Хорошо одетая женщина дважды бальзаковского возраста присела на скамейку. Слева был вид на оперный театр, справа - на прекрасную скульптурную группу, украшающую фонтан перед зданием морского музея. День был чудесный: начало вечера в конце весны, каштаны в полном цвету, бескомпромисная зелень молодой листвы, отсутствующие пешеходы и озабоченные собачки на зеленых же газонах. Слева от дамы сидела тоже... не то, чтобы дама, но женщина скорее неопределенного, чем преклонного возраста, одетая в вязаные рейтузы, такой же свитер и необ'ятный жилет, внутри которого, прижавшись к груди, сидела маленькая собачка, а вторая свернулась клубочком на скамейке, укрытая полою того же жилета. Голова поверх крашеных белых волос была повязана шерстяным шарфом, закрывавшим лоб и завязанным на затылке.
"Хорошо одетая" женщина поглядела на собачку и улыбнулась - ведь такая крохотная мордочка, а как много выражает: покой, умиротворение и готовность защитить в любую минуту неистовым лаем согревающую ее грудь. У женщины тоже была три года назад собака - рыжая колли, а смерть ее женщина переживает до сих пор. Сегодня она провела странный день: окончив работу - ибо пенсия ничтожна и работать надо - не поехала домой, а отправилась бродить по городским улицам. Сначала купила шаурму, постояв немного в очереди у окошка смуглого араба с черными усиками. Потом, получив от него вместе с горячим пакетиком широкую улыбку, ела ее на ходу, идя по солнечному асфальту. Потом зашла на городской рынок и, потолкавшись среди самого разнообразного люда, купила большой грейпфрут, попросила разрезать его и вытянула сок из долек с большим удовольствием, решив, что все равно надо найти удобное место и накрасить губы.
Потом она сидела на троллейбусной остановке привокзальной площади и несколько раз к ней подходили и спрашивали, как пройти туда-то и туда-то, и она отвечала. А, сидевший рядом молодой мужчина, слегка навеселе, улыбался ей и продолжал давать советы давно ушедшим прохожим. Потом подошел ее троллейбус и улыбавшийся мужчина навсегда исчез из ее жизни. Она бродила по улицам и переулкам, и душа ее медленно раскрепощалась. Как будто город снова хотел принадлежать ей, как тогда, когда она пропускала лекции в университете и бродила просто так, жуя находу булочку или желтую черешню, или с кем-нибудь из сокурсников, которым тоже было двадцать лет, и которые тоже предпочли непритязательное шатание под голубым небом нудной лекции в аудитории. Все было можно! Теперь все нельзя. Женщина посмотрела на часы: до начала концерта в филармонии оставалось сорок минут. Через десять минут она достанет из сумки лаковые туфли на высоком каблуке, оденет их вместо сабо, в которых было удобно ходить, и отправится, не спеша, на бесплатный по какому-то случаю концерт классической музыки. Вот так. Этот день принадлежал ей.
Внезапно буквально перед глазами возник двухэтажный автобус. Он бесшумно перенес свое красивое современное тело от театральной клумбы вниз к улице Пушкинской и, остановившись, освободился от большой группы туристов. Туристы выходили, осматриваясь и разминая конечности.
- Господи! - воскликнула женщина с собачками - как паровоз!
- Как лайнер - сказала "хорошо одетая" женщина.
- Как лайнер! Ха-ха-ха! Как лайнер! Ха-ха-ха! - почему-то страшно развеселилась женщина с собачками.
- Наши - сказала она.
- Не наши - сказала дама,улавливая ухом разговор. Почему-то этот самый лайнер заставил одну женщину рассказать другой сначала про собачек: как и когда она подобрала каждую - обеих ждала горестная, наверняка недолгая, собачья жизнь по городским свалкам - а потом и про саму себя. Ее тоже бросили. Бросил муж, с которым она прожила много лет, и ушел к молодой. А соблазнила его девица из бара, годная ему во внучки. А была у него собственная квартирка помимо той, в которой он жил с рассказчицей, а девица-то была из села, жить в городе негде было, и вот она... тут шли грязные подробности скорого знакомства - а он за это оформил дарственную своей квартиры на эту самую... А она тут же заселила ее своими деревенскими родственниками, а ему постелила раскладушку на кухне. И больше она ему ни...
Что-то в чертах этой женщины осталось от прежних дней и заставляло предположить, что она была красива в молодости и, несмотря на грубую матерщину, имела доброе сердце и заслуживала лучшей доли.
"Хорошо одетая" женщина встала на высокие лаковые каблуки, еще раз глянула на часы и сказала:
- Не переживайте, от меня тоже муж ушел. К молодой. А прожили мы тридцать шесть лет.