-36М, УР-
100Н, РСД-10, РС-12М. Особенно эффективным оказался ра-
кетный комплекс Р-36М – детище генеральных конструкторов
М.К. Янгеля и В.Ф. Уткина, созданное на Днепропетровском
заводе «Южмаш». Американцы назвали эту уникальную меж-
континентальную ракету «Сатаной». Оснащенная десятью раз-
деляющимися боеголовками и сорока «ложными целями», раке-
та была практически неуязвима для существовавших в то время
средств противоракетной обороны. Руководство США вынуж-
дено было пойти на подписание договора с Советским Союзом о
сокращении ракетно-ядерного вооружения, а Хельсинкские со-
глашения подвели итоги Второй мировой войны. Запад признал
незыблемость границ, возникших в результате этой войны.
В конце 70-х годов появилось новое поколение стратегиче-
ских ракет различного базирования. Они должны были комплек-
товаться аппаратурой автоматизированной системы управления
подразделениями ракетных войск. Эта система обеспечивала
высокую гибкость управления с различных уровней командова-
ния, возможность резкого снижения времени на подготовку и
осуществление «ответно-встречного удара».
Одна из граней нашей работы заключалась в тесном сотруд-
ничестве и взаимодействии с Министерством обороны, с глав-
комами ракетных войск стратегического назначения, Военно-
морского флота, такими легендарными военачальниками, как
Н.И. Крылов, С.Г. Горшков, Ю.П. Максимов, А.А. Максимов,
В.Ф. Толубко.
На особом счету находилась программа освоения космо-
са. Я всегда был сторонником системного подхода к разработ-
ке ракетно-космических комплексов для решения различных
народно-хозяйственных и научных задач в увязке с их экономич-
ностью и целесообразностью. Успехи в исследовании космоса в
1970–1980-е годы были достигнуты благодаря использованию
пилотируемых орбитальных станций «Салют-6», «Салют-7», ав-
томатических грузовых кораблей «Прогресс».
Последние десять лет до ликвидации Минобщемаша в 1992
году были сопряжены с колоссальными усилиями по реализации
космических программ «Мир», «Энергия–Буран», созданию но-
вого поколения ракетных комплексов Р-36М2, УР-100НУТТХ,
РТ-23УТТХ, 3М37, систем боевого управления.
Орбитальный комплекс «Мир» явился новым этапом в осво-
ении космоса. Он замышлялся как постоянно наращиваемый
модулями космический «город» со стартовой площадкой. Пер-
вый блок появился благодаря самоотверженному труду кон-
структоров и рабочих НПО «Энергия», завода имени Хруниче-
ва, многочисленных КБ, НИИ, предприятий, в том числе завода
имени Т.Г. Шевченко. Весил блок более 20 тонн и был запущен с
космодрома Байконур ракетой «Протон». Всего на «Мир» было
доставлено семь блоков. Станция представляла собой огромную
научную ценность. После 15 лет работы хотя бы первый блок
необходимо было вернуть на землю для исследований. Однако
вполне работоспособную станцию затопили. К сожалению, мы
так и не узнали, как экстремальная среда космоса действует на
материалы в течение столь длительного времени.
С 1983 по 1988 год я уже работал министром общего маши-
ностроения. Бразды правления отраслью мне передал мой учи-
тель Сергей Александрович Афанасьев, который был назначен
министром тяжелого и транспортного машиностроения СССР.
В это время полным ходом шла реализация крупномасштабной
программы «Энергия–Буран». В ней принимали участие более
тысячи организаций и предприятий разных министерств и ве-
домств, головным был Минобщемаш. Мы ежедневно принима-
ли важные решения и координировали ход подготовительных
работ. Под нашим руководством велось строительство посадоч-
ной полосы для космического корабля «Буран», в цехах филиала
завода «Прогресс», размещенных на полигоне, шла сборка сту-
пеней ракетоносителя «Энергия», которые по частям транспор-
тировались на Байконур с заводов-изготовителей. Мы занима-
лись и созданием комплексного «стенда-старта», и проведением
полного цикла испытаний.
