Вообще-то, когда Катерина бросилась топиться, никакой грозы не было, а был обычный серенький, ничем не примечательный день. И даже уже не день, а сумерки. Эскиз того ада, без Бога и без любви, который и ожидал её впереди. Сумерки богов. Катерину ищут, но не днем с огнем, а вечером с фонарями. Гроза уже прошла до того как , а задуманный личный апокалипсис обернулся тривиальным двойным падением. В омут, где черти водятся.
Видения Катерины – это от лукавого – прелесть и искушение. Кипарисовые сады с небесными теремами – соблазн купеческой жены, которая поддается обольщению змия, неведомо как заползшего в райские кущи. Не его ли она тайно любит, не с ним ли изменяет мужу и Богу? Глава семьи не муж, но Христос.
Бояться Катерина никого не боится – ни Кабанихи, ни Бога, ни черта.
Бояться ей следовало бы себя, но Катерина этого не понимает, поскольку душа её девственна, и никакая она не верующая, она пламенная язычница. Для неё не Бог – любовь, а любовь – это бог. Амур, Лель, Афродита, Фрейя… От перемены мест слагаемых с ума сойти можно. Изменилось все. Языческие боги требуют кровавой жертвы – вот она и принесена истовой Катериной как задаток за душу, заложенную дьяволу.
И этот мощный языческий мир с его разгулом стихий и страстей , с салтаном Махнутом турецким и салтаном Махнутом персидским, с людьми с песьими головами, с огненным запряженным змием, с черным трубочистом и арапами, с Литвой, свалившейся с Луны, мир фантазии, воображения и чувства, Кулигин пытается усовершенствовать с помощью жалкого громоотвода разума. Век Просвещения то ли позади, то ли впереди. А Юпитер и Перун дружно смеются над потугами человеческого ума, задумавшего предотвратить то, что предотвратить невозможно. А может, и не нужно…