Любовь – непростая штука. Любить людей непросто: дети любви не знают; взрослые – бегут, потому что не знают. Но иногда и детей бывает трудно любить …
Так, в понедельник печалька, словно река, накрыла меня с головой и окрестила во имя «Гиго-самолюбия». Впрочем, сама нарвалась, могла бы и не затевать воспитательных бесед с детьми на прошлой неделе во имя светлого будущего, чтобы не прозревать беспроглядную тьму.
Выходные мои были отданы трудовым подвигам во имя высоких идей: то про детей писала, то для детей рисовала красочные схемки, чтобы на русском они не слишком скучали, а ещё без фанатизма, но всё же о некоторых мне мыслилось особо, что называется, помимо воли.
О ком мне думалось? О Блудливой Калифорнии и Гиго. Странное мне всё мерещилось и кружилось вокруг этих дум. Почему? Потому, что в прошлый четверг, на философии, случилось страшное: дети связали в пространстве мои «сказки» с судьбами своих одногруппников. Я ругала Димочку-Калифорнию за пьянство и пугала судьбой спившегося родственника, и дети решили: «Быть по сему!» – и засвидетельствовали. Второго героя на паре не было, однако вторую мою «сказку» детвора припечатала к Гиго – и засвидетельствовала.
С Калифорнией всё более или менее было ясно, ну, сопьется ребёнок к двадцати с небольшим, ну, к тридцати встанет перед выбором – умирать молодым и весёлым гусаром, чтобы светло и долго помнили дамы, или никому не нужным безвестно-безызвестным существом предпенсионного возраста. С ним всё было просто: речь шла о достоинстве личной судьбы, без всяких сверхзадач.
А вот с Гиго в моей голове была большая проблема… Во-первых, для чего ему была явлена такая жуткая в некотором роде судьба, да ещё и отраженная через жизнь другого. Во-вторых, я не понимала, за что ему такая судьба?
Гиго – это рыцарь и покровитель, это юный красивый грузин с тёмным взглядом глубоких глаз и самой загадочной улыбкой на свете. Лишь он один умел одной лишь силой своей харизмы успокоить всю группу. Если Гиго не было на паре, то и пары не было. И это была чистая магия, ибо в прошлом году именно с этими детьми никто из преподавателей не умел ни справиться, ни совладать.
Однажды Гиго из-за меня подрался прямо на уроке: кто-то то ли не слушал, то ли дурно спорил или просто плохо говорил, точнее я не помню, знаю, что Гиго это не понравилось. И он без слов встал, и без слов подошёл, и без слов ударил в лицо – моего оппонента за неуважительное отношение к даме. Но, слава богу, вмешался Бумер и успел всех разнять прежде, чем я успела открыть рот. Я была ошеломлена, поражена и бесконечно впечатлена таким рыцарством: «Спасибо, конечно, мне приятно… но драться… драться… не нужно», – мямлила я вслух, когда внутри всё кричало от счастья и восторга: «Нужно! Нужно! Нужно!» Так вдруг неожиданно у меня появился покровитель, и я получила некоторую возможность вести пары, даже когда моего рыцаря на них не было.
И вот теперь мне явственно читаемы его скрижали, ибо я видела их у другого… и в голове только один вопрос: «За что? За что такое? За что такая судьба?» Какая судьба?
У меня есть друг… тоже Рыцарь, в прямом смысле этого слова. Однако судьба его печальна, если смотреть на неё как простую цепочку событий без причинно-следственных связей. Друг мой сверх всякой меры ответственный человек и, как следствие, стремящийся всё контролировать и всех подчинить своей воле. И всё было хорошо: кипучая и неуёмная энергия занесла его в столицу, столица была благосклонна. Карьера, друзья, круг обязанностей, полномочий и подчинённых – всё ширилось, пока в этот марафон вмешался рассеянный склероз, и друг мой не стал заложником четырёх стен. Он по-прежнему много трудится и работой живёт, кормит многих должных и нахлебников, заботится о детях и остаётся прекрасным рыцарем с несгибаемой волей. Я по-прежнему его нежно люблю и бешу систематическим хаосом, он меня – системным занудством.