Испытания ракетной техники, запуски межконтиненталь-
ных баллистических ракет проходили на нашем южном поли-
гоне, на Байконуре. Оттуда отправлялись в полеты спутники и
космические корабли. Для меня Байконур – это прежде всего
люди, профессионалы высочайшего уровня, беззаветно предан-
ные своему делу. Их имена не публиковались в печати, но каж-
дый из них достоин благодарной памяти. Знаю, тем, кто работал
на Байконуре, до сих пор снятся пыльные бури казахстанской
степи, сорокаградусная жара, тревожные минуты ожиданий и
оглушительный рокот космодрома. Байконур был свидетелем
грандиозных достижений советских ученых, конструкторов,
производственников, испытателей, свидетелем побед, трудно-
стей и потерь, которые встречались на сложном пути создания
уникальной ракетно-космической техники. Байконур – это
летопись освоения космоса, символ нашей борьбы за него. Об
этом я вместе с соавторами рассказал в очерке, посвященном
50-летию этого главного космического порта Земли и в свое вре-
мя напечатанном в газете «Советская Россия». (Очерк публикует-
ся в разделе «Приложения», с. 507)
15 мая 1987 года на Байконуре был произведен первый запуск
ракетоносителя «Энергия». Сам пуск был успешным, но ошибка
конструктора-разработчика привела к гибели космического ап-
парата «Скиф-ДМ». После анализа причин аварии государствен-
ная комиссия пришла к выводу, что система «Энергия–Буран»
допускается к летным испытаниям с беспилотным орбитальным
кораблем «Буран». 15 ноября 1988 года был осуществлен первый
запуск этой системы. Испытания прошли успешно, космический
корабль в беспилотном варианте благополучно приземлился на
аэродроме полигона Байконур. Это свидетельствовало о проры-
ве СССР к самым передовым технологиям. Прекрасное будущее
ожидало ракету «Энергия». Экологически чистая, она могла вы-
водить на орбиту 105 тонн полезного груза, а при последующей
модернизации – 180 тонн, что почти на порядок превышало воз-
можности серийно изготавливаемого в то время ракетоносителя
«Протон». Ее можно было использовать в дальнейшем для орга-
низации пилотируемых полетов космических станций на Марс.
В стране в те годы запускалась большая серия космических
аппаратов различного народно-хозяйственного назначения.
Спутники серии «Космос» помогали прогнозировать погоду, ре-
шать задачи геодезии и картографии, охраны окружающей среды
и спутниковой навигации. Запуски геостационарных спутников
обеспечивали космическую связь и телевидение. Была создана
космическая система поиска и спасения терпящих бедствие судов
и самолетов «КОСПАС-САРСАТ». Продолжалось исследование
Солнечной системы с помощью ракетно-космической техники
– успешно прошли полеты станций «Венера-15» и «Венера-16»
по проекту Вега (Венера – комета «Галлея»).
В работе министра была еще одна важная и обязательная
составляющая – умение взаимодействовать с разработчиками
ракетно-космических систем, каждый из которых был творче-
ской личностью большого масштаба, имел собственную по-
зицию, для решения вопросов выходил на самых высоких ру-
ководителей в Минобороны, Академии наук, правительстве и
ЦК КПСС. Сегодня могу сказать, что меня, зачастую еще с за-
водских времен, связывали с этими выдающимися учеными,
конструкторами не только добрые деловые, но и дружеские от-
ношения. Всегда с благодарностью буду вспоминать имена глав-
ных конструкторов В.И. Кузнецова, В.П. Бармина, Б.И. Губа-
нова, В.П. Макеева, В.П. Глушко, В.Н. Челомея, М.К. Янгеля,
В.Ф. Уткина, Н.А. Пилюгина, А.Д. Конопатова, Д.И. Козлова,
М.В. Решетнева, М.С. Рязанского, Ю.П. Семенова, В.Н. Соло-
вьева, В.Г. Сергеева. Все они не только великолепные специали-
сты, но и высокообразованные люди. Общение с ними обогаща-
ло и приносило радость. Стоит ли говорить, что они не могли не
стать героями моих записок в «Матросской тишине».
Не только первые лица ракетно-космической науки, но и уче-
ные из Академии наук СССР, Академии наук Украины находились
в теснейшем творческом контакте с научно-производственными
подразделениями министерства, НИИ, КБ, заводами. Свидетельствую
свою симпатию А.П. Александрову, Б.Е. Патону,
В.А. Котельникову, Н.Г. Басову, А.М. Прохорову, Г.Я. Гуськову
и многим другим ученым, которым я благодарен за десятилетия
совместного и весьма плодотворного сотрудничества.
