Часть 6 Сделка

Часть 6 СДЕЛКА
Глава 1 Архангел Гавриил

– Я знал Гомера. Помогал ему дописывать «Одиссею» . Финальная история с натягиванием тетивы и расстрелом из лука наглых женихов Пенелопы мой скромный вклад в его сочинение.
Он помолчал, раздумывая над тем, сесть ему возле меня на траву или остаться стоять, продолжая сохранять мину важного ответственного лица, официального посланца Бога, и пришел к заключению, что лучше остаться стоять. Его мучительные размышления на эту тему читались на его лице, как в открытой книге. Я ждал продолжения.
– Он скоро предаст тебя.
– Кто? Гомер?
– Все ерничаешь? – вздохнул он осуждающе. – Эх, молодость, молодость! Пока ты тут носишься по Аду со своим грешником, у Господа в вазе стоят увядшие цветы. Манкируешь своими обязанностями, Люций.
– Зато за это время я сохранил жизнь двум-трем хорошим маленьким девочкам, разве не так? Дорого бы я дал, чтобы мне это когда-нибудь зачлось! Он из-за этого прислал тебя ко мне?
Его передернуло.
– Он прислал открыть тебе глаза. И выразить свое крайнее одобрение и поддержку. Ты крепкий игрок, Люций, и мы всей душой на Небе болеем за тебя. Сам понимаешь, после твоего смелого выбора мы не остались равнодушны. Господу нужен этот грешник, он жаждет простить его, но он Всеведущ и знает продолжение событий. Лишь окончание этой истории пока неизвестно даже ему, поскольку имеется два варианта развития событий и завершения Игры и он не уверен, какой вариант выберешь ты.
– Я получу право выбора? Наконец-то! Хвала тебе, Господи!
– Конечно. Вся наша жизнь сплошной выбор, в том числе и твоя. Выбор у тебя был всегда. Но, к сожалению, большинство выбирающих очень предсказуемы.
– Тебя прислали открыть мне глаза, но пока все твои слова остаются загадкой для меня. Что я должен делать? Выражайся ясней или замолчи.
Он нахмурился и замолчал. По выражению его упрямого лица я понял, что он не собирается раскрывать больше рта без моей просьбы. Вот так всегда у них наверху, в небесной канцелярии: спустят циркуляр, скажут «а», а «б» понимай, как знаешь и никаких тебе объяснений. А не понимаешь, значит, сам дурак. И попробуй не понять, живо окажешься сам знаешь где.
Я попытался представить его в роли «Бозеньки» Дженни Лу, который честно глядя в наивные глаза ребенка, говорит, что ей не место в Раю, и в моей груди вспыхнула неконтролируемая ненависть к нему. Не был ли он тем самым Боженькой? Как знать?
– Ладно, не молчи, говори, что хочешь. Мне пора уже собираться. Значит, он все-таки предаст?
– Кто? Гомер?
– Очень смешно, – сказал я.
– Я знал одного человека, который много часов под огнем пулеметов пробирался в медсанбат с раненым товарищем на плечах, совершенно выбился из сил, много раз рисковал жизнью, но все же дошел. А там выяснилось, что товарищ его давно уже мертв. Умер, когда тот подсаживал его себе на плечи, и он мертвого нес всю дорогу. Вот смеху-то было!
– Значит все потеряно?
– Ничего не потеряно. Все зависит от твоего выбора. Ты спросишь: между чем и чем? Узнаешь в свое время.
– Ты, посланец Божий, скажи, что будет, если мы выиграем игру ЛЮБОЙ ценой.
– Исполнится твоя мечта. Тебя вернут на небо.
– И снимут с меня тяжкое бремя моей обязанности?
Синеглазый старик  насмешливо вытянул гузкой свои красные сочные губы. И издевательски поцокал языком.
– Не верю, что ты только ради этого заварил такую кашу. Если так, ты глупец! Кто-то должен таскать из огня каштаны, не важно, на небе или здесь. Всегда будет тот, кто таскает каштаны и тот, для кого это делается через «не хочу» или через «не могу»! У всех есть свое предназначение. А смерть – это часть нашей работы. Мы не склонны драматизировать ничей преждевременный уход, мы тут привыкли ко всему, в том числе и к детской смертности. Вспомни, с кем мы все время имеем дело – со жмуриками ! И я не думаю, что этот крест слишком тяжел для тебя. Ты хочешь спросить, почему именно ты, а не кто-нибудь другой? Как часто я слышу этот вопрос! Честно взгляни на себя, ты ведь прирожденный убийца, Люций. Ты по самую шею в крови, при том, что никогда в жизни не прикасался ни к ножу, ни к пистолету. Никто не справится лучше тебя. Ну, а теперь признайся, что тебе нравится твоя работа!
