ГОСПОДИН СКОКК НАХОДИТ СМЫСЛ
Лёшик проснулся совсем уже не ранним утром. Кирилла не было. Святоша пил чай. Степенно. С наслаждением. Крепко держал массивную кружку за неуместно тонкую ручку. Он смаковал каждый глоток и чуть-чуть прищуривался, когда дул, и пар обжигал ему глаза. Вторую ладонь он положил на поверхность стола. Вдоль его длинных тонких пальцев, покрытых мелкой сетью раскрасневшихся капилляров, расположилась небольшая Библия. Геометрически, безупречно, ровно. Поймав взгляд Лёшика, Вермунд пояснил:
- Очевидно, наш с Вами попутчик не решился на постыдное бегство, выбрав молчаливое уединение. Видите, его вещи, — он указал своим неприятным, как нос здорового комара, сухим пальцем на пожитки Кирилла — Не думаю, что такая личность, бросила бы своё добро. Подобным, как правило, присущи две отличительные черты: первая — это алчность, ну тут уж объяснения излишни, а вторая — трусость. Сорвав с себя маску, злодей непременно унёс бы улики. Коль скоро, всё на месте, то… — Вермунд многозначительно дал понять, что Кирилл ещё вернётся.
Лёшик протёр глаза и зевнул.
- Ты каждое утро читаешь молитвы? — он не понимал суть моды на религию и хотел её выяснить.
- Верно, — уже более спокойно ответил Вермунд — И вечером тоже, прежде чем ложусь спать. Мои помыслы должны быть чистыми, иначе я буду проецировать в наш мир зло.
- Зло? Это что? — просто спросил Лёшик.
- Ну ты глупый! — снисходительно засмеялся Вермунд, и с него на миг слетел весь помпезный помё… налёт — Вот смотри, когда твои помыслы наполнены грязью, то ты излучаешь в пространство негативные волны, они отражаются и возвращаются к тебе, как бумеранг, в сущности, это и называется принципом бумеранга и, как ты понимаешь, чтобы тебе было хорошо…
- Мне? — не сообразил Лёшик спросонья.
- Нет, — мотнул головой Вермунд — Ну то есть да, ну абстрактному тебе — ему, ей, мне — нужно выглядеть светлым, тогда мир будет принимать тебя за такового, а, соответственно, и окружать позитивной энергетикой.
- То есть, если я хочу радоваться жизни, — задумчиво проговорил Лёшик, примеряя на себя теорию Вермунда — Мне нужно кем-то притвориться? Но ведь это не я уже буду радоваться. И радость эта чужая не радовать будет…
- Ну вот смотри, — продолжил Вермунд как-то не к месту — Когда в Питере был теракт, мы всей семьёй молились за погибших.
- Так они же не ожили, — просто ляпнул Лёшик.
Вермунд скривился:
- Это потому что Бог знает, как до;лжно быть. Увы, его замыслы не всегда явно видны нам — земным жителям, но, в итоге, всё становится на места в соответствие с Божьим замыслом.
- А в чём тогда смысл молиться, если всё равно будет, как придумал Бог? — опять не понял Лёша.
И, словно сдержанный, чопорный, но не ахти какой учитель, Вермунд попытался зайти с другой стороны:
- Ну хорошо, давай попробуем так. Предположим, ты ощущаешь плотское влечение к определённой женщине. Это же грязь. В то время как молитва поможет тебе стать на порядок лучше.
- А что грешного? — легко рассмеялся Лёша — Ну хочется мне какую-то там сучку и что?
- Я не намерен вести разговор в таком тоне. — резко закрылся Святоша и поджал тонкие губы.
Помолчали. Вермунд снова продолжил, чем нарушил своё заявление и удивил Лёшу:
- А знаете ли, — он почему-то снова перешёл на Вы — Как мыслящий человек, я часто рассуждаю на политические и социальные темы, не лишены мои одинокие диалоги с собой философских настроений, а порой и экзистенциальных. Дело в том, что по специфике своей деятельности мне довелось немало путешествовать, и угнетающие порой часы в пути вынуждают занимать разум. Так вот, я пришёл к непоколебимому и, как мне кажется, вполне справедливому умозаключению. Государство, как единственно легитимный орган страны, а в идеале и мира, ибо живём мы все по одним человеко-законам — Божьим — государство должно заботиться о нас и ограждать от таких ублюдков, как этот. — он брезгливо поморщился, не опускаясь до того, чтобы называть Кирилла Кириллом — У меня даже родилась своя собственная идея общества, каким оно мне видится в самой правильной и гражданско-ответственной форме. Хотите послушать?
