Прон купил мотоцикл. Большой мотоцикл, с коляской, «Урал» называется. Спрашивается – зачем ему, Прону то есть, такой мотоцикл. Ведь прав-то у него на вождение нет, и ремонтировать толком не умеет. Да вот, вроде как в помощь по хозяйству хотел, в коляске много чего перевезти можно. Как без подмоги-то.
Но что-то тяжко сегодня на душе, грустно. Вот и за пятьдесят уже, а все Прон, да Прон. Никто в деревне по другому его и не называет. Это фамилия у него такая, тихая, русская – Пронов, и имя тоже такое, простое – Алексей Михайлович. А подиж-ты, вот так, всю жизнь Прон. И что он кому плохого сделал…? К людям вроде всегда с уважением, работы никогда никакой не чурался. Сызмальства, сколь помнит себя, как встал за скотиной, так и по сей день скотник. Казалось бы, не пьяница, не лентяй, а ведь смотри, все наперекосяк. Хотя нет, постой брат, шалишь, не всегда скотником-то был, и на моей улице был праздник.
Когда же это случилось? Давно. Очень давно. А вот подиж-ты, столько лет прошло, а нет-нет, да и вспомнится. Иногда такой тоской и болью отзывается, что выть хочется.
Тогда, в далеких пятидесятых он работал на Всесоюзной ударной комсомольской стройке, на Фергане. И надо же такому случиться, его рисунки совершенно случайно увидел главный художник Ленинабадского коврового завода, более того, рисунки очень ему понравились. Долго они тогда с ним разговаривали и про фактуру основы, и ощущение цвета, и про глубину мазка и про другие, чисто уже профессиональные вещи. Конечно, тогда Прон не столько умом и знанием говорил, больше, наверное, чутьем своим.
Было дело, было. Очень уж рисовать любил. Все деньги на краски, да на кисти переводил
- Добалуешься, ох добалуешься – причитала мать – Хоть бы путным чем занялся, а то как дитя малое, и «вазюкает», и «вазюкает».
Но «вазюкал» видать не плохо. Комиссия из заводских художников его картины смотрела, смотрела и пришла к выводу, что, дескать, природное это него, талант у парня. И случилось такое, об этом только мечтать можно было: еще бы, из грязи, как говорится, да в князи. Образования-то никакого. И вдруг, нате … . Из простого каменщика Алексей сразу попал в группу ведущих художников завода. На работу Алексей летал как на праздник. Два года как один день. Какие планы были, какая интересная жизнь. Но так видимо не бывает, чтобы все было хорошо. То-ли от жары, то-ли от напряженной работы у Прона стали пухнуть глаза, совсем худо стало. Приговор врачей был неумолим: - срочно нужно менять климат и работу, иначе слепота неминуема.
Мать в голос – Ой сгубили ироды, ой погибаем! Сыночек, бросай все. Уезжаем срочно.
Вот и уехали сломя голову на Дальний Восток. Тыкался, мыкался и в Находке и в Уссурийске, ничего не получилось. Жилья нет, а как без жилья-то. Вот так и очутился в деревне, приткнулся скотником. Думал временно, а оказалось … .
Ох, мысли-мысли, в голове тесно, на душе пасмурно. «Хвосты крутить» весь век отрады мало. И бросал он эту проклятую работу, и на «разные» работы ходил, и печки клал, и плотничал, и все же опять на ферму возвращался – к коровам. Как сломалось что-то внутри, как «вожжа сошла».
Однажды, трижды прокляв свою коровью должность, бросил все и … с маху окончил курсы трактористов. Вот казалось, начнется новая жизнь, станет поинтересней и легче. А что получилось? Кроме неприятностей и насмешек – ничего. Да и жить стало не на что. А на что жить-то? Если в месяц по тридцать дней ремонтировался. И все вроде по написанному, как в книге, делает, старается по правилам да по нормам, а вот не заводится. Ну никак не заводится.
Жену до крайности довел – Или идешь работать как положено, такой – сякой- эдакий, или ремонтируйся, хоть заремонтируйся, но, тогда уж, без меня.
Права она конечно – детей-то шестеро. Да и от соседей хоть бежи. Чего только не наслушался за это время: каждый норовит подколоть да подкузьмить. Каждый подсказать старается: - Эт, слышь Прон, хи-хи-хи, эт, у тебя искра за ось зацепилась, вот и не заводится, ха-ха.
Вот так, снова и очутился на ферме, возле телячьих хвостов. Эх, ферма, ферма. Навезет бычкам да телкам своим сена, силоса, раздаст комбикорм – руки отваливаются. Особенно болят они руки-то по ночам. Еще бы, столько за свою жизнь перекидать кормов, столько вывезти навоза. Кто бы это только сумел подсчитать. Деревенские, те знают, каково это ломом надолбать, да вилами наковырять возов пять намертво мерзлого силоса, да еще воза два-три смерзшегося сена. Ну да ладно, это так к слову. А кто хоть раз, спасибо сказал? Где оно внимание к простому человеку, к Прону например? Куда все подевалось: и доброта и внимание? Начальство злее что-ли стало, или со всеми людьми такая беда приключилась: каждый сам за себя, да за счет других норовит. Замкнутыми люди стали, без радости и песни, - это точно.