Непосредственно во время работы февральского Пленума
ЦК КПСС в 1988 году М.С. Горбачев сказал, что хочет выдвинуть
меня секретарем ЦК КПСС по оборонным вопросам. На лицо,
занимавшее этот пост, возлагались и обязанности заместителя
председателя Совета обороны при Президенте СССР.
Дал согласие. В то время я поддерживал горбачевскую пере-
стройку, согласен был с курсом преобразований. Все, что дела-
лось тогда в верхнем эшелоне власти, ассоциировалось у меня с
личностями такого масштаба, как А.Н. Косыгин, В.В. Щербиц-
кий, Н.К. Байбаков. Горбачев в то время казался мне продолжа-
телем дел этого ряда выдающихся деятелей партии и государ-
ства. Новая должность хоть и была «партийной», но фактически
обеспечивала продолжение моей профессиональной деятельно-
сти. Я координировал работу министерств и ведомств военно-
промышленного комплекса страны, много ездил по предприя-
тиям оборонной отрасли, воинским частям, бывал на полигонах,
детально изучал положение дел на местах, интересовался мне-
нием людей о необходимости реформ.
С какого-то момента меня начали настораживать переме-
ны в настроениях Горбачева. Я вынужден был выступать тогда
за продуманный подход к процессам конверсии и разоружения,
поднимал вопрос о недопустимости развала ВПК, свертывания
космических программ, программ по боевой ракетной технике.
Уже становилось ясно, что политическая и экономическая не-
разбериха, отсутствие четкого государственного курса приведут
к необратимым последствиям – потере научно-технического
потенциала, массовому уходу из «оборонки» специалистов вы-
соких технологий, вымиранию промышленного производства.
Обо всем этом мы не раз и не два говорили с Горбачевым, од-
нако он уже начинал ориентироваться на людей из другой груп-
пы своего окружения типа Э.А. Шеварднадзе, А.Н. Яковлева с
их ярко выраженной проамериканской настроенностью. Моя
позиция заключалась в том, что вначале необходимо стабили-
зировать экономическое положение в стране, а затем поэтапно
и взвешенно осуществлять политические реформы. Горбачев,
как всегда, лавировал, но мер не принимал и нас по существу не
поддерживал. Как капитан, не владеющий навыками судовож-
дения, он растерялся в бушующем море общественной жизни.
Возможно, такое поведение диктовалось условиями разработан-
ного кем-то сценария, на который он дал согласие и в реализа-
ции которого участвовал. Все может быть. Вот где ответ, почему
мы организовали ГКЧП. Это была наша, правда, запоздалая, по-
пытка предотвратить развал великой страны, провести коррек-
цию реформ, вырулить на путь действительных преобразований
и демократии. Но было, к сожалению, поздно.
Сам Горбачев, к которому мы ездили в Форос, занял двусмыс-
ленную, по существу лицемерную позицию, сослался на болезни
и отказался приехать в Москву, дав нам некий карт-бланш. Это я
фиксировал в записках, которые тогда делал. Они тоже публику-
ются в главе, предваряющей мое пребывание в «Матросской ти-
шине». Среди членов ГКЧП не было сильного лидера, действия
нашей группы не отличались последовательностью. С другой
стороны, мы ведь не собирались, в самом деле, бомбить Белый
дом, на что через два года решился Ельцин, оставив кровавый
след своих преступных и позорных решений и действий. Наша
программа была рассчитана на понимание людей и их поддерж-
ку. Однако общество было перевозбуждено, подогрето поведе-
нием Ельцина и его окружения.
Формально мы проиграли, но прошедшие годы показали,
что мы были правы по существу. Об этом написаны горы книг,
по-моему, ситуация достаточно прояснилась, хотя объективная
оценка политических событий в истории той или иной страны
созревает через 25–30 лет, стало быть, впереди еще более глу-
бокий анализ политических и экономических причин распада
великой державы. Скажу только, что безответственная власть,
которую на момент крушения Советского Союза представляли
Б. Ельцин и М. Горбачев, была, кроме всего прочего, еще и ито-
гом их мелкой борьбы за бездарно понятое политическое лидер-
ство. Оба эти человека, оба дилетанта, волею случайностей по-
ставленные у руля государства, оказались не только не готовы и
не способны на серьезные действия ради спасения страны, но и
постарались много сделать для ее унижения и развала, по сути
дела, предали интересы народов нашей великой многонацио-
нальной родины.