Зачем я стала рассказывать детям о рыцаре-монахе, когда ругала одного из них за пьянство и блуд? Монах мой пил горькую систематически и курил траву – системно, поэтому будущее пьянство я решила предупредить очевидностью последствий бывшего. Это была моя мысль, но истинной она не являлась – я просто пугала ребёнка, ибо склероз в случае моего друга никакого отношения к пьянству не имел. Знала я это? Да, но решила-таки закрепить историю про «Состарившегося Дон Жуана» ещё одним иллюстративным примером… и получила – Гиго. Так, истина нам являет себя, а понять, поверить и принять – это уже сложности второго порядка. В эту я верить не хотела, принимать не желала…
И вот понедельник, и Гиго оказался первым учеником, которого я увидела. Четвертый раз за весь учебный семестр. Я обрадовалась, приостановилась, чтобы попросить его прийти в четверг на пару, но он был занят, а мне ждать было не с руки. Однако вести от него нашли меня сами: «Маргарита Г., вы П*** видели сегодня?» – «Да». – «Вы представляете, что он заявил, когда я сказала, что ни право, ни логистику, ни философию – ничего он не сдаст, потому как не появляется на занятиях? Он заявил, что с философией договорится…» И Лиляна Г. выдержала чудовищную паузу, а затем убедилась, что была правильно понята: «Вы чувствуете, интонацию с какой это было сказано?»
Я прекрасно чувствовала интонацию, как это было передано… и отказывалась верить в то, как это было сказано, однако понимала, что меня унизили, как бы это ни было озвучено. И печалька задышала в затылок: я могу спустить взрослому многое хамство, но не ребёнку – ему нельзя, ему жить и жизнь творить.
И с работы я уже не шла, а в печальке плыла, терзаемая самолюбием и желанием уволиться. Однако мир милостив: он подарил выходные (среду и четверг) и позволил избежать встречи не только с Гиго, но и свидетелями. Правда, и в печальке окончательно утопить не забыл, заставив поговорить с выросшим хамом, волею судьбы ставшим работодателем.
Утром к детям я плыла без улыбки, но мне просто нужно было продержаться день, чтобы получить двухдневное затворничество в качестве награды. Иногда и детей бывает любить очень трудно, однако мир милостив…
Мне предстояло испытание в три пары литературы на пару с «Обломовым» и в одну философию предположительно с эллинами. И с Ильей Ильичом мы составили прекрасную пару: мой внутренний Штольц уехал, поэтому детей никто не задирал, не трогала и не призывал спешить в прекрасное будущее; Обломов же отстранённо на всех взирал и лишь по неизбежности поддерживал беседу. Но вот за дело не взялся Филиппок…
Это была третья пара и одна из самых бедовых групп – сплошь мальчишки, считающие себя программистами.
– Вопрос в молоко, кто посмотрел фильм «Несколько дней из жизни Обломова» Никиты Михалкова…
– Я! Я смотрел!
– Никто не посмотрел...
– Я! Я посмотрел!
– Филиппок, вы не в счёт. Вопрос на засыпку, чем мы… вы будете заниматься в русле заданной темы? Предложения, пожелания, ожидания… – всё это было бросаемо в пустоту полугама.
– Я! Я могу пересказать!
Я произнесла обязательное и замолчала, ожидая тишины и минуты освобождения.
– Маргарита Г., можно мы у вас посидим? – заглянули в дверь девочки-второкурсницы, сбежавшие с каких-то иных пар.
Я безразлично кивнула. Девочки зашли и стали устраиваться на галерке, мальчишки затихли и стали наблюдать.
– О, у всех флажки повставали… – заметил Филиппок как-то через чур громко и, спохватившись, прикрыл рот рукой.
Класс посмотрел на меня – в ожидании. Мне было лениво, хотелось не заметить, но не заметить было фальшиво, да и девочек требовалось защитить как-нибудь от этого приятного, но всё же хамства:
– Ф***
– Да?!
– Я ведь могу и поинтересоваться, что это значит?