– Не нравится!
Старец с укором взглянул на меня.
– Значит, вы меня не отпускаете?
– Нет! Господу нужна красота. Нам всем нужна красота. Красота ежедневно спасает этот мир. Красота и любовь. Любовь к прекрасному. Если бы не красота и любовь, Господь давно бы уже отвернулся от смрадного мира людей. Нежные свежие цветы с прозрачными хрусталиками росы на бархатных лепестках в прелестной вазе, и божья коровка, алой капелькой крови ползущая по зеленому листу – разве это не шедевр? Что может быть прекраснее этой картины?
– И прозрачные ручки ребенка, с обожанием протягивающие Господу свежий букет. Каждый раз новый букет. Каждый раз новый ребенок.
– Люций, ты поэт, – восторженно выдохнул старец. Он вздохнул и, отвернувшись, стал смотреть на играющую воду притока.

Глава 2 Сговор

В это время Тартюф был уже на борту «Летучего голландца». После того, как он затеял драку на трапе, матросы избили его, скрутили, и заперли в какой-то каюте. Ничего лучше придумать ему не удалось, это была единственная реальная возможность попасть на корабль. Вытерев страшно засаленной и грязной шторкой на иллюминаторе кровь из-под носа, и кое-как приведя себя в порядок, Тартюф стал ждать прихода капитана. Пока его били и тащили сюда, он кричал, что у него «важное дело», а все важные дела решаются на море высшей властью. Однако, то, что вошло через некоторое время в каюту мало напоминало человека-капитана. Это был ангел с прекрасным лицом и разными глазами. Каждый глаз жил своей отдельной жизнью и мог поворачиваться в орбитах независимо от другого. Тартюф запомнил его на всю жизнь во время встречи на реке тиранов, и догадался, что перед ним Князь Тьмы, ужасный и свирепый Люцифер. Люцифер был настроен благодушно.
– Ну, вот и все, твое путешествие подошло к концу. Ты храбро выдержал все испытания, не каждому это удается. Как тебе понравилась юдоль страдания и муки?
– Ты не капитан? – спросил Тартюф.
– Мою страну ты видел. Я не капитан, я главный демон Зла. Капитан тоже демон, но поменьше.
– Ты можешь перевезти меня через реку?
Люцифер захохотал, хлопая себя ладонями по коленям и приседая. Он хохотал несколько минут. Тартюф терпеливо ждал, когда пройдет этот оскорбительный приступ смеха.
– Так ты перевезешь?
– Ты ничего не понял? Ты попался! Вернешься в лед и будешь заморожен. На веки вечные!
– Чем ты еще можешь меня напугать после того, что я тут видел? – пробормотал в ответ Тартюф. У него потухли и стали пустыми глаза, такими же пустыми, как желтый глаз Люцифера, лишенный зрачка. Князь Тьмы оборвал смех, придвинулся к нему и стал внимательно разглядывать в упор, словно впервые видел.
– Ты не боишься и не храбришься. Верю. Но мне нужен не ты, так что давай договоримся. Чего ты хочешь больше всего на свете? Я могу сделать что угодно.
Тартюфа скривило от внезапной ненависти.
– Больше всего на свете я хочу плюнуть в Его глаза! – четко сказал он, крепко сжимая кулаки, чтобы не дрожать. Люцифер отшатнулся от него. Он понял, что бессилен.
– Ты что, не хочешь на свободу? – робко спросил он.
– Я хочу в лед на веки вечные. Но перед этим плюнуть в Его очи!
– А что еще? Есть ли желание поменьше, поскромней? Попасть в Рай, например? Получить амнистию для матери? Получить полное прощение?
– Мать умерла. Мне стыдно перед ней, но слишком поздно что-то исправлять. Вот если всех невинных матерей…
– Нет, это дело не пройдет, – поспешно отверг Люцифер. – А что-нибудь не столь глобальное? Подумай о других. С тобой был спутник. Благодетель.