Что касается персонально М.С. Горбачева, то после прочте-
ния его книги «Августовский путч», когда я находился в «Матрос-
ской тишине», то есть после того, как он сам расставил все точки,
а мои сомнения окончательно развеялись, я из стен изолятора
передал официальное заявление на имя генерального прокурора
В.Г. Степанкова о привлечении Горбачева к ответственности за
преступления перед народом и законом. Сейчас понимание пре-
ступного поведения Горбачева стало широко распространенным
в обществе, требованием привлечь его к ответственности никого
не удивишь. Вот смотрю последний (на момент написания этих
строк) номер «Литературной газеты» – № 30, 27 июля – 2 августа
2011 года, беседа с уважаемым писателем Александром Сегенем.
Привожу его слова дословно: «…я уверен, что Горбачев должен
предстать перед судом за свои деяния и ответить за горе миллио-
нов наших сограждан. Он чем-то похож на Хрущева, при кото-
ром много было хорошего, но и немало откровенно глупого. А
если государственный деятель позволяет себе совершать заведо-
мые глупости, это, по существу, можно назвать предательством
собственного народа. Мне кажется, подавляющее большинство
русских людей со мной согласится».
Обратите внимание: спустя двадцать лет после событий со-
временный писатель, говоря с максимально доброжелательных
позиций и как бы от имени «подавляющего большинства рус-
ских людей», не сомневается, что Горбачев «должен предстать
перед судом за свои деяния». Что ж говорить обо мне, который
видел эти «деяния» Горбачева вблизи и пытался противостоять
им, когда это было еще возможно!
Полтора года я пробыл в следственном изоляторе. После вы-
хода из «Матросской тишины» я снова целиком ушел в работу,
являюсь научным руководителем ряда проблем по ракетно-
космической тематике, до последнего времени был председате-
лем Совета директоров корпорации «Рособщемаш», много делаю
как председатель Регионального общества дружбы и сотрудниче-
ства народов Украины и России, председатель Международного
союза общественных объединений «Киевская Русь», состою чле-
ном президиума Российской академии космонавтики.
Так уж сложилось в моей жизни, что работе я отдавал столь-
ко времени, сколько того требовало дело. Поэтому мама, жена,
сын, невестка и внучка видели меня дома лишь поздними вече-
рами, в праздники и в редкие выходные дни. Конечно, я старал-
ся не обделять их заботой и вниманием, но на долю моей семьи
выпало немало тревог и ожиданий, хотя были у нас и радостные
минуты, когда удавалось собраться всем вместе.
Отец мой по национальности был русский, мать – украинка,
по паспорту я украинец, но давно живу в Москве и по убеждениям
– интернационалист. Всю свою жизнь чувствую благодарность к
своей великой родине под названием Советский Союз. Но у каж-
дого есть еще и своя малая родина. Когда я покупаю в кассе Кур-
ского вокзала столицы железнодорожный билет до Харькова, мне
всякий раз кажется, что приобретаю билет в свою молодость. В
этом городе прошли самые счастливые годы моей жизни. И Харь-
ков, и вообще Украина – это земля моих предков, песни бабуш-
ки, необыкновенно красивая природа, трудолюбивые гостепри-
имные люди. Я до сих пор помню и люблю украинский язык. Все
это вошло в мою жизнь с детства и останется со мной навсегда. Не
раз и не два украинские картины моего прошлого встанут перед
глазами в следственном изоляторе «Матросской тишины».
…Оглядываясь на свою жизнь, я четко вижу четыре периода.
Первый: счастливое детство, хотя именно в те годы умер отец,
но он меня простит и поймет. Второй: выживание в фашистском
аду. Третий: возвращение как бы из небытия и радость жизни,
учебы, работы, творчества. И наконец, четвертый этап, с августа
1991 года...
