Тёплый июльский вечер был бы тихим, если бы не доносящаяся до позиций гвардейского стрелкового батальона гулкая канонада. Подразделение, только вчера прибывшее из резерва, уже прочно занимало высоту возле разорённого села. В десятке километров отсюда, на первой линии обороны, развёртывалась грандиозная битва с участием миллионов солдат, тысяч самолётов и танков. На курском выступе фашисты стальной армадой тяжелых танковых клиньев с двух сторон яростно пытались пробить оборону советских войск и окружить соединения Центрального и Воронежского фронтов.
Но это было там, за невидимой гранью уже погибли десятки тысяч, там, где счётчик смерти с неимоверной быстротой мотал цифры отнятых жизней, а здесь, на высоком холме над безлюдным селом всё замерло в ожидании. Солдаты расселись в подготовленных траншеях, тихо переговариваясь между собой. Артиллеристы дремали, облокотившись на приданные батальону противотанковые орудия, а офицеры по очереди всматривались через оптику биноклей в кромку леса на горизонте. Появись оттуда противник - это означало бы, что линия обороны прорвана, и теперь пришел черед стрелков сдерживать рвущихся к Курску гитлеровцев.
Комбат Виктюк обходил позиции, когда к штабному блиндажу подкатил, подпрыгивая на ухабах, трофейный трёхосный «Henshel». Из него ловко выпрыгнул молодой офицер-особист, побрякивая двумя начищенными до блеска медалями.
— Комбата позови, солдат! — рявкнул он на охраняющего блиндаж пожилого бойца в выгоревшей гимнастерке. На прибывшего офицера, с подозрением, поднял взгляд из-под густых бровей один из ротных командиров и нарочито отвернулся. Особистов в частях не любили, а уж на передовой и непосредственно перед ней - втройне.
— Ну что вы так орёте, товарищ капитан! — за спиной приехавшего особиста появился комбат, пытаясь на ходу прикурить самокрутку, — Всех немцев распугаете, до Берлина драпать будут. А то и дальше.
— Что вы себе позволяете, комбат! — разъяренный особист пошёл багровыми пятнами и чуть ли не сорвался на визг, — Расстреляю к чёртовой матери!
— А я на тебя, Максимка, сейчас орудия как разверну! Как жахну — будешь вниз к своему майору катиться с высотки! Ну-ка иди сюда! — не выдержав, наконец, рассмеялся комбат, и они стиснули друг друга в крепких объятиях.
— Если серьезно, Сергей, то я по делу. Майор трясет меня и Сашку, вторые сутки без сна. Сам знаешь передовая и близкий тыл наводнены диверсантами. Вчера железку, гады, рванули. Фрицев положили всех, конечно, но движение почти на полдня остановилось, — капитан пытливо посмотрел на комбата, - Как тут у тебя дела? Как у бойцов настроение?
— Нормальное настроение. Ты мне лучше скажи друг, как мне с этими пукалками с «тиграми» и «пантерами» воевать? — Виктюк обиженно ткнул пальцем на соседнюю высоту, – У второго батальона три дивизиона семидесяти шести миллиметровых орудий на позициях, а мне шесть «сорокапяток» придали. Немецкую пехоту мои пулеметчики и без артиллерии положат, да и ещё кое-какие сюрпризы у меня для них есть. А с «тиграми» что прикажешь делать? В штабе полка сказали: «держись, должны подойти механизированные бригады». Только их нет, понимаешь?
— Не паникуй, комбат, в сорок первом хуже было. Здесь не основное направление удара. Сейчас перед тобой минные поля, позади полковая артиллерия. С воздуха поддержат … — особист вдруг прервался, разглядывая наголо бритого солдата, сидящего с закрытыми глазами в позе лотоса на бруствере. - А это что за цирк у тебя? Почему солдат там находится без каски и без оружия?
— Это мой лучший сержант, Айтал Уйгуров, — комбат замялся, не зная, стоит ли рассказывать, но потом махнул рукой и выложил всё, – Он шаман из Якутии. Прислали с пополнением три месяца назад. Так вот, Максим не поверишь, он без оружия воюет за целый взвод. — Серёг, ты не перегрелся-то часом? Ты же партийный, чего бред несёшь… Какой к черту шаман? — попытался перебить его капитан, но Виктюк продолжал.
— На той неделе к нам немецкая разведка пробралась, а я как на грех вышел покурить из блиндажа, не спалось. Часовых немцы тихо сняли, и я тут, разомлевший, нос к носу с тремя фашистами, наставившими на меня автоматы. Показывают мне знаками, мол, заткнись и сдавайся в плен. Думал, всё, конец, собрался крикнуть, тревогу поднять, а тут Уйгуров из-за блиндажа выходит, спокойный как береза и совсем без оружия. И начинает твориться что-то непонятное: фрицы сами себя хватают за горло и начинают себя же душить, пока на землю не рухнули. Так мы и взяли их тёпленькими, без единого выстрела, а шамана, то есть сержанта, я к медали представил. Только там задерживают с наградой. Посодействуешь?