– Он один из вас? Он ангел Ада? Я так и думал!
– Тут все зависит от тебя. Твой благодетель может быть прощен и взят на небо Богом. А может и попасться. Хочешь знать правила игры, в которую ты был невольно втянут?
Он кратко изложил предысторию событий, затем историю своего неудачного мятежа против Бога, затем правила игры. Тартюф криво усмехнулся.
– Я как та вечная мелкая разменная монета. Или туалетная бумага. Кто меня только не использовал! Сначала друг и учитель…
– Он сам страдал на кресте! – справедливости ради вступился Люцифер.
– Он сделал все, чтобы я его предал. Подготовил ситуацию. Мое искушение было частью его хитроумного плана вознесения. Если бы я знал во что встреваю! (Соломку бы подстелил, подсказал ему Люцифер.) Я предал, а потом сам от стыда свершил над собой суд и казнь. Говоришь, он, страдал? Очковтирательство. Он пострадал ровно один раз и был взят живым на Небо, хотя, по сути, был тем же самоубийцей, что и я, поскольку сам все и подстроил. Все зависело только от него. Меня же он обрек на вечные муки из-за моей с ним дружбы. Я просто оказался под рукой.
– Ты искажаешь факты. Ты совершил проступок из корыстолюбия, а не из любви к нему. (Но я сам себя жестоко наказал, с жаром перебил его Тартюф.) И все же он сожалеет о случившемся.
– А ты  почем знаешь? – грубо спросил его Тартюф.
– За этой дверью Рай. – Люцифер простер длань к деревянной переборке корабля и внезапно на ней возник дверной прямоугольник, словно очерченный по контуру раскаленным дьявольским карандашом. Еще секунду назад его тут не было. Щели прямоугольника брызгали таким нестерпимо ярким светом, так ласково сияли, что сомнений не осталось – за этой дверью было Нечто. – Открой ее и посмотри в милосердные глаза, в которые ты хочешь плюнуть. Ты не сумеешь туда войти, но ты можешь посмотреть.
Тартюф открыл дверь бестрепетной рукой и постоял несколько минут в сияющем свете, ласкающем его, худого как египетская мумия, измученного и черного, со впалыми щеками. Каюта капитана купалась и тонула в лучах божьих, каждая золотистая пылинка радостно и беззаботно кувыркалась в этих лучах, и только Люцифер прикрывал ладонью свои разноцветные глаза и отворачивался, морщась как от нестерпимой боли. Потом Тартюф захлопнул дверь. Стало темно. В темноте он нащупал скамью и сел на место. Тьма рассеялась. Они снова сидели с Люцифером лицом к лицу, один на один.
– Как видишь, Рай всегда находится где-то возле нас, но мы почему-то никогда этого не замечаем. И мы всегда сами захлопываем дверь. Что делает Господь?
– Сидит в печали, смотрит на вазу. В вазе почерневший увядший букет. Я не видел его глаз. Кажется, по его щекам текут слезы. Что тебе нужно от меня?
– Мне нужен Люций, твой напарник и твой благодетель. Отдай его мне. Я не пытаюсь подкупить тебя серебром или драгоценными камнями, ты испытал, как это мало значит, хотя твои серебряники дали нам за две тысячи лет неплохой процент. Мы их храним в Аду как самую дорогую драгоценность, реликвию, символ человеческой глупости. Ты знаешь, что люди продолжают гибнуть за металл?
Тартюф равнодушно пожал плечами, ничему не удивляясь. Люцифер прыснул в кулачок.
– Когда нам нужно заплатить кому-то из людей за его душу, за его подлость и грех, мы всегда берем деньги только из твоих процентов. Это придает особую пикантность сделке. Таким образом, твои серебряники все еще в деле и будут в деле неизвестно сколько.
– Я так устал, что ничего не хочу знать.
– Ты хочешь отомстить. Его печаль тебя не убедила?
– Ты прав, не убедила. Все, что творится в Аду дело его жестоких рук. Слишком суровое наказание за наши проступки. В Аду полно раскаяния и горя и никому до них нет дела, я вдоволь на это насмотрелся.
– Так отомсти. Оступись еще один раз. Предай. Пусть твое наказание перестанет быть несправедливым. Пускай тебя накажут справедливо. Ты жаждешь справедливости?