СНОСКИ:
*(1) «Моя орбита. Предисловие». Написано на основе автобиографического очер-
ка, опубликованного в книге «Министры советской эпохи. О времени, о соратниках,
о себе». М., 2010. (Издательство «Патриот». Руководители проекта М.Ф. Ненашев,
Н.А. Паничев, редактор-составитель В.П. Лысенко). Расширено и переработано
для настоящего издания.
*(2) Весьма показательна в этом смысле книга воспоминаний М.Н. Полторанина
«Власть в тротиловом эквиваленте. Наследие царя Бориса». (М.: Эксмо : Алго-
ритм, 2010). Полторанин при Ельцине, когда тот работал первым секретарем МГК
КПСС, был главным редактором газеты «Московская правда», потом, параллельно
восхождению Ельцина на российский Олимп, быстро продвигался вверх: был ми-
нистром печати и информации и даже зампредом правительства.
Вот что он пишет в книге, например, об А.Н. Яковлеве – там, где рассказыва-
ется об одном из совещаний с главными редакторами центральных газет: «Сильнее
всех распалился Лигачев. «Это не газета, это антипартийное безобразие, – нажимал
он на голос. – Такие надо закрывать к чертовой матери». Конкретизировал причины
разноса секретарь ЦК Александр Яковлев. «Московская правда», говорил он, как
крыса, подгрызает коммунистические основы и – какое кощунство! – замахивается
даже на Ленина, – из президиума волной плеснулся выдох негодования. Это потом
они, в безопасные времена, стали выдавать себя за давних борцов с тоталитариз-
мом».
Об экономическом состоянии СССР в те годы: «Выступать против тогдашних
экономических реформ в принципе – занятие ретроградов. Весь хозяйственный
механизм нуждался в оздоровлении. Но Советский Союз не был нищим на папер-
ти, о чем врут сегодня телеприслужники олигархов. Держава прочно стояла на но-
гах. В 85-м у СССР практически не было внешнего долга (а в 91-м он уже составил
колоссальные суммы). Да, цена нефти в мире упала до десяти долларов за баррель
(значит, везде наблюдалась рецессия). Но страну еще не успели посадить, как нар-
комана, на две трубы – нефтяную и газовую. Всем тогда хотелось большего, хотя за
экономические показатели стыдиться не приходилось: за 1981–1985 годы валовой
национальный продукт СССР возрос на 20 процентов (США – только на 14, а Ита-
лии, Англии и Франции – меньше чем на 10 процентов). Даже в 87-м – по инерции
– страна сохраняла стабильное положительное сальдо во внешней торговле: пре-
вышение экспорта над импортом исчислялось многими миллиардами долларов.
Шел выпуск продукции в многопрофильных отраслях – даже капстраны покупали
у нас силовые турбины, шагающие экскаваторы, механизированные комплексы для
угольных шахт, станки, самолеты, конденсаторы, речные суда на подводных кры-
льях и многое-многое другое. И все это стало на глазах испаряться. Журналисты,
особенно и подзуживали читателей в своих публикациях.
Пять копеек стоил проезд в метро и автобусах, а хотелось ездить бесплатно. По-
лучали бесплатные путевки в санатории, на курорты и досадовали, что там не «все
включено». За киловатт-час электроэнергии платили четыре копейки, на том же
уровне с нас брали за квартиры и газ, а мы возмущались: почему не снижают цены!
В бесплатной медицине мы требовали введения института семейных врачей, а в бес-
платном высшем образовании – постоянного повышения стипендий.
Просто мы привыкли с каждым годом жить лучше, и нас не интересовали про-
блемы властей».
О событиях, связанных с ГКЧП, и поведении Горбачева и Ельцина: «Нужна
была масштабная провокация или, как говаривал Борис Николаевич, большая заго-
гулина, чтобы скомпрометировать партию в глазах народа. Чтобы тяжело контузить
ее, прихлопнуть и попутно выявить активных противников связки Горбачев – Ель-
цин в Москве и на местах.
Борис Николаевич как-то сказал мне (…): события могут повернуться в
неожиданную сторону. И надо бы, на всякий случай, продумать, как организовывать
работу нашей прессы в чрезвычайных условиях. На мои вопросы: «что это за собы-
тия?» и «когда и почему они могут наступить?» он неопределенно ответил:
– Я же говорю – на всякий случай. У меня самого нет еще полного представ-
ления.