Лёшик дремал и не изъявлял особого энтузиазма.
- Ну как хотите, — надулся тот, а через минуту добавил — Но я всё равно скажу. Я вижу наше с Вами общество, хотя знаете ли… Наверное, и любое общество, в принципе, потому как я всё-таки выступаю за единое мировое общество таковым, что подобное там просто невозможно. Невозможна такая постыдная безответственность личности, когда адекватные законопослушные граждане, которые соблюдают вполне обоснованные правила, вынуждены страдать по вине таких вот паразитов, у которых ни капли уважения ни к чему вообще. Представьте себе, вот рождается человек и его сразу тестируют, придумывают на тот момент уже такие хитрые психологические тесты и механические, чтобы не было отклонений от нормы. Берут этого младенца в руки учёные, социальные эксперты и сканируют со всех сторон, обвешивают проводками, измеряют активность мозга, колют вакцинами, ну, и так далее. В технических вопросах я не очень силён, но направление, не сомневаюсь, Вы поняли.
- А норма-то что? — отвлёк Вермунда от фанатичного забытья Лёшик, ища на кровати место поудобнее.
Тот откликнулся без раздумий. Очевидно, у него уже давно был заготовлен ответ.
- Видите ли, архитекторы социума, к коим я себя не причисляю, но в ряды которых охотно встал бы, они несут идею — создают оптимальную модель общества, а, соответственно, и норму для его развития определяют, исходя из общего мирового блага, потребности, ресурсов и необходимостей. Так вот, и если у нашего с вами младенца есть хоть какой-то, хоть маленький, хоть самый слабый намёчек на отклонение от этой самой нормы, то его сразу же уничтожают такого. Да! — вызывающе приосанился Вермунд с видом Ницше только что открывшего теорию сверхчеловека — И его мать тоже. И отца туда же. И не на каторгу, заметьте, не в лабораторию для экспериментов, а сразу же — в печь! — не унимался социадист — Всюду, где имеет место человеческий фактор, есть погрешность — с каторги можно бежать, из лаборатории тоже, а потому сразу же на корню надо резать. Да, жёстко, но эффективно! И обратите внимание, — он словно вещал для какого-то воображаемого интервьюера, забыв, что рядом только ленивый Лёшик — Такой подход подразумевает и иные преимущества. Во-первых, мы решаем пока ещё не столь острую, но уже ощутимую проблему перенаселения и нехватки ресурсов. Во-вторых, мы разряжаем экологию. В-третьих, экономика приходит в баланс, и мы можем наконец отстроить здоровый рынок. И, главное, нам адекватным людям можно жить в состоянии безопасности, понимаете? Ну, а если кто-то всё же осмелится нарушить наш уклад, ну проскочит какая пакостная идейка в молодой ум, то на кол. Прилюдно. Заживо. Пускай боятся. Тогда и пидерастов не будет. Проблему нужно выкорчёвывать.
- Как-то это не по-христиански. — заметил Лёшик, уютно укутавшийся одеялком и наконец-то устроившийся в углу кровати.
- С чего это? — нахохлился Вермунд — Господь сказал: не покусись на жизнь Человека, а все эти — они же нелюди, биомусор с больной идеей. Господь не примет их, так и не всё ли им равно, какой дорогой отправляться к Сатане. Пускай знают, что наше войско непоколебимо и сильно!
- Он это сам сказал? — снова буркнул через полусон Лёша.
- Ну послушайте, существуют же всеобщие какие-то нормы, человеческие, природные, наконец, и все их понимают. Ну… — он собрал пальцы, словно гурман, собирающийся бросить щепотку пряностей в блюдо и поводил ими в воздухе, подыскивая слово — Осязают. А вот то, что происходит, провоцируя подобного рода инциденты — не является нормой, и Бог должен это понимать.
На том и кончилось. До вечера ехали молча. Как стало смеркаться, вернулся Кирилл. Был нелюдим, подавлен и замкнут. Улёгся лицом к стене, не накрываясь одеялом. Весь съёжился, обхватил себя руками да так и пропал в забытье. Лёшик окончательно уснул, и на некоторое время всё происходящее помчалось для него вместе с поездом, так же неостановимо и само по себе. Всё слилось в один сплошной поток: скрежет колёс, вереницы лесов, тускнеющий свет, трагедия Кирилла, самовлюблённость Вермунда, его собственные ощущения — всё померкло и потеряло тот священный смысл, которым так окрашена реальность бодрствующего и который так неуловимо растворяется в состоянии сна.