Тартюф кивнул. Он жаждал справедливости хотя бы для себя одного. Какой-нибудь справедливости. Хотя бы такой запутанной. От обратного.
– Так вот! Все встанет на свои места. Вот увидишь.
– Я слышу звон колец на твоей шее. Ты тоже грешник? Дай сосчитать, сколько их у тебя.
Люцифер с минуту колебался, потом стыдливо приблизил шею и, отогнув ворот пурпурной мантии, отвел в сторону глаза. Их было девять, как у Тартюфа ржавых рабских колец на тощей шее. Тартюф отпрянул, сосчитав, и прошептал:
– Товарищ по несчастью. Предатель благодетеля.
– Все мы рабы Божьи, – кисло промолвил Люцифер.
– Только не я, даже не мечтай. И перестань равнять меня с собой! Думаешь, мне нужно его прощение? Скоро он перестанет сожалеть обо мне! Я снова оступлюсь и буду, наконец, наказан справедливо.
– Ты хорошо все понимаешь. Предашь еще раз? Гордо откажешься от Его милости. Швырнешь Ему в лицо свою сознательно упущенную возможность, и пусть вечно терзается раскаянием. Это единственный доступный тебе способ плюнуть Ему в глаза.
– Ты тоже хорошо все понимаешь, – похвалил Дьявола Тартюф. – Гордись собой. Это моя жизнь! Больше никто не будет мной играть.
– Ну, я все же Люцифер, – хвастливо ответил разноглазый.

Глава 3 Развязка

К тому времени завершилась очередная выгрузка грешников. Трюмы «Летучего голландца» опустели. Бесы теснили их на причале, падшие ангелы со списками в руках готовились произвести рассортировку по грехам. Сбили замки с ящиков, доверху наполненных новыми сверкающими кольцами, кузнецы засуетились у своих наковален, расставленных вдоль реки. Дружно зазвенели молотки. Я в новом облике пытался удержаться в колыхающейся толпе у трапа корабля. Со всех сторон нещадно толкались, бранились и наступали на ноги, раздраженно ворча: «Откуда тут взялась эта шелудивая собака, черт бы ее побрал! Самим стоять тесно!». Мелькали и щелкали бичи, бичуемые грешники пригибались и плакали навзрыд. Стоял кромешный ад. Если бы команде вздумалось зарядить ядром пушку и выстрелить у всех над головами, грохот ее ничего бы не добавил. Я волновался все сильней. На кону стояла моя жизнь. Должны были сбыться или не сбыться мои самые сокровенные мечты. Тартюфа не было. На берегу объявили построение. Если Тартюф не появится в ближайшие минуты, мне придется уйти в глубины Ада вместе с колонной грешников, чтобы затеряться. Правила игры это допускали. Не пойманный за пять дней ангел не считался проигравшим, он мог потом явиться с раскаянием к Люциферу и сохранить свою жизнь и мечты на будущее. И через сто лет снова участвовать в игре.
Так я рассуждал, готовясь к худшему из вариантов, когда Тартюф вышел на бак. Его сопровождал капитан «Летучего голландца» в помятой, почти потерявшей форму треуголке. С улыбкой на грубом обветренном лице он за руку предупредительно подвел Тартюфа к сходням. Я жадно глядел на выражение их лиц, стараясь угадать дешевое актерствование, но ничего не угадал. Пока Тартюф медленно сходил по трепещущему трапу, я стал поспешно протискиваться вперед. Кругом прощались грешники, угоняемые на разные круги. Рыдали разлучаемые семьи, погибшие одновременно в катастрофах. По условленному знаку Тартюф должен был пройти мимо меня, держась за мочку уха, если план сорвался, или броситься ко мне на шею с притворной радостью как своему знакомому, если ему удалось договориться. У меня запрыгало сердце. Тартюф шел прямо на меня! Рука его медленно поднималась вверх. Сейчас он схватится за мочку! Капитан, ощерив свой щербатый рот с редкими желтыми клыками зубов, свесился с борта, упираясь одной рукой в туго натянутый канат. Глаза его следили за Тартюфом, красное грубое лицо налилось кровью и совсем побагровело. Между ними, несомненно, существовало какое-то взаимопонимание. Он даже некоторое время следовал за Тартюфом вдоль борта, не спуская с него глаз. Но почему рука поднималась к мочке уха, если они договорились? Я был в замешательстве, не зная, что мне думать. Рука поднялась, нерешительно потерла мочку пальцем, но не схватилась за нее, а поднялась еще выше, чтобы завести волосы за ухо. Тартюф был в метре от меня, вполоборота, словно проходил мимо. И вдруг, когда все было кончено и сердце мое уже похолодело и упало, он повернулся, сделал вид, что только заметил меня, и громко вскрикнув «Вот ты где?!» нагнулся и сжал меня в дружеских объятиях. Таких надежно крепких, что буквально через несколько секунд я не сумел вовремя вырваться из них.