В последнее время он много общался с Михаилом Сергеевичем – по телефо-
ну или ездил к нему в Кремль, в резиденцию. О чем договаривались лидеры, нас,
конечно, интересовало, но не так, чтобы лезть бестактно с расспросами. Сами они
не распространялись о каких-либо договоренностях. А мы полагали: вроде бы шла
притирка позиций Кремля и Белого дома на Краснопресненской набережной. Ну и
слава тебе, Господи.
Августовские события 91-го обросли такими гроздьями мифов, что иногда на-
чинаешь плутать в истоках: как все было на самом деле. Плутать и удивляться не-
ведомым событиям. (…) Я был уверен, что наше мощное орудие – информационное
агентство РИА «Новости» со всей передающей аппаратурой блокировано, закрыто.
(…) Еще я полагал (а точных сведений не было), что будет блокирован Белый дом и
Ельцину не дадут провести там пресс-конференцию. Так предписывали каноны го-
сударственных переворотов. Поэтому и предложил ему поехать сразу в наше министерство (…)
Вдоль дороги от Архангельского до Калужского шоссе сплошной лес, где мож-
но разместить целую дивизию. Я обшаривал глазами кусты и деревья, но странное
дело: кругом ни одной машины, ни одного человека. А ведь Архангельское – ме-
стоположение источника «демократической заразы» – здесь находились дачи «вер-
хушки»: Ельцина, Руцкого, руководителей Верховного Совета РСФСР, всего пра-
вительства. То есть тех, кто, по мнению гэкачепистов, вносил смуту в спокойную
жизнь граждан. При серьезных измерениях (государственном перевороте) они были
обязаны нас интернировать, вырубить связь, чтобы предупредить возникновение
очага сопротивления. Но ничего этого не наблюдалось.
Только на МКАДе мы догнали колонну танков и БТРов – по обочине дороги
она двигалась на Москву. Большая колонна, грозная. Ельцин неодобрительно по-
глядывал на нее и все сильнее углублялся в себя. Я набрался смелости и спросил
Бориса Николаевича, не это ли он имел в виду, когда предупреждал меня в своем
кабинете о работе в чрезвычайных условиях. Ельцин не сразу вернулся из задумчи-
вого состояния.
– Горбачев – Горбачев, – протянул он хрипло вместо ответа (скорее себе, а не
мне). – Что-то многовато подтекста в его поведении. Как бы не повернули они си-
туацию в другую сторону.
Какие-то сомнения растревожили президента. (...)
Посредине Калининского (Новоарбатского) моста мы остановились – Бе-
лый дом мирно красовался на солнце, по набережной прохаживались москвичи.
Идиллия. Ельцин решил свернуть к себе, в Белый дом. А я пересел в свою машину
– поехал в министерство организовывать автобусы, чтобы быстрее доставить собравшихся там журналистов на пресс-конференцию к президенту.
Пока ждали эти автобусы, журналисты терзали меня. Они прочитали роздан-
ное им Обращение, и документ вызвал у них много вопросов. Особенно наседали
дотошные иностранцы. Президент СССР не арестован? Не арестован. А если он за-
болел и его функции взял на себя вице-президент, то почему мы квалифицируем
это как государственный переворот? Если же Горбачев не в больнице, а в Форосе, то что это за болезнь? И не имеет ли тут места замысловатая комбинация по свертыванию демократических процессов руками горбачевской команды? Ушлые западники угадывали какой-то подвох в истории с ГКЧП.
В министерстве мне радостно сообщили, что российское информационное
агентство не блокировано, а работает в обычном режиме. Это тоже удивило.
Вместе с журналистами я поехал в Белый дом и там, лишь изредка отлучаясь,
провел все трое суток, до полной, так сказать, виктории дела Ельцина – Горбачева.
Трое суток игры на нервах. Трое суток Большой Игры.