— Видел я доклад, но там ничего, что ты понарассказывал нет. Сержант Уйгуров и рядовой Замилин обезвредили трех немецких разведчиков. Ценных разведчиков, кстати, про подразделения немцев много полезного вытрясли из них, — задумчиво сказал особист, — Почему подробностей нет в бумагах?
— Потому что, Максим, я уж точно не перегрелся такие вещи начальству писать… — засмеялся комбат, наконец, раскурив самокрутку, – Пошли, перекусим, мой батальон у тебя уже не первый за сегодня, небось. И шофера своего зови, вон голодными глазами зыркает.
— Пойдём, — согласился капитан, — Я с утра мотаюсь по вашему и соседнему полку. У Петренко в полку шпион с пополнением прибился, вроде как окруженец. По случайности выдал себя. Оса его в шею ужалила, он по-немецки и ругнулся. Я с ним как положено побеседовал и мы пошли выкапывать его радиостанцию в сотне метров за позициями.
— Хреновый шпион, значит, раз сдержать себя не может, — выразил свое мнение Виктюк, — Вот если Уйгурова в тыл фрицам заслать, он тебе Манштейна на верёвочке приведет. Только рожа у него не арийская. На этом погорит…
Офицеры спустились в блиндаж, где к горячей каше с кусками немецкой трофейной тушенки повар добавил небольшую фляжку чистого спирта. За едой начали спор о немецком самоходном орудии «Фердинанд», о котором ходили слухи, что его в лоб ни один снаряд не берёт.
— Товарищ комбат, разрешите?! — в блиндаж ворвался командир первой роты и вытянулся по струнке, увидев особиста, - Там наши из леса отступают… Два танка наших, пехота…пушку тянут.
— Не основное направление, говоришь? — на бегу спросил комбат, выскакивая из блиндажа вместе с капитаном. Виктюк выхватил бинокль у офицера и впился взглядом в окраину леса, до которого было не больше трёх километров. Так и есть – несколько десятков крохотных фигур отделилось от опушки, группа бойцов тащила пушку, благо, оттуда легкий уклон до самой равнины перед высотами. Два советских танка, развёрнутые стволами орудий к лесу, медленно ползли в направлении позиций батальона.
— Там же мины, сейчас наши танки подорвутся! — встревоженно крикнул комбат радисту, — Николаев, что по связи?
— Похоже, это остатки триста восьмого полка. С ними с ночи нет связи, — сказал особист, — Это, наверное, все, кто остался, а может ещё выйдут.
Словно в подтверждение его словам из леса показались и другие отступающие солдаты. В мощный бинокль было отчётливо видно, как они тащат на себе раненых. На занятой батальоном Виктюка высоте уже никто не отдыхал. Бойцы похватали оружие и ждали приказа командиров выступить на встречу своим. Командир первой роты вопросительно посмотрел на комбата, однако тот отрицательно помотал головой. В оптику он разглядел сотни немецких автоматчиков, выходящих из леса неровными цепями. Показались черные корпуса фашистских танков, валящих стволы деревьев и время от времени плюющихся в сторону отступающих смертельным огнем.
— Выведем батальон с позиций, оголим высоту, — пояснил комбат ротному свое решение, — Передай остальным, чтобы не совались. Если им повезет, доберутся до нас. А вы, товарищ капитан, давайте, прыгайте в свою машинку и в штаб полка, доложите ситуацию.
— По связи доложим, — буркнул особист, — Ты что, Серёг, думаешь, я увидел фрицев и в штаб в страхе рванул? Сейчас же, жди.
Виктюк неопределенно качнул головой, мол, поступай, как знаешь, не до тебя сейчас. Тем временем у леса происходила настоящая трагедия. Сообразив, что от наседающих немцев им не оторваться, двое бойцов и один офицер остались рядом с пушкой и стали наводить орудие на дребезжащие гусеницами вражеские танки. Остальные из этой группы продолжили отступать. Один из советских танков наткнулся на мину, остановился как вкопанный и загорелся. С заклинившей башней он представлял лёгкую цель. Экипаж второй тридцатьчетверки оценил ситуацию и, прикрывая отходящую пехоту, повёл боевую машину в безнадежную атаку на фашистов. Открыло огонь и оставленное орудие.