– Тащите эту псину на корабль! – грянул с борта грубый голос капитана и кто-то на «Летучем голландце» разразился знакомым хриплым хохотом. Не успел я как следует рвануться, на меня сзади набросилось три дюжих беса и, накинув лассо на шею, рывком оттащили от Тартюфа. Я не успел укусить его, а он не успел коснуться меня лживыми устами.
– Предатель!
– Что ты там лаешь, Люций?
Я повернул взлохмаченную голову на крик. И пожалел, что не выбрал облик мощного степного волкодава, которому ничего не стоило в один миг расшвырять толпу, сомкнувшуюся вокруг и улизнуть отсюда подальше, а принял вид кроткой дворняги, которая способна только дружески вилять хвостом, не огрызаясь на удары. Возле капитана на борту корабля стоял Князь Тьмы, перегибаясь пополам от смеха.
– Я ведь тебя предупреждал! Последний день еще в разгаре, а ты уже попался. Неужели ты был настолько глуп, что думал справиться со мной и целым сонмом бесов? Эй, вы, тащите эту псину на корабль! И его дружка тоже прихватите!
Меня внесли по трапу вверх ногами и положили перед Люцифером. Он стоял, горделиво подбоченясь. Пурпурная мантия роскошными складками билась на ветру.
– Кранцы за борт! Отчаливай! – проревел команду капитан. Обученные морскому делу бесы на берегу бросились сматывать с кнехтов канаты. Сброшенные с борта дополнительные кранцы заскрипели, когда деревянные борта «Летучего голландца» сдвинулись с места вдоль причала и стали плавно отдалятся от земли. Нос корабля прорезал неподвижную волну. Я повернулся и нашел глазами Тартюфа. Он стоял с гордо вздернутым подбородком, не глядя на меня; это было единственное, на что он был сейчас способен, потому что и его держали бесы.

Глава 4 Казнить нельзя помиловать

– Жизнь жалкая комедия, да, Люций? Твой страшный грешник оказался не акулой, а аквариумной рыбкой и решил не покидать уютный аквариум. Он сам отказался от свободы и вызвался предать тебя, своего благодетеля. И знаешь почему? Чтобы показать кое-кому нос! Оказывается, все эти две с лишним тысячи лет наш бедный друг больше всего страдал не от мук, а от осознания излишней суровости и несправедливости своего наказания! Он считал, что сам себя когда-то достаточно наказал. Теперь он вернется на девятый круг с успокоенной душой и с полным на то основанием. Он наглядно показал всем, что предательство у предателей в крови, что был выбран тогда не случайно и что предатели неисправимы. Глупец! Сейчас посмотрит на твою казнь, чтобы ему было еще горше и больнее сидеть в своей ледяной глыбе, и мы его отправим. Хотите что-нибудь сказать друг другу на прощание?
Мы повернули головы и одновременно взглянули друг другу в глаза. Поскольку корабль уже далеко отошел от берега, меня освободили от пут и сняли удушающую петлю с шеи. Я отряхнулся, встряхнулся и принял прежний облик римского сенатора с твердым лицом и широкими плечами. Люцифер, увидев это преобразование, одобрительно улыбнулся и кивнул.
– Другое дело, Люций. Мне было больно видеть тебя в этой шкуре. Кроме того, я никогда не мучил животных, и мне не хотелось бы начинать. Я разделяю взгляды «зеленых».
– Прости, – сказал Тартюф. – Я не мог поступить иначе. Зачем мне свобода, если невозможно изменить весь этот порочный порядок вещей.
– Ты МОГ поступить иначе! – рявкнул ему Люцифер. Лично мне самому не хотелось ни прощать, ни упрекать моего бывшего протеже. Не хотелось с ним даже говорить. И я, не сказав ему ни слова, опять повернулся к Люциферу.