Вон сын-то старший, выучился, в райкомах работал, вроде большой человек. Чем помог отцу родному? Ни-чем. Носится что-то все, носится. Правду ищет. Только бестолку это, боюсь сломается парень. О социализмах-коммунизмах красиво, складно все так рассуждает. А только не больно что-то видать этого социализма. Как были на ферме лопата и вилы главными орудиями труда еще тридцать лет назад, так и по сей день, ничего толком не изменилось. Вот такой тебе социализм, вот такой тебе паря, коммунизм. Без выходных вон, второй год подряд, даже отпуска толком не могут дать. Кто ж этому поверит, расскажи доведись кому-нибудь в большом городе, в той же Москве. А тут радикулит еще замучил, а в больницу съездить не получается – подменить-то даже некому. А может и не хотят помогать-то, что де с ним, с неучем станется. А откуда образованию взяться. Война ведь была, не до учебы было. Неизвестно, как еще выжил-то, когда шестилетним пацаном куски по деревням собирал. К тому времени уже сиротой был. Похоронка на отца как-то очень уж быстро пришла. Так что пришлось кусочничать, побираться.
И вот сейчас, ну где пацана носит? Опять учиться поехал. Ну чего спрашивается не сидится? Есть же уже высшее образование. Работай себе агрономом. Уважаемый был бы на селе человек, да и мне отцу родному подмога, еще пятерых поднимать как-то надо. Нет, куда ты, партшколу ему подавай, в Москву поскакал. Да я ж не против, это я так к слову. У каждого своя судьба, что верно, то верно.
Эх, не крестьянское нутро у парня, не крестьянское. Нету, в нем хозяйской жилки, оттого видать и витает все в облаках. А так глядишь, директором совхоза мог бы стать.
Да … мысли, мысли … социализмы-коммунизмы. Иной раз, прямо диву даешься, когда слушаешь радио или там телевизор смотришь – ведь оказывается, мы очень хорошо и даже здорово живем. Как начнут читать разные цифры: - этого столько, этого уже вот сколько, а этого оказывается и еще больше. И это все в среднем, да на душу населения, да еще о бедных неграх – индейцах так расскажут, плакать хочется. Вот и получается, мы хорошо живем, и даже очень. Но это еще не предел, и с каждым годом живем мы оказывается, все лучше и лучше.
Они, которые все это говорят, или чего-то там не понимают или все врут. Как была дома нищета, так и по сей день, нищетой и осталась. Ладно бы пропивал как другие или там, к примеру, не работал, тогда может и понятно было бы. А то и так ладишь эту копейку, и так ее крутишь. А куда ни кинь, везде клин – меньше чем за полтинник ничего и не купишь. К примеру, сапоги женские возьмем, зимние – найди-ка мне ниже семидесяти рублей, вот, то-то и оно. А таких сапог, платьев, колготок там разных – сколько надо? Девок-то пятеро. Это сколько же зарплат нужно на всю эту ораву. Вот почему иной раз и ругаю-то пацана. Оторвался от семьи, совсем оторвался, никакой помощи.
Тяжело Прону, ох тяжело. Скачут мысли, скачут.
Жена у него Серафима. Помнит он, как после свадьбы, теплой августовской ночью, катались они молодые и счастливые на вороной тройке. Красиво было, прямо как в романах каких, или там в кино. Красивая, стройная и веселая была Серафима, многим на зависть.
Серафимушка! А было ли у нее счастье? Шестерых детей народила. Первенец сыном оказался, остальные девочки, все братца еще одного им хотели – не получилось. Шестеро. И вынянчила, и воспитала, и на ноги поставила. Материнство не легкий труд. Но еще тяжельше, адская работа на сносях, на ферме рядом с мужем. И так бок о бок, всю жизнь. И тот же навоз, и те же корма, и та же грязь, и та же «благодарность». Ни свету, ни продыху.
Где же ты Серафимушка? Все женские прелести остались где-то там, далеко позади в прошлой жизни. Серафимушка! В свои пятьдесят, чем только не больна, наверное, всеми болезнями, какие только можно выдумать. Понятное дело, нелегко ей. Хорошо хоть дочурки рядом, помогают.
Но вот ведь, что характерно, сама держится и даже умудряется меня поддерживать. Недавно бусы ей подарил. Обрадовалась.
А тут мотоцикл. Столько денег выбросил. Прав нет, номера нет. В ГАИ надо ехать. Опять деньги плати, объясняй чего-то, бумаги оформляй-заполняй. А когда это делать? Тут без выходных все время … . Да, к тому же сроду и объяснится никогда толком не умел. От того и зовут Прона еще и молчуном. Начальству с ним легко: молчит, не перечит, от работы не отказывается, а навалят – везет, не ерепенится. Такого объегорить запросто можно. Случается и такое, часто случается. Понимает это все Прон, ох как понимает. А что поделаешь? Для него и уборщица из райкома, уже начальник. Шутка конечно. Но, не может он перечить начальству, не приучен.
А это в город надо ехать, все оформлять, объяснять людям городским и в форме к тому же. Да главное с ценой еще вот неувязка получилась. Купил он эту мотоциклу за тысячу рублей, да на литр с продавцом обмыл. Тут, сам же продавец и проговорился: дура ты мол деревенская, лох значит, за такие деньги железяку купил. Да и то сказать, технике от роду не меньше 15 лет. Спохватился было. Да мужики городские, потом красиво так, умно все объяснили. И получается, по ихнему, задарма купил.
Мысли, мысли – кони резвые, и назад смотались, и вперед летят. Ну, что вот теперь делать с этой железякой? Как быть? Ремонтировать вот еще как-то надо. Прокатиться бы разок, и то бы дело. Объегорили, ох объегорили. За что спрашивается? Ну и ладно. Сам виноват. Раз не смыслишь в технике, нечего и соваться. Ничего, перемелется все, мука будет. Чего бурчать-то, прорвемся.
Сыну вот давно не писал. Надо бы ему кистей заказать, да краски хорошей. Серафимушка давно просила сирень нарисовать. Скоро у нее день рождения, хотелось бы успеть.
Была суббота, люди топили бани, рабочий день близился к концу.
Пименов Николай Анатольевич