Все притихли, но Филиппок страсть какой ловкий и ходил в школу не зря:
– А можно услышать вашу версию?
– Вот вы уверены, что хотите именно этого?
Филиппок был уверен.
– Если интерпретировать вышеизложенный образ в фрейдистском ключе, то я могу предположить, что вся группа, как один, получила несанкционированное, но мотивированное возбуждение эротического характера. И связано это либо с давно неудовлетворенными, но скорее всего с ещё не вкушаемыми радостями либидозного толка, ибо ситуация как-то очень сильно не соответствует описанной Ф*** реакции. Я правильно вас поняла, мальчики? – обратилась я сразу ко всем.
Конечно же я поняла всё правильно, но совершенно в неправильном ключе.
– Тогда смею предположить, что это только у Филиппка такой непослушный флажок, да? Это так, молодой человек? Однако же… И вы по слабости своей наделили всю группу этой своей слабостью. А теперь все успокоились и заткнулись! Филиппок желает поделиться своим впечатлением от фильма Никиты Михалкова «Несколько дней из жизни Обломова», да? – Так общий тренд урока был задан.
Филиппок подскочил, но уже после двух предложений сник и попросил время на подготовку.
– Вы что, правда, смотрели? Без дураков?
– Да, только я не могу… так сразу отвечать. Можно я напишу для себя, а потом прочитаю.
Я согласно кивнула, и это чадо с каким-то особенным рвением принялось за работу, даже не заглядывая в телефон, что меня особенно удивило. Выходил Филиппок с видом победителя и с ним же нёс патриотическую ересь, согласно которой Обломов представал молодым кобелем, не желающим вставать с дивана, поэтому женщины к нему сами туда приходили. Я так и не поняла всех хитросплетений филипповской мысли, отправившей к Обломову на диван и Ольгу: – «И как её… ну, эту бабу, с которой он пыль гонял! Жена ему!» – «Анисья-то здесь причём?» – «Точняк! Она! Фамилия у неё прикольная ещё… П… Пшенкина… или…» – «Пшеницына?» – «Точняк! Она! У них ещё этот… ну, этот родился который?» – «Штольц?» – начинаю издеваться я, однако мимо: «Не, по-другому…» – «Андрей?» – «Точняк!»
Кто-то входит в раж, кто-то этот раж дозволяет, поэтому вся группа с большим вниманием слушает новый эротический триллер «Пятьдесят оттенков обломовщины». И так совпало, что в романе Ф*** и Гончарова – герои однофамильцы.
– А как зовут Обломова?
– Вася!
– М-м-м… – только и нахожусь я, ибо Филиппок – не врёт.
И вот Вася Обломов лежит на диване, и ему всё обламывается и обламывается, бабы его всё донимают и донимают, заставляя трудиться в поте лица своего, не вставая с рабочего места. Я честно не понимаю: Фипиппок стебётся или же простодушно пересказывает. Это так и осталось загадкой. Мне лень думать и забираться в этом; другое, другое желание живёт и пульсирует во мне ежесекундно, не позволяя о себе забыть: «Бежать! Бежать! Бежать! Ещё пара и… бежать! Бежать! Бежать отсюда прочь и не оглядываться! И гори оно всё…»
– Ну, что?! – вдруг резко раздается над моим ухом.
– Что? – возвращаюсь я в класс из другого мира.
– Заслужил я свою писисяточку?
– Что?
– Ой!
Весь класс замирает, а потом взрывается смехом. Я не могу не смеяться. Всё-таки трудно не любить этих оболтусов. Остаток урока мы все пробуем на вкус это смешное слово – «писисяточка», – склоняя его всем по падежам и речи частям: «Писисятнуть, писисятнуться, писисятно, писисятный, писисятнув». Хорошее оказалось слово – пластичное, ёмкое, звучное – писисяточное, одним словом.
И следующую пару было чудо: у эллинов я была не одна, а с детьми.
Любовь – непростая штука…
30 ноября 2019 года
Предшествующее: http://https://www.proza.ru/2019/11/23/1103
Продолжение: http:// https://proza.ru/2019/12/15/1709