– С ним все понятно, – на девятый круг. И уже вряд ли кто-нибудь опять решится взять его с собой когда-нибудь в игру. А что со мной? Что будет со мной?
– Тебя я вынужден примерно наказать в назидание другим. Ты знал, на что идешь. Ты чуть было не создал нам опасный прецедент. Охотнее всего я бы тебя простил, но я не имею на это права. КТО-ТО решил, что Ад должен существовать и люди должны его бояться. Прими свой настоящий облик перед смертью. Эй, бесы, подтащите его к борту!
Меня поставили на борт, лицом к виднеющемуся в белесой дымке берегу свободы. Замерло все: замерли бесы, матросы, замер ветер в вантах и парусах. Я не принял свой облик падшего ангела, вопреки просьбе Люцифера, чтобы следящему за мной во все глаза Тартюфу было больней наблюдать гибель человека, которого он только что предал. Принять гибель ангела Ада ему было бы несравненно легче. При его изворотливом уме, так хорошо умеющим оправдывать свои неблаговидные поступки, это могло послужить ему моральным утешением на девятом круге, а я этого не хотел.
– Смотрите, бесы, крепче держите моего преданного друга, чтобы он от горя не кинулся в реку вслед за мной! И уберите подальше все веревки, чтобы он не повесился как в первый раз. Уберегите его от второго суицида. Желаю ему вечной жизни!
– Уважаю и преклоняюсь перед твоей дьявольской сущностью и изобретательностью, Люций! – крикнул мне Люцифер, разгадав мою задумку. – Ты даже больший дьявол, чем я сам и всегда остаешься верен себе. Как безутешно и горько я буду оплакивать тебя! Представляю, как нам всем будет тебя не хватать. Ну-с, а теперь аминь! Долгие проводы лишние слезы! Прощай!
Он взмыл в воздух, подлетел ко мне и занес ногу, приготовившись ударить козлиным копытом меж лопаток.
– Не торопись, любезный Люцифер! – негромко сказал ему сзади глубокий рокочущий голос, сила которого была такова, что у всех заложило уши. – Ты не учел одного важного обстоятельства.
И в небе приглушенно и торжественно взревели серебряные трубы Гавриила.

Глава 5 Свобода выбора

Я пошатнулся.
– Что же это за неучтенное важное обстоятельство, любезный брат во Христе? – весело крикнул, оборачиваясь на знакомый голос, Люцифер. Он подцепил меня длинным когтем указательного пальца за шейные кольца, чтобы я случайно не полетел в воду раньше времени, поскольку долго стоять, балансируя на узкой бортовой доске было неудобно и опасно, но не спустил меня на палубу и сам остался в воздухе. Задержка, по его мнению, была незначительной и временной.
– Поставь его на палубу. Этот ангел нам нужен живым.
– Не могу. Он проиграл и должен за это заплатить. Мы не делаем ничего противозаконного и нечего попусту совать нос в Адские дела. Тут все в пределах правил.
– Господь меняет правила игры.
– Слишком поздно. Нельзя менять правила игры после проигрыша. Что за тухлым душком несет от ваших порядков?  Для нового игрока вступят в силу новые правила игры, но не для этого. Этот играл по старым правилам. Таковы обстоятельства, уважаемый Гавриил.
– Господь меняет обстоятельства.
– Вы ловкачи, как я погляжу. Эй, бесы, поставьте уважаемого Люция на палубу, пока моя рука не устала его держать.
Подбежали бесы, с готовностью протягивая ко мне руки. Гавриил покровительственно и важно кивнул мне. Я понял, что теперь я числюсь лошадкой из их конюшни. Особой радости мне эта мысль не принесла. Гавриил был на этот раз без клюки и «Илиады», но белая лилия по-прежнему бодро торчала над его плечом. Белоснежные складки его одежд рождали обманчивое ощущение чистоты и непорочности помыслов. Люцифер был сконфужен, но не сломлен морально.
– Тебя можно поздравить, Люций? Кажется, ты сменил хозяев. Куда он теперь, брат во Христе, прямиком на Небо?
– Не называй меня братом, пожалуйста, – поморщившись, ответил архангел Гавриил. – Господь даровал ему право свободного выбора. Он может выбрать свое место жительства самостоятельно.
– А второй? Наш уважаемый предатель? У него тоже есть право выбора? Я уже предлагал ему это право не далее как два часа назад, и он опять выбрал Ад.