Это потом вместе с другими, не посвященными в тайны дворцовых интриг,
узнал я, что телефонной связи Горбачева никто не лишал. Он самоизолировался и,
попивая чай на террасе, наблюдал за спектаклем, словно с режиссерского пульта. И
что ГКЧП не спускало на места антиконституционные приказы, типа: «гнобить»,
«арестовывать». (…)
Похоже, создание ГКЧП и планировалось как верхушечная акция, как попытка
нагнать на общество страхи. Была, не исключаю, и задняя мысль у кремлевского ре-
жиссера: при благоприятном для него развитии событий придержать шаг Ельцина
– слишком широко расшагался! И под шумок прикрыть несколько не управляемых
общественных групп и ерипенистых изданий, кусавших кремлевскую власть (тех,
кто покается, можно потом простить). (…)
Как и следовало ожидать, среди первых крупных решений Ельцина после пут-
ча была политическая казнь КПСС. Партия скомпрометировала себя связью с раз-
громленными мятежниками и находилась в полуобморочном состоянии. Теперь ее
можно было брать голыми руками. Будут знать коммунисты, как восставать против
своих вождей и учить их любви к Родине. Родина для вождей – это то, что оттягива-
ет карман. Все остальное – плебейский патриотизм.
Действо решили провести публично. С этой целью 23 августа Михаил Сергее-
вич приехал даже в Белый дом на заседание Верховного совета РСФСР. Я сидел в
первом ряду напротив трибуны, когда Борис Николаевич зачитал указ о приоста-
новке деятельности партии (в ноябре он запретит ее окончательно). Он поднял над
трибуной ручку, чтобы подписать этот указ. Надолго и картинно задержал ее в воздухе, поглядывая на Горбачева. Тот встал с места, изобразил порыв протеста и притворно сказал:
– Не надо, Борис Николаевич.
– Надо! – громко произнес Ельцин. Нож гильотины упал. Борис Николаевич
повел Михаила Сергеевича к себе в кабинет.
Тут же Горбачев отказался от поста генсека ЦК КПСС, призвал ЦК объявить
о самороспуске, а всем коммунистам посоветовал разбежаться и создавать новые
партии.
Удивленная таким крутым поворотом, телекомпания Би-би-си спросила
Михаила Сергеевича: "Как же так, еще вчера он обещал реформировать партию, а
сегодня принял участие в ее разгроме".
– Я еще не имел информации о том, какую позицию заняли руководство пар-
тии и партийные комитеты, – ответил Михаил Сергеевич. – Потом в мое распоря-
жение поступила информация.
Лукавил экс-генсек. Он лучше других знал настроения в партийных низах, го-
товые перейти критическую массу. И, как я уже говорил, боялся этого до смерти. А
позицию руководства, подтвержденную документально, преподнесла на блюдечке
спецоперация с ГКЧП.
Через несколько дней я дал интервью одной из российских газет. И в нем из-
ложил свой взгляд на августовский путч. Сказал по простоте душевной, что это сце-
нарий Михаила Сергеевича, который хотел использовать ГКЧП для достижения
определенных политических целей. Часть из них упомянута в этой главе.
В день выхода интервью у меня в кабинете раздался телефонный звонок. Ме-
таллический голос операторши спецкоммутатора предупредил:
– С вами будет говорить Президент Советского Союза Михаил Сергеевич Гор-
бачев.
Сначала тишина, щелчок в трубке, потом:
– Михаил, это Горбачев. Я прочитал твое интервью, это не так, – ни привыч-
ное «здравствуй», ни «привет!» – это не так, – повторил Михаил Сергеевич. – Верь
мне!
И положил трубку. В его голосе было столько тревоги, перемешанной с испу-
гом, что стало даже не по себе. И это, похожее на мольбу: «Верь мне!», обращенное
к человеку, который не стоил по политическому весу и ногтя авторитета Президента
СССР, тоже о многом сказало. Тогда раны общества от ГКЧП еще кровоточили, и
Михаил Сергеевич опасался любой правды. Она могла опрокинуть его. А я взял и
приоткрыл сдуру уголок этой правды. И не поверил его признанию, поскольку ве-
рил документам и всему увиденному своими глазами».
*(3) Павлов В.С. Верю в Россию. М.: Издательский дом «Экономическая газета»,
2005.
*(4) Болдин В.И. Крушение пьедестала. М.: «Республика», 1995.
*(5) Варенников В.И. Дело ГКЧП. М.: Алгоритм. Экспо , 2010.
*(6) «На крутом ветру. Коммунисту А.И. Лукьянову 7 мая – 80 лет». Газета «Совет-
ская Россия» от 6 мая 2010.