Гул недовольства командирами пронесся по позициям батальона, но офицеры не могли отдать приказ спасти остатки полка, не подвергая опасности целиком всю линию обороны и не нарушив приказ Виктюка. Артиллеристам, оставшимся прикрывать своих товарищей, повезло с первым выстрелом. Башня немецкого танка взлетела в воздух после прямого попадания в боекомплект. Удалось и рванувшей в контратаку тридцатьчетверке поджечь ближайший танк и пулеметным огнем заставить залечь гитлеровскую пехоту. Но из леса волна за волной выплёскивались всё новые силы противника, очередные немецкие танки выбирались из зеленеющей рощи. То место, где стояло советское орудие, скрылось за десятками разрывов, не оставивших расчёту ни единого шанса уцелеть. Бессильно опустив ствол, запылал контратакующий танк.
— Наблюдаем одиннадцать танков, до двух батальонов пехоты, ведётся установка артиллерийских батарей врага на опушке леса, — докладывал по радиосвязи в штаб полка связист.
— Всем бы героев там дать… — выдохнул командир второй роты, беспомощно глядя в бинокль на гибнущее прикрытие отступающих сил.
— А сколько людей они потеряли там просто так? Отступив с позиций, — спокойно спросил капитан у него, рассматривая, как два головных немецких танка наткнулись на мины. Остальные остановились, чего–то ожидая, потом попятились к лесу вместе с пехотой.
— Чего это они? — спросил подоспевший к блиндажу молодой парень, командир третьей роты, совсем ещё зелёный, ни разу не побывавший в бою.
— Разминировать будут, немцы же не дураки совсем, — пояснил комбат, — Они знают, что мы здесь. Посмотри, у соседей тоже самое происходит, наше дело пока ждать. Всё, командиры рот по местам.
Тем временем, фашисты выкатили с десяток небольших самоходных мин на гусеничном ходу. О хитроумном приспособлении «Голиаф» советским офицерам читали лекции приезжавшие инструктора и рассказывали сапёры, но в деле бойцы их видели впервые. «Голиафы» двинулись вперед широким фронтом, срабатывая то на одной, то на другой мине. От мощных взрывов детонировали десятки других мин, открывая немцам полосу для наступления. В образовавшийся проход ринулись танки, и уже не цепями, а густой толпой повалила атакующая пехота.
Окраина леса ожила выстрелами шестиствольных тяжелых миномётов, забросивших первые крупнокалиберные мины на обороняемые стрелковыми батальонами высоты. Из-за холмов им ответила полковая артиллерия, и окончательную точку в этой дуэли поставили несколько звеньев «Илов», с ревом спикировавших на позиции немецких миномётчиков. Тем не менее, те успели нанести своими сорокакилограммовыми минами ощутимый урон окопавшейся пехоте. Одна из мин попала прямиком в грузовик особиста и разнесла его на куски.
— Эх, хорошая машинка была! — крикнул на ухо комбату капитан, — Чего огонь не открываешь?
— Пусть поближе подойдут… А пушкарям пора бы уже начать, на полкилометра подошли…, — комбат подскочил к связисту, доложившему, что командир полка дожидается отчета.
Почти одновременно громыхнули сорокапятимиллиметровые пушки «М-42», приданные стрелкам, выбивая передние танки противника. Немецкие Т-3 огрызнулись ответным огнём, перепахав взрывами окопы второй роты, там, где, по их мнению, были противотанковые батареи. Вслед за ними началась трескотня противотанковых ружей и пулемётная стрельба. Неся большие потери, гитлеровцы упорно лезли вверх по пологому склону высоты. Один за другим погибли командиры второй и третьей рот. Несколькими прямыми попаданиями немцы уничтожили расчеты пяти «сорокапяток». Приблизившиеся гитлеровские автоматчики обрушили шквальный огонь на позиции стрелков. Бой за высоту, и без того яростный, ещё больше ожесточился, когда к немцам подошли ещё несколько танков, среди которых был тяжелобронированный новейший «тигр». Один за другим вспыхивали немецкие танки, но и орудий у батальона оставалось всё меньше.
Пехота противника отстала, а затем начала отступать к лесу под смертоносным огнем советской пехоты, но боевые машины упорно лезли вперед, прячась за бронёй головного тяжелого танка. Пять Т-3 и чудовищный «тигр» были уже в полусотне метров от траншей понесшего тяжелые потери батальона. Оставшиеся четыре орудия бесполезно щелкали по броне впереди идущего «Тигра», высекая искры и рикошетя бронебойными снарядами. Казалось, вот-вот и танки начнут давить позиции пехоты, расстреляв последние пушки.