– Господь поменял обстоятельства и простил его. Никакого предательства не было.
– Ловко, – задумчиво повторил Люцифер. – Очень ловко. Только согласится ли его совесть так легко забыть о том, что он полчаса назад НЕ совершил второго предательства?
Гавриил раздраженно пожал плечами. Забудет как миленький, как только окажется в Раю и будет осыпан милостями, так и читалось в этом жесте. Тартюф выпрямился, страшно побледнел и его лицо перекосилось.
– Предлагаю дуэль, – решительно сказал Люцифер, поглядев на Тартюфа.
– Какую дуэль? Не трать время попусту! Признай, что ты слаб и молча отойди в сторону, вот все, что от тебя требуется в данных обстоятельствах.
– Я меняю обстоятельства! Предлагаю дуэль.
– Господи! – театрально возопил архангел Гавриил. – Как ты мне надоел! Черт с тобой, жалкий паяц! Что ты придумал за дуэль?
– Вот падший ангел Люций, у которого есть свобода выбора. Берусь уговорить его сделать выбор в пользу наказания, а ты, соответственно – в пользу помилования. В моем случае он пойдет на дно реки на корм рыбкам. В твоем – вознесется на Небо. Согласен?
– Ты сошел с ума! – убежденно ответил Гавриил с облегчением. – Начнем.
– Убеждай!
Люцифер сделал шаг назад и в сторону, и я увидел за его спиной небольшую школьную доску, на которой мелом было начертана фраза, ставшая классическим примером важности правильной расстановки знаков препинания в предложениях: «Казнить нельзя помиловать». Один из бесов с испачканными мелом пальцами, довольно скалясь, протянул мне мелок. Я не двинулся с места, и он положил его сверху на классную доску.
– Даже не знаю, с чего начать, Люций, – хитро улыбаясь, начал Гавриил, по-отечески ласково глядя на меня. – Стоит ли объяснять тебе прописную истину, что ЛЮБАЯ жизнь лучше смерти?  Жизнь, дарованная Господом, есть величайшее благо, отказываться от которого, по меньшей мере, неблагоразумно и недальновидно. Посмотри на это бескрайнее чистое Небо, где ты, наконец, обретешь свободную волю и крылья, о которых ты мечтаешь, потом посмотри на эту страшную мертвую воду, смертельную для всего живого и сделай выбор. Надеюсь, ты знаешь, где поставить свою запятую, потому что в противном случае эта запятая станет точкой, после которой от тебя останется только холодное и липкое НИЧТО. Вот все, что я хотел тебе сказать, сынок.
– Красноречиво, – похвалил Люцифер. – Краткость сестра таланта.
– Посмотрим на тебя! – огрызнулся Гавриил. Князь Тьмы улыбнулся и кивнул. Он смотрел на меня.
– Ну что ж, Люций, пришла и нам пора поговорить по душам и начистоту. Время, конечно, не слишком удачное и его не слишком много, ну да ничего. Умом ты не обижен, поймешь. Далеко не ЛЮБАЯ жизнь лучше смерти, как утверждал только что архангел Гавриил, и бывают такие обстоятельства, которые кто и как бы насильственно не менял, ничего, по сути, не меняется. Подлая жизнь остается подлой даже на Небесах, никчемная – никчемной даже на царском троне, мерзкая – мерзкой, обряди ее хоть в рясу священника; ну и так далее. Я сейчас говорю о твоей жизни, Люций. Конечно, ты вправе выбрать жизнь. Кстати, право выбора у тебя было всегда, хоть ты и считал почему-то по-другому. Ты с самого начала мог отказаться от своей роли Цветочника Господа, но не отказался. Неужели угодливое чинопочитание так помутило твой рассудок, что заставило замолчать твою совесть? Я видел, как ты мучаешься от своей гадкой роли, мучился вместе с тобой и мечтал, чтобы ты, наконец, поднялся с колен, но уста твои были крепко запечатаны и не могли вымолвить слова отказа. Ну что бы случилось? Ты был бы наказан? Ты был бы брошен в Ад? Ты был и так в Аду. Запомни: даже самому высокому и грозному начальству можно и нужно уметь говорить «нет», если тебе дорого твое достоинство. Тогда ты решил с помощью игры вырваться из положения, в которое попал, и выбрал самый гнусный способ предательства, нарушив наше табу. Ты решил бить наверняка. И ты выиграл. Радуйся. Ты будешь прощен и возвращен на Небо. Что ты возьмешь с собой туда? Возьмешь самого себя, вырастившего в своей душе такой кромешный мрак, что внешний Ад не более чем жалкое отражение твоего внутреннего ада. А что ты обретешь на Небе? Свободную волю, о которой толковал архангел Гавриил? Очень сомневаюсь. Свободная воля слишком большая роскошь для тебя. Судя по всему, тебя не освободят от твоих гнусных обязанностей, просто ты станешь ближе к ласкающей и одновременно карающей руке Господа. Ты будешь вечно таскать для него из огня горячие каштаны. Ты слишком хорошо исполнял свои обязанности и слишком вкладывал в них душу, а они, – он указал на Гавриила, – слишком ленивы и немилосердны, чтобы взять на себя труд подыскать тебе замену. Где бы ты ни оказался в результате своего выбора, на Небе или здесь, тебя как кошмар будут преследовать две вещи, полностью отравляющие жизнь – твои обязанности и твоя совесть.