Прошло минут 20, а может и несколько часов, когда Лёшик заслышал возню. Кирилл, который всё это время не подавал признаков жизни, вдруг стянул Вермунда на пол, повалил его к себе на кровать, прижал к стене и стал допытывать ничего непонимающего Святошу.
- Нет, ну суд же оправдал меня, слышишь ты? Суд сказал, они сами виноваты! Эти дурочки сами, САМИ, выперлись, когда жёлтый во всю семафорил! Почему ты так сказал? Почему в убийцы меня вписал? И за них отстегнули нехило, по два ляма за каждую, это ого какие деньжищи — тебе за такие всю жизнь свою потную не втюхать! А те приняли же, что одна семья, что другая, никто нос не воротил вообще-то!
Оправившись от неожиданности и ступора, Вермунду хватило прыти, чтобы с напором оттолкнуть грузного Кирилла и, задыхаясь от возбуждения, он выпалил:
- Заплатили! Да что ты?! Это твой отец заплатил! Откуда у тебя деньги? У тебя даже не хватило бы мужества посмотреть в глаза этим людям. Ты не в состоянии элементарное правило выучить — сбавь скорость у зебры! Все твои ценности ничтожны, и твой папа не купил тебе прощение, он купил тебе позор! Я плюю в лицо вам обоим!
Кирилл как-то беспомощно обмяк, скорее по инерции отпуская Вермунда, да и осел растерянно на кровати. Потом зашёлся кашлем, выпил два стакана водки залпом и от удара в голову намертво отключился.
Революционер часто дышал, его руки била нервная дрожь, просачивавшаяся в голос.
Лёшик плеснул водки и ему. Тот выхлебал без колебаний. Зажмурился. Зажал рот локтем. Налил себе ещё четвертушку.
- Ты как, Святоша? — настороженно спросил Лёшик.
Тот откинулся на кровати и легко рассмеялся.
- Он всё-таки чувствует! Оно чувствует мои слова. — Вермунд даже с почти любовью покосился на безжизненного Кирю.
- Что? — не сообразил Лёшик — Ты это о чём?
Парень шумно выдохнул и начал, возможно, и не для Лёшика даже. В этот момент перед ним уже был не тот брюзгливый недотрога, а абсолютно новый человек (хотя, скорее, старый Вермунд вернулся из памяти прошлого):
- Знаешь, что такое, когда тебя не уважают? Когда они все смотрят сквозь тебя? Отец бросил нас, когда мне было пять, а сестре семь. Навещал от случая к случаю, сначала раз в неделю, потом раз в месяц, потом в год, потом переехал в другой город. Звонил каждый вечер ровно в 20:00, как по расписанию, как отбывал повинность, с одним и тем же списком зазубренных тупых вопросов. И никогда, никогда он не спрашивал обо мне. Стеснялся, как будто. Чтобы надо мной не смеялись пацаны, что я безотцовщина, мама всегда была рядом. Ну надо мной и смеялись. Они никогда не принимали меня всерьёз. Вечно у всех футбол, войнушка или по гаражам лазить, а я так… Это ж наша «Верочка», так они меня называли, будто я какое-то приложение к человеку. В школе та же ерунда. Я думал, вот перейду в универ, там люди взрослые, адекватные… Ага, какой там! Такие же шакалы, которым только погоготать да поржать… Бегал, видите ли, не так — «эй, балерина, пуанты нннада?» А потом … я пошёл на этот курс по укреплению мужского духа. Там я и встретил Виктора. И он-то открыл мне глаза, он сказал, что я достоин полюбить себя, но мне нужно обрести основу. А я понимал, и понимал больше, чем он говорил. Он думал, что я не догадаюсь, но нет — Вермунд зажёгся какой-то фанатичной искрой, как в бреду — Я могу читать между строк. Мне нужна была Вера. И говоря «в себя» — он говорил в Бога. Ведь Бог — это ты, это мы, это всё. Бог — это я! Знаешь, я даже не дошёл до финальной части того курсика. Я видел, какие оттуда выходят лохи;, такие же, как и приходили, и я стал думать сам. И я дал себе ответы сам. Ответы на всё. Я нашёл для себя Бога. Я узнал, что говорить, когда хамят, что говорить прежде, чем начать день, я узнал, что мне думать и что мне чувствовать. Я узнал, что я Гражданин, и я имею права, имею право, чтобы меня уважали. И видишь, как я построил свою личность. Теперь я способен менять умы, вызывать реакцию, я больше не пустое место, понимаешь?
Он радостно, словно влюбленный, обхватил руками плечи и разве что не замурлыкал, поудобнее устроившись на кроватке прямо рядом с до ненавистным обожаемым Кириллом.