— «Почему комбат не отдает приказ забросать их гранатами?» — медленно текла мысль у оглушенного особиста, вышвырнутого из окопа ударной волной от близкого разрыва. Вокруг него лежали убитые и раненые солдаты, кто-то куда-то стрелял сквозь дым, тянущийся от разрывов и загоревшейся высушенной травы. Теперь капитан мог только наблюдать за последними минутами обороны высоты. Он видел, как вновь возвращается на поле боя отступившая, было, немецкая пехота.
Но случилось то, что он ожидал увидеть меньше всего. Из вырытого в полный рост окопа прямо перед танками вылез закопченный, измазанный в земле человек… и, держа в руках какую-то короткую палку с подвязанными цветными кисточками, стал на пути ревущих и изрыгающих смерть боевых машин. Танки словно что-то дернуло изнутри, и они остановились, больше не стреляя, только один из них вертелся на разорванной гусенице. Уцелевшие пулемётные расчёты вновь заставили стрелков противника залечь и ползти в сторону леса, а танки так и остались стоять неподвижными металлическими грудами. Совершенно целые, упёршиеся наведёнными стволами башен в человека, который их остановил. Бой закончился. На полкилометра перед позициями батальона всё пространство было усеяно трупами немецких солдат и застывшими фигурами разбитых танков.
— Молодец, Уйгуров! — заорал комбат, на какое-то время оглохший от недавнего близкого разрыва. Его щека была рассечена осколком, плетью висела простреленная правая рука. Но левой рукой, он всё-таки дотянулся, чтобы одобрительно похлопать по плечу высокого Уйгурова, сержанта и, по совместительству, шамана.
— Максим, живой? — спросил он, подбежав к распростёртому на бруствере офицеру, так и не выпустившему из рук автомат, и после короткого кивка капитана, улыбаясь во весь рот, спросил, — Видал, что у меня боец вытворяет?!
Капитан тоже слабо улыбнулся и вновь кивнул. На него уже не так с опаской посматривали выжившие солдаты. Особист сражался вместе с ними и был теперь своим, прошедшим одно на всех огненное крещение. Через пятнадцать минут подъехали запоздавшие подразделения из полка резерва дивизии: шесть самоходок с десантом автоматчиков на броне. Комбат носился, отдавая приказы. Тяжелораненых погрузили на две полуторки и немедленно отправили в тыл. Бойцы с лёгкими ранениями, в том числе и Виктюк, оставить позиции и ехать в медчасть отказались наотрез.
Уцелевшие офицеры стрелкового батальона и танкисты из самоходок долго разглядывали в люки экипажи танков, неведомо как остановленных Уйгуровым. Неподвижные немецкие танкисты сидели, замерев словно живые, но, вытащив несколько тел в черных комбинезонах из башни тигра, советские бойцы отпрянули в сторону. Некоторые даже крестились. Видавшие виды солдаты и офицеры, которые воевали не первый год и видели смерть во всех её ужасных проявлениях, отводили глаза в сторону от мёртвых тел экипажей вражеских танков. Головы немецких танкистов были почерневшими и раздувшимися, а на месте глаз зияли пустые кровавые провалы…
— Уйгурова к медали лично представлю, — просипел особист, едва пришедший в себя, — Не знаю как, но один танк ему запишу, «тигра» ему на медаль точно хватит. Остальные вышли из строя от срабатывания химических снарядов из их же боекомплектов. Так и запишем, комбат.
— Согласен, Айтал, с товарищем капитаном? — спросил комбат прислонившегося к броне самоходки сержанта. Тот трясущимися руками пытался раскурить резную деревянную трубку, его била нервная дрожь, но он справился с собой и согласно кивнул.
— Мне бы табаку, товарищ комбат… Медаль никуда не денется, — сержант наконец полностью совладал с собой и решился обратиться с просьбой.
Особист вынул из кармана мятую пачку немецких сигарет и его взгляд упал на деревяшку с цветными лоскутками, лежащее на земле рядом с сержантом. Он вопросительно взглянул на Айтала.
— Берите, берите, товарищ капитан… Сейчас середина лета, жарко будет. Обмахиваться будете, мух отгонять, — теперь якут явно посмеивался.
«Тигр» отправили в тыл своим ходом, а совершенно целые Т-3 развернули на позициях батальона, значительно увеличив его огневую мощь. По связи комбату пообещали к утру пополнение пехотой и артиллерией, а также экипажами, умеющими вести огонь из трофейных танков. На соседних участках прорыв противника также был ликвидирован. Полк остановил целую дивизию гитлеровцев, не дав врагу продавить оборону и причинив немалый урон наступавшим фашистам. Но самые тяжелые сражения были ещё впереди.
Великая битва, впоследствии названная «Огненной дугой», только набирала обороты. Каждый боец, сражавшийся за свою Родину, знал, что исход сражения, независимо от приказов свыше, зависит, в первую очередь, от него самого.