– Но ТАМ он хотя бы останется в живых! – в сердцах завопил красный как рак архангел Гавриил, указывая пальцем в небо. – Не слушай его, Люций!
– Кому нужна такая жизнь! – презрительно бросил Люцифер.
– Его жизнь нужна Господу, умник! Судья нашелся! Это твоя жизнь никому не нужна.
– Эй, – сказал я. – Можно не кричать? Вы присутствуете на панихиде, не нужно ссориться как две базарные торговки.
Они разом смолкли и повернулись ко мне. Я стоял у черной школьной доски, стряхивая с ладоней мел. Я поставил свою запятую. Богу было угодно превратить ее в окончательную точку. Так сказал Гавриил.
– Я в тебя верил, мой мальчик, – сказал сразу просиявший Люцифер. – Ну что ж, продолжим? На чем мы с тобой остановились?

Глава 6 Стикс, твои воды текут

Я сорвался с борта и рухнул в воду, погрузившись в нее с головой. Последними звуками, которые померкли для меня, были громкое хлопанье крыльев Люцифера и слабый вскрик Тартюфа. Купание в Стиксе смертельная забава. Холод мгновенно сковал меня. Вода взбурлила и вдруг двинулась вперед, как и положено воде, увлекая меня за собой. К неподвижной реке вернулось ее прежнее течение! Через секунду корабль уже болтало в бурных волнах на некотором расстоянии от меня. Князь Тьмы следил за мной, одновременно держа Тартюфа за горло и не давая ему отвернуться. Команда жадно облепила борт. Паруса шумно полоскались.
Вот и пришел конец истории Цветочника. Не думаю, что мы встретимся когда-нибудь еще. Но они найдут мне замену, обязательно найдут, поэтому не спускайте своих заботливых глаз с ваших деток. И скорей прикиньте, сколько колец на шею вы себе уже заработали, и можно ли тут что-то изменить.
Падшие ангелы не умеют плавать. Недолго я боролся. Одежда намокла, члены от холода налились свинцом, и я камнем пошел ко дну, чтобы никогда уже не всплыть. Я увидел, как раскачиваются на дне тени утопленников с бледными лицами и открытыми темными глазами – падшие ангелы, до меня проигравшие игру. Их было много. Они стояли один за другим и терялись в сизо-зеленой мгле реки. Я знал каждого в лицо, мог перечислить их по именам. Двое из них были моим лучшими друзьями. Они улыбались. Веселая компания. Что ж, по крайней мере, мне тут не будет одиноко.
Когда вода окончательно сомкнулась над моей головой, ко мне вернулось настоящее обличье. Не то ублюдочное тело с нетопырьими крылами, а самое первое, детское, прекрасное, в котором я родился. Река милосердно прощала меня, очищая душу, растворяя и смывая маску, которую мы всю жизнь носим на лице. Ноги коснулись дна, муть взметнулась из-под ступней и тотчас вновь прихлынула назад, с неодолимой мягкой силой охватывая меня оковами со всех сторон. Я погрузился по щиколотку в густой вязкий ил. В тот же миг волны опять застыли и «Летучий голландец» с Люцифером на борту гордо выпрямился и, рассекая килем неподвижные валы, направился к причалу. На корабле рыдал Иуда.

9 октября 2011 года